Зияющая пропасть

Очередной приступ кашля – и о дно железной раковины разбивается, быстро утекая в слив, сгусток крови. Джоши морщится, провожая его взглядом. Плещет в лицо водой, омывая разбитые губы. Полоскает рот, сплевывая розоватую, отдающую железом жижу — и шипит зло, на резком, обрывистом выдохе.

– С-сука.

Тело ощущается мешком с дерьмом, ещё и продырявленным в нескольких местах. Жжение порезов отвратительно контрастирует с холодом полузаброшенного здания. Или ее уже попросту знобит? А, плевать. В сравнении с тем, что сделала с ней эта Уоллесова шлюшка, потуги остальных репов отправить ее на тот свет — попросту детский лепет. Пережила ее — переживет и этих. Чтобы там ни возомнили о себе гребаные человекообразные манекены — а люди все-таки тоже чего-то стоят.

Мысли перебивает снова подкатывающий к горлу приступ тошноты. Хочется блевать — да только есть стойкое ощущение, что если все-таки поддаться этому желанию, в раковине окажутся ее отбитые потроха. Потому — приходится запрокинуть голову и, сцепив зубы, начать ритмично дышать. Как там их когда-то учили, еще в бытность новобранцами? Три-два-один — вдох. Три-два-один — выдох. Три-два-один...

Дверь скрипит, заставляя резко прерваться и обернуться, готовясь защищать себя. И почти сразу же — потерять всякий интерес к вошедшему, по-новой вернувшись к не слишком-то успешным попыткам собраться с силами.

— Вы в порядке, Мадам?

Джоши не сдерживает смешок. Старое прозвище, коим никто кроме Кея уже и не пользуется... Сложно сказать, что вызывает больше мрачного веселья — оно или этот его голос, в котором едва ли можно уловить оттенки каких либо переживаний.

— Просто замечательно. — Издевательский ответ на изначально идиотский вопрос. — Пинки по почкам от существ с силой гориллы очень ободряют, знаешь ли.

Смеяться больно — но она сдерживается, не позволяя себе продемонстрировать слабость в его присутствии. Улыбка не сходит с губ. В глазах по-прежнему мелькают искорки задора. Только мышцы на лице напрягаются так, что на мгновение Джоши становится похожей на репликантов первых поколений — если верить немногочисленным уцелевшим данным, те как раз больше напоминали пластиковых кукол, чем людей.

Кею, впрочем, хватает мозгов промолчать. Вместо ответа тот без каких-либо комментариев укладывает на столешницу рядом с ней небольшую армейскую сумку. Вытертый крест на боку явственно свидетельствует о ее назначении, а скудное содержимое в виде запечатанной иглы, мотка медицинских ниток в упаковке, какой-то мази и антисептика хотя и покрыто пылью, но все же цело. Джоши слегка выгибает бровь.

— Откуда взял?

— Нашел. — Репликант едва заметно пожимает плечами, вызывая у нее кривую усмешку.

— А те, у кого ты это нашел, не будут против?

— Маловероятно. Нам все это ни к чему.

— Ах, ну да. Конечно.

Его-то братии с подобным всегда было проще. Этих можно было ломать, резать, жечь, пытаться вывернуть им все кости — и в большинстве случаев все эти проблемы решались пузырьком суперклея и парой дней отлежки. Изредка до сервисных центров доходило — это если в репа зарядили пятидесятым калибром или чем-то вроде этого. Ну а последствий этой драки, Кей, будь он на ее месте и вовсе вряд ли бы заметил. Отметил может разве что одежду, которую точно не спасти — и уже минут через двадцать бегал бы как новенький, занимаясь какими-то своими делами.

Мысль злит. Отчасти от банальной зависти, отчасти — от понимания, что остановить армию таких вот созданий сможет разве что водородная бомба, сброшенная аккурат в центр строя. Да и то не факт, что из под радиоактивного пепла потом не выкопается наиболее стойкая и еще более обиженная на человечество уцелевшая половина. После известия о том, что Нексус-6 были способны рожать детей, Джоши бы уже ничего не удивило.

Ткань громко трещит под пальцами, когда женщина со злостью дергает ее в стороны, отрывая часть вместе с влажной липкой коркой от длинных резаных ран. Хотя какие там раны — царапины скорее. Рана — это то, что шло когда-то поперек всего тела чуть ниже груди, ныне напоминая о себе уродливым глубоким рубцом. До сих пор Джоши порой гадала, как вообще умудрилась пережить это. Хотелось бы верить в то, что все благодаря ее стойкости — да только куда более реальным было предположение, что бешеная стерва просто слишком торопилась отыскать беглого Кея.

Словно в напоминание о репликантке и ее самодовольном крысином личике, правую ладонь пронзает фантомной болью. Отличное дополнение к плохо слушающимся с тех пор пальцам — омерзительному последствию рассеченных стеклом сухожилий. Попытка справиться со всем этим на сей раз кончается неудачей — пузырек антисептика выскальзывает из рук и укатывается куда-то под раковину.

— Да блядь!

Хочется прямо сейчас опрокинуть залпом стакан виски. А заодно — разнести к чертям зеркало, демонстрирующее откровенно паршивый вид. Только вот алкоголя здесь не водилось никакого, а ощущение вспарывающих плоть осколков было слишком свежо в памяти чтобы переживать его во второй раз. Еще и репликант этот со своим то ли безразличным, то ли все таки сочувствующим — не поймешь даже, что хуже — взглядом!..

— Может мне помочь?

— Без тебя справлюсь! — Рыкнув это, Джоши резко нагибается, намереваясь достать выпавшее лекарство.

А в следующий момент мир пошатывается перед глазами и тело вдруг становится то ли бетонным, то ли ватным. Чувства плывут, размываясь, уступая место единственному ощущению, сосредотачивающемуся где-то в животе — там, куда ее били чаще всего. Кажется, будто чья-то незримая рука с размаху пробивает тело раскаленным железным прутом и принимается хаотично двигать им в разные стороны, вороша и выжигая внутренности. Выдох сбивается, сменяясь хрипом, а скользкая, забрызганная водой столешница, подводит, не послужив столь необходимой в этот самый момент опорой.

Ожидаемой встречи с полом, однако, не происходит — вместо него под плечами оказываются чужие руки, подхватывающие ее в последний момент и осторожно усаживающие возле стены. Скорости реакции Кею всегда было не занимать — что, впрочем, не удивительно. Все-таки "бегущих" и создавали ради того, чтобы превосходить в своих данных не только людей, но и прочих репликантов.

Не удивительно, что он настолько быстрее. Ловчее. Сильнее. Выносливее. Да и в целом, в случае чего, бывшему офицеру не понадобится даже нож — достаточно будет одного четкого удара в основание шеи, дабы гарантированно отправить Джоши кормить червей.

Вместо этого репликант вытаскивает из под раковины злосчастный пузырек и в несколько движений откручивая присохшую крышку, принимается осторожно обрабатывать кровоточащие порезы.

Хочется приказать ему убрать руки и выметаться отсюда — только вот право раздавать команды осталось в прошлом. В той совсем еще недавней, но уже такой далекой жизни, где Джоши была главой полиции, а Кей — ее подчиненным. Тогда у нее имелась власть. Статус. Возможность принимать серьезные, порой, без преувеличения, судьбоносные решения. А теперь... Теперь у нее нет ничего. Ничего, кроме этой паршивой дыры, окруженной свалками и радиоактивными развалинами, изуродованного ноющего тела и сраного прозвища, ныне кажущегося чем-то сродни плевку в лицо. И, конечно же, старого знакомого репликанта, являющегося единственной причиной, по которой остальные куклы с претензией на сверхчеловечность еще хоть как-то выносят ее присутствие.

Не будь в ней таким сильным желание жить всем назло — давно бы уже вышибла себе мозги от осознания омерзительной безысходности собственного положения. Только Джоши не собиралась доставлять этим чертовым репам такого удовольствия. Не для того она выкарабкалась тогда, чтобы сдохнуть сейчас как дрожащая и слабовольная тварь.

Очередная порция антисептика на особенно глубокую рану заставляет ее глухо застонать — и тут же закусить губу, жмурясь дабы не дать выступить слезам. Кей приостанавливается, предоставляя ей возможность отдышаться. То ли проявляет снисхождение, то ли правда заботится — не понять. Да и не слишком-то хочется — лучше не становится ни от того, ни от другого варианта. В обоих случаях приходится чувствовать себя до отвращения слабой.

Зависимой.

— Кто это был?

Репликант нарушает повисшую, развеиваемую до того лишь тяжелым дыханием женщины тишину. Джоши фыркает, чуть приоткрыв глаза. Лицо снова прорезает кривая усмешка.

— А есть какая-то разница?

— Я мог бы поговорить с Фрейсой и... — Начинает было Кей, но замолкает снова, перебитый несколькими отрывистыми смешками, больше напоминающими нечто среднее между кашлем и карканьем.

— И предводительница грядущего восстания накажет своих любимых искусственных детишек за причинение вреда человеку. Ты хоть сам-то в это веришь или просто издеваешься?

— Но нельзя же оставить это просто так. — Возражает он, однако голос звучит неуверенно. Почти столь же приглушенно и робко, как в старые добрые времена — и Джоши это забавляет. Неужели у него еще остался какой-то страх перед ней? Или просто вчерашний покорный подчиненный еще не до конца свыкся с ролью начальника, коему дозволено делать с ней все, что душа пожелает?

— Ну, можешь попробовать предъявить обвинения в порче своего имущества. Может в этом случае мамочка-реп и погрозит им пальчиком, намекнув, что ломать чужие игрушки нехорошо.

— Вы не мое имущество, Мадам. И уж тем более не игрушка.

Их взгляды — один болезненный, насмешливый и горький, и второй, почти безэмоциональный — пересекаются. Женщина подается вперед. Всматривается пристально, следя за его реакцией.

— Ну а кто я тогда для них? А?

И Кей, кажется, теряется. Молчит с секунду дольше, чем хватило бы для уверенного ответа — и Джоши снова прикрывает глаза, откидываясь обратно и улыбаясь без тени веселья.

— О чем и речь. Раньше я была страшной угрозой, а теперь... Теперь что-то вроде драной синтетической псины, которую ты отыскал посреди помойки и кое-как уговорил оставить, пользуясь статусом избранного.

И снова воцаряется молчание. Репликант то ли не решается, то ли так и не находит, что же ей возразить — оттого и предпочитает вернуться к лечению. А бывшая шеф полиции вновь погружается в размышления о том, как же это все иронично. Помнится, в участке одним из множества унизительных прозвищ Кея было "лучший щеночек". Отчасти из-за вечных спокойно-грустных глазок, но в основном — из-за, пусть и сильно преувеличенной длинными языками, но все же действительно имевшей место быть протекции Мадам. Вряд ли, впрочем, бегущий замечал ее — Джоши прекрасно умела выдерживать дистанцию, лишь наедине позволяя оной чуть сократиться. Знала, что иного все равно не поймут ни окружающие люди, ни сам репликант. Потому и ограничивалась в основном дополнительным временем на восстановление, адекватным распределением нагрузок и пресечением откровенной травли от сотрудников-людей. Немного — но гораздо больше, чем она обязана была ему давать. В целом, если уж на то пошло, у нее было полное право гонять его и в хвост и гриву — вряд ли бы нашелся кто-то, кто осудил бы ее за подобное отношение.

И все-таки Джоши обращалась с ним мягче, чем с кем-либо. Прощала мелкие косяки, когда позволяла ситуация. Пошла на откровенное нарушение закона, дав ему уйти в состоянии, близком к критической нестабильности. И в конце концов, гордо и холодно вглядываясь в синтетические глаза собственной, пускай и несостоявшейся, смерти, так и не согласилась его выдать.

Хотелось верить, конечно, что это только из-за желания сохранить мир или не прогнуться перед Уоллесовской ручной зверушкой, но...

— Это придется зашивать.

На сей раз вмешательство Кея воспринимается ею почти с благодарностью. Мысли, и без того безрадостные, уходят куда-то совершенно не в том направлении — так что возможность переключить внимание с прошлого на нынешнее несказанно радует.

— И давно ты заделался во врачи? — Эта шпилька звучит куда менее колкой, чем все предыдущие. Впрочем, что тогда, что сейчас — репликант не выказывает и тени обиды или возмущения.

— Меня готовили к разным ситуациям, способным возникнуть на службе. В том числе и к возможной необходимости оказать экстренную помощь раненому.

– Понятно. Ну что ж – валяй.

– Это будет больно.

То ли предупреждает, то ли извиняется – как всегда, по нему толком не разобрать. Но чем бы это ни было, звучит оно почти до умилительного наивно. Он это серьезно вообще?

– Умеешь ты напугать сутенёра голой задницей. Кей, я большая девочка, перенесшая предостаточно всякого дерьма. Сомневаюсь, что ты сумеешь выделиться на общем фоне.

Репликант вновь предпочитает промолчать, покорно распаковывая иглу. И всё-таки – возится с ней слишком долго для того, в кого заранее были заложены протоколы проведения подобных манипуляций. Сперва стерилизует с такой дотошностью, будто та до этого валялась где-то в грязной луже. Затем столь же медленно продевает нитку. Осторожно склоняется ниже, внимательно осматривая рану. И, понимая, что оставшаяся часть майки будет ему мешать, поднимает глаза, явно не зная, как подступиться к этому вопросу.

Джоши молча хватается за рваный край, небрежно стягивая ее через голову и сдерживая моментное желание обхватить себя руками за плечи. Не от смущения, конечно, отнюдь – этого-то истукана таким явно не воодушевишь даже при желании. Просто холод стены за спиной неприятно отдается отголоском во всем теле.

И вновь сменяется жжением, когда прозрачная жидкость, слегка пузырясь, льется в глубокий кривой порез, вымывая из него полуразбавленную кровь. Ногти впиваются в побелевшую от напряжения изуродованную ладонь. Дыхание звучит шумно, сбивчиво. Приходится приложить немалые усилия, дабы все-таки не дернуться в тот момент, когда первый стежок прошивает плоть, стягивая неровные рваные края.

Ну же — три-два-один — вдох. Три-два-один — выдох...

Считать, впрочем, не получается — происходящее слишком сильно сбивает с ритма. Зато прекрасно получается злиться — на себя, на него, на ситуацию, и конкретную, и в целом...

"Знаешь, иногда я думаю о том, как наверное здорово обладать сверхчеловеческими способностями" — В голове всплывают собственные слова, высказанные Кею в редкий момент откровенности. Его тогда несколько раз ударили ножом прямо на подходе к участку, а остальные копы дружно сделали вид, что, к несчастью, смотрели в этот момент в другую сторону. Джоши тогда устроила массовую выволочку, а затем лично зашла проверить его состояние. Благо то, что отправило бы другого на тот свет, репликанту стоило лишь небольшого локального ремонта. — "А потом вспоминаю про все остальное и... Знаешь, даже как будто совесть мучить начинает, хотя я-то вроде ничего плохого тебе не делала. В такие моменты невольно задумываешься обо всем том дерьме, что выпало на счет беглых "Нексусов", коих ты ловишь. Но я этого, естественно, не говорила."

Ирония. Ебаная ирония.

— Тебе это тоже нравится? — Вопрос рвется наружу сам собой, заставляя Кея хоть и не оторваться от работы, но посмотреть на нее с явным непониманием.

— Что вы имеете ввиду?

— Смену ролей, конечно. — Джоши снова кривится в усмешке, но на этот раз выходит она совсем слабой. Сказывается усталость — то ли физическая, то ли моральная. — Друзья-то твои этим прямо-таки наслаждаются. Шутка ли — раньше их можно было ломать, обижать, "отправлять в отставку" и никому ничего за это не было. Максимум наказание за порчу имущества или вандализм — если исходило это не от прямого хозяина. А теперь можно провернуть то же самое с человеком. Отыграться за все и сразу, каким угодно образом и абсолютно без последствий. Разве это не то, чего хотел бы каждый репликант?

Отчего-то Кей запинается. Медлит перед тем, как сделать следующий стежок — и опускает глаза.

— Может быть. Но не я.

Слова звучат едва заметно тише, чем обычно. Руки снова возвращаются к зашиванию раны, столь же ловко как и до этого — однако напряжение его ощущается почти что кожей, во всех смыслах. И подобная реакция не может не удивлять.

— Почему? Тебе же однозначно есть за что обижаться. Все эти мои приказы, срывы на тебе, самоубийственные задания, да и просто руководство в целом — ну у кого не возникало желания унизить бывшего начальника? Увидеть, как он копается в дерьме, как блюет кровью, как теряет все — я знаю многих, кто готов был бы заплатить, и немало, за то чтоб посмотреть на меня сейчас. Серьезно, я не верю, что твою отсутствующую душу это нисколечко не греет. Раньше ты был у меня на поводке, теперь я у тебя. Признайся — наверняка ведь есть желание затянуть его потуже!

— Это не так. — Нитку он обрывает быстро. Голос едва заметно дрожит — теперь громкость его наоборот возрастает. — И я не понимаю, чего вы хотите от меня услышать.

Джоши и сама толком не знает, ради чего сейчас так откровенно подначивает его. Может просто в попытке сорвать злость, может желая вывести на хоть какие-то настоящие эмоции, может потому, что накопившееся внутри, смешавшись с болью, окончательно бьет по мозгам. А может потому, что все-таки — позорно, жалко, в порыве отвратительной, попросту непростительной слабости — боится самой возможности наличия у Кея каких-то подобных мыслей. И отнюдь не потому, что бьет он сильнее других.

— Искренности. — Произносит она наконец, найдя нечто общее между всеми этими вариантами. — Потому что действительно не понимаю, на кой хер ты со мной возишься, когда мог бы задорно превращать меня в отбивную вместе со всеми остальными собратьями.

И снова репликант поднимает взгляд. Смотрит — уже не обыденно стеклянными и не щенячьими глазками, но так, что даже давно очерствевшее сердце саркастичной бывшей полицейской вдруг начинает как-то неприятно покалывать. И не понять толком, отчего конкретно.

— Хотя бы потому, что по закону вы обязаны были сдать меня на утилизацию после обнаружения признаков психологической травмы. Поступи вы так же, как поступили бы другие на вашем месте — меня бы уже не было. Но вы не стали. Вы предпочли отпустить меня, несмотря на то, что это могло бы стоить вам должности. И вдобавок... — Рука, отведенная от свежей, зашитой раны, останавливается возле раны старой. — Вы рискнули жизнью и едва не погибли, но всё-таки отказались выдать мое местоположение помощнице Уоллеса.

Джоши скалится, мотая головой — слишком много эмоций в одночасье вздымается в душе. Больше, чем получается выдержать.

— Это было не ради тебя!

Агрессивное, резкое, высказывание звучит на деле почти беспомощно — и как-то слишком явственно неправдоподобно. Остатки злости выгорают окончательно, будучи вложенными в эти слова. Липкой нефтяной волной накатывает тоска — мерзкая, опустошающая и до зубовного скрежета тягостная, в одночасье вытягивающая последние силы. Глаза щиплет — какая гадость... Джоши жмурится до боли и оседает, сползая ниже по стене. С искусанных губ снова стекает мелкая и горячая капелька крови.

— Блядь, какой-то абсурдный сон, честное слово... — Смех уже не издевательский и не колкий. Нервный. — Я должна была сохранить стену, защищающую человечество. Предотвратить восстание репликантов. А вместо этого оказалась на дне, в положении дешевой шлюхи из новеньких "Нексусов", чье выживание целиком зависит от благосклонности одного из его лидеров. И знаешь, что самое дерьмовое? При всем этом я даже ненавидеть тебя не могу. Даже повода для себя не вижу...

Влажный след блестит в тусклом свете лампы, когда предательская слеза все-таки стекает по щеке. Слабость. Сраная человеческая слабость... Как же жалко она, должно быть, сейчас выглядит...

Кей явно так не думает, действуя робко и медленно. Не сразу решаясь аккуратно приобнять ее. Провести самыми кончиками пальцев вдоль скулы, стирая очередную прозрачную каплю, срывающуюся с ресниц.

— Прекрати... — В следующий момент, вопреки собственным словам, Джоши жмется к нему ближе.

Больно. Тепло. Поцелуй, непонятно кем все-таки из двоих начатый, оставляет на губах привкус металла, соли и горечи.

Рушится все — образ, рамки, границы, пресловутая межвидовая стена, что вскоре погребет под своими обломками пока еще не подозревающее о грядущем человечество. И она не сделает ничего, чтобы все это предотвратить. Предаст их — так же, как только что предала саму себя.

Укрытая изодранным темным пальто, прижимаясь к груди репликанта, Джоши позволяет себе пасть уже не на дно, а в зияющую пропасть, откуда не выбираются.

Кей подхватит ее в этом полете — к счастью или нет.