Средний брат Шангу был создан под проливным ливнем и раскатами грома. Слухи о нём ходили нехорошие, и, пожалуй, в скверной репутации стоило винить его самолюбие.

Любил себя Шангу не просто так. У него было красивое, с острыми чертами, лицо, ровный нос, голубые глаза с пышными ресницами. Кожа Шангу была гладкой и аристократично бледной, а в длинных блестящих волосах цвета пшеницы, собранных в низкий хвост, на макушке прятались белые пёрышки. Легкомысленный Шангу носил невесомые полупрозрачные одежды и любил драгоценности, обвешивая голову и пару крыльев на спине дорогими цепочками с разноцветными кристаллами. В жадности своей он был схож со многими смертными богачами. Это отталкивало меня.

Его народ был сентиментальным, но талантливым. Я знал, что среди них были талантливейшие писатели, музыканты, танцоры, художники. Да и сам Шангу умело играл на джамбее и от скуки сочинял стихи для своих любовниц. Однако он никогда не сравнивал своё искусство с людским. Мол, он - бог грома! - по происхождению выше их всех. Собственно, людскими делами он не интересовался, а прожигал жизнь за развлечениями и удовольствиями, закрывшись в своей божественной резиденции высоко в горах и лишь иногда появляясь в казино и борделях людских городов.

В его дворце я бывал не так часто. И бывал бы ещё реже, если бы Шангу сам не зазывал меня при каждом удобном случае. Однажды он в нужный момент затянул всё небо грозовыми тучами, так что я в обличье сокола просто вынужден был остановиться в его владениях. И каждый раз брат неизменно просил меня писать о нём романы, легенды, поэмы - что угодно, лишь бы восхвалять его "прекрасную" личность. Я не приемлю ложь в своих историях. И Шангу иногда наигранно обижался, когда я отказывался сочинять очередную романтическую трагедию с ним в главной роли.

Сегодня визита к богу грома не избежать. Йеманжа велела сообщить Шангу о смерти бога войны Огуна. Я нашёл брата в его богато обставленных покоях. У Шангу было хорошее чувство стиля. Хотя светлая просторная комната изобиловала предметами роскоши - цветные гобелены на стенах, ковёр на полу, мягкие кресла, широкий комод с расставленными на нём золотыми статуэтками и подсвечниками - интерьер не выглядел перегруженно. Любая королевская особа была бы не против провести здесь время за отдыхом.

Когда я вошёл в покои, Шангу, лёжа на мягкой кровати среди ярких подушек, лениво потягивал из хрустального бокала выдержанный ром. Вокруг него хлопотали служанки, то опахивая бога веерами, то поднося корзинку с яркими фруктами, то доливая напиток; он тихо переговаривался с ними, то и дело посмеиваясь. Но когда я вошёл, Шангу приказал им удалиться. И, приподнявшись, весело сверкнув глазами, он воскликнул:

- Ах, Эшу! Рад тебя видеть! - мелодичный здешний язык воспринимался на слух так же легко, как легко выпивается качественное вино: медленно и с удовольствием, глоток за глотком - слово за словом.

- В этот раз у меня дурные вести. Старший погиб в битве. - сообщил я.

- Мне неинтересно. - после короткого молчания бросил Шангу, - Огун просто идиот... Вернее, был им. Люди не стоят того, чтобы умереть за них.

По правде сказать, я был с ним солидарен: люди хрупки и несовершенны. Они не стоят того, чтобы их защищать. Огун погиб, идя на поводу своих принципов.

Я промолчал. Заглянул в глаза среднего брата и, тоже не найдя в них сожаления, отвернулся.

- Кстати, Эшу, не хочешь написать что-нибудь обо мне, раз уже прилетел сюда? - мурлыкнул вдруг брат, прищуриваясь, - Конец балладам о победах бога войны!

Что писать о самовлюблённом божестве, которое первым делом по утрам неизменно любуется собой в отражении чистой воды? Другие истории его земель были и то интереснее. В этих краях люди были романтичными и порой легкомысленными, под стать своему покровителю. Они переживали сотню чувств каждую секунду, любя, ненавидя, идя на крайности только ради своих эмоций - и я, неспособный чувствовать, подолгу анализировал их поступки. Истории о них увлекали. Ну а насчёт Шангу...

- Что же писать о тебе? Для интересного рассказа нужен конфликт. А тебе всё достаётся без малейших усилий.

Бог грома фыркнул, поленившись спорить. Дотянулся до кусочка апельсина на тарелке с фруктами, чтобы закусить ром. А потом выбрался из мягкого плена подушек и пошёл медленным шагом через всю комнату к окну. Ворс ковра заглушал звук босых шагов, но в такт движениям отзывалось звяканье браслетов, подвесок, серёжек, цепочек на крыльях Шангу.

Бог остановился у стены овальным зеркалом в полный рост и с любованием оглядел в нём свою высокую статную фигуру. Сзади к нему подошёл мой силуэт: намного ниже, с бледным как мел лицом, с короткими серебристыми волосами. На одну половину лица спадала чёлка, а на другой был виден внимательно наблюдающий чёрный глаз. Сравнение меня с Шангу становилось абсурднее с описанием светлых разлетающихся одежд брата и, напротив, моего тёмного бесформенного плаща.

Я отошёл от зеркала и прислонился к стене рядом с окном, а Шангу, налюбовавшись собой, взял джамбей и расслабленно сел на подоконник. Вечерняя прохлада проникала в комнату; из окна открывался красивый вид на горные долины и людскую столицу где-то далеко внизу. Ухоженные руки Шангу с длинными пальцами, украшенными серебром и золотом, заплясали, отбивая ритм на барабане. Уж что-что, а играл брат божественно. Он не знал нот, но выучился играть сам с ранних лет. Вдали проносились раскаты грома - точно в ритм мелодии - и блондин довольно улыбался.

Напрасно задерживаться в этом месте не хотелось. Не прощаясь, я покинул дворец и в облике ирбиса спускался с гор к людскому городу, думая о том, как проведу вечер в компании бардов и их песен.

Но на пути моём встретилась темнокожая женщина. Её длинные тёмные волосы были заплетены в дреды, глаза сверкали янтарём. Она шла, покачивая бёдрами, и ветер подхватывал ткани её откровенного золотистого наряда. От женщины пахло сладкой свежестью, как возле чистой горной реки с цветочным полем неподалёку. Это была богиня любви Ошун. Мне подобало принять обыденный облик для приветствия с ней.

- Эшу Легба! - эмоционально вздохнула Ошун, - Как повезло мне встретить знаменитого рассказчика! Неужели мой поступок запечатлеет сам Легба... - она спохватилась, вспомнив о некоторых нормах поведения, - Ах, расскажи сначала, как поживает богиня вод Йеманжа?

- Благодарю, матушка пребывает в гармонии и добром здравии. - жёлтые глаза собеседницы ждали конкретного вопроса, и я пошёл на её поводу. - Но что за поступок ты хочешь, чтобы я запечатлел в истории?

Загадочная улыбка мелькнула на прекрасном лице.

- Я иду во дворец бога грома. Он примет меня сегодня ночью.

Я плохо понимал, к чему она рассказывает об этом мне, но заведомо ей не доверял. Ошун была своенравной и принципиальной богиней. Люди любили её за доброту, которую она проявляла к ним и ко всему живому; а боги опасались того, что в благих целях она могла совершать нечто разрушительное. Насколько я помнил, с Шангу их связывало лишь мимолётное знакомство, но я чуял в её словах подвох. Она говорила так, словно очень долгое время ждала момента посещения его дворца.

- Мне поздравить тебя? Многие женщины мечтают побывать в покоях бога грома.

- Пойдём, Легба, и сам всё увидишь.

- Не пойду. Я только возвращаюсь оттуда.

Но она уже схватила мою руку и увлекла за собой обратно вверх по склону.

Не видел и не хотел видеть, что происходило за закрытыми дверьми просторной комнаты Шангу в ту ночь; я скрылся от любопытных взглядов служанок на крыше. Утром я спустился, чтобы найти Ошун и вытянуть из неё причину, по которой она заставила меня остаться здесь.

Однако в комнате с распахнутыми дверьми я нашёл только брата, сидевшего на коленях напротив того же овального зеркала. На полу в разных местах неизвестно откуда взялись лужи воды, там же валялась посуда и несколько подушек. Сквозняк не мог выветрить насыщенный сладкий запах, витавший в воздухе. За открытым окном на фоне светлеющего неба плыли облака. Я вспомнил, что здесь это время года называют сезоном дождей, когда бог грозы особенно любит шалить, насылая на свои земли дожди. Но сегодня Шангу не спешил пользоваться силой. Он безразлично смотрел на своё отражение. Ни один мускул не дрогнул на его обычно весёлом лице. Он молчал, забыв о громе и безумии грозы. И наконец выдавил:

- Вся моя сила ничего не стоит.

Я не верил своим ушам. Неужели так говорил тот Шангу, которого я знал сотни лет? Повисло молчание. Вдруг брат зашёлся в приступе кашля. Он сплюнул на ковёр сгусток крови, смешанный с... Жёлтыми цветочными лепестками.

В течение следующих дней Шангу становилось всё хуже. Он помешался рассудком. Выгнал всех прислужниц из дворца, сбросил с себя драгоценные украшения, слонялся ночью по коридорам безучастным привидением, перестал расчёсывать прекрасные пшеничные волосы, исхудал, стал терять перья. Иногда он истерично чесал свою идеальную кожу, и на ней появлялись раны. Из ран прорастали цветы - такие же он продолжал сплёвывать с кровью. Джамбей пылился. Без проказней бога грозы на людские земли надвигалась засуха. Шангу медленно умирал.

Коротая ночь за чтением на берегу горной речки, я вновь встретил Ошун. Богиня поднялась из речных волн, и её густые волосы блеснули в лунном свете. Янтарные глаза светились в темноте, глядя на меня испытывающе.

- Это ты отравила Шангу? - задал я вопрос, не поднимая на женщину глаз.

Она уселась на камне, разложив вокруг себя вьющиеся ткани золотого одеяния. С ответом не спешила. Но всё же произнесла, улыбаясь:

- Ну разумеется я. Как раз в ту ночь... И что, тебе даже не интересен мой мотив? Спрашивай, Эшу Легба. Я в добром расположении духа - расскажу.

Да, пожалуй, история была занятной. Со вздохом я заставил людскую книжонку в руках исчезнуть, а вместо неё достал свою книгу и приготовился записывать наш диалог.

- Итак... Почему ты решила убить Шангу?

- Я любила его, - призналась Ошун, - любила безумной первой любовью. Сын Йеманжи, властелин по праву рождения, он пленил своей силой, красотой, харизмой. Конечно, я была лишь одной из множества его поклонниц, и всё же ничего не могла поделать с собой... Вот только в те времена моё положение оставляло желать лучшего. Ещё не удостоившись титула богини любви, я скромно покровительствовала деревушке у горного источника, который и давал мне силы. И всё же мне хватило смелости признаться Шангу в чувствах. В ответ он лишь жестоко усмехнулся. А потом поднял меня на смех, распространив дурные слухи и среди богов, и среди людей. Только тогда пелена, застилавшая влюблённые глаза, рассеялась, и я поняла, что за озорливой улыбкой, красивыми лицом и телом, божественной силой всегда скрывалась уродливые самолюбие и алчность.

- Это не новость. Таков знаменитый повелитель грозы.

- Но это то, что разрушало чужие жизни. И рано или поздно он должен был получить по заслугам. Не только за то, что затуманивал разум девиц - я могу рассказать, как он жульничал в игорных домах и обкрадывал людей ради развлечения. Этому избалованному богу неведома честность.

- Почему именно такой замедленный яд? Люди сказали бы, что это жестокий способ убийства.

- Шангу не достоин лёгкой смерти. Сколько бед принесли его гордость и эгоизм! Люди, полубоги, боги - ему было плевать. Он всегда думал только о своём удовольствии. Убей я его сразу, он бы не раскаялся. А этот яд особенный. Он постепенно проникает в мозг, и заражённый ощущает себя таким одиноким, обречённым, ничтожным! Вот это достойные мучения для неудавшегося божества.

- Нет гнева страшнее женского.

- Мужчины сами виноваты. Как божество любви, я не могу допустить того, чтобы кто-то - пусть даже сын Йеманжи - обращался так жестоко с чьими-либо чувствами. Не могу смотреть на страдания безвинных.

Ошун высказалась. Спокойно улыбнулась. Она знала, что ей за эту выходку с Шангу ничего не будет: Йеманжа давно считает сына независимым, я не стану заниматься местью, а другим богам и подавно будет всё равно. Ошун - спокойная и изящная, как павлин с золотым оперением - спустилась обратно к реке.

- Сколько ему ещё осталось?

- Ах, не больше недели. Не улетай, Легба. Яд жесток, но финал будет так красив.

Янтарные глаза блеснули ещё раз, и изящная женская фигура слилась с речными волнами.

В следующую неделю я ещё наблюдал за Шангу. Все подробности его увядания сохранились у меня в книге, но описывать их нет надобности. Скажу лишь, что он всё больше походил на сухого старика с редеющими волосами, общипанными крыльями, морщинистой кожей. Это был уже не тот красавец, когда-то одним взглядом собиравший толпы поклонниц. Цвели только жёлтые цветы из ран по всему телу, как бы питаясь жизненной силой Шангу.

На исходе последнего дня я нашёл его на крыше дворца созерцающим закат.

- Моя жизнь никогда не имела смысла. - отозвался тот, кто жил только для себя. - Я, оказывается, так одинок.

Может быть, он только сейчас понял, сколько ошибок совершил. Или, вернее, совершил лишь одну: дождливой летней ночью покинул материнский дом.

На востоке небо было затянуто тёмной тучей, и издалека до слуха донеслись раскаты грома. Шангу обернулся ко мне, и в его глазах я увидел желание сказать что-то ещё; но силы едва остались на последнюю фразу.

- Прощай, Эшу.

Он рухнул вниз. Я подошёл к краю крыши чтобы посмотреть, как уродливое тело брата катится всё ниже по горному склону в покрытую травой долину.

Я спланировал на землю недалеко от упавшего трупа. Впрочем, трупа уже не было. Там, где осталось тело Шангу, быстро расцветало дерево. Большое раскидистое дерево с крупными желтыми цветами в ярко-зелёной листве. Цветы с круглыми лепестками пахли сладким, приторным ароматом, и мне показалось, что букеты на кладбищах пахнут так же - уже без надобности насыщенно, как будто мёртвым важен запах.

Богиня Ошун сидела на траве недалеко от дерева и заливалась смехом. Когда я подошёл к ней, она озорно воскликнула:

- Жестокий и беззаботный, он любовался только собой. Что ж, что-то из его красоты в этом дереве осталось, но в зеркало он больше не взглянет. Наша очередь любоваться!

Я отрешённо смотрел на цветущее жёлтыми цветами дерево и думал, что смерть Шангу не искупит вины перед всеми обманутыми. Ведь если бы каждый эгоист превратился в цветок, на месте людских городов остались бы только прекрасные сады.