Капитан Идеал

Он наливал сладкое вино, предлагал заморские орехи, покрытые шоколадом, и почти постоянно смотрел в глаза. Татья чувствовала себя мотыльком, которого мальчишки распяли булавками. Не дернуться, не пошевелиться, и не потому что он страшный человек. А как раз напротив.

Потому что он слишком хороший. 

Первый раз они встретились, разнимая драку в “Ведьминой метёлке”. Он уже давно был капитаном королевской гвардии, она — недавно стала младшим лейтенантом городской стражи, но всей собравшейся пьяни было на это как-то одинаково наплевать. Они оба собирались провести здесь исключительно свободное время, но обоим был дорог порядок, который они охраняли в этом славном маленьком городке и, когда подбежал патруль, оба отправились в центральный штаб стражи, присматривая за задержанными зачинщиками. 

Вечерело. Лучи заходящего, но по-летнему жаркого солнца грели свежий синяк под глазом, темнеющий на красной коже младшего лейтенанта Валери, пока они шли по отполированной временем и подошвами мостовой. Откуда-то с озера тянуло духотой, а не прохладой — вода, должно быть, тёплая, как парное молоко. Тифлина поправила чёрные волосы, смахнула прядь с бараньего рога, оттянула рубашку от вспотевшей в битве шее, пустив туда чуть-чуть воздуха. 

— Вы же знаете, что вам вовсе не обязательно заниматься нашей работой, капитан Синяя Ветвь?

Она была бессовестно расхлябанной. Он же, в голубом камзоле, не форменном, но определённо статусном, даже после драки, казался едва ли не сказочным королём. Настоящий сейчас, поговаривали, был сварливым дедом с залысиной, так что скромный офицер, стерегущий его резиденцию, затмевал все девичьи фантазии о ком-то с действительно голубой кровью. Ну такой кровью, которая призывает к беспредельной аккуратности, образцовой благородности и обязательно дополняется сногсшибательной красотой. 

— Считайте, что я просто сознательный гражданин, который оказал содействие.

Конечно, он так сказал.

Он ни разу не потянулся за поцелуем, хотя, очевидно, хотел этого. Татья часто ловила его взгляд на своих губах, сейчас, в прошлые встречи, в случайные моменты, когда их сталкивали жизнь или служба. И смотрела на его губы, тонкие, бледные. Она же должна хотеть попробовать их на вкус, верно? Любая другая девушка уже расстёгивала бы ему пуговицы, возможно, начав с той, что держала штаны.

Второй раз был на солнцестоянии. Она дежурила, пытаясь справиться с издержками празднества в виде обыкновенного бардака на городских улицах. А когда её очередь в патруле наконец-то закончилась, уже поздно вечером, но она ещё не успела сходить домой и снять форму, этот точёный засранец в небесно-синем костюме и серебристой косой, нарочито простенькой, пригласил её танцевать вокруг костра, разведенного рядом со статуей Защитника на храмовной площади. 

Он хорошо двигался. Прекрасно выглядел. А она, хоть плясала экспрессивно, с ушатом обаяния и горстью перца в придачу, хотела есть, пить, спать, может быть, выпендриться напоследок, но никак не продолжения вечера.

Синяя Ветвь проводил её до дома почти на краю города. И ушёл, не получив того, для чего всё подобное может затеять мужчина. Обычный мужчина. Этот, впрочем, был настолько хорошим, что может быть, он и правда ни на что не рассчитывал.

— Выбрось из головы все внушённые глупости. Нет, я не найду здесь женщины лучше. Мне не важно, что ты нелюдь. Я сам полуэльф.

Он шептал, держа её за руку, гладя пальцем её ладонь. Его руки были мозолистыми, но от них пахло уходовыми маслами. На указательном пальце бледнел тонкий, как кромка лезвия, шрам.

— Не притворяйся, что не знаешь, о чём я. 

Одним из самых ярких моментов в череде их встреч был её день рождения. Татья хотела праздновать его как обычно: в "Ездоке на бочках", разумеется так, чтобы все приглашённые или наглые сослуживцы напились за её счёт и каждый попробовал удержаться на главном аттракционе этой таверны: собственно, бочке, которая хаотично раскачивалась на цепях.

Она уже успела изрядно напиться и во всю подбадривала стареющего капитана стражи, который решил попытать счастья “в седле”.  Он недурно так держался, а другие сослуживцы с одной стороны искренне болели за него, и с другой — активно так дёргали цепи.

Здесь собирались и стражники, и гвардейцы. Признаться, Татья больше любила как раз “Ведьмину Метёлку” потому, что хоть там она могла отдохнуть от любимых, но приевшихся рож. Все собравшиеся глядели на моложавого старика, чуть скрипучим голосом обещающего, что он тут всех ещё сосунков на бочке этой пересидит.

Но Татью тронули за плечо. Синяя Ветвь выглядел почти смущённым, и с заметным интересом поглядывал на другого капитана, и всё же ей протягивал шкатулку, деревянную и простую. 

— С днём рождения. Я рад, что ты есть в этом мире.

— У-у-у… а вы слышали историю о том, что меня в нём задержала даже не Тьма, а Ничто?

С её рождением не всё было гладко. Она была не просто тифлингом, но ребёнком, чья мать молилась о спасении самой жуткой из сил. Рогатых и хвостатых просто недолюбливали, а ещё ещё и боялись все, кто недостаточно близко знал, потому что городские упорно шептались о том, что Татья Валери проклята.

— Даже если это правда, всё равно рад.

С таким же упорством шептались, что он сын эльфийского дипломата, не единственный и не признанный, но всё равно отчасти любимый отцом. И герой нескольких прошлых войн. Татье нужно было из кожи вон выпрыгнуть, чтобы добиться хотя бы десятой части от любви общества, в которой купался он. Несмотря на то, что дарил своё внимание такой, как она, капле отбросов.

И излишне много внимания он всё равно не дарил. 

— Открой. 

Попросил, поздравил ещё раз и отошёл, не переступая грани публичной вежливости. Есть вещи личные, есть общедоступные. И Татья всмотрелась в свой подарок.

Может быть она была проклятой, и быдлом, как все тифлинги, но ещё… женщиной, в глубине души мечтавшей о красивых ухаживаниях. И даже мелкий бриллиант в тонком украшении для хвоста её практически обезоружил.

“Не знаешь, о чём я”. Илофинас Синяя Ветвь, наверное, догадывался о другой стороне этих слов. Он мог задарить её золотом, заказать для неё ещё один лёгкий и тонкий комплект пластин, усиливающих кожаную броню. И Татья Валери может быть бесконечно ему благодарна, признательна, замирать, после каждого жеста заботы, но… всё равно не любить. 

Может быть, проклятие отняло у неё эту способность. И совсем быть не может, что такой хороший мужчина — не её человек.

 Скорее она не его, но за весь этот год Татья не отважилась сказать ему это прямо, а намёки отскакивали от него, как снаряд от стены. А прямая правда сделает ему незаслуженно больно. 

Это осознание душило. Это превращало его взгляды в ледяную пику, на которую насело гулко бьющееся сердце. Она задыхалась от его безответной любви. И, может быть, пришла пора разжать пальцы на её горле?

Он уже грустно молчал, склонив голову, как раскаивающиеся преступники перед своим приговором.

— Теряюсь в догадках. Скажи, пожалуйста, прямо.

— Я не люблю тебя. Уходи.

И когда щёлкнул за ним засов, Татья прислонилась спиной к двери, обняла себя за плечи и глубоко вдохнула. Да, обе эти фразы она вонзила в его сердце, но зато у него опустились руки, и долгожданная лёгкость была никак не слабей вины. 

*****

Но вышло так, что это она подошла к нему. Это был снова летний праздник солнцестояния, только в этот раз она была даже свободней, чем дым от костра. И танцевала искренне, задорней искорок, отскакивающих от пламени на мостовую. И пила, словно каждая кружка — та самая, долгожданная и сладкая, независимо от того, что в неё там на самом деле плеснули.

А потом толпа ненавязчиво всё же выдавила её через улицы к саду, в темноте которого сновали парочки и… одинокий голубой камзол. Его походка была нетвёрдая, плечи опущены, и волосы даже слегка растрёпаны, как у птенца. 

Сердце сжалось… и ёкнуло. Почти слившись с тенями, Татья покралась рядом, следя за ним, наблюдая. Синяя Ветвь на заметил её, даже когда прислонился лбом к дереву, в двух шагах от которого она пряталась.

— Ох ты ж свет… — с тихим стоном выдавил он. — Почему я вообще решил, что это поможет?

Он был пьян. Много выдавало именно это, а не скажем, яд или раны. Трудно было сказать, так ли он много выпил, но держался он всё ещё почти идеально. Почти… и вот он, маленький камушек, за которым скатятся валуны. Татья молила об этом весь год, но именно сейчас и сегодня поймала себя на мысли, что глупое сердце замирает не совести или жалости, а по-настоящему. 

— Дурак, — не удержалась она. И сбежала. 

Что делать — разберётся потом. Когда он будет трезвым, когда она разберется, зачем молчала весь год, зачем терпела его сияющую белизну, когда притягательным его делает вон тот серый скол.