— Ты можешь найти что-то? Не может же быть, чтобы он оказался каким-то подпольным нелегалом или даже хуже...

— Действительно нелегалом, пересекшим границу между ... чем? Нионом и Каоном? Орион, я понимаю, что тебе хочется помочь, но при этом не подставить других. Но закон и устав созданы для того, чтобы ему следовать.

— И вообще...

— К черту этот закон...

— Не будь таким, Пакс, ты всё ещё государственный служащий, и не важно, архивариус ты в хрустальных галереях, — мех хмурится, откладывая золотой визор в сторону, — или офицер службы безопасности. Я узнаю, что смогу, но безопасность твоей, кхем, находки не гарантирую.

Может быть только хуже.

Вдруг это сбежавший рабочий или, того хуже, раб? В любом случае, помощь с его стороны может оказаться только отсрочкой до дизактивации.

Чей - вопрос, но думать об этом не хотелось.

Профессиональная деформация всё равно не позволяла смотреть на любой случай через призму оптимизма. Любая из предполагаемых сторон конфликта могла понести наказание.

Всё решит следствие. Как и всегда...

— И всё же, друг, я надеюсь, что эта информация сможет как-то помочь, а не на официальных основаниях раздолбать ещё один актив вдребезги. Всё-таки посягательства на чужие корпуса и искры — это незаконно. Чисто гипотетически, даже если это не нионец, ни нелегал, а вполне себе тот же гражданин одного из уровней Аякона, попавший в лапы нелегалам-трансплантаторам? Согласно "Триторианскому эдикту двенадцатой епархии": "....всяк Искра священна, покуда Оллспарк вечен".

То что Всеискру из ныне живущих трансформеров никто и никогда в живых не видел, офицер службы задержания почему-то в расчёт не брал...

Да и об этом на практике редко кто задумывался, при задержании у всякого рода служб быстрого реагирования были развязаны серво.

Летальные случаи были обычными судебными и досудебными издержками, смерть в ходе следствия тоже никто не отменял.

Как и эдикт, к которому на деле обращались в редких случаях, но опирались на них.

Та же эмпурата, к примеру, Искру кибертронца не трогала, а вод корпус и всё остальное запросто. Механизмы не Искра, не её сосуд. И эти понятия друг с другом не перекликались.

Молчавший до этого Айронхайд свёл надлинзовые дуги. Порой офицер-полиции, коим ныне выступал горячий в пылу помочь, на акты не справедливости, мог сделать только хуже.

И себе, и окружающим.

Порой эта жертвенность выбивала предохранители своей нелепостью.

Как минимум, его действия были до нелогичного логичны. В зависимости от того, под каким углом смотреть на ситуацию. Иногда его коробило на эту блажь, похлеще взбесившегося турболиса.

Но нервы...

Из протокола патруля Пакса выходило следующее: вместо того, чтобы направить пострадавшего на так или иначе процедуру дознания, он укрыл потенциальную жертву нелегала-монтировщика, что каким-то образом сбежала из лап похитителей жизненно важных органов.

С другой стороны, из видеопротокола жертва тянула скорее на запущенного бродягу, каким-то боком выползшего из ближайшей подворотни. Судя по описанию, ещё больного ржой, и процессорной деменцией, иначе объяснить всеобщую картину сбшник не мог.

Да и не следователь он, это к Проулю.

Но если выбирать между или/или, то просить лучше Джаза, оперативник как никто другой умел сглаживать углы.

— Да, надеюсь, что так, Опти, — оперативник покачал головой вслед уходящему некогда Оптониксу, который после перепрошивки и апгрейдов порой кидался из крайности в крайность, от которого в привычной обстановке оставалась одна расцветка, да и только.

В других же, меха впадал в ступор.

Джаз как никто другой видел и осознавал, что означает раздолбанный актив на примере знакомых и лучших друзей, которых после всего этого, в лучшем случае, если только отформатировать — и то не поможет, в худшем больше вообще никогда не увидишь.

Хотя, насчёт игр теней, он бы тоже поспорил.

Никогда не знаешь, что будет завтра.

***

Я забывала всё больше и больше: не было в голове въевшейся ширмой картины изолированной ото всех палаты, трещин на светлой штукатурке и разводов от конденсата, пропитывающего стены за трубами.

Запах сырости, что окутывал всяк моё путешествие по мирам, отсутствовал.

Как бы не было парадоксально, старый мир уходил на второй план, новый из стен цвета ржавчины занимал всё больше. Я боялась лишь одного. Неизвестности.

Здесь было сухо и спокойно.

Гудела вентсистема в моей груди. Касание, что до сих пор казалось нереальным, с ощутимой тяжестью рук касается обшивки, всё также неверующе в происходящее провожу ладонью по ней, подкашиваются естеством от нереального кайфа. Ощущая прикосновение и как ток бежит по нейронным соединениям касаясь плат.

Жиньк.

В ответ на неприятный, что казался негромким, лязг прилетает бурчание с дальней платформы, заставив напрячься, замерев всеми системами.

Ужас.

Осознание.

Смущение.

Там (здесь) кто-то был помимо меня.

Неловкость охватила случившимся конфузом. Осознание эйфорией било по мозгам, или тому, что там теперь заместо них: ощущать что-то кроме опатии и скорби за утраченную жизнь было до жути приятно.

Это отвлекало.

Блаженная улыбка селф-цестера и смущёние чужим присутствием (меха) не вязалась друг с другом, переплывая в причудливую гримасу.

Или же это выражение фейса откинувшегося назад трансформера?

Или же нет?

Что это?

Медленно поворачиваю голову, выдерживая пару привычных секунд, что казалось длились целую вечность. Снова привычно гудят куллеры, регулируя температуру корпуса. Сердце (или же нет) перестаёт так дергаться, что кажется вот-вот вылетит из меня на встречу испугу, что отступил также быстро, как и появился. Смешанные чувства одолевали, но и присутствие того меха, что пробурчал что-то нечленоразборное, интриговало, обступая на задах чувства самосохранения.

Или же это были протоколы?

Человеческое любопытство и желание почесать глосой было сильнее, рационального не мешать другим.

— Вы что-то сказали, сер? — речь ломается, голос звучит с помехами.

Мысленно костерю себя на всякий лад, ощущая беспокойную искру, знание приходит столь же быстро, как мысль берёт своё, наматывая то на метафорический ус.

В ответ лишь тихие пощелкивания, и ощущение встрепенувшейся ауры?

Чьей? Соседа?

Эм поля позвякивают, медленный поворот и сплошной визор тускло мигает, в атмосфере медбея висит вопрос-колючка, мол, чё надо.

Дальнейшее молчание было мне ответом.

Печальный вздох, и комок неприятного чувства - сигнал того, что лучше бы я промолчала.

Визор неудавшегося собеседника притих, периодически сменяя тональность от тускло-до средней яркости жёлтого, напрягая меня своей пытливостью? Молчанием? Или же это ком продолжал расти там, что казалось вот-вот взовьётся истерикой из моей груди?

Моя социализация до сих пор оставляла желать лучшего. Никогда не знаешь, когда в нейросети что-то перемкнёт, и ты начнёшь бояться всяк мелкого шороха. Всё моё спокойствие исчезало всякий раз, стоило Ретчету исчезнуть со своей мастерской-кварты.

Я начинала становиться зависимой, а этого мне не хотелось.

При этом это чувство было меньше того, что я имела по отношению к совершенно другой личности, к которой питала невообразимую тягу.

Стоп-кран сработал в полном объёме, не смотря на зависания и перемычки.

На соседствующего пациента я уже не обращала внимания, как оказалось зря.

В тот же клик я была жертвой чужого любопытства, меня вертели туда-сюда, как какую-то диковинку.

Вырываться я не пыталась, кричать не было смысла, как какой-никакой трансформер я была в слишком уязвимой форме. Без экзоскелета, читай без большей части пластов брони, и со всё ещё открытой камерой искры. Не самое приятное зрелище.

Но если честно было плевать, ибо выход в свет мне на вряд ли светил, чем неизбежное угасание.

Доктор возился со мной, тратя своё время.

Я была благодарна, только отблагодарить-то ничем не могла. Всё такая же бесполезная...

А вот пациент уже казался не таким больным, как до этого...