Он целует. Крепко, страстно, искренне. Лайза поддаётся, отвечает, хватается за шею и, мягко, но уверенно, сжимает пальцами чужое горло.

— Можешь придушить меня, — усмехается врач. — Я тебя всё равно не отпущу.

Это их секрет.

Грустный и странный, тихий секрет, о котором они не разговаривают. Секрет, который останется парой засосов под его воротником, её испачканными трусами и эхом их дыхания в ледяных пещерах Пятого. Если зажечь в них огонь, там будет довольно тепло.

— Стыдно?

— Не.

У него тоже зелёные глаза, совсем как у лайзиного мужа.

— Никогда никому не расскажу.

— Я тоже.

В его комнате тоже хорошо. Там можно раздеваться, не держаться рукой за оружие и расслабиться. Только шуметь нельзя.

Он опускается на колени, мягко раздвигая её ноги. Лайза смотрит на него со смесью сожаления, нежности и азарта.

— Когда-нибудь всё равно спалимся, а?

— Не спалимся.

Он так уверенно об этом говорит, что очевидно, что больше всего на свете он хочет, чтобы это вскрылось. Чтобы все узнали об этом, чтобы не нужно было больше молчать, чтобы ему или Лайзе пришлось поговорить по душам. Но этого не случится.

По крайней мере, пока.

Потому что они оба всё понимают? Потому что они оба боятся? Потому что они оба не знают, как это объяснить?

"Я люблю тебя", — думает Лайза. "Я люблю тебя", — одними губами шепчет она ему в шею. Он пишет это нараглифами поцелуев у неё на животе и вбивает в неё каждым своим движением.

"Мы могли бы быть мужем и женой", — думают они оба, но знают, что никто не узнает об этом.

Просто потому что разговаривать о таком они оба так и не научились.