Больница отмечала траур по главврачу, который погиб от остановки сердца. Судмедэксперты недоумевали — коронарные артерии были чистыми, ни рубцов, ни гипертрофии миокарда, жить бы с такими сердцем и жить. Словно кто-то взял и схватил часы за маятник. Начмед, временно исполняющий обязанности главврача, посерел лицом и грозился уволиться. Он был немолод, а последние события изрядно подкосили его здоровье. Буччеллати был назначен исполняющим обязанности начмеда. В отделении за заведующую оставили доктора Нери.

— Интересно, в этой больнице будет нормальный главврач? — говорила Абдуль-Кадир.

— Лейла, куда ты меня ведёшь?

— Паннакотта, если бы я хотела тебя убить, я бы просто могла не вмешиваться.

— Я не могу тебе доверять.

— Да я вижу по тому, что держишься на расстоянии.

— У тебя стенд ближнего действия. Тебе пришлось вплотную подойти к главврачу, чтобы убить его.

— Спасибо, что напомнил, что мой стенд бесполезен в бою, — прошипела арабка, — Red Moon довольно слаб, предел силы — сломать монету. Так чего ты боишься?

— У тебя не поймёшь, что на уме, — но всё-таки пошёл за девушкой в подвал.

— Ну так что?! — и тут же возник стенд и прижал его к стенке за плечи, а арабка опустилась на колени и задрала рубашку хиркостюма.

— Что тут происходит?!

— Не кричи, или нас увидят в крайне компрометирующем положении, — и лизнула языком по животу. Фуго дернулся, но ничего предпринимать не стал — Red Moon не делал ничего, просто удерживал его, к тому же приключение стало принимать эротический характер. Лейла стянула штаны хиркостюма и нижнее белье за резинку.

«Она точно не девственница!» — была последняя мысль.

***

Хирург рухнул на корточки, не в силах удержаться на ватных ногах.

— Что. Это. Было? — произносил с каждым вдохом.

— У меня давно нормального мужика не было. Тут или старпёры, или страшные как ядерная война, или геи.

— А ночной клуб?

— Помнишь основное правило стенда?

— Какое?

— Действие стенда не распространяется на его носителя. Если я подцеплю гепатит В или ВИЧ-инфекцию, я не смогу от них вылечиться.

— Но ты можешь вылечить носителя.

— Лечить от инфекций? За какие заслуги? Если у них не хватило ума пользоваться презервативами — это уже их проблемы. Как говорят, кто не пользовался резинками, те хорошо кончали, но плохо кончили. Ну, так что, придёшь ко мне в гости? — и так развратно облизнулась, что Фуго снова почувствовал, как кровь приливает к низу живота.

— Давай адрес.

Девушка сунула бумажку в карман. Когда они поднялись из подвала, в холле стояли два копа — один хмурый, другой наглый.

— Абдуль-Кадир, а мы вас везде ищем, — неприятно протянул наглый.

— Что случилось? — девушка приняла высокомерный вид.

— Лейла Абдуль-Кадир, вы задержаны по подозрению в участии террористической организации.

— Допрыгались… — зло произнесла интерн.

— Ваши отец и братья погибли в ходе разборок преступных группировок.

Девушка напряглась всем телом.

— Мария, сообщи, пожалуйста, на кафедру, что меня сегодня не будет. И на этой неделе возможно тоже не будет. И на следующей тоже… — Абдуль-Кадир произнесла деревянным голосом.

— Abu… Ihavat… limadha lm takun hadhiran jiddan?! (1)

Девушка схватила Фуго за воротник рубашки хиркостюма и уткнулась лбом в грудь, сотрясаясь в беззвучных рыданиях. Тот молча гладил по спине.

— Гражданка, пройдёмте с нами! — коп начал терять терпение.

— У неё горе! — возмутился Паннакотта, — она потеряла семью!

— У неё горе, а у нас работа! Пусть идёт с нами или будем тащить силой!

— Держи себя в руках, — Фуго похлопал её по плечу. Лейла безропотно протянула руки, чтобы их сковали наручниками.

***

Вечером врачи и интерн собрались на улице.

— Лейлу арестовали, — сказал Фуго.

— Её отец Асад Абдуль-Кадир был главой преступной группировки ан-Наджм (2), — сообщил Буччеллати.

— Если у неё такая родня, то почему она столько времени позволяла издеваться над собой?!

— Может, она не ладит со своей семьёй. Или опасается последствий от такой помощи — ответил Джорно.

— И разобралась с пульмонологами сама…

— Это сейчас не имеет значения. Её семья погибла в ходе разборок с Пассионе. Как бы нам не заиметь смертельного врага, — засомневался заведующий.

— Может, её стенд и слаб, но сама она жестока и коварна, — добавил Джованна.

***

Девушка вернулась через две недели, почерневшая от горя.

— Рыли носом землю, рыли, да лишь носы оцарапали, — говорила она презрительно, когда пришла в отделение — отец держал меня от своих дел подальше, так что я ничего не могла сказать, даже если бы очень этого захотела. К тому же я последние семь лет жила отдельно от семьи.

— Ты была на похоронах?

— Не успела. Пока меня таскали по допросам, их уже похоронили. Да и у нас не принято, чтобы женщины участвовали в похоронах.

— Лейла… может, ты пока дома посидишь? — сказал зав терапией. Девушка наградила его грозным взглядом.

— Я в состоянии контролировать себя, и мне нужна работа, чтобы отвлечься от горестных мыслей. Так что не надо жалеть меня!

***

— Я сейчас понимаю, что в наше время маме своей доверять не стоит, не то, что дочке главы преступной группировки. Но всё-таки ты можешь проявить немного участия, нет?

Фуго себя участливым не считал, да и не хотелось ему как-то на чужую территорию.

— У меня нет моральных сил кому-либо мстить. Горе сломило меня. Даже если убийца моего отца явится передо мной, я даже не пошевелюсь.

Паннакотта, проклиная всё на свете, приехал-таки к ней домой. Лейла сняла платок, показав чёрные длинные волосы, достигавшие поясницы.

— Что уставился? Думаешь, я и дома ношу хиджаб? — в словах чувствовалась издёвка, — Что будешь — чай, кофе? Хотя для кофе поздновато будет.

— А мы в любое время кофе пьём. Оно на нас почти не действует.

— Ну, так что будешь?

— Чай.

Лейла стала доставать из шкафа то, что у неё было.

— Ты не убила ни одного полицейского?

— Представь себе — нет. Напротив, они были весьма любезны со мной. Конечно, пришлось посидеть в изоляторе, но это было не смертельно. К тому же когда они проверили меня, то им пришлось признать, что я была непричастна. Взяли с меня подписку о невыезде, на случай, если всплывут новые подробности дела.

Девушка разлила чай.

— В мусульманских семьях обычно больше любят мальчиков. Но я была самым любимым ребёнком. Моя мама умерла при родах. Я в семье самая младшая и единственная девочка. Мой отец называл меня усладой своих очей, драгоценным цветком.

Паннакотта слушал:

— Но когда я повзрослела, мне стало тяжело жить со своей семьёй. Постоянный контроль, куча условностей, лицемерие, все такие правильные и праведные, намаз читают, пост держат, фу-ты ну-ты пальцы гнуты. А я ведь всё про них знаю, как они с проститутками в саунах развлекаются, как напиваются до бесчувствия, как деньги в казино просаживают. Про контрабанду оружия, разбой, ограбления и говорить нечего. Зато мне: «дочка, не матерись, женщина не должна сквернословить!», «дочка, не смей одна идти к подруге! Пусть тебя брат проводит!». Бесит!

Лейла мяла в пальцах рахат-лукум.

— Отец держал меня подальше от своих дел и отправил за границу учиться. За все время учебы я приезжала на родину раз шесть или семь. Сами они навещали меня, но тоже не столь часто. Я, наверно, ужасный человек.

— Почему?

— Смерть моих отца и братьев оставили на моём сердце болезненные раны, которые ещё не скоро заживут. Но в то же время я чувствую облегчение.

— Что ты намерена делать дальше?

— Представь себе — ничего. Я не собираюсь мстить, да и это не моя обязанность. Сейчас начнётся передел власти и имущества, и я останусь не у дел. Отныне мне предстоит заботиться о себе самой. И хвала Аллаху!

Паннакотта и Лейла пошли смотреть фотоальбом. С фотографий смотрели мужчина с густой бородой, смуглые темноглазые мальчики и маленькая девочка — в целом самая обычная семья, пусть и на восточный лад. Фуго отметил, с какой любовью отец смотрел на свою дочку, когда та отворачивалась в сторону.