~~~

Чун Юня разбудил солнечный луч, скользнувший в комнату через неплотно задернутые шторы; погладил по лицу, потрепал по волосам, напоминая, что день уже давно начался, а он все еще в постели.

Пришлось подчиняться.

Чун Юнь открыл глаза, взглядом попытался найти часы, и рука на талии тут же сжалась крепче. Син Цю прижал его к себе как ребенок большую игрушку, ткнулся носом в шею и засопел дальше. Не проснулся, просто от малейшего движения вцепился в свое и продолжил спокойно спать. В груди вмиг потеплело. Желание посмотреть на такого Син Цю, заспанного, помятого, трогательно-уязвимого, каким он бывает только во сне, оказалось слишком сильным. Чун Юнь осторожно, насколько позволяла его нынешняя комплекция, повернулся, чуть привстал и сделал глубокий-глубокий вдох, справляясь с чувствами.

Но куда там. На такого Син Цю по-другому смотреть не получалось, только с заполошно бьющимся сердцем и переполняющей нежностью. Чун Юнь коснулся кончиками пальцев щеки с розовеющими следами от складок наволочки, заправил за ухо прядки темных волос, торчащих во все стороны как иголки у ежа, тихонько усмехнулся, заметив влажное пятнышко на подушке и приоткрытый рот. Никак этот Син Цю не вязался с тем, который по утрам прятался в дорогие костюмы, с уложенными волосами, гладко выбритый и едва ли не сверкающий на солнце. Такой Син Цю был синонимом слов “Торговая гильдия Фэйюнь” и на него смотрели все: сотрудники, банковские клерки, десятки и сотни бизнес партнеров в таких же дорогих костюмах; а растрепанного и домашнего, с едва проступившей утренней щетиной Син Цю мог видеть только один Чун Юнь, и с гордостью произносить про себя “мой”.

Слово отдалось приятной сладостью на языке. Захотелось наклониться, поцеловать так маняще приоткрытые губы и проваляться в постели еще добрых несколько часов после ленивого утреннего секса, но последними крохами самообладания Чун Юнь себя все-таки удержал. Никаких там “нескольких часов” не будет — Син Цю как войдет во вкус, так не отпустит, пока Чун Юнь не начнет умолять. А мышцы еще после минувшей ночи тянуло и тело ощущалось таким истощенным, как от хорошей тренировки. Так что Чун Юнь позволил себе только легкий поцелуй в лоб, аккуратно выскользнул из постели и, схватив первое, что попалось под руку, — когда-нибудь он приучит Син Цю не срывать в порывах страсти одежду как варвар, а раздеваться по-человечески, — и спустился на кухню.

После вчерашних кардио этот “великий и ужасный глава Торговой гильдии” проснется до смерти голодным и таким же капризным; вероятность того, что он заупрямится и потащит Чун Юня завтракать — или уже обедать? на часах двенадцать дня, уже обедать, — в город была достаточно высока, чтобы учесть все его настроения и пожелания.

Из дома выходить в выходные не хотелось совершенно.

***

Син Цю разбудили звуки с первого этажа и запах еды. Глухо пыхтела вытяжка, едва слышно шкварчало что-то на плите, лезвие ножа гулко отбивало ритм по разделочной доске, и пахло так, что рот наполнялся слюной.

Слепо поводив рукой рядом и не нащупав кого нужно, Син Цю разлепил глаза. Комнату наполнял бархатный кремовый свет от бьющего в окна и сдерживаемого шторами солнца, только тонкая золотистая полоска пересекала кровать поперек; простыни на второй половине постели смяты и части одежды нет. Мозаику сонное сознание сложило с трудом, а когда все детали встали на свои места, губы растянулись в улыбке. Вот, значит, какой у него план с утра. Широко зевнув, Син Цю от души потянулся, встал и нетвердой походкой поплелся в ванную, хоть запах настойчиво вел в другую сторону.

Клевать носом за столом не хотелось, а Син Цю, если хотя бы не умоется, все косяки собой соберет по дороге.

Чун Юнь действительно нашелся на кухне, когда Син Цю полноценно вернулся в реальность и спустится. Колдовал у плиты, на звук шагов обернулся вполоборота и улыбнулся тепло и солнечно:

— Я уже думал тебя к вечеру ждать. Садись, почти готово.

Нож снова забарабанил по доске. Син Цю сел напротив за барную стойку, по памяти нажал пару кнопок на кофеварке и смотрел, смотрел, смотрел. Обводил взглядом каждый изгиб, каждую складку на футболке, которая натягивалась на плечах и лопатках при вдохе и обрисовывала мыщцы на выходе. Син Цю сам не заметил, как стал дышать в такт. Чун Юнь и раньше был больше, выше, сам по себе, но спустя годы еще сильнее раздался в плечах и как будто даже вырос слегка. Теперь при желании на его спине можно рюкзаком повиснуть, но по-настоящему восхитительно в эту спину впиватmся ногтями, когда такое крепкое, мощное тело вбивает тебя в любую горизонтальную — и не только — поверхность. Или смотреть, как мышцы перекатываются под кожей словно морская галька, и бусины пота катятся между ними одна за другой.

В какой-то момент запах еды уже был не нужен, чтобы изо рта капала слюна. Да и в целом завтрак как таковой, тут, кажется, голод иного толка пробуждался. Син Цю взял кофе после писка машины, скользнул взглядом ниже — и кружка звонко брякнула донцем о мраморную столешницу.

Чун Юнь дернулся, обернулся, посмотрел с самым искренним беспокойством и спросил:

— Что такое? Еще не проснулся что ли?

“Да тут кое-что другое просыпается”, про себя пробормотал Син Цю, с выражением вселенского страдания смотря на расползающееся пятно на штанах Чун Юня.

Белых. Льняных. Штанах. Под которыми ничего больше нет.

Син Цю закрыл глаза, досчитал до десяти в надежде, что когда откроет, то штаны исчезнут — точнее, сменятся на что-то другое, если они исчезнут, то Син Цю погибнет прямо там же, где сидит, — все окажется просто сладким сном, они спокойно позавтракают и все это не закончится сексом на барной стойке. Нет, нет, определенно нет. Но, к великому сожалению, Вселенная сегодня оказалась глуха к молитвам, и открыв глаза, Син Цю по-прежнему видел перед собой эти греховные штаны с этим пятном на них.

Но ведь так просто сдаваться нельзя.

— А-Юнь, — не своим голосом позвал Син Цю. — А ты д-давно не спишь?

Чун Юнь задумался, слишком спокойный для того, кто сейчас сверкал голой задницей в одних домашних штанах. Не может быть такого, что все это произошло по чистой случайности, без задней мысли и предварительного планирования.

Не может же?

— Хм-м, — протянул Чун Юнь. — Ну, где-то полчаса? Или около того, я не помню. А почему ты спрашиваешь?

Правильно говорят, что простота хуже воровства. Син Цю сделал глубокий вдох, чувствуя, как внутри что-то с треском ломается и осыпается к низу живота; волной от разрушения задело так, что пришлось ногу на ногу закинуть. Все вот это в самом деле вышло случайно и Син Цю даже не знал, плакать ему или смеяться. Чун Юнь столько лет прожил под одной крышей с Син Цю, узнал его вдоль и поперек и все равно продолжал время от времени с совершенно искренней наивностью совать руки в клетку со львами, а потом также искренне удивляться, что львы его покусали.

Ситуация была бы даже трогательной, если бы член не упирался в трусы. И кофе, и завтрак стеснительно отошли в сторону и притихли.

— Да так, ничего, — Син Цю насколько смог вернул себе будничное выражение лица, с трудом поднял глаза от пятна и улыбнулся максимально нейтрально; на секунду он пожалел, что в кружке у него только кофе, а не, допустим, виски. — Не ожидал, что ты пожертвуешь нашим субботним утром ради яичницы. Колбаса дороже меня?

— Ой, не начинай, — Чун Юнь закатил глаза и отвернулся обратно к плите. Повелся. — Ты невыносим, когда не высыпаешься в выходные. А мне не хочется ехать в город, чтобы просто поесть. И это не просто “яичница”.

— Хорошо-хорошо, особенная “яичница”.

С этими словами Син Цю соскочил со стула, плавно, насколько позволял стояк, обогнул стойку и прижался к Чун Юню сзади. Тот вмиг напрягся словно застигнутый врасплох зверек, что само по себе уже было забавно, учитывая его размеры.

— Встал пораньше, — промурлыкал Син Цю, привстав на носочки, потерся носом Чун Юню за ухом и опустил ладони ему на живот. — Тоже, между прочим, в свой выходной, несмотря на то, что ночью ты так старался. — На этих словах крепкое тело в руках Син Цю содрогнулось. — Готовишь что-то вкусненькое для меня и, судя по запаху, даже морковь не добавил. Ты такой молодец, А-Юнь.

Имя Син Цю выдохнул, коснулся следом губами кожи, и дыхание Чун Юня сбилось напрочь. Он уронил помидор на разделочную доску, охнул и задрожал.

— Ч-что ты делаешь? — прошептал Чун Юнь сбивчиво.

— Хочу сказать “спасибо”, — и потерся о ягодицы Чун Юня по тому месту, где проступило пятно. — Но, даже не знаю, кто из нас сегодня более благодарен.

Спросить, что Син Цю имел в виду, не получилось. Вместо слов из горла вырвался стон, когда ладони с живота сползли к бедрам, погладили кожу через ткань штанов. У Чун Юня было много разных кинков, о которых он если и говорил, то с большим трудом и балансируя на грани реальности от удовольствия, но ничто так сильно не подводило его к краю, как похвала. Син Цю поцеловал его в шею, плотнее вжался пахом и уже вздрогнул сам. То, что у него родилось в голове, тряхнуло как удар током.

— Прости, что отвлекаю. Продолжай делать то, что делал, словно меня тут нет, хорошо?

Чун Юнь успел выпалить только сиплое “что”, после чего Син Цю рухнул перед ним на колени и сдернул штаны.

— Т-ты что!.. Син Ц—Ах!

И захлебнулся стоном, когда между ягодиц скользнул язык. Чун Юнь пытался свести ноги, вяло сопротивлялся, больше от стыда, чем от дискомфорта, но Син Цю держал его бедра крепко, вжимал пальцы в белую кожу и заполошно лизал. Его наивный, такой временами непосредственный Чун Юнь совершенно не задумался о том, что после целой ночи безумств в постели, после того, как Син Цю несколько раз кончил в него, опрометчиво будет просыпаться и первым делом вставать за плиту. Такое нарочно не придумаешь, но столь восхитительной эту ситуацию делало именно то, что Чун Юнь в самом деле не догадался. Син Цю зажмурился, заскулил от нахлынувших, почти ослепивших чувств, и заработал языком усерднее.

По подбородку текла слюна вперемешку с его семенем, капала на колени. От Чун Юня исходил такой терпкий прелый, пробирающий до костей запах: естественный его тела и совсем чуть-чуть геля для душа. Син Цю чавкал, дышал рывками, изредка отстранялся, чтобы сделать вдох поглубже, подолгу смотрел мутными пустыми глазами, как кожа вокруг входа раскраснелась, как на ней блестела влага и как мышцы смазмически сокращались, и в такт им внутри все сгорало начисто, словно бензина плеснули. После такой вспышки Син Цю припадал снова, нырял с безобразным задушенным рыком и исступленно лизал, лизал, лизал, слыша сквозь звон в ушах только сорванные вздохи и чавкающие звуки, которые сам и издавал.

Чун Юнь дергался, дрожал, с его губ срывались то стоны, то бессвязные “пожалуйста”, “прошу” — то ли остановиться просил, то ли продолжать дальше. Он согнулся пополам, почти лег грудью на столешницу, забыв о том, что ему так-то приказали “делать то, что делал”, и страдал.

— Син Цю!.. О-ох.. Что на тебя—Ах!... нет-нет-нет, подожди, не надо вну… А-а-а! — Чун Юнь ударился лбом о мрамор, когда язык юрко ввинтился внутрь, и закричал.

Он что-то хотел спросить. Например, почему Син Цю ни с того ни с сего буквально ест его вместо обещанного завтрака, или обеда, какая к черту разница. Или опять попросить остановиться, он любит такое делать, когда ему слишком хорошо и слишком стыдно за это. Правда, хватало его только на скулеж и крупную, судорожную дрожь, потому что Син Цю трахал его языком, сам откровенно давился, но даже не думал прекращать.

В голове давно сделалось пусто, гулко, как в глиняной вазе. Син Цю действовал на одних инстинктах, на чистом, первобытном желании сделать приятно и довести Чун Юня до края. Собственный член давно ныл и пульсировал, отдавался болью на каждое движение, подрочить хотелось ужасно, хотя бы просто трусы спустить, чтобы не давило так, но слишком рано, слишком — просто.

Если и сходить с ума, так вдвоем.

Отстранившись, Син Цю глотнул воздуха, широко провел языком по мошонке, вобрал яйца по очереди в рот и выпустил с влажным, пошлым причмокиванием, аж самого пробрало. Чун Юнь взвизгнул, дернулся, весь напрягся, задышал часто-часто и Син Цю понял, что он близок. Оргазм накрыл его в тот момент, когда Син Цю прикусил его за ягодицу, и, если бы не его руки на бедрах, рухнул бы на пол.

Син Цю смотрел мутными глазами на стекающие по кухонной дверце капли спермы, глотал воздух рывками и трясся как в лихорадке. Его самого от оргазма отделяла грань настолько тонкая, что, кажется, попытайся он подняться на ноги, и этого хватит. Но это все еще слишком просто. Прикусив губу и наказав себе представлять самые мерзкие вещи, какие только способен его изнывающий от похоти мозг, Син Цю кое-как встал, навалился на Чун Юня сверху, одну рукой погладил его живот, второй стянул с себя трусы.

— Мой хороший… мой прекрасный Юнь-Юнь, — зашептал Син Цю, сбивчиво и хрипло, прижимаясь к горячему, взмыленному телу. — Так хорошо постарался, ты такой молодец. — Короткий поцелуй в шею. — Сделаешь для меня еще кое-что? Сожми ноги покрепче.

Чун Юнь весь сжался под ним, выдохнул такой невероятный звук, что у Син Цю перед глазами на миг потемнело. Он дождался, когда Чун Юнь выполнит его просьбу, погладил по напряженному прессу, еще раз поцеловал в шею и вклинился членом между его бедер. В самом деле хватило только несколько раз качнуться — после удовольствие выгнуло дугой, брызнуло перед глазами искрами, и мир померк на какое-то время, оставив только тепло чужого тела, запах пота, сгоревшей “не просто яичницы” и разделенное на двоих дыхание.

Когда Син Цю пришел в себя, он потерся щекой о лопатки Чун Юня, бережно потянул его на себя, развернул к себе лицом и обнял.

— Я сбежал из спальни, чтобы мы не занялись сексом, потому что… потому что смотрел на тебя и… в общем, не смог бы сдержаться, — признался Чун Юнь; после оргазма, особенно после такого, у него частенько развязывался язык, потому Син Цю весь обратился в слух, поглаживая его по волосам.

— И как, получилось?

Чун Юнь покачал головой. Пряди его волос щекотали кожу, пока он прятал горящее лицо у Син Цю в сгибе шеи.

— Что на тебя нашло вдруг?

— Как бы тебе сказать, — нарочито задумчиво произнес Син Цю; стоило сказать, уже просто для того, чтобы посмотреть на реакцию. — Я бы не стал надевать белые штаны после того, как твой муж всю ночь тебя любил.

Прозвучало просто ужасно, самое то. Чун Юнь весь напрягся, изредка только вздрагивал, когда ладони гладили его по плечам и спине, а потом вдруг охнул громко и простонал:

— Неужели!.. И ты не сказал?!

Син Цю не смог сдержать смех.

— Почему же, сказал. Только немного в другой форме, — отстранился, чтобы заглянуть в красное как маков цвет лицо Чун Юня, невзирая на все его “нет-нет, не смотри, не хочу”. — Ну, тебе же понравилось. Все-все, иди ко мне.

И притянул обратно, чтобы нежно поцеловать, а потом сжалился все-таки, позволил Чун Юню спрятаться и смущаться наедине с собой. Просто обнимал, гладил по спине и перебирал в голове варианты, что бы приготовить взамен истлевшей с сковороде “не просто яичнице”.