Милая Фро

Усталый Алексей сидит в кожаном кресле возле камина, сложив «домиком"грубые покрасневшие ладони у лица, и вытянув ноги перед собой ближе к камину. Возможно, промочился немного, погода скверна и дождлива, грех, топая стремительно по лужам, не намочить штанин и ботинок.

Он задумчив, а быть может и пуст, как сосуд который неуклюже, от скуки уронил престарелый пушистый кот, дремавший на вышивке, переворачиваясь на другую сторону сытого брюха. Это несчастное млекопитающее похоже на старую покойную кошку Алексея, которую он лелеял в своей светлой юности, от того сейчас кот так сытен и чист. В принципе, сейчас любая память о родном и любимом им глубоко и тщательно оберегается.

О чём Алексей думает? Бог весть знает, что ему вдруг вздумалось, он даже не вздыхает, не «гм-ыкает" и не даёт иных признаков жизни, кроме вздымающегося от тихого дыхания на груди жилета. Возможно с фюрером не ладится, а может новый заговор против него? Кто знает? Нет… Он чувствует скорое падение Рейхстага и всего Рейха в целом. Не бывать великогерманской нации дважды великой. Да, и великой в принципе, по крайней мере, с такой политикой и в такое время, всё уже предопределено звёздно-полосатым орлом, коий как ворон кружит над добычей, ходит меж Соединённым Королевством и Союзом Республик, всё и так понятно и без него, бредни… .И…и, и на том нам не судить о чем он так спокойно-встревоженно думает, пялясь куда-то в пустоту огня в камине. Его, тем не менее, отвлекает скрип несмазанных дверных петель и яркий свет из соседней комнаты. Не нравилось ему в то время все хорошо освещённое, слишком хорошо видно его плачевное состояние.

Алексей хотел было разозлиться и рыкнуть на того кто нарушил его покой, но вдруг переменился в лице, и глянул вместо серьезного, сверкающего от злости, взглядом мягким, словно снисходительным. Пред ним стояла молодая девушка в лёгком домашнем ситцевом платьице и шалью на плечах. Она держала в руках серебряный подносец, на нем фарфоровая чашка с крепким чаем, чайник, и портсигар с русскими инициалами Р.А.А.

— Ох, премного благодарю, Фрок —словно смущённо отозвался Алексей, пока молодая супруга ставила поднос на стол, сдвигая локтем кота прочь.

Несчастный толстяк, выгнанный со стола, недовольной походкой «вразвалочку «ушёл из комнаты, провожаемый взглядом супругов.

Леди улыбнулась мужу и села в соседнем кресле, принимаясь за вышивку. Фрок не имела особого пристрастия к рукоделию, но в этот раз ее охватило это престранное занятие, ибо несмотря на свое плачевное состояние изо дня в день вышивала, словно торопилась к какому-то событию. Правда, сама она не знала к какому, дак, и не задумывалась над тем большую часть своего занятия.

Алексей, чаще занятый делами фюрера, чем делами семейными, редко интересовался малоинтересной ему женой, но в этот раз из любопытства глянул, чем она занимается. Фрок вышивала немного дрожащими ручками цветок василька и ромашки рядышком, они перекрещивались стеблями и касались друг друга лепестками. Он мало понял и просто счёл, что цветы эти ей по нраву. Ах, если бы он знал что значат для нее эти два цветка и какую искреннюю любовь она тем выражает.

Алексей в принципе мало понимал к чему ему она, от того погрузился в новую задумчивость, облокотившись на спинку кресла.

Во-первых: Фрок порою напоминала ему одну из русских дворянок, так привычных ему с юности, что он по старой памяти иногда улыбался, окунаясь уж в разрушенное, но тёплое сердцу, глядя на супругу. Только позже Алексей узнал, что мать ее действительно русская дворянка из *** губернии и приличной семьи, да полюбила она краснорукого немца и бежала с ним. От туда в немецкой девочке такие родные черты, что радовали глаз и душу. Верно, от того он так резво уцепился за нее, желая любыми способами сохранить что-то привычное в своей резко поблекшей жизни, пускай и немецкий характер был ему не чужд, но душа быстро бы увяла без родного, иль хотя бы смутного намёка на него.

Во-вторых: ему, дабы прижиться в высокой общности фюрера, необходимо было строгое «алиби», мол, ни шпион, ни бездарь, коренной немец, дак, вот и жена немочка, умница, мужа слушает и не мешает, не красавица-значит и козней не строит. Тут и подвернулась по старому знакомству и случаю осиротевшая «милая Фро», как звал в ту пору ее Алексей. Женитьба помогла встать на первые ступени. Действительно-с, полезная девчонка и свадьба кстати пришлась…

Пускай Алеша никогда бы в жизни не подумал, что свяжет себя узами брака с такой …дамой. Всю юность, разумеется под воздействием разного рода литературы и «дурных романов», он в томном одиночестве мечтал о чудесной молодой девушке, их знакомстве и прогулках в тени летнего сада, и о тонких намеках и жарких поцелуях в щёки. От скуки мог придумать как будет просить и добиваться ее руки, а там свадьба, дорогие кольца и размах, белое платье из лучших тканей и стыдливый румянец невесты. А после будет идти их мирный быт в его имении с их общими детьми. К счастию, Алексей Алексеевич быстро отпускал романы, стихи и картины, снова берясь за умные книги на немецком о медицине, иль о науке или кораблестроении. А в романтизм снова и снова его окунала то любимая сестрёнка Аннушка, то очередная княжна в которую он безвозвратно влюблялся. Ах, куда делось это беззаботное время?

Да, к сожалению, мечтам его не суждено было сбыться. Свадьба была бедною, тихою, с нелюбимым человеком и с одним десятком людей, и то из соседей, ибо ни у сиротки Беккер, ни у беглого царевича не оказалось родни. Никакого богатства. Алексей ещё не вывез с Родины на тот момент чего-то совсем ценного, так, необходимости и то многие вещи сначала продал, чтобы были деньги на первое время. Кольцо было дешёвым, медным и имело чисто символический характер. А на лице супруги не юношеский румянец, а нищенская бледность, вызванная плохим здоровьем. «Что бы сказала Анюта, увидь меня в таком положении? Наверное заплакала .» — часто думал Алексей если вспоминал о своем злосчастном браке. Никогда он не переносил слез единственной родной сестры-хохотушки, от того был даже рад, что она мертва и быть может не увидит этого позора.

— Альфред, милый, посмотри — отвлекла его из задумчивости супруга, показывая почти законченную вышивку.

Он нехотя глянул и кивнул в знак одобрения. Алексей очень быстро привык, что теперь он не представитель одного из сильнейших родовых домов, не часть императорской семьи, не молодой царевич, не Романов Алексей Алексеевич, а Альфред Кёниг, сын честного немецкого мещанина, что с тятей до смерти его, провел проездом по России и странам Европы, изучая языки и науки.

К счастью, о былом времени, таком сладко-печальном, ему напоминала жена и вещи вывезенные при бегстве. Тот же фарфоровый сервиз Аннушки или портсигар брата с инициалами «Р.А.А «, то есть Романов Александр Алексеевич. Он действительно успел вывезти не мало и столько же продать, чтобы иметь средства на первое время, как бы то было не стыдно для его прошлого и фамилии. Да и какая там фамилия …кто ее помнит?

Алексей снова глянул на Фро, она так же дрожащими руками вышивала ромашку белой ниткой, не замечая, что супруг на нее смотрит.

Как было указано ранее, она не была ни красавицей, ни какой-нибудь светской львицей. Простая девушка, болезненная и маленькая. Алексею по человеческим годам стукнул примерно тридцать седьмой год, когда ей едва замахнуло за двадцать один. Она ни страна, ни город, она смертная девушка, а о статусе мужа она и не догадывается, как и о его прошлом в целом, когда он узнал всю подноготную супруги. Эта разница их не смущала совсем. Так называемый «Альфред"и мысли не имел, чтобы тронуть ее как-то не так или осквернить. Он ни разу не поцеловал ее и ни видал обнажённого тела, она лишь порой от большой радости целовала его в щеку и тут же заливалась лёгким болезненным румянцем, обнимая его за шею. Он относился к ней словно к сестре или близкой подруге, быть может дочери. Обеспокоенно он вглядывался в впалые щёки и глаза, что изредка сверкали любопытством или любовью.

Она была болезненна, даже очень, часто болела, мёрзла, Алексей прекрасно понимал, что скоро возьмёт ее удар и до конца войны она не доживёт. Наверное, она тоже это понимала и чувствовала. Возможно, именно поэтому она так резво вышивала эти несчастные цветочки, и именно поэтому Алексей выбрал её. Помрет и дело с концами… Не будет обузой при бегстве. Цинично? Кто знает, не нам судить.

Все случилось так, как Алексей и ожидал, за несколько недель до захвата Берлина Фрок окончательно слегла и умерла от эпилептического удара, тихо и мирно, ночью, словно никогда ее в жизни Алексея и не было. Она никогда не играла в его жизни заметной роли и на его «жену» больше походил сам фюрер, чем она.

Лёша на скорую руку похоронил её, да и бежал с Берлина когда захватили его, некогда ему было плакать или вспоминать так глубоко любившую его девушку.

Задумался он о ней спустя много лет, уже выкупив все ранее проданные вещи, спокойно живя в Британии, иногда появляясь во Франции или России, когда повстречал ещё массу женщин и поимел сына, названого по деду своему Алексеем. Вспомнил о своей «милой Фро» совсем случайно, открыв свою старую шкатулку, когда решил туда положить первый выпавший зубик сына. Там средь разного иного дорогого сердцу, веками собираемого Алексеем барахла, лежали вещи и от Фрок. Осталось у Алексея от неё совсем мало, облезлое медное обручальное кольцо, пара от которого покоится на заросшей и никем не замеченной могилке без даты и имени, да и недоконченная вышивка с ромашкой и васильком, что переплелись стеблями.Фрок не доделала всего один лепесток у ромашки, а иголка с пожелтевшей от времени белой нитью так и была воткнута скраю.

Смысл тех цветков он понял только сейчас, спустя столько лет, при том ни разу и не вспомнив об ангеле, что искренне и нежно его любила.