«Тебе плохо? Ты одинок? Жизнь дерьмо? Пустой холодильник? Закончились деньги? Не знаешь, что делать? Жизнь дала трещину? Любимый человек предал тебя?Нет выхода? Жизнь потеряла смысл? Не расстраивайся! Просто ты — неудачник! Убей себя!»
Из запрещённой рекламы «Упокой-центров»
Старик борзел. Пошли вторые сутки сверх оплаченного. Спокойно… Как же хочется выпить. Выпить, выпить, выпить… Гадский геронтик. Как же достал меня этот саркофаг! Но вокруг только занудно попискивает медоборудование, и болит всё тело. Какого лешего я повелся на двойную оплату? Ты дурак, Герыч. Вот отдаст концы это тело и что потом? Ась? Не слышу? Эх…
— Эй! Кто-нибудь! — попытался позвать медичку. Но связки бастовали.
Только не распускайся…
Ты же знаешь, Герыч, что в старом теле мозги притормаживают. Звать кого-то глупо. Соберись. Кнопочка для этого есть. Кно-поч-ка!
Я пошевелил пальцами правой руки, нащупывая злосчастную кнопку вызова. Вдавил её в простыню…
Тут же в палате образовалась медсестра и затараторила, склоняясь над стеклом медбокса:
— Да что вы нервничаете? Всё в порядке! Старик уже запросил отзыв. Через два часа начнется обратный обмен.
— А сказать мне раньше никак нельзя было, а?
— А повежливее никак, а? Дергаться будешь — вкачу успокоительного, — фыркнула дородная медсестра и испарилась.
Стерва! Жаль, вчера ей не всё сказал, что думал…
Ладно, два часа как-нибудь потерпим. Я — брейнбоддер, умею терпеть. Всего два часа. И я смогу потратить честно заработанные десять штук. Обновлю комп, куплю какой-нибудь приличной мебели домой, телик во всю стенку тоже куплю…
И, убаюканный мечтами, провалился в тревожный болезненный сон.
* * *
С глубоким выдохом очнулся. Вместо долбанного стекла медбокса надо мной родной потолок, облупленный и загаженный мухами. Осторожно поднес к лицу руки. Мои руки! Мои! Молодые пальцы обтянуты здоровой кожей. Никаких тебе дряблых складок, желтизны и отвратных пигментных пятен. Пальцы такие тонкие, смешные! Руки не трясутся. Я снова в своем теле, в своей квартире. Я дома!!!
— Уйя-я-я-а!!! — заорал хрипло молодым горлом и сладко потянулся.
— Солнышко, ты проснулся? Сейчас кофе будет готов, — раздался из кухни мужской голос.
Я аж вздрогнул. Черт! Эти мне стариканы! Дерьмо! Настроение моментально испоганилось… Вот же невезуха. Был ли в контракте пункт насчет проституток и педов? Не помню! Как же ты, Герыч, его прошляпил? Десять штук совсем мозги затуманили?
— Герка, ты встал или где? — раздалось из-за дверей.
Я сообразил, что валяюсь в постели совершенно голый. Судорожно натянул на себя простыню, что комком валялась в ногах.
Пед-старикан! Такого у меня давно не было. Если в контракте был пункт о запрете связей с педами и всяких извращениях, то я испорчу старикану последние месяцы жизни. Разорю, нахрен! Правда, в это не очень верилось — эти старики за свои деньги находили ушлых адвокатов. Надо срочно проверить контракт!
Как только выставлю из дома педа. Нет, ну надо же! Пед в моем доме? Я с отвращением уставился на дверь в комнату — она медленно открывалась. Вошел тощий невысокий парень с большим подносом в руках. Моим, заметьте, подносом, сука!
Короткая аккуратная стрижка, черный чуб почти закрывает серые глаза. Большеротый, как жаба. Мы с ним встретились глазами, и парень разулыбался во всю свою гигантскую пасть:
— Доброе утро, Солнце! Чего валяешься? Вставай давай! Или хотите кофе в постель, мой господин?
Я же лихорадочно соображал что делать. Просто выкинуть сложно. Парень явно сильнее меня, особенно после переноса. Меня сейчас и муха забодает. Да еще эти гребаные законы. Только тронь педа — засудят, блин. Тихо, Герыч. Давай сделаем всё вежливо, по закону.
Парень, пока я скрипел шестеренками в голове, прошествовал через всю комнату к постели. Поставил поднос на прикроватный столик, сел на край кровати. Посмотрел на меня, улыбаясь.
— Доброе утро, рычавка… — произнес мягко и склонил голову на бок. — Ну? Ты проснулся или еще нет? Соображаешь уже? Алле?
Он пощелкал пальцами перед моим носом и потянулся ко мне, явно намереваясь поцеловать. Я резко оттолкнул педа, и отполз на дальний от него угол постели.
— Пошел на фиг!
Парень похлопал длинными ресницами.
— Что?
— Пошел на фиг из моего дома, — членораздельно произнес я, зыркая на педа.
Тот закатил глаза:
— Герыч, глупая шутка.
— Это не шутка, — произнес я тихо.
— Ты хочешь, чтобы я обиделся? — спросил парень и резко встал с кровати. — Это у нас вместо «доброго утра», да? Смотри! Я уже готов обидеться?
Он картинно прошествовал к двери и обернулся. Ничего другого мне не оставалось, как…
— Я брейнбоддер, — сказал я. — А ты общался с водилой моего тела. Теперь я вернулся и попросил бы тебя… кхм… вас покинуть мой дом.
Вежливая формулировка с трудом получилась, но я старался, правда! Хотя единственным желанием было заорать матом и выкинуть извращенца из моего дома. Убил бы уродов! Эти педы… Ненавижу!
— Это не смешно, Гер, — сказал парнишка обиженно и вышел из комнаты, хлопнув дверью.
Голым я с ним не справлюсь. Взлетел с постели и метнулся к одежному шкафу. Хлопком по выключателю растворил дверные панели и оцепенел.
Мой одежный шкаф всегда, сколько я себя помню, был завален кучей мятой одежды. Не грязной, конечно. Ее еще можно было надеть.
А теперь просто чужой шкаф. Всё развешено аккуратно, выстирано и выглажено. А часть вообще не моё. Твою мать! Он еще и живет у меня? Этот пед живет! у меня! В доме? Это… От возмущения я даже не мог соображать.
Дверь в комнату опять скрипнула:
— Это не шутка? — тихо спросил парень за мой спиной. И жалобно: — Ну, скажи, что ты пошутил, а! Солнышко?
Я молчал, натягивая на себя штаны и рубаху. Постоял секунду, приводя мысли в порядок. Потом повернулся к педу.
Тот стоял в дверях, прислонившись к косяку.
— Это не шутка. Прошу вас покинуть мой дом.
Пед пристально смотрел на меня несколько секунд.
— Да-а-а, — протянул он. И вдруг расхохотался.
Сполз по стене на пол, хохоча до слез.
— Вот это я попал! Круто! Кха-ха! — ржал смазливый пед, хлопая руками по коленям. — Вот никогда не думал, что столкнусь с боддером. Век живи! Ха-ха!
И ржет во всю жабью пасть.
— Что смешного? — спросил я, когда чел устало замолк, тяжело дыша. Тот зыркнул на меня абсолютно счастливыми глазами.
— Да всё это! Смешно! — фыркнул типчик. — Ладно-ладно… Я ухожу. Не смею задерживать.
Парень вскочил с пола. Отряхнул джинсы, белую свою футболку.
— Вещи можно забрать?
— Мне ничего вашего не нужно, — предельно вежливо сказал я, отступая в сторону от шкафа.
Пед на секунду исчез из комнаты, но тут же вернулся, таща за собой цветастый рюкзак. Подскочил к шкафу и стал швырять свои шмотки в него.
— Кошмарики, дружище, — весело воскликнул он, запихивая пожитки в рюкзак. — И как это меня угораздило? Тебя хоть Геркой зовут?
Снова стрельнул на меня серыми глазами. Я только кивнул.
— А меня Женькой, — и улыбнулся. — Ты только не злись, сейчас исчезну. Жаль, конечно, что так вышло.
Парень наконец-то уложил свои вещи и завозился, застегивая порядком раздутый рюкзак. Всё это время я молча стоял около шкафа и предельно терпеливо ждал, когда урод покинет квартиру.
Наконец чувак исчез. Я же со свистом выдохнул, запирая за гадиной дверь.
А как квартира моя изменилась. Черт! Так чисто у меня давно не было. Везде легкий запах какого-то сладкого освежителя. Гадство… Навоняли тут педами.
Жаль, что я не видел, как Женька выскочил из подъезда моего дома. Не видел, как он рухнул на раздолбанную лавочку у подъезда. Как он расплакался, сжав руками лицо, размазывая тонкими пальцами слезы. Жаль, что не видел, а то обрадовался бы. Дерьму дерьмовая жизнь!
Потом парень угомонился, вытер лицо сухой салфеткой, заставил себя улыбнуться, гордо задрав тонкий подбородок. Встал и зашагал прочь, время от времени всхлипывая.
Я же в это время метался по квартире, пытаясь вернуть ей привычное состояние — содрал в шкафу одежду, ровно развешенную по плечикам. Швырнул её комком на дно. В ванной комнате выкинул в помойку какие-то склянки с кремами и мазями. Оставил только своё — расческу, бритву, пену для бритья и полудохлый тюбик с зубной пастой. Да и зубную щетку. Хотя нет, ее выкину. Мало ли.
Нормальному мужику ничего не надо лишнего! Хотел выбросить и полупустой флакон с туалетной водой, но он у меня был и раньше. Пожалел. Светику этот запах нравится.
Вообще, после ченьджа, свою квартиру находил в разном состоянии. Однажды мои услуги купила какая-то старуха-извращенка. Всё тут также вылизала, вымыла, салфеточек вышитых развесила. Тьфу! С той поры я только со стариками подписывал контракты. По крайней мере, после них в холодильнике хотя бы пиво оставалось. Иногда.
Хотя, если честно, эта история с педом меня не сильно расстроила. В первый момент — да. Занервничал. А сейчас уже успокоился. Всякое бывает в моей работе. Вот не буду я дергаться из-за каких-то поганых педерастов. Не дождутся!
Хорошо хоть в холодильнике, и правда, пиво осталось. Ох, ну и дорогое же! Суки… Зажрались. Деньги швырять на такое… Но пиво отличное!
Сижу я после душа весь такой расслабленный с банкой пива в лапе. Щелкаю каналами на телике. Просто так — может, что нормальное будет. На третьем круге перебора каналов заверещал телефон. Светик мой!
— Доктор, меня все игнорируют? — спросила первым делам Светик. — Ты из ченьджа должен был два дня назад вернуться. Что стряслось?
— Привет, малыш, — радостно выдохнул я. — Да была тут история. Ты как?
— Как всегда, — хмыкнула подруга. — Пока не сдохла, и то хорошо. Ну, раз ты в норме, то… пока!
— Стой-стой! Ты сегодня вечером занята?
— Опять меня в ваш гадюшник потащишь? — хихикнула Светка. — Извини, сегодня я занята.
Я тут же напрягся.
— И кто он?
Светка рассмеялась:
— А тебе не все равно? Пока ты по своим ченьджам прыгаешь, я уже пять парней могла сменить. Занята я, Герочка, за-ня-та!
— Слушай, ну извини. Правда, работал, — тоскливо выдавил я и стал тереть свободной рукой враз занывшие виски. Старый разговор, старые проблемы.
— Слышала, слышала, — спокойно ответила Света. — Но если ты любишь, то надо уделять любимым времени побольше, нежели встречи раз в месяц. Не в разных же городах живем.
— Свет, — попытался остановить подругу.
— Что «Свет»? — горько переспросила моя девочка. — Что ты можешь сказать? Занят был? Ну, так и никто тебя не заставляет. Занимайся своими делами дальше. Ладно, закончим этот разговор. Я немного волновалась, так как все равно люблю тебя, засранца. Но теперь слышу, что всё путем. Потому пока, малыш! Сидеть дома и ждать у моря погоды… Извини, устала. Не делай из меня истеричку.
— Свет, очень хочу приехать к тебе в гости, но много заказов, много работы и мало времени. Пойми ты, а?
— Я понимаю. Ты работай, давай. Можешь мне не звонить теперь, не мучиться. И не давать обещаний, которые выполнить не в состоянии, — тихо сказала Светик.
— Ну, малыш… Ну, пожалуйста, извини, — прошептал в трубку.
Но Света только хмыкнула:
— Мне нужен близкий человек, Герыч. Рядом нужен, а не «извини» в трубке. Я… я просто вижу, насколько тебе важна и нужна. Отчетливо вижу. Ты месяц был занят. А теперь занята я, Герчик. Пока-пока! — и бросила трубку.
— Черт! Черт! Черт! — крикнул я в пикающую пластмассу. — Черт тебя, млять!
Ну, вот такая у меня работа, как же она не понимает?! Я же не пьяница, не валяюсь целыми днями в кровати, проедая пособие. Меня этому учили, это профессия.
Когда еще заканчивал медучилище, давал возможность всяким старым профессорам проводить качественные операции, писать статьи. Я отдавал им в прокат свое тело, свою молодость. Тем более, что пока я в теле пожилого человека, то его состояние улучшалось. Я лечу тело. Своей молодой энергией… Это уважаемая профессия, черт!
Хотя да… Уважаемой она была раньше. Пока переброску сознания из тела в тело не усовершенствовали. Все мои уникальные способности к легкому ченьджу сошли на нет. Теперь обмен разумами можно сделать с любой парой.
Не требовалось навыков, опыта. Профессия стала простой и низкооплачиваемой, как профессия грузчика или дворника. Мне приходилось крутиться, чтобы заработать хотя бы четверть той суммы, что давали ченьджи лет пять назад. Тогда я успел прикупить себе хорошую квартиру. А сейчас… Сейчас это…
Черт! Потому и приходится соглашаться на всякие гребаные контракты для полудохлых старичков, которым захотелось напоследок погулять. Спасибо хоть, что обмен больше месяца не держится, а то меня давно выгнали бы из тела.
Слышал, что опыты сейчас ведутся, но природа сопротивляется. Тело донора, в конце концов, отторгает «водилу». Происходит аварийный обмен. Чертовски болезненный для обоих разумов. Если без аппаратуры. Бывало, что старики такого не выдерживали.
Но самое страшное в моей профессии — это нарваться на умирающего. Бог меня миловал. А были случаи… Тогда умирали оба.
Попробовала бы ты, Светик, пожить как я, а? Десять-пятнадцать ченьджей в год. А? Как тебе? Как тебе, лежать в реанимационных боксах неделями, когда болит ВСЁ? А? Пока в твоем теле «водила». Отдыхает, резвится, спит с кем попало. А? Не слышу?!
Помню, как ты первое время пугалась. Спрашивала: «А это точно ты? Не „водила“ ли там в тебе?»
Как устраивала тесты, чтобы быть уверенной. Как я бесился, обижался. Как тебя пугали мои седые виски в двадцать пять. Светик, у нас уже столько с тобой было, и теперь ты просто отвернешься? Занята она. Кто он?! Найду и убью, суку!
Я вылетел из дома с желанием срочно отыскать Светку и выяснить все. Не по телефону, а глаза в глаза.
Солнце палило нещадно, будто и не сентябрь. За несколько недель в медбоксе совсем отвык от такого яркого света. Потому на минуту пришлось застыть у подъезда, подождать, пока глаза привыкнут к этому режущему светилу.
Побежал. Мимо заброшенной станции метро. Мимо разрушенного небоскреба. Мимо порнобазара и китайского гигамаркета. Мимо «Упокой-центра». Выскочил на трассу и поймал «мотор». Через десять минут уже был у подъезда Светика.
Дома ее не было, мобила не отвечала. Черт! Вот так всегда.
Немного послонялся около подъезда. Сплюнул и решил двинуться в «Польку». Все равно делать нечего.
Единственным спокойным местом для всех брейнбоддеров города последние годы была эта грязная забегаловка. «Полька» — место чахлое и затхлое. Пиво в розлив, за стойкой вечно помятая мадам Ганжа. Выглядит, словно её разбудили в пять утра и в таком виде поставили к стойке.
Слабый запах ароматических палочек, скрипящая невнятная музыка. Местечко так себе. Но тут я был самим собой — не надо было притворяться, можно просто отдыхать. Тут обитали в перерывах между ченьджами почти все боддеры города. Нет, конечно, существовали и более элитные клубы. Пристрелите меня, если я туда сунусь.
День в самом разгаре — в «Польке» пусто.
Двинул прямиком к моему любимому столику. Точнее попытался — на пути вырос Лютик с дружком. Лютик специализировался на извращенцах. У меня и у всех остальных вменямых боддеров парень вызывал отвращение.
Лютик косил под панка, хотя красный ирокез на голове, пирсинг и татушки шли к его интеллигентной мордашке как корове седло. А вот его дружку — само то. Кабанчик в коже и фуражке «а ля Том Финланд» смотрелся представительно, но общаться с ними никакого желания.
Общаться начал Лютик:
— Объясни-ка, малыш, когда ты перешел на наше поле, мля? Ты же геронт, славный? Только не говори, что сам лично зависал в «Обезьянках» на прошлой неделе? С тощим таким парнишкой, а? Ты решил поменять клиентуру? А за это платить надо, малыш. Ты же…
— Ничего я не менял, — перебил Лютика и попытался обойти его. Но дружок Лютика крепко взял меня за шиворот, и пришлось поддержать разговор:
— Именно! Ты не ошибся — я там был сам, а не водила. Надоели бабы, решил попробовать на вкус мальчика. Почему нет?
Лютик закатил свои голубые глазки и зацокал языком:
— Зачем врешь, солнышко? Я тебя не первый год знаю, Герочка. Хочешь, чтобы Чижик сделал тебе больно?
Чижик, упакованный в кожу, тупо смотрел сквозь меня.
— Отвалите, а?! — рявкнул я и попытался вырваться из медвежьей лапы Чижика. — Мне вот только вас сегодня не хватало!
— Мы-то отвалим, — деланно зевнул Лютик, — но если заметим, что работаешь по педам и на халяву… — Лютик многозначительно замолчал и холодно глянул на меня. — Будет больно, зайчик. Чижик тебе это обещает. Правда, Чижик?
Медведь не ответил. Лютик осторожно дотронулся тонкими пальцами до плеча своего дружка и тихо скомандовал:
— Отпусти его, Чижик. Пусть мальчик отдыхает.
Толстяк приподнял меня над полом и ощутимо встряхнул.
— Пока, малыш, — ласково сказал на прощание урод. Притянул меня к себе и лизнул в шею.
Медведь аккуратно вернул мою тушку на пол, и парочка наконец-то испарилась в сигаретном дыму.
Вот думаю, когда настанет тот миг, когда начну убивать? Мы раньше не пересекались с Лютиком. И больше пересекаться мне не хотелось. Я с омерзением вытер шею и устало побрел к своему столику. Ну хоть стол не занят.
Никого знакомых в зале не видно. Да и не хотел никого видеть. Сидел, накачивал себя дешевым пойлом. Не смотрел по сторонам.
Светик, ну зачем ты так, а? Я же не со зла, не специально. Просто жизнь такая дерьмовая штука. Или ты её, или она тебя. Нет других вариантов. И никогда не было.
Почему ты не понимаешь меня, Светик? Почему не слушаешь меня? Напридумывала себе хрен знает чего, накрутила себя. Девочка моя, я попробую измениться, попробую. Брошу к чертям эту работу. Пойду на какие-нибудь курсы. Или просто в «Неотложку». Я могу. Правда, могу.
К вечеру в забегаловке стали появляться люди. Тихо садились за столики. Что-то заказывали вполголоса. Никто не общался. Все просто сидели по своим углам и накачивались выпивкой. Это привычный мирок. Здесь уютно.
С каждой кружкой пива уже не так сильно раздражала музыка. Кивнул паре знакомых. Подходить ребята не стали. Это не принято. Да и что мне с ними обсуждать? Мы сидели и пили, каждый погружен в свои мысли.
Вон Катя сидит. Говорят, раньше была учителкой. Тощенькая девушка-вешалка. Ей бы на подиум. Правда, говорят, сейчас в моде пухлые модели…
Вон Стас. Тоже геронт, как и я. Ну по старикам специализируется. Раньше мы общались. А теперь не о чем говорить. Каждый в своем теле проводил максимум месяц в году. Все остальное время мы, геронты, распиханы по больницам, по медбоксам, палатам и инвалидным креслам.
Пока наши тела путешествуют под управлением «водил», шляются по клубам, лазят по горам или занимаются дайвингом. Мы ничего из этого не видим. Многие из нас тихо сходят с ума. И я сойду… когда-нибудь.
С трудом выполз на улицу поздно вечером. Палящее солнце закатилось к бебеням собачьим. В сумерках моросил осенний дождь. Голова гудела. Просто давно столько не пил. Мобилка Светика все также упрямо молчала. Номер она сменила, что ли?
Брел в сторону своей конуры, и ничего хорошего в голове не было. Пустота, что заполняла мозги в баре, стала заливаться острой тоской и жалостью к себе. Это же надо? Как ни крутишься, ни живешь, а всё через одно место.
Долго шел, тихо матеря весь белый свет. Продрог и промок насквозь.
Когда подходил к своему дому, голова сама по себе повернулась в сторону «Упокой-центра». Расплодилось же их в последнее время!
Небольшое двухэтажное здание еле различимо в кромешной темноте. Только дорожка синих огоньков, как посадочная полоса, ведет к черным воротам. В голове закрутилась старая реклама… Что-то типа: «Не расстраивайся! Ты — неудачник!» в сопровождении тихого госпел-хорала.
Нихрена! Не дождешься! Я так спокойно не расстанусь со своей жизнью. Да, самоубийство узаконили много лет назад. Там еще в рекламе рассказывали о ласковой смерти для каждого нуждающегося. Я что, похож на слабака? Только последний трус может пойти на такое.
Вон, вижу, у световой дорожки маячит кто-то. Слабак! Трусливая дрянь!
Там, и правда, стоял какой-то парнишка. Кажется, совсем молодой. Вот дебил!
Дернула меня нелегкая. Видимо, выпил лишнего. Но уже ничего поделать с собой не мог — ноги сами понесли к «Упокой-центру».
Почти бежал к воротам. Главное, успеть, пока он не шагнул на дорожку. Потом остановить его было бы сильнейшим нарушением закона.
— Эй! — крикнул я, задыхаясь от бега. — Постой, чувак!
Парень оглянулся, но в темноте и на бегу я не смог разглядеть лица. Он убыстрил шаг, приближаясь к полоскам огней. Совсем еще молодой пацан, кажется. Вот же придурок!
— Подожди, братан! — выдохнул я, подбегая. — Подожди! Давай поговорим!
Успел! Я схватил идиота за рукав куртки и потянул в сторону от дорожки Центра.
— Давай поговорим, а?! Ну зачем сразу так, а?
Тот попытался вырваться, но я остервенело дергал его в сторону, и… парень прекратил сопротивляться. Выволок его к трассе под свет тусклого фонарного столба.
— Ну, нахрена ты это придумал, а? Тебе еще жить и жить, братишка! — почти кричал я, встряхивая его за плечи.
Тот безвольным кульком болтался в моих руках, низко наклонив голову.
— Ну, скажи что-нибудь! Какого тебя туда понесло, дубина?! Чего ты молчишь? Поговори со мной! ТУДА уйти ты всегда успеешь! Чего стряслось, а? Хочешь, пойдем выпьем? Ты мне все расскажешь! — я нес какую-то чушь. Но сейчас важно было разговорить чела. — Баба бросила? Погиб кто? Ты же, мля, молодой совсем, а?! Посмотри на меня, братишка! Ну?!
— Случилось, Герыч, — хрипло произнес парень и поднял голову. Посмотрел на меня серыми глазами.
Млять!
* * *
Ну, да. Это был тот самый пед, которого я утром вышвырнул из моего дома. Теперь же сам его и привел обратно. Не знаю зачем. По пути мы почти все время молчали. Я затарился пивом в каком-то ночном ларьке.
Засели у меня на кухне.
— Я вот одного не пойму, чего тебе не хватает, а?! Всё же для вас, педерастов. В рекламе одни карамельные мальчики. Квоты при поступлении в институты всякие. На работу в первую очередь берут вас. А? — горько говорил я, разливая пиво по бокалам. — Однополые браки? Пожалуйста! Усыновить кого? Пожалуйста! Че тебе не хватает, дурик?
Тот сидит молча, потупив взор. Вот зачем его притащил домой? О чем мне с ним говорить? Мы из разных вселенных.
— Я и правда не понимаю, вот НАХРЕНА тебя туда понесло? — спрашивал и спрашивал я, прихлебывая пиво и закусывая орешками. — У тебя квартира есть? Есть. Явно купил со скидкой процентов в пятьдесят, да?
Парень кивнул.
— Работа есть? Хорошо получаешь?
Тот опять лишь кивнул.
— Ну скажи ты хоть слово! Мля, трагедия какая, твой парень боддером оказался. Найдешь другого. Вас же тучи сейчас. Выбирай — не хочу! Или хочешь тебя к этому старику отведу? Хотя… Не — вот это не прокатит. Запрещено контрактом.
Вдруг Женька впервые за последние полчаса подал голос:
— Че ты так орешь? Я тебя просил лезть? Какое тебе дело?
— Не просил. Верно, — сказал я тише. Заткнулся. Пусть сам говорит.
Сидим оба, молчим, только пиво глотаем. Не вытерпел:
— Ты думаешь, у меня жизнь, мля, сахарная? Павлины летают и бабы штабелями? Но ты же мужик или как? Ой, посмотрите на него, облом какой! Сопли вытер и вперед. Еще жизнь не закончилась.
Сука, опять молчит. Только зыркает на меня глазенками.
— Жень, ну?! Отошел?
— От твоего крика у меня башка раскалывается, — вдруг мрачно высказался пед.
— Потерпишь. Не развалишься, цаца, — огрызнулся я. — Ты хоть меня слышишь? Хочешь услышать, как живу я?
— Нет, — помотал головой парень. Отхлебнул пиво и аккуратно поставил бутылку на стол. — Ты закончил? Я могу уйти?
Вот тварь!
— Да вали, давай! — рявкнул в ответ. Вскочил из-за стола, рывком поднял парня на ноги да толкнул в сторону входной двери.
Женька чуть не упал от толчка, но успел ухватиться за холодильник и развернулся ко мне, бешено дыша.
— Достал ты меня, мразь! — заорал он и двинул мне по челюсти. Хорошо так двинул.
Передо мной мелькнул потолок, и я рухнул на спину, зацепив плечом стол. Цветные пятна заплясали перед глазами. Пед навис надо мной и истерично заорал:
— Мне насрать как ты живешь, проститутка! Ты еще будешь учить меня жизни, да? Ты, который продает свое тело для развлечений всяких уродов?! Да сдохни ты, гомофоб подзаборный! Что я лично ТЕБЕ сделал? Че ты лезешь, а?! Крутой он! Мужик он! Чмо ты последнее! У тебя, видимо, никогда не отбирали любимого человека, вот так вот — с полпинка! Нет? Словно, похоронил его! Ты никогда никого, урод, не любил, кроме себя! И не лезь! Не лезь! Тебе этого не понять, быдло!
Он еще поорал что-то. А потом рухнул на стул, схватил полупустую бутылку с пивом и жадно вылакал остатки.
Я, кряхтя, поднялся с пола. Не помню, то ли я ударился головой, то ли она уже давно так болела. Сел за стол напротив педа, открыл себе пива. Тоже стал пить из горла.
Женька смотрел в упор. Дождался, когда я оторвусь от бутылки, и спросил глухо:
— Живой?
— Угу, — буркнул я, потирая плечо.
Он уставился на меня. Я на него. Вдруг Женька фыркнул. Обхватил голову руками и начал ржать. Все сильнее и сильнее. Я похлопал ресницами и… присоединился к нему.
Мы сидели на маленькой кухоньке. Два придурка — боддер-проститутка и педераст. И ржали в голос, до слез. Хлопая ладонями по столешнице. Хохотали долго, болезненно, надрывно кашляя.
От ударов по столу перевернулось несколько пустых бутылок из-под пива. Со звоном скатились на пол. Мы хохотали и над этим, до боли в груди.
— Да-а-а-а… — простонал я, не в силах больше смеяться. — Вот же… мля-я-я-я…
Кое-как успокоились. Сходили еще за пивом. И продолжили пить. Уже не закусывая.
* * *
Утро следующего дня началось для меня ближе к вечеру. Очнулся на кровати. Одетый. Женьки нигде не видно. Не помню когда пацан ушел.
Поднял тяжелые руки к лицу и протер глаза. Что за черт! Это не мои руки!! Вылетел из постели и в три прыжка подлетел к зеркалу в прихожей. Мать вашу! Из зеркала на меня смотрела ошарашенная большеротая Женькина рожа.
— Мать вашу! — гаркнул я. Других слов в голову не приходило.
Я сел на пол у зеркала и попытался вспомнить, когда это мы с Женькой ченьдж устроили. Что-то смутное всплыло в голове. Точно! Мы явно ходили на пятый этаж к этому казаху, что подпольные обмены делает. А зачем мы обменялись? А где шляется Женька?
Черт! Я, не веря произошедшему, ощупал себя. Да — это не белая горячка. Это явно Женькино тело. А мое где? Боже! Надеюсь, он ушел ненадолго. Конечно, вернется в течение месяца. Но я что все это время должен делать? Черт, черт!
Я бродил по квартире. Пива на кухне не было. Только пустые бутылки валялись по полу. Жратвы ни крошки. Не! Он ненадолго ушел. Он же не подготовленный. Ему инструктаж нужен вводный — как и что.
Устроился на кухне среди бутылок. Ошалевший весь. За окном дело шло к вечеру. Где мне парня искать? Даже номера мобилы нет. Но выйти на улицу в теле педа? Лучше сразу меня расстреляйте.
А тут еще организм затребовал туалета. Я долго терпел, но потом, пересилив отвращение, сбродил в уборную. Сразу стало легче — начал чуток соображать. Нестерпимо хотелось в душ. После попоек я всегда долго отмокал под душем. Но тут…
Байда какая! В конце концов… Ты что, первый раз в чужом теле? Это просто тело, организм. За ним требуется уход, Герыч! Не распускайся. Да — это тело педераста. И что? Это просто тело. Просто организм.
Уговорил себя в итоге. Залез под душ, стараясь не смотреть на себя. Отвернулся от зеркала, когда раздевался.
Ни хрена себе! А он ТАМ начисто выбрит?! Млять, пакость!
Настроил воду и стал аккуратно намыливать шею и грудь. Тут же мелькнула мысль, что я глажу руками тело педераста. Отдернул руки. Рассмеялся зло. Дубина! Ты так точно съедешь с катушек. Взял мочалку, быстро!
Потом просто стоял под струями воды и тихо приходил в себя. А у него зубы искусственные, аха… Может себе позволить, гад. И даже намека на животик нет. Мне бы так. Позавидовал молча. Ухаживает за собой, педик, ухаживает.
Ощущения странные. Я никогда раньше не переносился в молодое тело. Странные ощущения. Голова быстро пришла в норму.
Выполз из ванной в хорошем расположении духа. Пожрать бы что-нибудь? Нашел на кухне полупустую коробку с чипсами и завалился на кровать перед теликом. Ладно, подождем. Если сегодня не объявится, завтра начну искать. Что-нибудь придумаю.
Около полуночи, когда я стал уже задремывать перед экраном, тренькнул дверной звонок.
— А, зараза, вернулся! — весело хмыкнул я себе под нос и побежал открывать.
Но перед дверью замешкался. Вдруг не он?
— Кто там?
— Это я, Герыч!
Я рассмеялся. И ответил бородатой шуткой, открывая дверь:
— Не! Герыч — это я.
Тут вошел в прихожую я сам. Шизня полная! Вошел аккуратно. Скромно так, как никогда не ходил. В руках пакеты с едой — это уже лучше.
— Привет, — бормотнул Женька в моей шкуре.
— Н-да! — ответил я весело. — Ну и где тебя носило?
Женька улыбнулся моей улыбкой.
— Извини, гулял я. Как мы и договаривались. Только не ругайся.
— Слушай, сейчас мы пойдем опять на пятый этаж, а потом ты мне все расскажешь. А то у меня крыша съедет, глядя на самого себя.
— А прикольно, — фыркнул Женька. — Ну-ка, стой.
Он шагнул ко мне и повернул мою (свою?) бошку к свету.
— Что? — спросил я недоуменно.
— Так и знал, — горько прошептал парень, — Мне эта прическа ни фига не идет.
— Тьфу на тебя, — отпихнул Женьку. — Пугаешь! Ладно, пошли на пятый. Надеюсь, Джабир еще не спит.
Пожилой казах не спал. Высунул из двери круглое лицо и жалобно произнес:
— Опять вы? Ай, сапсем паспать не даете старику, ай-яй?
* * *
С Женькой проболтали до поздней ночи. Оказывается, мы вчера договорились, что он проведет день в моей шкуре. Охренеть! Это ж сколько мы выпили? Он в течение дня сходит в медцентр, в бар «Полька» и попробует поговорить со Светкой. Дела-а!
В центре был. Мне, оказывается, в этом году больше ченьджа не видать. Поступила жалоба от медперсонала последней больницы, где я валялся. Теперь мне назначили два месяца реабилитации. Плохо! Эта стерва все-таки настучала.
Потом занесло Женьку в нашу забегаловку, в «Польку». И он…
— Что?.. Ты гонишь!
— Не-не! — рассмеялся Женька, закинув руки за голову. — Я разобрался с Лютиком. Вы теперь с ним друзья.
Ржет, придурок.
— Вот, ну нахрена мне такие друзья, Жень? Ты башкой своей соображаешь, дубина?
— Пригодится, — отмахнулся от меня Жека.
Мы залезли с ногами на диван. По разным углам, конечно. К слову, сегодня почему-то оба не пили. Почему это? Просто трепались, поедая все, что притащил Женька.
Боялся спросить о самом главном, но парень сам завел разговор, томно потянувшись:
— Ну, и конечно виделся со Светланой.
Нагло замолчал, запихнув в рот кусок бутерброда. Смотрит на меня хитрыми глазами и жует. Тут я не выдержал — скакнул в его сторону и вцепился руками в горло. В шутку, понятно:
— Я тебя ща придушу! Ну-ка говори всё, гад!
Женька радостно загоготал и стал отбиваться от меня:
— А! Натуралы насилуют! Мущина, слезь с меня!
Отпустил Жеку и потребовал быстро все рассказать, или…
— Что «или»? — ехидно спросил улыбающийся парень. — Поборемся?
— Не дождешься, — фыркнул я. И уже просительно: — Ну, Жека! Ну! Рассказывай!
Ничего, конечно, нового он не рассказал. Но сам факт, что они болтали весь вечер в кафешке, уже радовал. Я бы сто раз за это время наломал дров и обидел бы мою Светку. Закончил рассказ Женька вопросом:
— Тебе никто не говорил, что ты мудак?
— Да знаю я, Жень, — горько ответил я, разом помрачнев. Потер руками слипающиеся глаза. — Пора спать. Тебе далеко до дома?
Женька замялся.
— Понял, — буркнул я с усмешкой. — Располагайся тут, на диване. Сейчас что-нибудь сообразим с простынями-одеялами.
Через полчаса с дивана раздалось мирное сопение. Я же заснуть не мог.
Мудак. Я — мудак!
Права Светка. Всем жизнь только порчу. Никчемный придурок-проститутка. Медик-неудачник. Боддер, алкаш.
Даже какой-то пед и то лучше меня живет в этой жизни, спокойно находит новых друзей, общается. Болтать с ним интересно. Давно я ни с кем так по душам не говорил. Умеет слушать, внимательно… По-человечески. Понимаешь, Герыч, в этом педе человечности какой-то больше, чем в тебе, мудак. Мудак…
Лежал и размышлял, безостановочно гоняя этим мысли по кругу. Глаза уже давно на мокром месте. Какая-то глухая тоска стала стягивать легкие в тугой комок, не давала дышать…
Выполз на балкон. С высоты шестого этажа не так хорошо видно ночной город, зато отлично видно «Упокой-центр».
* * *
Женька догнал меня у самой дорожки Центра.
Я тихо брел к последней «посадочной полосе». Голова пустая. Мудаку мудачья смерть. Ты неудачник, Герка! Чего расстраиваться? Просто убей себя!
Эти слова, как на повторе, крутились в голове.
И тут на меня налетели сзади и сшибли с ног.
Я вскрикнул и грохнулся на колени. Потом под тяжестью чужого тела распластался на асфальте, сильно ударив локоть. Только голову вбок успел повернуть, чтобы нос о землю не расцарапать. Дернулся, пытаясь спихнуть с себя Женьку.
— Блин, Герка! Ну почему ты такой предсказуемый, а? Как чувствовал! Не дергайся! — сипло выдавил из себя друг, крепче придавливая меня всем телом к мерзлой к земле.
Я не знал, что сказать. Просто лежал молча. Но почему-то был рад. Рад этому шизанутому парню, что уселся на меня сверху. Рад, что кому-то еще нужен на этой гребаной планетке.
А за нашими спинами молчало глубокое черное небо. Черное, но с бисером нервных звёзд.
Октябрь, 2005, Москва