Ночной эфир

Ближе к полуночи этажи и без того не отличающегося популярностью отеля кажутся совсем необитаемыми, коридоры темны и пусты. Аластор прошёлся по ним бодрой походкой, напевая себе под нос. Пользоваться лифтом он не любил. Маленькая дверь под крышей открылась со скрипом и закрылась за ним неслышно, короткий спринт по ступеням — и вот он уже полностью в своей стихии, укутанный в мягкое красноватое свечение вывески над панорамным окном.

Старое оборудование постепенно возвращалось к жизни под его умелыми руками, пачка листов с набросками сценария к сегодняшней передаче уже лежала наготове. Он налил в кружку кофе из термоса и, отпив немного, с удовлетворением поставил её слева от микрофона. Оставалось только решить одну маленькую деталь.

Аластор вытащил из кармана пиджака аудиокассету без наклейки и ненадолго задумался, глядя сверху на огни ночного города с мечтательной улыбкой на губах. Он так увлёкся этим занятием, что не услышал осторожных шагов на винтовой лестнице, ведущей в его уединённую башенку. Только когда за его спиной тихо открылась дверь, он наконец обратил внимание, что не один. Даже не оборачиваясь, он сразу догадался, кто это: незваного гостя выдало взволнованное дыхание, а более того — не имеющее равных, исключительное, запатентованное хамство.

— Как ты можешь наблюдать, я сейчас немного занят, Вокс.

— Аластор, дружище! Как приятно тебя здесь встретить!

Аластор повернулся к нему лицом только для того, чтобы его выразительно поднятая бровь была хорошо видна собеседнику.

— Где, на моём рабочем месте?

Повесив шляпу на трофейные рога над маленьким диванчиком в углу студии, Вокс уронил на него свой зад и, развязно положив ногу на ногу, одарил Аластора акульей улыбкой матёрого бизнесмена. Где бы он ни оказывался, его присутствие тут же расползалось во все стороны, заполняя собой помещение, как наэлектризованные щупальца невидимого монстра. Тёмные круги под всё время подвижными и внимательными, всегда чего-то алчущими глазами были верным свидетельством агрессивного нежелания выпадать из действительности на адекватное для здорового человека количество времени. Аластор не взялся бы с уверенностью утверждать, что этот человек вообще когда-нибудь спит. Всякий раз в его обществе он мог чувствовать даже затылком, как его то ли сканируют, то ли раздевают взглядом.

— Ты представить себе не можешь, как трудно поймать тебя вне работы. Сколько недель прошло с нашего последнего рандеву, м? — Вокс ухмыльнулся ещё шире при виде реакции Аластора на слово "рандеву". — Такое ощущение, что последнее время эта груда устаревшего барахла — твоё единственное место обитания, ха-ха... Кстати, не надумал ещё сменить род деятельности? У меня скоро освободится местечко на шесть вечера...

— Кажется, мы уже обсуждали эту тему, — перебил его Аластор с ответной улыбкой. Уж в чём, а в зубастости ему не было равных. — Всё, на что годится твоя мигающая коробчонка — это вызывать мигрень у добрых граждан и детишек развлекать. Радио существует для людей со вкусом.

— Ну, постой-ка...

— Вокс. — Аластор слегка повысил голос. Взглянул на часы. — Зачем ты здесь?

На лице Вокса промелькнула ярость — моргнёшь — и не заметишь, — но её тут же сменила прежняя самодовольная мина.

— А, сразу к делу! Такой подход мне тоже по душе. Видишь ли, я пришёл напомнить тебе о твоём же обещании, данном, хмм, кажется, двадцать четыре дня тому назад, двенадцатого марта, в пятницу, около девяти с половиной часов вечера, в баре "У Долли".

Аластор склонил голову набок, как бы в раздумье.

— Понятия не имею, о чём ты.

— Всё ты понимаешь, — процедил Вокс сквозь улыбку. — Я что, похож на идиота? Погоди, не отвечай! Если не ошибаюсь, ты не был настолько пьян, чтобы забыть собственные слова.

— Я не был пьян, Вокс.

— Вот видишь!

— И положительно ничего тебе не обещал.

— У меня есть свидетели.

— Врёшь! — вскинулся Аластор, теряя терпение. — Возможно, это тебя подводит память? Кажется, тебя уже после третьего бокала неслабо повело, не мог ли ты вообразить себе всё, что я, по-твоему, пообещал в ответ на твоё жалкое, невыносимое, нескончаемое нытьё?

— О? — Вокс весь просиял, как сорвавший джекпот участник одного из его дурацких телешоу. — Ну-ка, ну-ка, так ты всё-таки что-то помнишь? Мы же с тобой даже условия обговорили, ну? Не пытайся увильнуть, старый лис, я тебя насквозь вижу! Если ты зовёшь себя мужчиной, то своё грёбаное слово надо держать! И я отсюда не уйду, пока не получу то, что мне причитается. — Под конец этой тирады он внезапно сам себя довёл до бешенства.

Воистину, наблюдать за переключением эмоций на этом никогда не замирающем лице было увлекательно. Аластор поймал себя на чувстве, схожим с умилением.

В душе он уже смирился, что отделаться от Вокса так просто не получится.

— Это и правда предел твоих мечтаний? — спросил он, преувеличенно вздохнув. — Это? Что скажет твой христианский бог?

— Ха! Что мне Бог! Ты мои рейтинги видел? — На это Аластор невольно рассмеялся, и улыбка Вокса — снова всего лишь на долю секунды — переключилась на редкую искреннюю. — Аластор, приятель, будь благоразумнее. Одолжи мне одну эту ма-аленькую услугу, и я клянусь, что отстану от тебя на... скажем, две недели.

— Хмм, нет. Полгода.

— Чёрт подери, месяц!

— Три месяца.

— Два!

— Что ж, так и быть, — как бы неохотно согласился Аластор. — Смотри-ка, времени почти не осталось. Приступим?

Вокс молнией подскочил с диванчика.

— С-серьёзно?! Так ты согласен? Прямо сейчас?

Аластор только пожал плечами и опустился на стул напротив микрофона, где невозмутимо занялся подготовкой к эфиру, до которого оставалась пара минут.

Решаться было поздно. Сопровождая все движения грубой руганью, Вокс сорвал с себя очки, небрежно запихал их в нагрудный карман, кое-как одеревеневшими пальцами развязал и швырнул в сторону галстук, сбросил на пол пиджак. На висках его выступил пот, глаза блестели безумием. И хотя пространство под столом между разведёнными коленями Аластора на первый взгляд казалось слишком тесным для его высокой фигуры, не говоря уже о смехотворности такого положения, уже ничто не могло стать преградой между ним и так долго лелеемой целью. Даже то обстоятельство, что, в спешке залезая под стол, он шарахнулся затылком о столешницу — и определённо набил себе просто огромнейшую, мать её, шишку.

Сверху послышался мягкий смешок.

— До эфира одна минута, — сказал Аластор нараспев. — Как ты там, друг мой? Удобно ли тебе?

— З-за-заткнись нахуй, ст-тарый хрен! Лучше помоги мне с этим... А, блять!

— Спокойно, спокойно, мой дорогой. Давай помогу.

Вокс вздрогнул, когда на его щеку легла тёплая сухая ладонь (в отличие от его собственных, неприятно холодных и влажных), но всё же невольно прильнул к ней, притихнув, несмотря на раздражение. Аластор всегда был скуп на прикосновения, и в каждом из них читалось тщательно просчитанное намерение, воля, которой сложно было не подчиниться. Особенно тому, кто изголодался по близости. 

Тем временем Аластор уже расстегнул ширинку, с которой Вокс никак не мог совладать секундами ранее. Воздуха в лёгких стало в разы меньше, будто ему наступили на грудь.

— Чёрт, Ал... Можно? 

— Только веди себя прилично, пожалуйста. 

Аластор скормил ему свой член так же равнодушно, как ранее принимал любые поползновения романтического характера — у Вокса же голова пошла кругом от нахлынувших чувств. Аккуратно обхватив его губами, он с трудом сглотнул уже переливающуюся через край слюну и не удержался от приторного стона, пропустив мелкую дрожь по всему телу. По их уговору сосать ему запрещалось, прикасаться руками — тоже, поэтому руки он неловко сложил у себя на коленях, а подумав немного, убрал за спину. Нет, этот кайф стоил любого ожидания и любого униженного "нытья", как презрительно выразился Аластор. Но кто в итоге добился своего? В делах, хм, сердечных, как и в бизнесе, главное — результат. 

— Доброй ночи, дорогие радиослушатели! Как всегда в этот час, с вами "Ночной Орлеан" и его несменный ведущий... 

С этого момента Аластор полностью переключил внимание на свою дурацкую передачу, как если бы снова был в студии один. Разумеется, он даже и не думал возбуждаться — его вялый член никак не реагировал на жар чужого рта и слабые движения языка, чего нельзя было сказать про эрекцию самого Вокса, только нараставшую с той минуты, когда он оказался у ног так давно и так отчаянно желанного человека.

И он честно старался "вести себя прилично". Только раз, в попытке расслабиться, почти выпустил член изо рта, но вовремя спохватился и заглотнул обратно, нарисовав в своём воспалённом воображении, как Аластор сжимает пальцы в его волосах и силой натягивает на себя, принуждает давиться, но брать целиком. К сожалению, всё что от него действительно требовал Аластор — это притворяться мебелью, пока тот как ни в чём не бывало ведёт своё шоу. За невольное нарушение договора Вокс тут же поплатился ударом в крестец острым краем каблука. После этого он старался не шевелиться, а когда грудь и низ живота в очередной раз переполнялись тяжёлым, но сладостным ощущением унизительной, абсолютной зависимости — изо всех сил сдерживал пробивающиеся наружу скулящие звуки, лишь бы не обрушить на себя новое наказание.

Всё же иногда Аластор ненадолго замолкал, чтобы разбавить монолог какой-нибудь старомодной джазовой композицией. Тогда он выключал микрофон и слегка смещался на стуле, как бы невзначай толкаясь Воксу глубже в горло, либо гладил его волосы ленивым движением, почти в такт музыке — и равносильно от обоих "знаков внимания" у того сразу же слезились глаза, и вырывался то хрип, то всхлип, то благодарный тягучий стон.

Аластор, как всегда, слишком умело управлял его эмоциями и желаниями. Каждый раз, когда на смену мимолётной нежности приходила пустота — господи, как же хотелось выть. И умолять, ползая на коленях, пока не откажет голос, пусть от мольбы было не больше пользы, чем от яростных угроз или битья головой об стену. Какая эта пытка — получать всегда чуть меньше, чем можешь вынести, не потеряв части рассудка, словно из отчаянной жажды пить солёную воду, от которой эта жажда только разрастается — тогда и от очевидной отравы невозможно отказаться, и удар кажется интимной лаской.

Рано или поздно музыка затихала.

— Ш-ш-шш, — слышался сверху приглушённый, словно из-за плотной стены, голос. — Возьми себя в руки, Вокс, пять секунд до эфира.

Вокс плохо помнил, что было дальше. Полностью отдавшись и доверившись, он уже не следил за ходом времени и происходящим вокруг. Собственное тело больше не принадлежало ему, сознание утопало в непрозрачной дымке. Удушающий жар сменился комфортным теплом, стыд — удовлетворением, ему было просто чертовски хорошо. В конце концов, Аластор тоже доверился ему, подпустил ближе, чем когда-либо, чем кого-либо. Окружённый со всех сторон его голосом, теплом, запахом, вкусом — Вокс утратил способность вникать в смысл слов и мог лишь лениво следить за переливами интонаций, впервые за последние сорок с чем-то часов прикрыв усталые глаза. И хотя запрет прикасаться к себе не входил в их договор, Вокс был рад лишь служить и не брать ничего взамен. Аластор назвал бы его жалким за эту блажь. Прекрасный, жестокий, любимый Аластор может называть его... как угодно...

Сквозь туман послышался долгий монотонный шорох, совсем рядом с его головой. Вокс не сразу сообразил, что происходит, когда что-то гладкое и холодное коснулось его шеи, окружило её кольцом. Он вопросительно промычал, но, разумеется, не получил ответа. Неясная тревога заставила его прислушаться.

— ...где были найдены останки. И снова ни единой улики — можете себе представить! — кроме аудиокассеты, намеренно оставленной на месте преступления. Но не беспокойтесь, дорогие слушатели, я вовсе не желаю томить вас неизвестностью. Департамент полиции Нового Орлеана великодушно предоставил мне копию и позволил воспроизвести для вас в полном объёме. Последние мгновения чьей-то драгоценной жизни, чудовищные звуки кровавого убийства — как это волнует, не правда ли? Слабонервным, детям, беременным женщинам — просьба закрыть уши на ближайшие шестьдесят пять секунд!

Титаническим усилием воли Вокс разлепил отяжелевшие веки и поднял на Аластора растерянные глаза. Аластор смотрел прямо на него — белоснежная широкая улыбка и тёмный, бесчувственный взгляд. В правой руке он сжимал конец ремня, петлёй затянутого у Вокса на шее.

Первый прорезавший эфир вопль был ничем не похож на человеческий. Люди так не кричат.

Левую руку Аластор положил ему на затылок и мягко потянул на себя, почти как Вокс и мечтал.

Он никогда ещё не был свидетелем убийства. Люди ведь так не кричат?

Вокс внезапно понял, что не может вздохнуть. Слюна ручьём текла по подбородку на пол, в пылающих от слёз глазах плясали чёрные круги.

В промежутках между криками, среди неясного шума чей-то прерывистый голос — кажется, мужской — слабо умолял сохранить ему жизнь.

Весь дрожа от животного ужаса, Вокс вцепился в брюки Аластора тупыми ногтями. Он отчаянно хрипел, и давился, и рвался назад, но натянутый ремень и твëрдая рука на загривке прочно держали на месте. Если бы он мог сомкнуть челюсть, он бы впился в ублюдка зубами. Он пытался кричать.

Рыдания жертвы на записи оборвал отвратительный хруст. Эфир переполнился новыми воплями.

В штанах было липко и мокро. Когда он успел кончить? Сложно сказать, когда тебя убивают.

— Тише, дорогой, не скули так громко. Нет повода для паники, — голос Аластора поверх этой страшной какофонии звучал как-то особенно чувственно. — Успокаивайся, слышишь? У тебя десять секунд. Девять...

Петля на шее ослабла.

Крик внезапно сошёл на свистящий хрип.

Вокс тщетно пытался отдышаться через забитый нос, ему казалось, что он умирает.

Запись оборвалась с последним вздохом жертвы неуловимого потрошителя.

Аластор щëлкнул микрофоном, чтобы обратиться к слушателям с прощальными словами.

В целом? Передача удалась на славу. Даже Вокс показал себя не такой помехой, как можно было ожидать. Каким бы громким и назойливым он ни был по своей натуре, стоило заткнуть его чем-нибудь — и всё становилось на свои места. Возможно, он даже заслужил награду, но, с другой стороны, приучать этого эгоманьяка к хорошему было бы не слишком разумно. Аластор в последний раз потрепал его по мягким, влажным от пота волосам и осторожно встал из-за стола. Вокс легко выпустил член изо рта, тут же безвольно обмякнув в вовремя подхвативших его руках.

— Вокс? Ты в порядке?

Тот добросовестно пытался что-то ответить, но получилось одно невнятное мычание, за которым последовал жестокий приступ кашля. Кажется, он порывался подняться, только собственные ноги его уже не слушались. Вот незадача.

Одной рукой застёгивая брюки, Аластор протащил ставшее бесполезным грузом тело через студию и с облегчением сбросил на диванчик. Тело тут же завалилось набок, головой прямиком на жёсткую диванную подушку. Пронзительные голубые глаза смотрели на него вяло и рассеянно, подёрнутые туманом смертельной усталости. Не так он планировал их потушить, но в качестве первой пробы, пожалуй, сойдёт.

— Да, дружище, потрепало тебя знатно. Придётся проявить участие и позволить тебе переночевать в моей святая святых. Не стоит благодарности.

— Ал...стс... во..лочь... — Вокс попытался протянуть к нему руку. Аластор сделал вид, что не замечает. — Подо...ж... не ух...

— Не понял ни слова. Отдых тебе и правда необходим. Не беспокойся, я вернусь за тобой ровно в восемь.

— Ннн... р...бота в... шсть...

— Что ж, это уже не моя проблема, верно?

Перед уходом Аластор накрыл друга пиджаком, поднятым с пола, и снял с него туфли, дабы не пачкать диван. У самой двери он обернулся.

— Вокс? Имеешь ли ты хоть малейшее представление, кому доверяешься в столь беспомощном состоянии?

Вокс не ответил. Глаза его были закрыты, дыхание выровнялось, одна рука безвольно свисала до самого пола. Судя по всему, он уже провалился в глубокий сон. Из-за ворота синей рубашки проглядывал тёмный след от ремня.

Аластор ещё немного полюбовался своей работой, прежде чем выйти, не заперев за собой дверь.