Лаванда и миндаль исчезли почти сразу же, как только Лия положила их на новый алтарь в доме лесника.

Алтарь был всего лишь низким трухлявым столом, но это не имело никакого значения. На стене над ним Лия повесила свиток с изображением Хаймаль, а свечами ей послужили ветви иглолиственника.

Этот куст рос в тёмных местах, и прикасаться к нему необдуманно было опасно: он легко воспламенялся от малейшего трения и долго горел, не затухая даже под воздействием большого количества воды. Лия по-прежнему много помнила о растениях, поэтому в её руках иглолиственник не представлял никакой угрозы — по крайней мере, пока.

Когда с нехитрыми приготовлениями было покончено, она осторожно выложила орехи и цветок лаванды, ещё не потерявший своей свежести, на алтарь

(жалкое, рассыпающееся на глазах подобие)

и, зажмурившись, попыталась вспомнить хоть одну песню из тех, что когда-то были написаны в честь Хаймаль

(мерзкой морской змеюки).

Практически все молитвы, что некогда без труда слетали с её языка, теперь были забыты. Вместо них голову заполонили жалобные

(жалкие)

призывы, направленные к Золотым предкам и ни разу ими не услышанные. Что-то внутри — что-то горькое, жгучее и ядовитое, как корневище цикуты — настойчиво стучало в рёбра, перебивая удары сердца, и громко кричало, напоминая о том, что все связи с Золотыми предками давно уже следовало оборвать.

Потому что…

Потому что ты их на самом деле ненавидишь. Потому что ты знаешь, что всё происходящее — их замысел и их вина. Потому что они отобрали предназначенную тебе славу и поменяли её на муки и горести.

Потому что они подменили твои воспоминания в тот самый момент, когда один из них вытащил тебя из Червоточин.

Лия устало потёрла вспотевший лоб. Назойливый голос, что постоянно давил на неё, звучал глухо и неразборчиво, будто бы доносился из-под толщи воды. Бессмысленные слова, которые кое-как долетали до её слуха, никак не хотели складываться в цельные фразы, напоминая плохо размешанную кашу.

Каша эта бурлила, надувалась мелкими, периодически лопающимися пузырьками, переливалась из ушей в глаза, застилая их дымчатой пеленой, и Лии снова пришлось опустить отяжелевшие веки. Как раз за то время, что она терпеливо отсчитывала секунды по давней привычке, нехитрое подношение на алтаре испарилось, словно по щелчку пальцев.

Пелена спа́ла, и Лия недоумённо склонила голову, глядя на покосившийся стол. Чужого присутствия она не ощущала, но, даже если бы кто-то и был способен стремительно и тихо украсть подношение, никак себя не выдав, то представить, кто это был, не получалось. Кому вообще могли понадобиться цветок и россыпь орехов, которые выглядели ничуть не лучше обычного мусора?..

           Поднявшись, Лия на всякий случай заглянула в карманы и посмотрела под стол: разум вполне мог обмануть её, в очередной раз подсунув фальшивые картины произошедшего, но — всё было точно таким же, как и полчаса до этого. Лес вокруг дома оставался тихим и мрачным, не пропуская в себя ни солнечные лучи, ни живых существ. Порой Лии казалось, что она слышит треск закрывающихся капканов и следующий за ним протяжный вой, однако это наверняка было всего лишь призрачными отголосками прошедших событий.

           Иногда её навещали люди с фальшивыми улыбками: они с опаской высовывались из-за скрючившихся, как древние старцы, деревьев, заглядывали в окна и свешивались с прелых потолочных балок. По ночам они скреблись в дверь и высовывали руки из щелей в полу, хихикая и щёлкая языками. Некоторые из них смело подходили к Лии, замершей перед алтарём, тянули её за волосы, хватали за руки и проникновенно шептали проклятия, обдавая кожу могильным холодом.

           Впрочем, Лию подобное соседство вполне устраивало: от бесплотных сущностей практически не исходило угрозы. Лишь единожды она почувствовала впившиеся в плечо острые клыки, но дух, осмелившийся на неё напасть, рассеялся сразу же, вкусив её крови, заражённой магией Жгучих пут. Остальные же, оставшись немыми свидетелями произошедшего, повторять «подвиг» духа так и не решились.

Довольно скоро Лия нашла другой способ делать подношения: в углу дома она отыскала забросанный старым тряпьём сундук, доверху набитый на удивление целым пергаментом. Настоящие лаванду и миндаль заменили кривые, сделанные углём наброски, которые точно так же бесследно исчезали, словно их и не было вовсе.

Ещё одна странность подстерегла её на исходе третьего дня: прямо около крыльца, переплетаясь ветками друг с другом, выросли пышные кусты юцина и пепельной лилии, усыпанные крупными, сладко пахнущими цветами. Приближаться к ним Лия не хотела: она понимала, что подобная губительная красота была создана с единственной целью — ещё больше сбить её с толку, — поэтому вестись на это могло оказаться серьёзной ошибкой.

От смеси ароматов звон в ушах, перемежающийся вкрадчивым шёпотом духов и гневным внутренним голосом, становился сильнее, подталкивая Лию к краю пылающего в её душе безумия, но она держалась — ради того, чтобы не оставить Хаймаль в одиночестве.

Иногда ей казалось, что именно неожиданно разросшаяся и близкая к фанатичности любовь, которую она чувствовала к морской богине, и являлась тем самым краем безумия — или даже его мрачной глубиной, — но…

Если любовь помогает держаться, так уж ли важно то, что она похожа на одержимость?

Потерянная в круговороте придуманных самостоятельно молитвенных песен и приторном цветочном запахе, Лия не сразу поняла, что около деревьев, которые были видны из окна возле алтаря, появился человек — самый настоящий, трясущийся от переполняющего его страха. Поднявшись с хрустнувших, как сухой хворост, колен, она сжала рукоятку спрятанного в кармане ножа и медленно вышла на крыльцо, чтобы получше присмотреться к незваному гостю.

Затуманенный взгляд с трудом выцепил очертания невысокой хрупкой фигурки, прижимающейся к сухому стволу. Волны страха, исходящие от неё, клубились в затхлом воздухе, подобно опустившимся к земле облакам, а сжатые в кулаки ладони дрожали так сильно, что это можно было увидеть и за несколько миль. «Ребёнок!» — ахнула Лия.

Напуганный мальчик, на вид лет десяти от роду, так и не пошевелился, пока она, сильно хромая, шла к нему. Чтобы пересечь поляну, ведущую от дома лесника к лесу, Лии потребовалось больше пяти минут: из-за того, что она сутками стояла на коленях, ноги совсем перестали её слушаться, и каждый шаг напоминал соприкосновение с разбитым вдребезги стеклом.

Когда же она всё-таки приблизилась к мальчику, тот вздрогнул и заревел во весь голос. Лия отшатнулась. Она совсем забыла, как выглядит: грязное платье, сухие, как солома, волосы, на нижней половине лица и шее — кровь Мереи, которую она так и не удосужилась смыть.

Она отошла назад и скрипуче сказала:

— Что ты здесь делаешь? Как ты добрался до этого леса?

Не поднимая головы, мальчик повёл плечами. С его щёк градом катились слёзы, в спутанных тёмных кудрях копошились вши.  

Выждав ещё какое-то время, Лия сцепила руки в замок, чтобы показать, что не причинит мальчику вреда, и кое-как улыбнулась:

— Не бойся. Скажи мне, откуда ты, и я постараюсь тебе помочь.

Она лукавила. Просто потому, что уже понятия не имела, как выбраться из этого полного капканов леса, что сам уж стал похож на одну огромную ловушку, сжавшую её в свои крепких железных объятиях. Она не знала, в какую сторону идти: все воспоминания о том, каким путём они с Мереей шли сюда, смешались в один пёстрый комок, и найти дорогу, да ещё и не нарвавшись на тиски, вряд ли бы получилось.

Ответом Лии было очередное пожатие плеч. Она вздохнула и, решив использовать замешательство мальчика, напряглась, чтобы уловить в нём возможную энергию духа. Но — ничего.

Обострившееся в Червоточинах чутьё упорно молчало, никак не предупреждая о возможной опасности, и это говорило лишь об одном: заплутавший в лесу ребёнок был самым обычным, ни на что не годным человеком, как добряк Корин и торговец, сидевший на ступеньках его закусочной.

— Ну, ладно… — Лия снова вздохнула и развернулась к дому. Возня с мальчиком отнимала у неё драгоценные минуты, которые можно было посвятить Хаймаль, поэтому затягивать никуда не ведущую беседу она не хотела. — Если хочешь, можешь зайти ко мне. А не хочешь… Иди отсюда той же дорогой, какой и пришёл. Может, тебе повезёт, и ты выйдешь отсюда невредимым. И, надеюсь, живым.

Договорив, она сдвинулась с места и тотчас же почувствовала, что слабая ручонка ребёнка вцепилась в её рукав, чудом не задев Жгучие путы.

— Ну? Всё-таки хочешь ответить? — усмехнулась Лия, глядя в большие чёрные глаза. — Давай, говори…

Она запнулась, когда мальчик, широко раскрыв рот, продемонстрировал ей уродливо обрезанные остатки языка. Пытаться выяснить что-то ещё уже не было никакого смысла, и Лия, сморщившись от внезапно проникнувшей в сердце иглы

(он напоминает тебе твоего младшего брата, которому пришлось пройти через все ужасы жестокой человеческой похоти),

с осторожностью взяла ребёнка за руку и повела его в дом. Он не сопротивлялся: возможно, потому, что устал бояться — или просто-напросто смирился со своей незавидной судьбой и теперь был готов к самому худшему.

Лия не хотела его спасать. Но и бросать посреди леса, повесив на свою душу вину за ещё одну загубленную без причины жизнь, — тоже.

— Ты можешь уйти в любой момент, — предупреждающе сказала она, подтолкнув мальчика ко входу в заплесневелую сырость. — Решай сам.

Ребёнок гулко замычал, наверняка выражая своё согласие, и с охотой забежал внутрь. Оглядевшись, Лия задержала взгляд на цветах пепельной лилии, которые плавно покачивались в воздухе, даже несмотря на полное отсутствие ветра, и вернулась в дом.

С момента их нежданной встречи прошло несколько дней. Потом эти дни переросли в месяцы, но Лия об этом даже не догадывалась: время давно уже перестало иметь для неё значение.

Мальчик оказался смышлёным и вполне способным позаботиться о самом себе: он петлял по лесным тропинкам, выискивая съедобные древесные грибы, отваривал их в треснувшем котелке — и только благодаря этому до сих пор оставался жив. Он не мешал Лии, когда та на несколько суток с головой уходила в молитвы; а порой и садился рядом, складывая ладони вместе, и не отрываясь смотрел на изображение морской богини.

Имени его Лия так и не узнала. Писать ребёнок не умел, поэтому никак не мог его назвать. Да и это было совершенно ни к чему: обращаться к нему ей было незачем. Раскрыть тайну его появления здесь Лия, конечно, тоже не могла, но, заметив другие повреждения на истощённом тельце, она предположила, что мальчику, который, вероятнее всего, происходил из бедной семьи, удалось сбежать от жестоких хозяев.

А в таком случае лес, щёлкающий зубьями ловушек, явно был лучше, чем полная издевательств жизнь.

Мальчик действительно напоминал Лии младшего брата: он был такой же робкий и тихий, но в его глазах постоянно, даже несмотря на лишения, горел весёлый огонёк непослушания. Выпустить его при ней он всё же побаивался, поэтому баловаться уходил на другой край поляны, где прыгал, бегал и бил палкой травяные кочки.

Порой он забывал, что находится во мраке древнего леса, где не стоило привлекать к себе внимание (Лия предупредила его об этом в первый же день), и избиение ни в чём не повинных кочек перерастало в более шумные игры. Он ломал громко трещащие ветви, стучал в котелок ножом Лии и разбрасывал повсюду листья, шуршание которых в лесной тишине звучало не хуже раскатов грома.

И в один из наиболее тёмных часов на шум явилось нечто, подобие чего Лия не встречала даже в подземных лабиринтах.

Поначалу оно действовало тихо и незаметно, чёрным туманом подбираясь к дому. Оно затекало в брёвна, распространяя повсюду вонь гнилого мяса, крови и распахнутой голодной пасти, однако Лия ничего из этого не ощутила. В своих мыслях она давно уже оказалась далеко от леса, вернувшись в некое место, где не было ничего, кроме красивых винных глаз, гладкой серебристой чешуи и уютного тепла.

Совсем рядом шумело невидимое море: оно накатывало на Лию мягкими волнами, а за их журчащим шелестом слышался женский голос. Сначала он был совсем тихим, нежным и ласковым, а затем вдруг превратился в тревожный, полный отчаяния крик, от которого кровь в буквальном смысле застыла в жилах.

тебе нужно проснуться тебе нужно проснуться ТЕБЕ НУЖНО ПРОСНУТЬСЯ

— Но я не хочу… — жалобно прошептала Лия, с болью глядя на серебристые змеиные клыки. — Как я могу уйти, если здесь мне впервые за долгое время хорошо и спокойно? Как я могу тебя оставить, если я… — Она задрожала, из глаз брызнули слёзы. — Если я люблю тебя?

Громогласный раскатистый рёв многотонной каменной плитой упал ей на голову, и Лия, громко закричав, безуспешно попыталась ухватиться за бесплотный змеиный хвост и открыла полные влаги глаза.

Смрад, заполонивший дом, был густым и горячим, как пар. Лия рефлекторно закрыла нос рукавом и беспомощно завертела головой, пытаясь найти прибившегося к ней мальчишку. Он лежал в противоположном углу, свернувшись в комок, и тяжело дышал, выпуская изо рта тонкий свист.

Все стены были полностью покрыты липкой чернильной субстанцией, из которой то и дело высовывались десятки тонких когтистых рук: они жадно забирались мальчику под одежду и хватались за его лицо, уже и без того расцарапанное до крови.

Вскинувшись, Лия рванулась к нему, но не сумела удержаться на затёкших ногах и неловко рухнула на жёсткие доски. Голод, что по-прежнему жил внутри неё, после смерти Мереи не давал о себе знать, но забирал все силы, по капле высасывая их из души.

Жгучие путы моментально вошли в раж от присутствия мощного духа и, сжавшись, затрепетали в предвкушении. Сильнее всего они давили на шею — так яростно, как никогда прежде, — и Лия, всхлипнув, непроизвольно попыталась оттянуть артефакт от плоти, но ожидаемо потерпела неудачу.

В таком состоянии она ничего не могла противопоставить демону, поэтому следовало использовать последний, стремительно утекающий из рук шанс и спа…

(…сти себя саму).

Лия проигнорировала очередное замечание голоса, что неожиданно прозвучало в висках громко и отчётливо. Схватившись за стол, она вытянула руку и сорвала со стены изображение Хаймаль — это было первым, что следовало вытащить из захваченного злым духом жилища.

Пара чёрных рук попыталась ей помешать, вцепившись когтями в порванную юбку, но Лия, успев спрятать свиток за пазухой, вырвала треснувшую ткань из тёмно-багровых пальцев и ринулась к мальчику, не подающему признаков жизни.

Пол вдруг ушёл у неё из-под ног. Стены взмыли куда-то вверх, неестественно вытянувшись, как тягучая смола, а потолок, закрутившись в спираль, раскололся на крупные остроконечные куски.

Руки духа обвились вокруг Лии, как верёвки, и, резко перевернув её вниз головой, подняли к его вязкому, расплывающемуся во все стороны телу. Из открывшегося в беззвучном крике рта хлынула кровь, раскалённые добела Жгучие путы, казалось, прогрызли плоть до костей.

— А их можно как-то с-с-снять? — злобно захихикали появившиеся на ладонях зубастые пасти, звуча голосами юношей, попавшихся Лии несколько столетий назад. — Давай-ка пос-с-смотрим, что у тебя там!

Они замолчали на несколько секунд, чтобы с новой силой зарычать вновь:

— Древняя тварь! Упус-с-стила Беззрячье по с-с-собственной глупос-с-сти, а теперь надееш-ш-шьс-с-ся на с-с-спокойную жизнь?! Век тебе её не видать! С-с-сама с-с-свой выбор с-с-сделала, а теперь рас-с-схлёбывай!

— Вымаливай прощения у вс-с-сех, кого ос-с-ставила без защиты! — пронзительно заверещала ладонь, оказавшаяся ближе всего к лицу Лии, и с размаху ударила её по щеке.

— Разбила венец! Втоптала вс-с-сех в грязь! — Ещё один голос словно принадлежал судье, что беспристрастно озвучивал все прегрешения представшей перед судом преступницы. — Променяла верных с-с-соратников на жалкую змеюку! Позволила золотым ублюдкам занять положенные воинам Беззрячья мес-с-ста! С-с-сделала из человеческого мира запертую клетку! Нет тебе прощенья, и не будет никогда!

Дом снова переменился: теперь это был самый настоящий водоворот из брёвен, досок, горящих веток иглолиственника и демонических рук. Они нехотя отпустили Лию, и она больно ударилась грудью о стол, некогда бывший алтарём, который сломался пополам под её весом.

Её стошнило кровью и желчью — раз, другой, третий, пока внутри не осталось ничего, кроме начиненного ржавыми гвоздями комка: он медленно ворочался в желудке, раздирая его на мелкие клочки.

Бежать… Надо бежать…

Лия подняла мутный взгляд на окно: вязкая демоническая масса ещё не успела полностью закрыть его, оставив вполне широкий проём. Она вонзила ногти в подоконник и еле-еле подтянулась, высунувшись наружу. Практически неподвижные ноги были тяжёлыми, словно к ним привязали пудовые валуны.

Демон был занят: позади раздавались хлюпающие и чавкающие звуки, перебиваемые довольным утробным урчанием. Он легко мог поймать беглянку даже одной из своих многочисленных рук, но почему-то не спешил этого делать: возможно, из-за того, что смерть была бы для Лии слишком лёгким выходом, а злые духи — все как один — желали ей вечных страданий.

Но почему? Что сделала именно она, Лия из рода Син? По какой причине ей вменялась чужая вина?..

Ответов у неё не было, и дать их никто не мог.

Поэтому ей следовало

бежать.

Она вывалилась из окна, как набитый мусором тюк, прямо на кусты юцина и пепельной лилии, послужившие для неё надёжной, но колючей подушкой. Лия выбралась из них, ставя перед собой разбитые локти, и поползла вперёд по пожухлой траве.

Ей казалось, что боль и страх заставляют её двигаться быстрее, однако и за десять долгих минут ей не удалось добраться хотя бы до середины поляны. Платье задралось чуть ли не до самого верха, старый шрам на шее, оставшийся от удара ножницами, саднил и кровоточил: судя по всему, один из когтей духа задел его, или Лия повредила кожу во время неудачного падения с высоты, — а, может, и то, и другое случилось одновременно, чтобы её мучения длились как можно дольше.

Трава окрашивалась в красный с каждым резким движением, и Лия, зажав раскрывшийся шрам трясущейся ладонью, кое-как двинулась дальше. Она старалась не обращать внимания на искажённые лица, то и дело появляющиеся прямо под ней между сухих травинок. Изуродованные кривыми гримасами, они зубами хватали её за одежду и, заливаясь ехидным смехом, растворялись в воздухе.

Когда Лия добралась до зарослей иглолиственника, позади раздались громкое мычание и глухой звук удара о землю. Она обернулась через плечо и посмотрела на очнувшегося мальчика, с головы до ног покрытого кровью и рваными ранами. Поднявшись, тот неожиданно легко оттолкнул от себя руку демона и побежал через поляну, спотыкаясь на каждом шагу.

— Беги в лес, — прошептала Лия, когда ребёнок поравнялся с ней. — Беги в лес! Подальше отсюда. Беги!

Он послушался и, лихо перепрыгнув через корягу, скрылся в темноте между деревьев. Лия беспокойно посмотрела ему вслед, после чего перевернулась на спину и сломала несколько веток иглолиственника. Её план избавиться от духа был глупым и заведомо провальным, но — она не могла убегать от него просто так, совсем ничего не сделав.

Она чувствовала, что где-то в районе сердце ещё теплилось немного сил. И она твёрдо решила их использовать.

Сконцентрировав в ладонях тепловатое сияние — слабое и тусклое, как свет луны на рассвете, — Лия направила загоревшийся иглолиственник на дом и выпустила его прямо на расположившегося на крыше демона, подобно стрелам. Пара веток промчалась мимо, другие же вонзились прямо в цель и вспыхнули ярким огнём.

Конечно, обычное пламя никак не могло навредить духу, однако пламя, усиленное внутренней энергией, было на это способно. Демон взвыл и попытался стряхнуть с себя огненные ветви, но они уже прожгли его тело насквозь. На дом вылился очередной поток чернил, вонь протухшего мяса усилилась, и шаткое строение, загоревшись вместе с духом, в одночасье обрушилось, накрыв собой омертвелую землю.

Лия выдохнула. Гибель дома была последним, что она увидела, перед тем как потерять сознание и провалиться в очередную глубокую пропасть, на дне которой, хищно поблёскивая, торчали остро заточенные колья.

***

Она очнулась, будто от удара, и сразу поняла: демон всё ещё был рядом.

Об этом отчётливо говорили омерзительный запах, булькающие звуки и сдавленные довольные стоны. Приподняв голову, Лия увидела, что дух спокойно сидел на сгоревших, ещё дотлевающих досках и с наслаждением опускал обрамлённую улыбающимися ладонями морду в детское тельце, почерневшее от копоти.

Тельце мальчика, который должен был убежать в лес.

— Не убежал, не убежал! — Ладони духа вряд ли умели читать мысли, но зато они хорошо понимали, над чем именно стоит глумиться, чтобы уколоть как можно больнее. — Обманули, мы тебя обманули! Не он тогда в чащу не побежал, не он! Виденье это было, вс-с-сего лишь виденье! С-с-сам мальчишка в доме горел и мучилс-с-ся! А виновата в этом ты!

Противный визг прервался, когда морда демона, зычно рыкнув, просипела:

— Заткнитесь. Эй, ты. — Теперь она явно обращалась к Лии. — Неплохо выглядишь, хоть и слабачка, да ещё и со Жгучими путами. Правда, что ли, ещё со времён Беззрячья силы сохранились?

Лия молчала. Говорить с подобным духом в принципе было не самой лучшей затеей, да ещё и язык, прилипший к нёбу, упорно не желал двигаться.

Но дух всё же заставил её закричать. Оторвав от останков мальчика кусок мяса, он швырнул его прямо на грудь Лии.

— На, возьми, — осклабился демон. — Думаешь, не знаю, что тебя голод точит? Зачем ты его сдерживаешь-то? Больше не хочешь уподобляться всем нам?

— Я не питаюсь человечиной, — прохрипела Лия, с трудом остановив свою руку, которая так и тянулась к соблазнительному мясу. — Уже… уже не питаюсь…

Дух фыркнул. Чувство веселья, по всей видимости, было ему не чуждо, хотя это само по себе являлось редкостью для демонов, обретавших самые замысловатые формы.

— Не с-с-строй из с-с-себя невес-с-сть что! — снова вызверились ладони. — Раньше за милую душу мяс-с-ско молодое ела!

Лия упрямо помотала головой.

Нет, нет, нет. Такого никогда не…

было.

А если (не) было, то, может, действительно не нужно строить из себя невесть что?..

Лия взяла кусок мяса в руки и, трясясь в безмолвном плаче, поднесла его ко рту. Ладони демона оглушительно захохотали, наблюдая за тем, как она вгрызается в сочное угощение, едва ли не закатывая глаза от наслаждения.

Так нельзя, нельзя, нельзя...

— Ради такого зрелища определённо стоило потратить время, чтобы прорваться через барьер, которым твои мерзкие песенки про морскую шлюху окутали этот дом, — усмехнулся демон. — Но, знаешь ли, эти идиотские стишки никогда не помогали...

— Ага! — радостно подхватили ладони. — То ещё пос-с-смешище!

Лия шумно втянула в себя последний окровавленный кусок, облизнулась и с безразличием проговорила:

— Не хочешь и меня заодно прикончить?

— Нет уж, — расхохотался демон. Ладони визгливо вторили ему. — Разве мы непонятно сказали? Ты будешь страдать вечно. А мы — упиваться этим, пока солнце не почернеет и не превратится в уголь.

— А оно никогда не превратитс-с-ся! — со смехом добавили ладони.

Лия знала.

Солнце почернеет в минуту, когда властительница Беззрячья вернётся на свой трон и наденет венец Тысячи горестей.

И золото, прячущееся за ним, станет пылью и осыплется на человеческие земли, где прорастёт тысячами жёлтых цветов.

Но этого не случится.

Потому что властительница Беззрячья своими руками уничтожила и трон, и венец, и царство демонов, ибо любовь к той, кто повелевает морской пучиной, затмила её разум.

Демон уполз, оставив после себя кучку обглоданных костей, а Лия всё так же лежала в траве, позволяя мелким жукам объедать кожу на её пальцах. Язык вновь практически высох за всё то время, пока она тихо повторяла один и тот же вопрос вслух: что дальше? что дальше? что дальше? что?..

Может ли быть что-то дальше, если с ней рука об руку идут злые духи, несущие за собой горе и разрушения?

Или же дело только в ней одной?

Так и не получив ответа, она положила руку на шею, дотронулась до дрогнувших Жгучих пут

и улыбнулась, поняв, что должно стать её следующим шагом.