Нью-Йорк,

декабрь 2014 год 

1

***                 

- Входи, Ирман. Присаживайся.

Доктор Уэйн, как и положено психиатру, дружелюбно улыбался.

Ирман прикрыл дверь и сел в предложенное ему кресло напротив мужчины, устремив на него хмурый тяжёлый взгляд.

- Итак, - проговорил доктор мягко, - мы не виделись с тобой почти пять месяцев. Должен признать, это отличный показатель. Ты чудесно справляешься.

Джозеф достал из верхнего ящика своего письменного стола блокнот и ручку, положил их перед собой и вновь посмотрел на своего пациента.

- Думаю, за это время в твоей жизни произошло много интересных событий. Быть может, есть какие-то новые впечатления, которые не оставили тебя равнодушным? Или новые знакомые?

Ирман предпочёл промолчать.

Впечатлений хватало с лихвой. Но обсуждать их с доктором Уэйном совершенно не хотелось.

Мелькнувшая в синих глазах парня тень не укрылась от мужчины, и он нахмурился.

- Так не пойдет, Ирман, - всё тем же мягким тоном сказал Джозеф. - Я вижу, что тебя что-то тревожит. Но своим молчанием ты лишь усугубляешь ситуацию.

Парень на его слова лишь презрительно фыркнул и отвернулся к окну, устремляя взгляд на заснеженные деревья, в ветвях которых плясали холодные блики зимнего солнца.

- Ирман, мы ведь уже неоднократно это проходили, - вновь заговорил доктор Уэйн. - Не вынуждай меня снова оформлять тебя в клинику.

- Это вы виноваты, - спустя несколько мгновений проговорил парень, нарушая тишину.

Но к доктору так и не повернулся.

- И в чем же, позволь полюбопытствовать, заключается моя вина?

Джозеф сделал в блокноте маленькую пометку и устремил взгляд на пациента.

- А кто посоветовал моему отцу школу «Святого Исаака»? - возмутился Ирман. - Как вы вообще до этого додумались?

- На то было несколько причин, - не стал уходить от ответа мужчина, - строгая дисциплина, хорошее образование и шикарные перспективы на будущее. К тому же, школа закрытого типа подходит для тебя лучше, чем общественная.

Глаза Ирмана от подобного заявления полезли на лоб.

- Это школа для парней! - выдохнул он, даже не пытаясь скрыть переполняющий его душу гнев. - Вы хоть представляете, каким испытаниям подвергли меня? Мне приходится жить среди извращенцев. И я уже близок к убийству.

- Ирман, не все мужчины извращенцы, - попытался успокоить парня Джозеф. - К тому же тебе, так или иначе, придется привыкнуть к жизни в обществе мужчин.

- Да неужели? - процедил парень сквозь зубы, всеми силами стараясь не взорваться, и не пустить насмарку годы психотерапии. - А если я не хочу привыкать? Почему вы сначала делаете, а потом думаете? Кто вас вообще просил вмешиваться в мою жизнь и решать, что для меня лучше?!

- Я твой доктор, - привел довольно весомый довод Джозеф. - В моих интересах делать так, чтобы твое самочувствие становилось лучше. И то, что с нашей последней встречи прошло так много времени, говорит лишь о том, что моя методика работает. А теперь давай вернемся к началу нашего разговора. - Мужчина постарался мягко вернуть разговор в нужное ему русло. - Пять месяцев... что нового произошло в твоей жизни за это время? Какие эмоции преобладали в твоем сердце в этот период, и как ты с ними справлялся?

Ирман фыркнул.

- Хреново справлялся, - ответил он.

И когда мужчина чуть приподнял бровь, призывая его развивать свою мысль, продолжил:

- Доктор Уэйн, а у вас есть какие-нибудь фобии?

Джозеф умиротворенно улыбнулся своему пациенту и сказал:

- Ты знаешь правила. Мы здесь, чтобы говорить о тебе. Пожалуйста, ответь на мой вопрос.

Ирман недовольно поджал губы.

- Ладно, - проговорил он. - Предположим, вы ненавидите пауков. И вас закрыли в комнате с этими тварями. Куда бы ни упал ваш взгляд, пауки повсюду. На стенах, на потолке, на мебели... они копошатся рядом с вами. Лазят по вашей одежде. Забираются к вам в тарелку. Ночью их мохнатые лапки касаются ваших волос, они волочат свои волосатые брюшка по вашей коже и забираются к вам в уши и рот. Что вы почувствуете, доктор Уэйн? Омерзение? Ярость? Жажду убийства?

- Скорее всего, я бы почувствовал страх и непреодолимое желание вызвать дезинсектора, - ответил Джозеф спокойно. - Но люди не пауки, Ирман. А страх, который ты испытываешь, не относится ко всем без исключения. Я тоже мужчина, но со мной ты общаешься спокойно. Не думаю, что твоё сравнение подходит под описание сложившейся ситуации.

- Еще как подходит, - возразил парень. - Но в одном вы правы. Люди не пауки. И дезинсектор тут не поможет.

Он с трудом поборол противную дрожь, после чего снова заговорил:

- Куратор моего курса предложил мне заняться боксом, чтобы снимать напряжение на ринге. И это немного помогает. За три месяца я никого не покалечил, что можно считать большим достижением. И все же иногда меня охватывает беспричинная злость. Это случается, когда я оказываюсь в толпе учеников. А ещё во сне. Почти каждую ночь я вижу один и тот же кошмар. Мне снится тот старый педрила из моей прошлой школы. Снится, как я избиваю его, пока он не падает на пол. А потом проламываю каблуком его череп и с наслаждением смотрю, как осколки костей вваливаются внутрь. Из раны хлещет кровь, сквозь которую проступают серые очертания мозга. А я продолжаю давить на череп, пока он не лопается как арбуз. Мозг чавкает под подошвой моей туфли, и я чувствую немыслимое облегчение от того, что на одну мразь в этом мире стало меньше.

- Пожалуйста, возьми себя в руки, - попросил Джозеф, делая очередную пометку в блокноте. И тут же перевёл тему: - Давай поговорим о твоем новом кураторе. Он тоже мужчина, но к его советам ты даже прислушиваешься. Что ты чувствуешь, когда остаешься с ним наедине? Такое ведь случается?

Ирман затаил дыхание.

Образ куратора первого курса встал перед его мысленным взором зловещей угрозой. И парень мучительно сглотнул.

- Я чувствую страх, - признался он тихо и облизнул враз пересохшие губы.

- Страх? - искренне удивился Джозеф.

Это было что-то новое. Ирман часто говорил о ненависти, отвращении, гадливости, но еще ни разу не упоминал страх, как испытываемое им чувство.

- Ты боишься, что он будет приставать к тебе?

- Вовсе нет, - Ирман передернул плечами. - Дело не в этом.

- Тогда в чём? - допытывался доктор.

- Он... - парень запнулся, вспоминая пронизывающий суровый взгляд куратора, и выдохнул: - Он наказывает учеников за нарушение дисциплины. Можно сказать, он виртуоз своего дела. Настоящий садист, которого боятся абсолютно все, даже самые конченые отморозки.

- Физические расправы? – предположил Джозеф осторожно.

Он слышал, что в школе «Святого Исаака» бытуют своеобразные порядки, поэтому не исключал возможность физических наказаний.

Ирман ничего не ответил, и мужчина пришел к выводу, что не ошибся в своём предположении. Поэтому сказал:

- Как бы там ни было, всё, что от тебя требуется, это придерживаться правил и не нарушать их. По сути, в этом нет ничего сложного.

Ирман покачал головой, а потом нервно рассмеялся:

- А вы попробуйте. Представьте себя в комнате с пауками, которые сползаются к вам, как будто вы огромная лакомая муха, и сдерживайте себя. Не топчите их. Не отрывайте им лапки. Не сбрасывайте с одежды. И даже не возмущайтесь. Следуйте правилам, доктор Уэйн. Иначе придет дезинсектор и разорвет вас в клочья.

Джозеф быстро нарисовал в блокноте паука и поставил рядом с ним вопросительный знак, после чего посмотрел на парня, взгляд которого подернулся странной туманной дымкой.

- Оставим учителя, - снова сменил он тему, понимая, что Ирман начинает погружаться в свои мысли слишком глубоко. - Нашел ли ты себе друга? Я советовал тебе подружиться с кем-то из учеников. У тебя получилось?

- Наверное. - Ирман пожал плечами. - Есть один парень, с которым мы часто боксируем на ринге. Он тоже учится на первом курсе и создает впечатление нормального человека. Но с ним тяжело общаться.

- Почему? - спросил доктор.

- Потому что он не затыкается ни на секунду и постоянно крутится рядом. И иногда мне нестерпимо хочется врезать по его наглой рыжей морде, чтобы он умылся кровью.

Джозеф мысленно улыбнулся.

Пусть Ирман и говорил о жестокости, всё же в его глазах не было ни ярости, ни злости, а значит к этому человеку он не испытывал отвращения.

- Есть ли ещё кто-нибудь? Скажем... враг? - очень осторожно предположил мужчина.

Подумав немного над вопросом доктора Уэйна, Ирман растянул губы в недоброй усмешке.

- Есть одна мразь... - сказал он с выражением крайнего омерзения на красивом лице. - Если я кого-то и прикончу в ближайшее время, так это его.

Память парня тут же подкинула ему ненавистный образ очкарика со второго курса, который вёл себя как последняя паскуда, постоянно нарываясь на драку.

Дать хоть какой-нибудь достойный отпор этот доходяга был не в состоянии. Но всё равно, стоило им где-либо столкнуться, и дерзкий рот жалкого заморыша начинал исторгать потоки оскорблений, от которых у Ирмана вскипала кровь и пробуждалась жажда убийства.

Джозеф внимательно всматривался в лицо своего пациента и мысленно качал головой.

Ирман умел ненавидеть всеми фибрами своей души. И отдавался этому разрушающему чувству без остатка. А вот любить парень так и не научился. И именно в этом заключалась его главная проблема.

- А ты не думал, что такое поведение вызвано... симпатией? - спросил мужчина очень осторожно. - Может быть, все его действия направлены на привлечение твоего внимания?

- Проще говоря, он хочет сдохнуть в муках от моей руки? - уточнил Ирман, в голосе которого сквозила неприкрытая угроза. - Если так, то я совсем не против исполнить его желание.

- Проще говоря, он хочет, чтобы ты обратил на него свое внимание, - спокойно повторил Джозеф. - В любом случае, я дам тебе небольшое задание. Во время расслабляющих процедур ты должен будешь подумать над тем, почему твой друг и твой враг относятся к тебе почти одинаково. В твоем описании их действий я заметил схожесть. Оба не боятся тебя. Оба, как ты выразился, слишком много говорят и выводят тебя из себя. Это интересная закономерность. Подумай над ней. И подумай над тем, какие чувства ты на самом деле испытываешь, когда сталкиваешься с ними.

- Тогда, боюсь, расслабиться не получится, - угрюмо проговорил Ирман, попутно размышляя над словами мужчины, которые вызвали в нём неоднозначные эмоции. - Они оба меня бесят. Но Джосс, хотя бы, может отбиться. А вот Сеттон настоящий смертник с напрочь отсутствующим чувством самосохранения.

- Ирман, нельзя бить людей только за то, что они хотят с тобой поговорить, - наставительно проговорил Джозеф.

- Сеттона можно, - парень упрямо поджал губы. - Даже нужно.

- Прежде чем необдуманно наносить кому-либо телесные увечья, тебе стоит спокойно обсудить суть проблемы с досаждающим тебе человеком.

- Это невозможно! - тут же отмахнулся Ирман. - Я ему слово, а он мне - пять!

- Разве это проблема? - удивился мужчина. - Это всего лишь слова. Насколько я понял, он не предпринимает попыток прикоснуться к тебе. А ведь именно этого ты и не терпишь. Мужских прикосновений. Именно они тебя злят. Так почему же тогда ты хочешь убить кого-то за разговоры?

- Потому что это не просто разговоры, - процедил парень сквозь зубы. - Он как будто видит меня насквозь, и играет на моих нервах, специально задевая за живое. Он сам напрашивается на кулаки. Даже если у меня получается игнорировать его, он продолжает придираться до тех пор, пока я не взрываюсь.

- Он относится так только к тебе? - задал мужчина очередной вопрос. - Только твои нервы он выбрал своим музыкальным инструментом?

- В данный момент, да, - проговорил Ирман. - Но, ходили слухи, что в прошлом году старшекурсники сильно избили его за неумение держать язык за зубами. После чего один из тех парней попытался покончить с собой, закрывшись в хозяйственном чулане и напившись моющих средств. Но, мне кажется, это пустой трёп школьных сплетников.

- А ты? - Джозеф прищурился, всматриваясь в лицо своего пациента. - Ты избивал его?

Ирман нахмурился и отвел от мужчины взгляд. Его бледные щёки порозовели, словно он испытывал стыд за своё поведение.

- Он сам напросился. Я его предупреждал, чтобы не лез ко мне.

Доктор Уэйн сделал еще несколько пометок в блокноте.

- И что он предпринял после этого? - продолжил допытываться психиатр.

- Ничего. - Ирман скрипнул зубами. - Продолжил меня доставать с еще большим остервенением.

- Ну а ты, конечно же, отвечал кулаками.

Парень, всё так же глядя в сторону, кивнул. И Джозеф сделал свой вывод:

- Что ж, его мотивы более чем прозрачны.

- Он идиот? - предположил Ирман, покосившись на мужчину, который благодушно улыбался, сцепив пальцы в замок.

- Отнюдь, - Джозеф покачал головой. - Судя по всему, он довольно умен. Думаю, ты ему симпатичен. Задевая тебя, он пытается привлечь к себе внимание. А, зная о твоей ненависти к подобного рода отношениям, он не видит иного способа, как к тебе подступиться.

- Если вы намекаете на то, что он педик - ему конец. Пусть только попробует еще раз подойти ко мне, и я сверну ему шею.

Ирман не на шутку распалялся, чувствуя, как его пробирает дрожь от гадливости и омерзения к Сеттону.

До сих пор он воспринимал второкурсника как недоумка, у которого были явные проблемы с головой. Но теперь парню казалось, что, избивая эту мразь, он замарал руки скверной, от которой теперь во век не отмоется.

- Ирман, - доктор пристально взглянул на парня, - успокойся. Ты слишком остро всё воспринимаешь. Даже если этот юноша испытывает к тебе симпатию романтического характера, твоя реакция неоправданно жестока. Его чувства могут быть искренними и чистыми. Гомосексуалисты тоже люди, и способны любить не менее сильно и страстно, чем гетеросексуалы. Я ни в коем случае не пропагандирую однополую связь, но избивать человека только за то, что он, возможно, влюбился – это ужасно!

- Если он мазохист, то что я могу поделать? - возмутился Ирман. - Пусть перестанет меня доставать, и я не буду его бить.

- А если не перестанет? - вкрадчиво спросил доктор Уэйн. - Что, если его чувства настолько сильны, что он готов терпеть все твои побои лишь потому, что не видит иного способа сблизиться? Что, если его желание быть рядом с тобой превозмогает даже здравый смысл, и он готов безропотно сносить унижение и боль? Ирман, будь же хоть немного человечнее!

- Тот козёл, - голос Ирмана дрогнул, а лицо пошло красными пятнами, - репетитор... он не хотел быть человечным, когда насиловал меня! Ему было плевать, что мне больно и очень страшно! Почему же я должен проявлять человечность, если мой первый учитель оказался такой беспринципной тварью?!

- Ирман, послушай, что ты говоришь, - мужчина строго посмотрел в наполнившиеся гневом глаза парня. - Сейчас ты ставишь себя на одну ступень с насильником. Ты осознаешь это?

- Не в этом дело!

- Именно в этом. С тобой обошлись невероятно жестоко. И я понимаю твой гнев. Но, - тон доктора Уэйна стал на порядок мягче, - сейчас появился человек, который, возможно, хочет сделать тебя счастливым. А ты относишься к нему как к мусору. Послушай меня, поговори с этим парнем по душам, сделай себе одолжение.

- Странный вы доктор, - Ирман усмехнулся, как всегда резко переключившись с одного настроения на другое. - Неправильный какой-то. Вы не должны делать из меня педика, даже если я к этому предрасположен. Вы должны лечить меня от этого.

- Лечение бывает разным, - улыбнулся мужчина. - И мы встречаемся не для того, чтобы вылечить тебя от предполагаемого гомосексуализма, а для того, чтобы помочь тебе справиться с трудностями. Поэтому отныне я хочу видеть тебя каждую неделю, скажем, по воскресеньям. Ты должен будешь предоставить мне полный отчет за каждый свой шаг, за каждое свое действие и за каждую свою мысль. И длиться это будет до тех пор, пока я не увижу улучшений или не решу, что твой случай безнадежен.

- А мне записывать сколько раз я сходил в сортир с указанием точного времени и подробным описанием процесса? - съязвил парень, окидывая доктора пренебрежительным взглядом.

- Записывай всё, что посчитаешь нужным, - ответил мужчина, поднимаясь из-за стола. - Если посещение уборной каким-либо образом беспокоит тебя, я должен знать и об этом.

Ирман удивлённо приподнял бровь, но ничего не сказал.

- Идём на процедуры, - позвал Джозеф, направляясь к двери. - Я побуду с тобой и прослежу, чтобы в этот раз не было никаких сюрпризов.

- Вы уж постарайтесь, - предостерёг парень, - а то, чего доброго, не досчитаетесь парочки санитаров.

- Это было всего лишь недоразумение, - Джозеф открыл дверь, пропуская Ирмана вперед.

На прошлых процедурах произошла какая-то ошибка, и к парню, вместо медсестры, направили медбрата. Неожиданность обернулась уколом успокоительного для Ирмана и первой помощью для санитара. Ситуация была неприятная, и её повторения Джозеф совершенно не хотел.

- Больше такого не повторится, - пообещал он. - Тебе не о чем волноваться.

Ирман спорить не стал.

Доктор Уэйн был человеком слова, поэтому парень доверял ему.

К тому же он был единственным мужчиной, к которому Ирман не испытывал отвращения. И единственным человеком во всём мире, чьи прикосновения не вызывали в нём оторопь и желание убивать.

Поэтому, когда доктор Уэйн осторожно взял его за локоть, парень не шарахнулся в сторону и не набросился на него с кулаками, а спокойно позволил вести себя по коридору к процедурным кабинетам. 

2

***                 

Оказавшись под домашним арестом, Рика подозревал, что мама лишит его связи с внешним миром. Но он и подумать не мог, что она обойдется с ним в крайней степени жестоко.

Парень только и успел, что распечатать на черно-белом принтере фото Этельстена и спрятать его в тайник над дверью, а мама уже ворвалась в комнату с огромной коробкой в руках и начала сгребать с полок журналы, книги и даже школьные учебники. Опустошив ящики стола и выкинув в мусор все до единой бумажки, она разворошила кровать и комод с бельем в поисках порнографии и прочих заначек. После этого она вынесла из комнаты ноутбук и принтер, отобрала у Рики телефон и электронную книгу, вытряхнула из его карманов все деньги, вплоть до мелочи, и, не сказав ни слова, вышла, закрыв дверь на ключ.

Но сколь незавидным на самом деле оказалось его положение, Рика понял, лишь когда на улице начало смеркаться.

Парень сполз с кровати, чтобы включить свет, но выключатель не работал. Он нажал на него несколько раз, однако лампочка так и не загорелась.

Рика выругался сквозь зубы и постучал в дверь, пытаясь привлечь к себе внимание. И через некоторое время мама всё же откликнулась на поднятый им шум.

Она поднялась к нему в комнату с тарелкой холодного ужина и свечой. А когда парень спросил её, что случилось с электричеством, она сказала, что он будет жить без света, пока не научится себя вести.

Рика не знал, что на это ответить. И, разозлившись, чуть было не отказался от ужина. Но драконить маму в такой момент было опасно, и парень безропотно съел всё до последней крошки.

Дженни забрала пустую тарелку и ушла, больше не проронив ни слова.

А Рике ничего не оставалось, кроме как забраться с ногами на подоконник и, подтянув колени к груди, смотреть на соседние дома, которые один за другим вспыхивали разноцветными рождественскими гирляндами, перемигивающимися со звездами на ясном, безоблачном небе.

Так он просидел до глубокой ночи, наблюдая за тем, как соседи выносят на улицу фигурки оленей и Санта-Клаусов, а одна парочка украшает игрушками растущую в их дворе ёлку. Он с любопытством следил за детьми, которые катались на санках и перебрасывались снежками из-за наспех возведённых снежных крепостей. И стал невольным свидетелем того, как к ночи на их улице выстроилась целая армия снеговиков и неумело вырезанных ледяных скульптур.

Рика никогда не любил подобные общественные забавы, но иногда, ради Этид, принимал в них участие.

Теперь же, сидя взаперти, он завидовал резвящимся детям и их родителям. И беспокоился о сестре, которая почему-то не выходила из дома, хотя мама целый вечер крутилась во дворе вместе со своим бородатым ублюдком, «Номером Тридцать Три».

Мужчина корчил из себя примерного семьянина, помогая Дженни украшать дом к Рождеству и развлекать соседскую ребятню. А женщина мило улыбалась любовнику, но в её взгляде, обращенном на него, сквозила зимняя стужа.

Рика прекрасно знал, что это значит.

В скором времени «Номеру Тридцать Три» будет предложено вернуться к законной жене и забыть о любовных похождениях.

Парню даже стало немного жаль мужчину, который ничего не подозревал о замыслах своей любовницы и весело распевал рождественские гимны, украшая гирляндами рога пластиковых оленей.

Ночью Рика долго не мог уснуть из-за стонов и скрипа кровати, доносящихся из-за стены. А когда всё стихло, вздохнул с облегчением и полез в свой тайник над дверной панелью, чтобы достать оттуда фото Этельстена.

Снова забравшись на подоконник, Рика аккуратно развернул сложенный вчетверо лист бумаги и, разгладив его, всмотрелся в красивое лицо парня, которое в загадочном свете уличных гирлянд и фонарей, казалось необычайно прекрасным.

Судорожно вздохнув, Рика очень бережно прижал к груди фото Этельстена, и прикрыл глаза, прислушиваясь к своему учащенному сердцебиению.

Его полусонный разум рисовал дивные фантазии с участием парня.

Вот Этельстен находит его дом и выламывает к чертям запертую дверь, чтобы освободить из заточения голодного пленника, у которого от слабости поднялась высокая температура. Пытаясь дозваться Рику, Этель подхватывает его на руки и несёт в машину, чтобы поскорее отвезти в клуб. А когда они оказываются в знакомой комнате, укладывает парня на кровать и ложится рядом, нежно обнимая.

Рика проводит несколько дней в бреду, и всё это время Этельстен заботится о нём. Прохладные руки парня касаются его лба, а влажные губы то и дело прижимаются к пылающей коже, принося минутное облегчение.

Но потом Рика осознавал, что этого никогда не случится, потому что он не нужен Этельстену. И он начинал представлять, как парень приходит на его похороны, случайно прочитав в газете некролог. И как сожалеет, что не нашел Рику до того, как он умер от тоски.

Или не приходит, а просто с грустью думает о нём в своем богатом доме.

Или вообще не думает.

Ему ведь всё равно. Он нашёл себе игрушку на ночь, а потом просто выбросил за ненадобностью.

Жалея себя, Рикальд расплакался, уткнувшись лицом в колени. А взвинченный мозг помогал ему рисовать картины, одну хуже другой.

Через год или два он увидит в газете статью, где будет идти речь о шумной свадьбе Этельстена и красивой блондинки из высшего общества. Сам Рика к тому времени будет потерянным, глубоко несчастным человеком, находящимся на грани самоубийства. Эта статья и станет той последней каплей, когда он переступит черту и исчезнет из этого мира.

Уже задыхаясь в рыданиях, Рика скомкал альбомный лист. Но тут же в ужасе опомнился и бросился к столу, чтобы бережно разгладить его. Крупные слёзы при этом капали на бумагу, оставляя на ней тёмные разводы, которые запросто могли размыть изображение. Но Рика даже не пытался их сдержать. Со слезами из него выходил яд, скопившийся в душе в опасном для жизни количестве. И то, что слёзы падали на лицо Этельстена, стало для Рики своеобразным ритуалом, с помощью которого он пытался заставить судьбу вновь свести его с парнем.

Засыпая в полном отчаянии, Рика и представить себе не мог, что утром на него обрушится ужасная новость, которая окончательно выбьет почву у него из-под ног.

Проснувшись, парень услышал доносящиеся с улицы взволнованные женские голоса. Чтобы узнать, в чём дело, он приоткрыл окно и замер, вникая в разговор.

Соседка из дома напротив, заметив Дженни во дворе, подошла к ней, чтобы обсудить встревожившее её событие.

- Больше никогда не буду летать авиалиниями этой компании, - сетовала женщина, - а ведь у меня в Париже сестра живёт. Что, если бы я решила её навестить и взяла билет на тот злосчастный рейс?

- И почему же самолет разбился? – спросила Дженни из вежливости, явно не проявляя к происшествию особого интереса.

- Понятия не имею. Говорят, птица в двигатель попала. Но ты ведь знаешь, дорогуша, что власти держат нас за идиотов. Какая птица? Уверена, двигатель был неисправен еще до взлёта.

Дженни ничего не сказала в ответ. Рика услышал, как она начала скрести лопатой по дорожке, откидывая снег.

- Ты смотрела утренний репортаж с места аварии? – не унималась соседка, которой явно не было чем себя занять.

- У меня вчера совершенно не было времени, - ответила Дженни.

- Это было ужасно, - проговорила женщина. - Погибло больше четырехсот пассажиров. Большинство из них были французами. Эта трагедия потрясла весь мир. Это было около десяти утра. Я как раз смотрела сериал, и внезапно на канале включили экстренный выпуск новостей. Репортёры призывали родственников погибших немедленно связаться со службой аэропорта...

Дальше Рика уже не слушал.

Вытащив из-за пазухи смятый лист бумаги с расплывшимися чернилами, он поднёс его к глазам, но не смог сфокусировать взгляд на улыбающемся лице Этельстена.

Его руки отчаянно тряслись, а к горлу подкатил удушающий комок, сквозь который пробился мучительный вздох.

Перед глазами встал густой туман. Рика сделал глубокий вдох и осел на пол, задыхаясь от накатывающей на него панической атаки.

В первые мгновения он даже не подумал о том, что каждый день из Нью-Йорка во Францию вылетает несколько самолётов. И что вовсе не обязательно, что Этельстен сел именно на тот злосчастный рейс.

А когда эта мысль всё-таки пробилась к парню сквозь хаотичную путаницу в голове, ей на смену тут же ворвалась другая, а за ней – третья, которая тащила за собой целую вереницу отрицающих друг друга домыслов.

«Но ведь утром мог быть только один рейс до Парижа. И Этельстен, скорее всего, сел именно в потерпевший крушение самолет».

«Всё так! Но могло быть и несколько рейсов. К тому же отчим Этельстена вёл себя спокойно. А значит, на тот момент с парнем всё было в порядке».

«А может быть и нет. Мужчина спал, и мог не знать о трагедии».

Рика снова издал глухой стон, не зная, что и думать. Но внезапно распахнувшаяся дверь прервала его сумбурные размышления.

- Рикальд, что случилось?! - заглянувшая в комнату Дженни подозрительно прищурилась, и приблизилась к сыну, который сидел на полу у распахнутого настежь окна. - Тебе плохо?

- Нет, - парень открыл покрасневшие глаза и с мольбой во взгляде посмотрел на женщину. - Мама, мне нужен Интернет... всего на минутку. Это очень важно.

- Обойдешься! – сурово сказала женщина и поставила на письменный стол поднос с завтраком.

- Но я должен узнать...

- Умолкни! - с угрозой отрезала Дженни, давая понять, что не намерена слушать его беспочвенные стенания. – Ты сам во всём виноват.

Она указала сыну на поднос и приказала:

- Быстро садись завтракать!

Рика послушно поднялся с пола и, спрятав фото Этеля в карман штанов, подошел к столу.

- Может, выслушаешь?.. – спросил он, с надеждой глядя на мать.

Но Дженни лишь гневно на него посмотрела, сдерживая себя, чтобы не оттаскать паршивца за волосы. После чего подошла к окну и плотно закрыла его.

- Если заболеешь, я тебе отлуплю, - предупредила она сына. – И не надейся, что я пожалею тебя после всего, что ты натворил.

Рика издал мучительный вздох и, понимая, что спорить с женщиной бесполезно, принялся за еду.

Когда мама ушла, прихватив с собой поднос, Рика сел на кровать и уставился прямо перед собой.

Ну и как теперь быть? Как узнать о судьбе Этельстена?

Может быть, стоит наведаться в клуб к отчиму парня и спросить у него?

Эта идея показалась Рике заманчивой.

Подумав немного, он решил, что ночью выберется из дома через окно и пешком доберётся до Южного Бронкса.

Правда, у этого плана был один существенный изъян. Все его тёплые вещи, включая обувь и толстовки, мама тоже забрала, чтобы предупредить попытку побега.

Но Рику не могла остановить такая мелочь.

С трудом дождавшись позднего вечера, парень напялил на ноги три пары носков и, рассовав по карманам ещё несколько пар на смену, надел кофту с длинным рукавом поверх двух футболок.

После этого, прислушавшись к тишине спящего дома, аккуратно открыл окно и залез на подоконник.

В паре метров от его окна росло старое дерево, ветви которого могли послужить отличной лестницей. Оставалось только перепрыгнуть на одну из них, и спуститься вниз по крепкому, надежному стволу.

Однако сделать это оказалось куда сложнее, чем Рика себе представлял.

Он смело прыгнул вперед, оттолкнувшись ногами от подоконника, и даже сумел схватиться руками за толстое основание ветки. Но, стоило его пальцам впиться в обледенелую кору, как тут же раздался жуткий треск.

Ветка оказалась сухой и хрупкой, и Рика полетел вниз, в отчаянии пытаясь зацепиться хоть за что-нибудь.

У самой земли одна из ветвей замедлила его падение, и парень избежал серьезной травмы, всего лишь слегка подвернув ногу.

Радуясь счастливому стечению обстоятельств, Рика поднялся с земли, отряхнулся от снега и поспешил прочь со двора. Но стоило ему сделать несколько шагов, он тут же вскрикнул от боли. Этот вскрик показался парню таким далеким, словно кричал вовсе не он, а кто-то на соседней улице.

Мир перед его глазами сузился до крохотной белой точки, но вскоре погасла и она.

***

- Тебе повезло, что ты отделался лишь растяжением связок! - шипела мама, пока доктор скорой помощи накладывал на его щиколотку повязку из эластичного бинта.

Рика лежал в гостиной на диване и старался не встречаться взглядом с Этид. Когда он очнулся от обморока, вызванного болевым шоком, сестра была белее мела. У нее даже губы стали какими-то бесцветными, а глаза покраснели от слёз.

- Я думала, ты убился, - шепнула Этид, за что тут же получила от мамы легкий подзатыльник.

- Не смей с ним разговаривать! - предупредила женщина, и Этид послушно замолчала, только изредка бросая на брата укоризненные взгляды.

- Ты двадцать минут пролежал в снегу! Если бы я случайно не вышла во двор, ты бы там окоченел! – напустилась Дженни на сына.

Но парень пропустил её упреки мимо ушей, сожалея лишь о том, что ему не удалось сбежать.

Выпроводив доктора, мама помогла Рикальду допрыгать до комнаты и уложила его на кровать.

- Я предупреждаю тебя в последний раз, - с угрозой произнесла она, - еще одна выходка, любой проступок, и твоя жизнь превратится в ад. Куда ты хотел сбежать?

- Никуда, - заупрямился парень.

Откровенничать с мамой совершенно не хотелось. Она всё равно не поймет его мотивов. Только посмеётся над ним или, еще чего доброго, изобьёт до полусмерти.

- Раз «никуда», я пошла, - проговорила Дженни с раздражением. - А ты даже не вздумай приближаться к окну.

И снова Рика остался один на один со своими мыслями, страхом и жгучей тоской в сердце.

Но он больше не просил у судьбы, чтобы она свела его с Этельстеном.

Он думал: «Хоть бы Этельстен летел во Францию другим самолётом. Пусть он никогда не вспоминает обо мне. Пусть мы больше никогда с ним не встретимся. Но пусть он будет жив. Пусть он и впредь дарит миру свою прекрасную улыбку».

***

Две недели каникул, которые Рика провел в постели, показались ему бесконечными.

Всё это время он пребывал в состоянии глубокой прострации, потерявшись в дебрях сумбурных мыслей, опасений и надежд.

Он никак не мог выбросить Этельстена из головы, и втайне надеялся получить хоть какие-то сведения о жертвах потерпевшего крушение самолёта.

Но мама так и не вернула ему телефон. А Этид не смогла найти список жертв в открытом доступе.

В последний день каникул, когда Рика уже мог самостоятельно ходить, Дженни наконец-то позволила ему спуститься к обеду.

Во главе стола сидел «Номер Тридцать Три», и Рикальду стоило немалых трудов сдержаться во время трапезы, чтобы не нагрубить ему.

А ведь было за что...

Мало того, что этот хмырь откровенно пялился на Этид, то и дело окидывая её фигуру противным, липким взглядом. Так ещё и имел наглость заявить, что с удовольствием оплатит обучение Рикальда в частной школе для трудных подростков.

- Там тебе не удастся трепать нервы Дженни, - пояснил мужчина причину своей радости. - Учителя в этой школе - настоящие дрессировщики таких маленьких, непослушных хулиганов, как ты. Это самое подходящее для тебя место. И знаешь, что в этой школе самое примечательное? Тебя не исключат за драку или за пьянство. Нет. Тебя высекут до кровавых полос на нежной прыщавой заднице. Заманчивая перспектива, а?

Похоже, «Номеру Тридцать Три» нравилось слушать свой собственный голос.

Он ещё долго разглагольствовал о том, какие меры наказания применяются в выбранной им школе. Но Рика уже не слушал его.

Единственное, что он уяснил для себя, это то, что школа закрытая и в ней придется жить, по меньшей мере, пять дней в неделю.

«И это вы называете наказанием?»

Да это благо, ниспосланное ему небом!

И все же он старался не выказывать слишком явной радости, чтобы этот урод, вдруг, не передумал.

- Могу я пойти собирать вещи? - спросил парень у мамы, когда мужчина, наконец, заткнулся.

- Только необходимое. В школе тебя всем обеспечат, - ответила Дженни, даже не взглянув на него. – И давай обойдемся без истерик. Ты сам напросился.

Рика кивнул и отодвинул почти нетронутый обед. Пусть думают, что у него от страха аппетит пропал.

Он встал из-за стола, скользнул взглядом по лицу Этид, которая, казалось, вот-вот расплачется, и пошел собираться.

Побросав в маленькую дорожную сумку белье, носки, несколько футболок, свитеров и джинсы, Рика залез в тайник и извлек оттуда блокнотик со списком маминых любовников. Вложив в него записку от Этельстена и его сложенное вчетверо фото, парень спрятал блокнотик на самое дно сумки и улегся на кровать, ждать нового дня, когда в его жизни появится крохотный лучик надежды.