Джаст останавливается посреди кухни. Две тарелки с аккуратно разложенными спагетти в соусе теперь кажутся слишком тяжёлыми в его руках.
Он забывает. Он оступается снова и снова, так же глупо, как это делает муха вновь и вновь бьющаяся о стены банки.
Он аккуратно ставит одну тарелку на стол. Вторую обматывает плёнкой и ставит рядом с раковиной, где остывают в кастрюле остатки спагетти. Тишина давит на него. Со стены над столом на Джаста с календаря смотрит лицо неизвестной девушки. Она всегда осуждает его, но он научился не смотреть и не думать об этом.
В голове одна за одной проносятся мысли об утренней ссоре. Все «Ты не бываешь дома» и «Это мой проект, скоро завершу и вернусь», и дурацкое «Можешь не возвращаться». Почему-то Джаст всегда говорит это, словно не сидит потом над телефоном с желанием извиниться, словно это поможет ему оправдать свои мысли о том, что он тоже не ночует дома днями, занятый проектами, словно не ждёт в итоге весь день сидя на кровати, не находя себе места.
Словно не готовит в итоге ужин на двоих, совершенно забывая о том, что Алфёдов не придёт сегодня домой, как Джаст ему и сказал.
Он аккуратно снимает очки и потирает двумя пальцами переносицу. Когда всё стало так тяжело? Возможно, стоило разорвать это всё ещё в начале. Стоило бы уехать самому, не цепляться за глупые чувства и, возможно, сейчас он бы не сидел вот так... В одиночестве.
Он думает: но разве тогда что-то изменилось бы? Разве не сидел бы он за столом один, в пустой комнате, разве не был бы он один? Разве не было бы у него человека, с которым он может делиться сокровенным, дурачиться весь день напролёт, обсуждать дурацкие по своему содержанию книги и есть вкусный ужин?
Джаст тихо выдыхает и отправляет в рот вилку со спагетти. Стоит оставить тарелку на столе: вдруг он всё же вернётся?
***
Ночью он просыпается от того, что слышит шаги. Джаст открывает глаза и приподнимает одеяло, наблюдая как Алфёдов аккуратно забирается в их постель.
— Я до жути замёрз, — тот шепчет и Джаст демонстративно вздыхает, медленно придвигая Алфёдова к себе. Чужой нос тут же утыкается ему в грудь, и Джаста пробирают мурашки. Что ж, он и вправду аномально холодный.
Он долго перебирает чужие белые волосы в руках и, наконец возвращаясь ко сну, думает: возможно уехать было бы главной его ошибкой.
***
Они понимают, что что-то не так, очень быстро.
Алфёдов не вылезает из постели большую часть времени. Он совершенно не говорит о трассе, хотя совсем недавно не затыкался о ней. Снежок и Уголёк вьются вокруг него и часто не дают прохода.
Это мило, что Алфёдов теперь чаще обнимает его, но, как бы Джаст внутренне не любил быть близко к своему партнёру(это слово до сих пор вызывает в груди множество смешанных чувств), он всё равно не может не беспокоиться.
Они долго обсуждают это за завтраками; Алфёдов, закутанный в плед и с постоянно растрёпанными волосами, и Джаст, тоже начинающий чувствовать себя не лучшим образом.
Это был день, когда к ним дошло письмо от Хайди. Джаст заставляет мысли в голове замолчать и читает, не понимая, шутка ли это. Словно в ответ, холодный мартовский ветер пронизывает его тело до костей и заставляет недавно начавшую появляться листву прийти в движение, жутко шумя над головой.
Джаст прижимает куртку, что он купил для Алфёдова, ближе к своему боку. Новости о надвигающейся буре пугают так же, как чужой шёпот в голове.
***
— Забавно, что ты почувствовал это раньше всех, — Джаст обвивает Алфёдова руками со спины и кладёт подбородок тому на плечо. Очки так и норовят слететь с его носа. Они сидят прямо на середине кровати, Алфёдов, как обычно, в пледе с милыми лягушками.
— Пошутишь про снег — скину на пол, — Алфёдов не отрывает взгляда от книги в своих руках. Джаст улыбается и прикусывает язык.
— Прости, — Джаст проводит рукой по чужому животу и прижимается ближе. — Почитаешь мне? — он аккуратно целует между плечом и шеей и слышит как замирает Алфёдов от этого действия. В груди расползается тёплое чувство. Джаст тянет немного назад, чтобы облокотиться о стену за кроватью, и Алфёдов устраивается головой у него на плече.
— Хорошо, — отвечает тихий голос, и Алфёдов начинает читать вслух.
Джаст прикрывает глаза. Какая бы буря не подбиралась к ним, здесь, в их доме, он навсегда в безопасности.
***
— Ты спятил, — Джаст кричит, перекрикиваемый ветром.
Алфёдов сильнее закутывается в куртку и останавливается, снег хлопьями падает ему на лицо. Джаст чувствует себя беспомощным и жалким, оставленным позади.
— Мы должны оставаться в безопасности, — он говорит, с мольбой в голосе. Позади Алфёдова — вечный холод и верная смерть, дороги занесённые снегом; позади Джаста — их общее убежище, ещё незатронутые катаклизмом места, тёплые дома и безопасность.
— Я должен забрать их, Джаст, как ты не понимаешь? — Алфёдов смотрит решительно, этим взглядом, какой Джаст давно научился понимать.
Он не может отпустить его. Разве Алфёдов не понимает? Разве не хочет он тоже защитить то, что у них осталось? Джаст весь дрожит, не понимая: от холода или от страха.
Алфёдов делает несколько шагов и берёт его руки в свои. Джаст не смотрит в лицо потому что знает: один взгляд в эти глаза, один взгляд на эти черты лица, что ещё недавно были под его собственными губами, и он рассыпется, скажет дурацкое «да» на любое алфёдово слово, пойдёт куда угодно, даже если это приведёт его к смерти.
— Снежок и Уголёк, Камаз и Фуршет, они все наша семья, Джаст, — Алфёдов начинает осторожно, и Джаст сверлит взглядом их сомкнутые ладони. — И я не хочу терять тебя. И я не хочу терять свою семью. Но если я не пойду — значит я оставлю их позади. Я оставлю их умирать. Поэтому я должен попробовать.
Алфёдов медленно отпускает джастовы руки и отходит назад, всё дальше и дальше, в непроглядную метель. В голове у Джаста рой воспоминаний: от глупого переезда до одиноких ужинов и вечных ссор. Он думает, что стоило всё же уехать. Стоило бросить всё и забыть, утопить глупые чувства в океане, что когда-то окружал их дом.
Поэтому Джаст поднимает взгляд и отправляется за Алфёдовым, придерживает за локоть когда тот чуть не валится в сугроб и шипит на каждое бревно, не замеченное под слоями снега.
Когда они доходят, их освещает полярное сияние. Дом встречает их теплотой и уютом.
***
— Я нашёл это в запасах, — Алфёдов говорит ему, будто не замечая панику вокруг. В руках у него две нити, белого и красного цветов. Джаст лишь кивает, взглядом спрашивая, к чему это всё. — Дай руку, — Алфёдов просит и Джаст выполняет беспрекословно, наблюдает, как с него стаскивают перчатку.
Алфёдов долго смотрит на нити в руках, будто выбирает, и, наконец, суёт в карман своей куртки красную. Белая нить дважды обвивается вокруг его безымянного пальца и закрепляется бантиком снизу.
Джаст чувствует всю осторожность, с которой Алфёдов завязывает этот узелок. У него слёзы почти наворачиваются от понимания того, что делает Алфёдов, но он сдерживается, понимая, что скорее всего приморозит к лицу очки. Затем его теперь уже муж — Джаст говорит у себя в голове и чувствует как сердце бьётся быстрее от нежности, — стягивает перчатку со своей руки и вытягивает из кармана красную нить, протягивая ту Джасту.
Он смотрит на неё, словно боится чего-то. Он поднимает взгляд и чувствует, как расплываются в груди множество чувств всё сильнее и сильнее, как любовь медленно окутывает его с головы до ног, и как останавливается
его дыхание, потому что Алфёдов смотрит на него <i>так</i>. Словно это что-то, что важнее всего в данный момент, будто ждал этого целую вечность, будто любит его, Джаста, до невозможности, и знает, что его любят в ответ.
Джаст осторожно берёт нить из чужих рук и обвязывает палец. Руки немного подрагивают от холода, и он решается на, по его мнению, самый глупый и сопливый жест любви: поднимает чужую руку к губам и аккуратно целует. Алфёдов хихикает на это и обхватывает лицо Джаста руками, целует в щёку и смотрит, смотрит, смотрит.
Шум вокруг становится громче.
— Что ж, похоже, нам конец, — Алфёдов говорит спокойно и садится прямо на снег, прижимая руку с импровизированным кольцом к груди.
Джасту отчего-то тоже невероятно спокойно. Он улыбается и потирает палец по кругу, стараясь запомнить чувство согласия на своей руке.
А мир вокруг медленно начинает покидать тепло.