Лия слышала, что Ян Тай её зовет, слышала лязг оружия и стон очередного убитого спутницей духа. Она знала, что её куда-то несут, подняв на руки легко, как пушинку; чувствовала запах готовящейся тёплой еды и морщилась от неразборчивых людских разговоров.

           Но она не хотела реагировать. Не хотела открывать глаза.

           Потому что её сознание полностью вернулось в прошлое. И там, собирая осколки воспоминаний, она по-прежнему пыталась отыскать истину.

           Истину, что рано или поздно снова пронзит её десятками острых мечей.

***

           Земля горела. Столпы дыма поднимались в самых разных концах империи, затягивая небо плотной серостью. От резкого запаха гари слезились глаза и противно свербело в горле.

           Приставив ладонь ко лбу, она задумчиво посмотрела на огонь и окликнула трудящегося на поле старика:

           — Эй, господин! Что там полыхает-то, а? В Фалиане никогда таких пожаров не было!

           Крестьянин выпрямился, с подозрением посмотрел на неё и сочувственно покачал головой.

— Ты откуда такая взялась? Из-под земли, что ли, вылезла?

«Ты даже не представляешь, насколько прав», — усмехнулась она, но вслух ответила совсем иное:

— Я недавно закончила медитацию в горах. — Она кашлянула. Молодец. Даже почти не соврала. — Поэтому совсем не знаю, что здесь происходит… Давно ушла из дома, понимаете ли…

           Старик почесал затылок и хмыкнул:

           — Твоя медитация что, сотню лет заняла? По тебе и не скажешь!

           Она начинала терять терпение. Об этом явно говорили колкие искры гнева, сверкающие где-то у неё в груди.

           Однако следовало сохранять спокойствие. Убогий крестьянин явно не стоил того, чтобы тратить свою ярость на него, как бы того ни хотелось. Голод, который вцепился в её кости, как только она вышла из Червоточин — жуткое, мучительное, чудовищное чувство, — был утолён в первые же минуты, когда она набросилась на заплутавшего в гиблых местах монаха. Человеческая плоть была не такой вкусной и желанной, как энергия более слабого духа, но и вытащенных наружу кишок оказалось достаточно, чтобы хоть немного утолить аппетит.

           Она всё ещё была голодна, но хилый морщинистый старик не представлял для неё никакого интереса. Чтобы подпитать внутреннюю силу, ей необходимо было как можно больше духов — несколько сотен, а то и тысяча. Или, на крайний случай, страдания целого поселения, однако ей не хотелось распространять хворь или становиться чьим-то кошмаром.

           «С меня хватит. Найду ещё несколько душ для пропитания и снова вернусь к медитации», — решила она, задумчиво глядя на продолжающего пофыркивать крестьянина.

           Один из Золотых предков высвободил её из Червоточин как раз вовремя: она не успела потерять ни человеческие черты, ни свои способности, ни оставшуюся часть разума, и лишь по этой причине она отличалась от про́клятых духов и вполне могла продолжить хоть как-то существовать.

           Переложив топор из руки в руку, старик недовольно проговорил:

           — Фалиана-то твоего лет сто уже нет! Всех псевдоимператорских из чёрт знает какой по счёту династии окончательно перебили, потом здесь полная разруха стояла, а как из-за гор пришёл Та́ос, Первый владыка суши и морей, так империю восстановили и по-новому прозвали. Мне дед рассказывал, а я и запомнил, хотя плевать мне на эту историю с высокой башни, — с гордостью добавил он.

           — Первый владыка… морей и суши? — растерянно переспросила она. — Кто это? И как теперь называется… новая империя?

           — Ну, ты точно с небес свалилась! — восхитился старик.

           Она разозлилась. Так с небес или из-под земли?!

           Крестьянин, не обращая внимания на её перекошенное от ярости лицо, насмешливо продолжил:

           — Совсем ничего, что ли, не знаешь? Или память после гор отшибло? Что ж это за медитации-то такие, коли разум теряешь? Они не под увеселительными травками теперь проходят, случайно?

           — Нет, — сдержанно ответила она. — Не под травками.

           — Ну, ладно. — Старик пожал плечами и гордо сказал: — Мили́нь. Теперь так наши земли называются. 

           Кивнув, она нетерпеливо напомнила:

           — Так что горит, господин?

           «Господин» машинально посмотрел на дым и хрипло буркнул:

           — А, это! Ты ж и не знаешь, что тут недавно началось. Первый-то Владыка и его наследник все фалианские развалины сохранить старались. Видите ли, память надо уважать! Кому не плевать! — Он вдруг разъярился, в глазах вспыхнуло пламя. — Ну а внук уже не такой добренький оказался, так вот уже десятый день старые храмы жгут! Вроде как они в честь какой-то морской змеюки построены были… Вот же ж безумие! В честь змеи — да храмы строить! Что эти фалианцы себе думали?

           — Морской змеюки, — невольно повторила она, подумав о бело-красной чешуе.

           — Ага, — подтвердил крестьянин, громко шмыгнув носом. Вокруг его головы летали насекомые, и он раздражённо отмахивался от них огромной грязной ладонью. — Её саму поймали недавно, представляешь! Обманом из морского убежища выманили! Никто никогда не мог это сделать, а потомки Таоса — смогли. Ну, они маги великие, вроде как, вот и получилось…

           Она сложила руки на груди и бесстрастно спросила:

           — И что дальше? Что с ней сделали?

           — Да что-что… — Старик закряхтел. — Запечатали змеюку на самом глубоком дне. Убить-то всё равно не получилось! Мучали её знатно, чуть на куски не порубили, как рыбину, но так и не умертвили. Пришлось запереть, чтоб не вылезала. Туда этой твари и дорога! От древних богинь только бед и ждать.

           — Это уж точно, — согласилась она. — Бед — и ничего больше.

           Крестьянин внимательно посмотрел на неё и неожиданно сказал:

           — Дочка, ты б это… Переоделась, что ли. А то людей распугаешь, если дальше пойдёшь.

           Он указал пальцем на небольшой кособокий домишко, прячущийся среди высокой пшеницы у кромки леса.

           — Супруга моя недавно преставилась, а я её вещи никак вынести не могу. У крыльца сундук стоит, покопайся там, вдруг что найдёшь.

           Она хотела отказаться, но, признав резонность слов старика, направилась к домику. Чёрно-рыжий щенок приветливо гавкнул, завидев её, и завилял хвостом.

Она с облегчением выдохнула. Хороший знак. Получается, на демона всё-таки не похожа.

           Старик не обманул. В сундуке действительно оказались женские платья, много раз стираные и заштопанные. Выбрав одно из них, самое простое, со стоячим воротником и длинными рукавами, она сменила одежду и ополоснула лицо в бочке с дождевой водой. Всё это время щенок, радостно повизгивая, путался у неё под ногами.

           Вернувшись на дорогу, она снова остановилась около крестьянина, который ворчал что-то себе под нос, внимательно изучая разрубленного пополам дождевого червя.

           — Спасибо, господин, — сказала она. — Вы бы допоздна тут не задерживались. И защитите своё жилище благовониями и молитвами. Скоро набеги про́клятых духов участятся. Некоторые из них человечиной не брезгуют, поэтому, если не хотите подвергнуть себя опасности, последуйте моему совету…

           Старик прищурился.

           — Откуда знаешь? — хитро поинтересовался он. — С духами дружбу водишь?

           — Знаю, и всё, — ответила она, зашагав вперёд.

           — Эй, а зовут-то тебя как, горная жительница? — крикнул старик.

           Обернувшись, она улыбнулась:

           — Лия. Из рода Син.

           — Как принцессу фалианскую, что ли? — донеслось ей вслед, но она уже ничего не ответила.

           Вскоре крестьянин и его дом, затерянный в пшенице, остались далеко позади. Лия задержалась у придорожной закусочной, где несколько часов пыталась побороть плошку с горячим супом, чтобы воскресить в себе тягу к по-прежнему ей не нужной человеческой пище. Жирный мясной бульон по вкусу чем-то напоминал внутреннюю энергию слабой невинной души, поэтому голод удалось притупить.

           Владелец закусочной — молодой человек с толстой каштановой косой — хлопотал над огнём, не забывая приветствовать новых посетителей и перекидываться шутками с присевшим у порога торговцем. Лия с любопытством посматривала на них, как на яркую диковинку: люди новой империи казались ей иными, нежели фалианцы, и это вызывало и интерес, и опасения одновременно.

           Во что теперь верят жители Милинь? Остались ли здесь Золотые предки? Если да, почему позволили Фалиану окончательно кануть в небытие? А если нет…

Лия тряхнула головой. Думать об этом не хотелось: мыслей и без того было так много, что она не могла даже понять, что чувствует, чего хочет и что будет делать дальше. Скитания по Червоточинам очистили её разум до состояния белой доски, а Золотой предок, выступивший её спасителем, вселил надежду на спокойное и тихое существование в новом месте, но…

           Но что мне делать с жаждой крови, которая стала лишь сильнее? Как мне избавиться от неё, как забыть?

           — Пара духов, — тихо напомнила она самой себе. — Пара духов, а после — только человеческая еда. Пусть не хочется, пусть тошнит, пусть Жгучие путы напоминают о том, что благодаря им ты можешь обходиться без пищи, воды и сна. Будет тяжело, обязательно будет, но ты справишься. Ты больше не гнилая принцесса, не безликое и безымянное чудовище. Ты очистилась и теперь должна начать всё заново.

           Хозяин закусочной, прислушавшись, ловко кинул на тарелку румяную лепёшку и беззаботно рассмеялся:

           — Пьесу репетируете, госпожа? Отлично получается!

           — Пьесу? — не поняла Лия. — Репе… тируете?

           Странные, незнакомые слова тяжёлым камнем легли ей на язык, и она еле удержалась, чтобы не сплюнуть их в бульон.

           — Я подумал, что вы одна из бродячих актёров, что остановились неподалёку, — ответил юноша, продолжая улыбаться. — Они часто сюда захаживают и постоянно что-то репетируют. Правда, обычно по двое или трое, из-за чего шум здесь стоит невероятный, а вы одна.

           — Кто такие бродячие актёры? — недоумённо спросила Лия.

           Она слышала о бродягах: так называли нищих, которые появлялись на улицах фалианской столицы и просили милостыню; и, конечно, была прекрасно осведомлена о бродячих монахах, что путешествовали от храма к храму, нигде подолгу не задерживаясь. Но актёры? Это было что-то новое.

           Призадумавшись, Лия неаккуратно бросила ложку в остатки бульона. Хозяин закусочной придвинул к ней тарелку с лепёшкой, забрал плошку и дружелюбно произнёс:

           — Поешьте-ка лучше это. Не надо страдать над тем, что вам не нравится. Может, лепёшка по рецепту моей бабушки придётся вам по вкусу! А я ещё чаю сейчас заварю. Вы предпочитаете мяту или жасмин?

           Лия сглотнула. Пышущая жаром лепёшка выглядела по-настоящему привлекательно, но от мысли о том, что нужно отрывать куски жареного теста и разжёвывать их, её начинало тошнить. Нутро бунтовало, требуя духовной энергии, и от этого тягучего чувства дребезжание в голове становилось всё назойливее.

           — Мята или жасмин, госпожа? — настойчиво повторил молодой человек.

           — Пепельная лилия, — робко прошептала Лия. — Или бутоны юцина…

           Выскользнувшая из рук юнца керамическая пиала упала на стол, но не разбилась. По гладкому коричневому боку поползла тонкая трещина. Висящий над огнём чайник бешено свистел, выпуская из носика пушистые клубы пара. Окончательно смутившись, Лия опустила взгляд в тарелку и, двумя пальцами отщипнув золотистую крошку, положила её в рот. 

           — Вот. — Взяв себя в руки, хозяин закусочной поставил на стол другую пиалу, до краёв полную мелких розовых цветов. — Понятия не имею, что за юцин, но бутоны жемчужного тимьяна у меня есть.

           Лия нахмурилась. Их беседа начинала напоминать диалог двух душевнобольных: она не знала практически ни одного слова, что говорил ей собеседник, а он, в свою очередь, не понимал её. Конечно, глупо было ожидать, что по прошествии стольких лет всё останется таким же, как и прежде, но… Неужели изменения коснулись даже имён цветов и растений, которые были найдены и названы задолго до существования Фалиана?

           Поморщившись, Лия стиснула зубы. Мысли мелькали перед ней, как пылинки, и она никак не могла поймать хотя бы одну из них. Почему ты вообще подумала о временах, предшествующих Фалиану? Откуда бы тебе знать, что пепельная лилия называлась пепельной лилией до того, как Золотые предки оставили на этих землях родоначальника императорской династии Син?

           Виски прошила молния. Лия устало помассировала вспотевшую кожу подушечками пальцев и уставилась на лепёшку, изогнутая вмятина на которой напоминала глумливую усмешку.

Воспоминания о Фалиане — точнее, о тех временах, когда ничего плохого ещё не случилось — впервые вытеснили из её головы жуткие картины пережитых мучений. Лица братьев и родителей, празднование двадцатилетия, обучение фехтованию и целительству, тайное ночное чтение, пышные фалианские фестивали: всё это неожиданно стало ярче, чем многолетняя боль, будто произошло совсем недавно.

От острого запаха и вкуса лепёшки на глазах выступили слёзы. Лия опустила веки, потёрла их и непроизвольно подскочила, когда в воцарившейся вокруг темноте вдруг возникли пугающие образы: длинные кручёные лестницы, уходящие куда-то высоко в небо, неподвижные каменные мечники с оружием наготове, тяжёлые одеяния из тёмно-зелёного бархата, пропитанные кровью…

Протяжный рёв гулких медных труб, скрежет металла, треск и жар пламени — всё смешалось в пульсирующую рокочущую мешанину, не предназначенную для человеческого уха, и Лия схватилась за голову, которую туго стягивал железный обруч.

Нет. Не обруч. Корона.

Лия отчётливо увидела её на своих волосах: железную, остроконечную, украшенную крупными изумрудами, тускло отражающими всполохи огня.

Корона была такой массивной, что натирала кожу, и по лбу и вискам текли тонкие струйки крови. Лия судорожно попыталась стащить её, но пальцы цеплялись лишь за душную пустоту. 

— Венец Тысячи горестей нельзя снять, — отчётливо прошелестел совсем рядом чей-то бесплотный голос. — Ибо только с ним…

           Ибо только с ним властительница Беззрячья сумеет сохранить мир.

           Ладони Лии обессиленно упали на липкую столешницу. Тарелка с лепёшкой жалобно звякнула. Сознание вмиг опустело: все увиденные воспоминания испарились, оставив вместо себя неприятное горькое послевкусие.

           — Это не мои мысли, — громко сказала Лия. — Не моё прошлое. Не моя жизнь.

           — Так что, всё-таки пьеса? — улыбнулся хозяин закусочной. Как оказалось, он уже какое-то время стоял совсем рядом, заложив руки за спину. — Не стесняйтесь! Хорошо получается! А суть-то в чём?

           — Ни в чём. — Поднявшись из-за стола, Лия бросила рядом с посудой одну из последних монет, что она забрала у съеденного монаха. Молодой человек навис над ней, накрыв своей тенью. — И это не пьеса. Я не из бродяжек… Не из бродячих актёров. И никогда их раньше не видела.

           Оттолкнув опешившего юнца, она ловко проскочила мимо застывшего на пороге торговца и выбежала на улицу. Жгучие путы давили на грудь, пережимая её сильнее обычного, слабые колени то и дело подгибались, однако странное чувство, похожее на необъяснимую тревогу, толкало в спину влажной ледяной пятернёй.

           Спрятавшись за хлипкими городскими воротами, Лия наконец смогла перевести дух. Почему-то ей казалось, что хозяин закусочной непременно попытается её догнать, но он не появился ни через пять минут, ни через десять. За всё это время, шатаясь из стороны в сторону на каждой кочке, в город съехала всего лишь одна старая повозка, которую нехотя тащил ободранный мул.

Отругав себя за излишнюю, даже глупую осторожность, Лия украдкой осмотрелась. Незнакомый город кишел слабыми духами, и ей пришлось прикрыть лицо ладонью, чтобы не раздражать чувство голода лишний раз. Духи ощущались практически в каждом доме, в каждой торговой лавке, в каждой закусочной, и это было как минимум странно: складывалось впечатление, что их туда запустили специально, с целью привлечь сюда Лию…

Или кого-то более могущественного и кровожадного, ведь вместе с ней Червоточины выплюнули из чрева несколько других опасных тварей.

Встрепенувшись, Лия неуверенно двинулась вперёд по широкой дороге. Мелкие камни выбивались из-под подошвы её сапог, ветер трепал завитки волос на висках. Песчаная пыль то и дело поднималась вверх, в неглубоких ямках стояла вода, оставшаяся, вероятнее всего, после недавнего дождя. Горячий аромат пряных уличных блюд, смешанный с кровяным запахом висящего на крюках мяса, вызывал лёгкую тошноту.

Город жил своей жизнью — совершенно обычной, как и множество других небольших поселений, — но что-то всё же выбивалось из привычной картины. Медленно переставляя свинцовые ноги, Лия окидывала изучающим взглядом встречающихся ей людей — настороженно, как испуганный олень, услышавший подозрительный треск в тихом лесу.  Она вглядывалась в осунувшиеся лица стариков, румяные лица детей, загорелые лица мужчин, белоснежные лица девиц и терпеливо ждала, когда же причина беспокойства, что кололо её прямо в сердце, сама по себе придёт на ум.

И она пришла — в виде множества широких улыбок.

Спрятавшись в тени ближайшего дома, Лия продолжила украдкой рассматривать местных жителей, уголки губ которых были подняты вверх невидимыми крючками. Спустя несколько минут напряжённого наблюдения ей стало не по себе, несмотря на то что увиденное явно не шло ни в какое сравнение с тем, что ей пришлось испытать в Червоточинах.

Кузнец улыбался, ударив себя молотом по пальцу, который моментально оказался разбит вдребезги. Сгорбленная старуха улыбалась, безуспешно пытаясь поднять упавшую на землю корзину с фруктами. Упавший с крыши парень улыбался, хотя из его сломанной ноги торчал острый осколок кости. Юная служанка улыбалась, пока кожа на её спине расползалась под хлёсткими ударами хозяйского кнута.

Чем-то эта девушка, безропотно терпящая все издевательства, напомнила Лии её саму, и она, не выдержав угнетающей картины, подняла глаза к небу. Солнце, яркое, как в середине лета, почему-то не слепило, да и погода стояла совсем не жаркая: прохладный ветер то и дело проносился мимо, пробирая до костей. Лия долго смотрела на разлитые по ясному небу солнечные лучи, но, так и не почувствовав ни рези в глазах, ни хоть капли тепла, отвернулась и крепко зажмурилась.

Она не была уверена в том, что всё, что ей видится, происходит на самом деле, ведь похвастаться здравым рассудком после столетий мучений она всё же не могла. Звуки города, в отличие от его обитателей и остывшего небесного светила, не казались ей противоестественными: мерный шум голосов, стук скрипящих колёс, звонкое бряцанье оружия и ржание лошадей, наоборот, успокаивали. Если бы не жуткие улыбки и присутствие духов, это поселение вполне бы подошло для того, чтобы скрыться в одном из домов и попытаться стать частью новой империи.

Однако… Если верить встреченному на поле крестьянину, народ этой самой новой империи истязал и пленил Хаймаль, которая долго пряталась от мира, не желая мириться с жестокостью фалианцев. «Мучали её знатно, чуть на куски не порубили, как рыбину, но так и не умертвили!», — вспомнила Лия восторженные возгласы старика и прикусила язык, чтобы не рассыпаться в ругательствах.

Хаймаль, Хаймаль… Несчастная морская богиня, слишком сильно любившая своих детей. Детей, что уничтожили род Син и обрекли принцессу на вечные страдания, предали саму Хаймаль, разрушили империю и позволили чужакам прийти на фалианские земли. Она всегда была более человечной, отзывчивой и близкой к подопечным, нежели отстранённые Золотые предки, лишь изредка откликающиеся на молитвы, поэтому не могла причинить фалианцам вред.

Один удар её хвоста мог запросто превратить Фалиан в безжизненную пустыню, и поэтому Хаймаль, не желая разрушений, предпочла укрыться в своих владениях, будучи не в силах наблюдать за тем, что происходит в некогда процветающем государстве. «Но ведь это не слепая доброта и не забота о людях, — раздосадованно сказал бестелесный внутренний голос. — Подлая змеюка просто решила закрыть глаза на твои мучения, понадеявшись переждать трудные времена в своём убежище».

Он шёл одновременно и из глубины груди, рокоча там, как зычные раскаты грома; и из всех улыбающихся ртов, что оказались повёрнуты к Лии. Она отступила назад, в тень, стараясь не смотреть на пугающие оскалы, и судорожно сжала плотную ткань юбки замёрзшими пальцами.

— Заткнись, — прошипела она сквозь сжатые зубы. — Замолчи! Это неправда! Она бы никогда так не поступила!

Но поступила.

— Потому что… — выдавила Лия, покачнувшись.

Потому что Золотые предки не позволили ей вмешаться, чтобы у принцессы не было шанса на спасение.

           Крамольная мысль вонзилась в голову, как раскалённая добела стрела. «Нельзя говорить такое о Золотых предках! — визжала одна из частей расколотого надвое сознания Лии. — Нельзя, нельзя, нельзя! Это святотатство! Гнусность! Отступничество!»

           Спасибо вам, Золотые предки, за вашу безусловную любовь и руководство…

«Можно! — громыхала другая часть, выплёвывая слова, как ядовитую жгучую слюну. — В пекло Золотых предков и всё их небесное царство! Им давно уже следовало сгореть во всепожирающей бездне Беззрячья!»

Это мне было суждено подняться выше облаков, выше солнца и возвыситься над миром, как всеведущая небесная бесконечность…

Лия надрывно закричала. Воздух заклокотал, заискрился и пошёл трещинами, как разбитое стекло. Крупные острые осколки с видами города и изображениями местных жителей осы́пались с громким звоном, уступив место кромешному мраку.

Звон сменился оглушительным гудением труб, которое, взорвавшись фестивальным фейерверком, превратилось в монотонный писк. Студенистый ком поднялся из живота, прополз через горло и вылился изо рта потоком кашеобразных чернил, оставив на губах липкую гниль.

На вкус пустота была как свежая кровь.

Очередная вспышка, — и всё вокруг стало белым, будто усыпанным только что выпавшим снегом. Однако это был не снег, а обесцвеченная, давно умершая земля. Лия стояла на высохшей почве, беспомощно вглядываясь в бесконечную молочную даль. Из-за спины лилось золотое сияние, в котором слышались нежные переливы звонких голосов: они смеялись и смеялись, обжигая кожу Лии жадным влажным дыханием.

БегибегибегиБЕГИ!

И она, повинуясь приказу, побежала.

Но почти сразу же, споткнувшись о предательски торчащую из земли корягу, кубарем рухнула куда-то вниз, прямо на камни. Кости захрустели. Лёгкие, казалось, готовы были лопнуть от тщетных попыток вдохнуть. В животе провернулся меч, в ладони вонзились ржавые гвозди, шею прокололи маленькие ножницы.

Они зашлись в визгливом смехе и, приблизившись, принялись тянуть её за волосы, платье, руки, выдирать Жгучие путы…  

Лия рванулась вперёд, туда, где за окружившим её золотым светом шумели морские волны — такие же ослепительно белые. Глаза, полные застывших слёз, которые так и не покатились по щекам, кое-как сфокусировались на яркой фигуре, стоявшей прямо на мёртвой воде.

Женщина. Струящиеся одежды ослепляли краснотой, чёрные пряди поднимались вверх, как ведомые заклинателем змеи. Она беззвучно открывала рот, выставив руки вперёд, будто намереваясь поймать Лию в объятия, но не могла сделать даже один шаг: её ноги медленно вязли в густой влаге.

Бегибегибеги… Беги, осталось совсем немного…

Теперь это был не приказ, а жалобная мольба, прозвучавшая далёким глухим эхом. Лия путалась в юбке, падала и поднималась, пока израненные ноги оставляли за собой кровавые следы, а десятки незримых клинков безостановочно входили в горло и взреза́ли вены на руках.

Она добежала до окаменевших морских волн и протянула ладонь, надеясь дотронуться до тонких призрачных пальцев, однако сумела ухватиться лишь за обжигающий золотой проблеск.

Железная корона, упав с головы, разлетелась на несколько уродливых частей.

Вот она — истинная сила Золотых предков. Ты же этого и хотела, разве нет? Теперь наслаждайся.

Кто-то — или что-то — крепко схватил Лию за плечо и потряс её, как соломенную куклу.

— Нет! — выкрикнула она, яростно замотав головой. — Нет, нет, нет! Я хотела…

Подняться выше облаков, выше солнца и возвыситься над миром…

Ещё одна вспышка. Тело обмякло, испустив тяжёлый вздох.

— Всё в порядке? — встревоженно спросил хозяин закусочной. Разросшаяся около деревянных стен трава доходила ему до талии. — Вы так неожиданно убежали… Батюшки, да вы вся в крови! Как вам помочь?..

Лия отняла ладони от лица. Юноша держал её за плечо, сжимая как раз в том самом месте, где были Жгучие путы. В его тёмных глазах плескалось искреннее беспокойство, приправленное неуверенностью и страхом. Застарелые пятна масла на одежде напоминали неразборчивые древние письмена.

Не ответив, Лия потерянно посмотрела в сторону. Там не было ни белизны, ни незнакомой (такой уж ли незнакомой?) женщины, ни искрящихся сгустков энергии; как не было и городских ворот, за которыми обитали люди со зловещими улыбками. Всё вновь оказалось фальшивкой, правдивой иллюзией, успешно сбившей её с толку.

Всё, кроме пожелтевшего свитка, невесть откуда появившегося на её коленях.