Опьяняюще красивые слова Курьера доносились словно из глубокого вакуума, половину из них Джимми благополучно пропустил мимо ушей, все еще пытаясь прийти в себя после внезапно навалившегося приступа слабости. Нехитрая жизнь его преобразилась в одночасье, осточертевшая комната с драными обоями медленно плыла куда-то вдаль, уступая место бескрайнему горизонту желаний. Подумать только: Стрип, недосягаемая вершина счастья, о которой можно было только мечтать, готовился торжественно открыть свои неприступные двери перед ним, вечно голодным босоногим оборванцем, едва ли не самым последним человеком в Вестсайде, и провести его туда собирался не кто-нибудь, а сам Курьер! А там… Гекконова башка! Президентский люкс, достойный лучших членов постапокалиптического общества; многообещающее соседство с самим Мистером Хаусом; чистая вода, лишенная примесей и радиации; доступная еда, за которую не надо ни с кем драться или трахаться до потери пульса; мягкая удобная постель со свежими простынями, от которых в кои-то веки не смердит застарелой спермой, плесенью и потом. Их собственное уютное гнездышко, в котором они могут проводить время вместе, сколько захотят и когда захотят, никуда не торопясь и не волнуясь о том, что кто-нибудь станет совать свой нос в их дела… Неужели все это не во сне, а наяву, прямо здесь, прямо сейчас? Джимми незаметно ущипнул себя за ляжку, испугавшись, что все происходящее — лишь плод его измученного воображения, перегревшегося под беспощадным солнцем Мохаве, но боль оказалась самой что ни на есть настоящей. Черт возьми, оказывается, все во сто крат серьезнее, чем он думал…

      — Джимми, пожалуйста, мне нужен твой ответ. Если ты согласен, то лучше собираться прямо сейчас. — Курьер торопливо посмотрел на часы.

      — Я… я не знаю, — растерянно выдохнул Джимми, все еще не веря своему счастью, зазывно маячившему совсем рядом, буквально на расстоянии вытянутой руки. Казалось бы, что проще — растопырь пошире пальцы и хватай судьбу за вертлявый хвост!.. Но нет. Слишком неожиданно свалилось все и сразу; неокрепший мозг подростка, за годы привыкшего к тупой механической работе, отказывался четко соображать в экстремальных условиях. Он не умел быстро принимать решения, именно поэтому и попал в плен, а затем и в рабство; именно поэтому его едва не придушили те двое отморозков. И хотя он любил Курьера всем сердцем и безгранично уважал его, кое-что удерживало его на месте, не позволяя согласиться на столь щедрое предложение. Вернее, кое-кто, кто был для него почти так же дорог, как его единственный и неповторимый. — А как же Сара?..

      — Да пес с ней. Мы будем уже далеко отсюда, когда она узнает. Есть веревка? — Курьер деловито выглядывал в окно, прикидывая расстояние от номера до узкого козырька над входом. Наблюдая за ним, за тем, как целеустремленно он двигается, Джимми пришел к выводу, что Курьер с самого начала заявился сюда с целью забрать его с собой. Непонятная стычка с Сарой в коридоре, дополнительный пистолет вдобавок к тому, что висел у него в кобуре, откровенные разговоры, ненавязчиво подталкивающие к судьбоносному решению… Все было тщательно продумано, вплоть до весьма хитроумного способа побега прямиком через открытое окно, мимо лишних свидетелей. Только одного не учел находчивый Курьер в своем гениально проработанном плане: Джимми не мог так поступить с человеком, который регулярно вытаскивал его тощую задницу из различных передряг. С человеком, благодаря которому он до сих пор жив.

      — Прости, я так не могу… — Джимми виновато опустил голову, чувствуя, как горло сжимают невидимые тиски. Курьер оторвался от окна, с удивлением посмотрел на него.

      — Ты уверен? Скажи хотя бы, из-за чего?

      — Из-за Сары. — Джимми запоздало сглотнул, едва не подавившись вязкой слюной, закашлялся. Господи, никогда еще в жизни не было так трудно! Почему, ну почему нужно обязательно выбирать между теми, кого любишь больше всего на свете?! Он не раздумывая отдал бы жизнь за любого из них, но эти двое скорее поубивали бы друг друга, чем позволили ему остаться с кем-то одним. Видя его нерешительность, Курьер озадаченно прошелся по комнате, сурово уперев руки в бока и недоуменно качая головой. До ушей Джимми донесся обидный смешок.

      — Джимми, ты это серьезно? Из-за какой-то гребаной сутенерши?

      — Нет, ты не понимаешь! — Прокашлявшись, Джимми заметил свою недокуренную сигарету на полу, судорожно поднял ее, подул, торопливо поднес к губам, но волнение было слишком велико, чтобы сделать привычную затяжку, и он лишь неопределенно взмахнул рукой. — Сара — она не просто какая-то там сутенерша, она… Блин, да она мне как мать родная!

      Джимми хотел сказать «сестра», но сказал то, что сказал. Его нельзя было обвинить в преувеличении: Сара действительно играла огромную роль в его жизни. Помимо обеспечения работой и крышей над головой, она также занималась с ним готовкой и потихоньку учила читать и писать. Сара спасла его многострадальную задницу, когда Джимми, только что сбежавший из плена, худой, израненный, теряющий сознание от голода, неудачно попытался стянуть жареную крысу с лотка уличного торговца. Если бы не заступничество несгибаемой Сары, вовремя оказавшейся рядом, его бы забили насмерть железной трубой в первый же день пребывания в Вестсайде. Город никогда и никому не прощал ошибок, даже несчастным сиротам, ищущим хрупкого пристанища на его жестоких улицах. Но Сара прощала и принимала все; ее не смутила даже метка Легиона, обнаружившаяся на его крепко измятом, полуживом теле, с которого она долго и тщательно смывала запекшуюся кровь и многолетнюю грязь. Она приютила беглого раба в своем борделе, вылечила его, привела в порядок, и когда встал вопрос о дальнейшем существовании, Джимми, недолго думая, согласился работать под ее опекой. Другие проститутки были совершенно равнодушны к нему: их абсолютно не интересовал прибившийся к ним сопливый мальчишка, отбирающий часть их заработка за счет клиентов, желающих попробовать «что-то новенькое», но они никак не проявляли своего недовольства, опасаясь гнева строгой, но справедливой сутенерши. Они считали его чем-то вроде мимолетного развлечения хозяйки, надоедливым щенком, которому не место в публичном заведении, и втайне надеялись, что однажды он бесследно исчезнет, вдоволь пресытившись своей зрелой наставницей. Мало кто верил, что у них может быть что-то большее, чем то, что обычно бывает в таких заведениях, но сам Джимми безоговорочно верил и чувствовал искреннюю доброту в их отношениях. Он был обязан Саре всем, что имел, и не желал предавать ее, трусливо сбежав с другим. Это было настолько неправильно, что Джимми невольно оцепенел, боясь шевельнуться, чтобы не опорочить тревожного благоговения перед Сарой и ее авторитетом.

      — Хороша «мамка»! — справедливо заметил Курьер. — Это что же за мать такая, которая распоряжается телом сына за деньги?

      — Я сам согласился. — Джимми рефлекторно вступился за Сару, хотя сам тоже много думал об этом, но так и не пришел к однозначному выводу. — Тут все сложно… Понимаешь, Легион, эти ублюдки, эти вонючие чертовы твари… — Он с ненавистью смял сигарету и выкинул ее в окно. — …Они отняли все, что у меня было! Это очень непросто… Думаешь, я хотел такой жизни? Думаешь, я не хотел встретиться с тобой при других обстоятельствах, а не вот так, как сейчас?

      Курьер молчал, задумчиво опираясь локтями о спинку стула. Джимми тоже умолк и опустил взгляд на свой голый член, беспечно свисающий между стройных бедер, — единственное средство существования в этом гнилом и безобразном мире, единственная возможность прокормить себя, чтобы хоть как-то дотянуть до завтра, а затем все заново, и так день за днем, год за годом, пока не останется только боль, разъедающая сердце, словно ржавчина.

      — Знаешь, я ведь не всегда был таким. Я вообще не из этих мест. Легион напал на мою деревню, когда мне было вдвое меньше, чем сейчас. Моих родителей показательно казнили, остальных заковали и отволокли в какой-то лагерь. Один центурион выбрал меня прислуживать ему в палатке. Он был хорош собой и нежен. Обычно. Сказал, что это наш секрет и он меня защитит. Дарил мне мелкие подарки, глупости всякие. Но Цезарь карает гомосексуализм смертью — и нас почти поймали. Были подозрения. Так что, когда он повел меня в пустыню, я знал, что он хочет от меня избавиться…

      Джимми резко оборвал свою беспокойную исповедь и прошелся по комнате, мысленно вытесняя прочь слишком яркие воспоминания из едкого тумана ненавистного прошлого. Беззащитные пальцы обнаженной ступни глухо ткнулись в перевернутую раскрытую аптечку, сиротливо лежащую посреди комнаты. Чтобы хоть чем-то занять себя, Джимми тихонько опустился на колени и стал не спеша собирать рассыпанные лекарства, стараясь укладывать все как можно аккуратнее. Вот бы так можно было сложить еще и собственную жизнь…

      — Они клеймят всех, кого захватывают в плен: мужчин, женщин, детей… Это вроде как их собственность, получается. Живой товар, которым владеет любой, кто пожелает. Делают с ним что захотят, а как надоест — избавляются без малейших колебаний. Выродки долбанутые, все они…

      Джимми вдруг охватило странное безразличие ко всему. Собственный голос казался неестественным, чужим; он отрешенно рассказывал про свою нелегкую жизнь и бесконечные лишения так, будто это что-то настолько ничтожное и малозначимое, что глупо всерьез заострять на этом внимание. В конце концов, это всего лишь слова, ничего не значащие, ни к чему не обязывающие… Под руку очень кстати попались маленькие медицинские ножницы. Подушечками пальцев он задумчиво нащупал острое лезвие, искоса взглянул на обеспокоенного Курьера, метнувшегося к нему бесшумной тенью. В тот же миг на его подрагивающее плечо как бы невзначай легла теплая широкая ладонь.

      — Джимми, мне очень жаль, что так вышло, но не нужно этого стыдиться и считать себя виноватым, ведь такие вещи нельзя предугадать, они сами…

      — Сядь, пожалуйста, — отрешенно перебил Джимми, мягко похлопывая крепкую ладонь на своем плече. — Я хочу кое-что тебе показать.

      Курьер послушался, но не сразу; нехотя отпустив хрупкое плечо, он осторожно присел на краешек кровати напротив Джимми, который решительно выпрямился и с готовностью глядел на старый пожелтевший бинт на своем предплечье, явно намереваясь открыть какую-то сверхважную тайну, о которой, впрочем, несложно было догадаться.

      — Ты столько раз видел меня таким, что уже и не сосчитать, верно? — Джимми с готовностью и даже с неким профессионализмом выгнул стройную спину, широко развел гладкие аппетитные бедра; красивый молодой член игриво болтался, зазывая поиграть с ним и с прелестными яичками, которые так и манили пощупать их, погладить, потрогать; дико хотелось исследовать сладкую ложбинку между ног, как следует помять и потискать восхитительные упругие половинки попки-персика, целовать маленькие аккуратные сосочки, оставляя на бархатной нежной коже мокрые дорожки, и любоваться волнующими пупырышками, которыми всякий раз покрывается чувствительное и отзывчивое мальчишеское тело…

      Курьер снова почувствовал приятное возбуждение в паху. Да, они встречались уже много раз, но его любимый Джимми ни на йоту не утратил своего природного сексуального очарования, умения приковывать к себе с полувзгляда, сводить с ума своими прелестями. Неудивительно, что его выбрал себе какой-то там центурион в качестве прекрасного наложника, да и здесь он, судя по всему, пользовался немалым спросом. Такой талант трудно не заметить. Он был лучшим в своем деле и удивительно-необыкновенным юношей с интересными мыслями, тайнами, рассуждениями, и, невольно любуясь его завораживающей грацией, Курьер запоздало жалел, что так долго откладывал этот разговор.

      — Я вижу, тебе по-прежнему нравится. — Джимми горько усмехнулся, заметив соответствующую реакцию в штанах партнера. — Знаю, меня хорошо к этому приучили в свое время. Ну, хоть в чем-то я хорош.

      — Ты прекрасен во всех отношениях, Джимми, — поспешил заверить Курьер. Джимми скептически хмыкнул, снова став чересчур серьезным, что совершенно не подходило его симпатичной озорной мордашке.

      Деловито взмахнув ножницами, Джимми оттянул края тугой повязки, просунул лезвия под тонкую ткань и начал усердно резать под сбивчивый стук собственного сердца. Слой за слоем, шов за швом, он обнажал истончившиеся струны своей души, вытаскивая из зловещего мрака прошлого ту часть себя, которой стеснялся больше всего на свете. Ножницы двигались легко и уверенно, обрезая не только осточертевшую повязку, но и все с ней связанное, мешающее жить нормальной полноценной жизнью. Этот тяжеленный якорь годами тянул Джимми на самое дно, заставляя слепо бросаться из одной крайности в другую, метаться, словно загнанный зверь, в безуспешных поисках своего счастья. И вот оно само нашло его в виде Курьера, который бескорыстно протягивал руку помощи и приглашал жить к себе, не имея ни малейшего понятия о страшном секрете Джимми. Разве так поступают с теми, кого любят? Он должен исправить это недоразумение!

      Победоносно щелкнули ножницы, перерезанная повязка вмиг утратила всякую значимость и ничтожно упала к ногам Джимми. Взору Курьера открылось безобразное клеймо раба, совершенно по-варварски выжженное каленым железом на нежной коже подростка. Неприятное зрелище, но не смертельное, явно не стоившее таких сильных душевных терзаний. На своем веку Курьер повидал вещи и похуже и мог с полной уверенностью сказать, что это вовсе не конец света и все гораздо лучше, чем кажется. Бедняжка Джимми, он жутко запутался в себе из-за того, что ребенком пережил чудовищные события, сильно подкосившие его веру в себя и в те мизерные крохи доброты, что крайне редко перепадали на его долю. А бордель, эта зловонная помойная яма, в которой он кое-как барахтался из последних сил, делал только хуже. Неужели та сутенерша, которую он едва не боготворил, не видела, что мальчишку надо срочно спасать, пока он окончательно не захлебнулся? Или деньги превыше всего? Такое подлое, лицемерное отношение обесценивало любые ее заслуги.

      Джимми по-своему воспринял холодный мрачный взгляд Курьера, задумчиво остановившийся на его голом предплечье.

      — Прости, что так долго водил тебя за нос. — Джимми обреченно вздохнул, убирая ножницы на место. Вот и все. Он давно должен был найти в себе силы сознаться, но кто же знал, что все зайдет так далеко? Теперь, скорее всего, ему не светит вообще ничего — мало кто захочет связываться с Легионом и рисковать собственной шкурой из-за пользованного раба, каким бы способным он ни был. Эти дикари имели особую чуйку на беглых рабов и без труда могли выследить его за пределами Вестсайда. Нетрудно догадаться, какая судьба ждала беглеца и любого, кто станет возиться с ним. Побег карался даже суровее гомосексуализма, а способы расправы за это преступление выходили за рамки человеческой морали, если таковая еще водилась на гребаных Пустошах Мохаве.

      Джимми виновато опустил голову, рассеянно почесал руку, ожидая сурового наказания за свою оплошность. Что мог с ним сделать обманутый Курьер? Ничего такого, чему его регулярно не подвергали с самого детства: наорать, избить, жестко оттрахать. Любое из этих наказаний Джимми принял бы мужественно и стойко, с полным осознанием своей вины и желанием искупить ее, если такое вообще возможно. Ведь он испытывал искренние чувства к Курьеру, хоть и стеснялся называть это любовью, и не считал себя способным дарить и принимать столь редкое и удивительное чудо, но все же это было по-настоящему, как во взрослых романах, которые он брал почитать у Сары. В них были интересные персонажи, со своими особенностями, характером и богатой историей. А что мог предложить он, кроме ненависти и отвращения к себе и своему ремеслу? Как он мог сделать чью-то жизнь счастливой, если собственная распадалась у него на глазах?

      — Вот такой я испорченный, — с грустью пробормотал Джимми, подводя неутешительный итог их беседы.

      — Ну и? В каком месте ты испорченный? — ровным тоном поинтересовался Курьер, провоцирующе вскинув брови. Джимми фыркнул, возмущенно дернув плечом. Какого хрена? Ему тут битый час душу раскрывают, выворачивая себя наизнанку, а он!.. Решил дураком поприкидываться, что ли?! Что за детский сад!

      — Вот, видишь? — Он подскочил поближе, нервно тряся рукой. — Знаешь, что это такое? Это метка Легиона, означающая, что я — их собственность!

      — Автодок избавит тебя от нее в два счета, и ты снова будешь принадлежать себе, — легко парировал Курьер. Его непоколебимый оптимизм здорово обескураживал, лишая веских аргументов, но Джимми не собирался сдаваться. Его шрамы так глубоки, что ни один автодок в мире с ними не справится! Он накручивал себя все больше и больше, и его наконец прорвало. Из открытого окна комнаты снова зазвучали их голоса: звонкий юношеский дискант Джимми, дрожащего от возбуждения, и мягкий низкий баритон Курьера, который, словно большая прибрежная глыба, гасил о себя неистовые морские волны, гонимые разбушевавшимся штормом.

      — Они растоптали мое детство! Все, что я умею, это трахаться!..

      — Ты слишком суров к себе.

      — …Мне это осточертело! Я больше не хочу этим заниматься!

      — Тогда тем более тебе нечего здесь делать. Идем со мной.

      Джимми остановился перевести дух, поднял на Курьера изумленный взгляд из-под красивых ресниц.

      — Тебя вообще ничего не останавливает, да?

      — Конечно, я же избранный, — просто отшутился Курьер, но Джимми лишь вяло отмахнулся.

      — Вот именно. Ты — избранный. Где ты и где я? Куда мне до тебя?

      — Думаешь, это так легко — быть избранным, нести это бремя в одиночку? — Голос Курьера заметно просел, а сам он как будто сделался старше. Видно было, что он устал от своего «звездного» статуса, обязывающего постоянно ввязываться в рискованные авантюры. — Избранными не рождаются, ими становятся, Джимми. Вопреки нашим мечтам, желаниям и стремлениям, судьба-злодейка распоряжается нами так, как ей угодно, а потом просто выкидывает, как давно разыгранные карты. Я не могу представить, через что тебе пришлось пройти и что пришлось преодолеть на своем нелегком жизненном пути, но я прекрасно понимаю твое желание вырваться из этого порочного круга и с радостью помогу тебе. Только прошу, перестань убиваться и считать себя хуже всех. Ты слишком зацикливаешься на прошлом, а жизнь идет здесь и сейчас, ее не поставишь на паузу, чтобы взять время подумать. Думаешь, тебе одному пришлось несладко? Да меня вообще похоронили живьем, всадив пулю в голову из-за какой-то долбаной фишки! И я тоже ношу метку в виде шрама и живу с этим. Знаешь, как по утрам голова раскалывается? Просто жуть.

      Джимми стало стыдно за то, что, жалуясь на свои проблемы, он совершенно забывал о том, что у других они тоже есть, да еще какие! Трогательная речь Курьера, в которой тот легко и непринужденно ставил себя на одну ступень с ним, окончательно дала понять: этот человек никогда не предаст, не обидит, не бросит, потому что у них действительно много общего и оба искренне дорожат тем, как много значат друг для друга. Преисполненный благодарности, Джимми почувствовал, как у него горят щеки.

      — Понимаешь, просто я хотел, чтобы ты был у меня первым и единственным, а не… я не помню каким по счету.

      Не вставая с постели, Курьер подался вперед и нежно обвил тонкие запястья Джимми, мягко увлекая его за собой. Теперь мальчик возвышался над мужчиной, их взгляды ласково соприкасались друг с другом и светились радостным теплом, как после долгой разлуки. Джимми заметно подрагивал, нежный румянец залил его щеки и шею, сладкие губы приоткрылись в трепетном ожидании. Милый, взволнованный мальчик по имени Джимми, готовый на все, чтобы его любили.

      — Джимми, дорогой. — Курьер любовно потерся щекой о плоский горячий животик. — Я, может, скажу ужасную вещь, но если бы с тобой не случилось того, что случилось, мы бы, наверное, никогда не встретились. И как бы мы жили друг без друга? Мы оба прошли через ад и выкарабкались, назло всем уродам, мы заслужили право строить свое счастье на осколках этой богом забытой цивилизации… Соглашайся, пожалуйста, ну чего тебе стоит?.. А то смотри, возьму да перееду к вам, займу соседний номер и тоже буду приторговывать своей знаменитой задницей! — Он защекотал маленькие яички Джимми, и тот согнулся от смеха, пытаясь увернуться, но второй рукой Курьер крепко придерживал его упругую попку и продолжал нещадно тискать, наслаждаясь звонким мальчишеским смехом.

      — Аха-ха!.. Половину суммы Саре!.. Хи-хи-хи!.. — напомнил Джимми, корчась от смеха.

      — Да пусть хоть все забирает, мне не жалко! Буду трудиться день и ночь, без выходных и отпусков! — Курьер переключил внимание с яичек на очаровательный член мальчишки и играючи теребил его, заставляя увеличиваться в размерах.

      — А силенок хватит? — с вызовом бросил Джимми, нарочно делая вид, что не замечает, как твердеет его проснувшийся дружок.

      — У меня был отличный учитель, который многому меня научил. Хотя тренировка никогда не помешает. Как считаешь, сенсей? — подмигнул Курьер и обхватил губами сочную горячую головку, нацеленную ему прямо в рот. Джимми охнул и широко расставил ноги, с готовностью отдаваясь искусным ласкам партнера, который весьма умело делал минет, почти целиком заглатывая трепещущий юношеский член.

      Большие сильные руки изучающе скользили по его напряженным бедрам, крепко сжимали и разводили половинки аппетитных булочек, поигрывали с хорошо разработанным колечком сфинктера, дразня неплотно сомкнутые стенки заднего прохода. Язык Курьера волшебной бабочкой порхал над набухшей пульсирующей головкой, крупными толстыми губами он старательно скользил по гладкому стволу, неспешно двигая головой взад-вперед, чтобы доставить мальчику максимальное удовольствие. По-хозяйски оперевшись тонкими руками на широкие плечи Курьера, Джимми активно потрахивал его в такт движениям головы, наслаждаясь изумительной гармонией их тел.

      Почувствовав на языке солоноватый привкус смазки, Курьер прервался, как следует смочил в ней указательный палец, ввел целиком в анус мальчику и продолжил с увлечением сосать его разгоряченную штучку, энергично исследуя податливый задний проход. Горячая юная плоть приятно обволакивала палец, почтенно расступалась перед ним, когда он входил, и неохотно смыкала стенки, когда выходил, чтобы снова заглянуть в гости. Джимми прикрыл глаза и тихонько постанывал от удовольствия: спереди трахал он, а сзади трахали его! Как же здорово! Он изящно оттопыривал юную попку, насаживаясь на длинный палец, и красиво сокращал мышцы стройного живота, пытаясь проникнуть членом как можно глубже в рот Курьеру, который усердно полировал языком разыгравшееся мальчишеское достоинство. Красивый ствол с пульсирующими венками блестел от слюны и смазки, пара мутных капель застыла на самом краю безволосой мошонки с весело подпрыгивающими яичками.

      Огромный поршень Курьера рвал брюки, но главной звездой программы был Джимми и его утонченный аккуратный дружок, трудолюбиво бороздящий теплую влажную почву в поисках местечка, где посеять свое доброе семя. Чувствуя, как в брюках собирается влага, Курьер на ощупь расстегнул их, высвободил свой заждавшийся член, обильно смазал сразу два пальца собственной вязкой смазкой и настойчиво проник ими в похотливую дырочку Джимми. Мальчишка встрепенулся от неожиданности, но, не растерявшись, как следует насадился на средний и указательный пальцы и выгнулся дугой от наслаждения, на ощупь тыкая горячим членом в приоткрытые губы Курьера, с жаром умоляя отыметь его как следует. Два пальца приятно растягивали его, доставляли неземное наслаждение, заставляя быстрее двигать членом, который становился все тверже, распаляясь от непрерывных ласк умелых губ и языка.

      Чувствуя приближение оргазма, Джимми запрокинул голову и крепко зажмурил глаза, растягивая губы в блаженной улыбке. Курьер ощутил знакомые сокращения мышц ануса юноши, насаженного на пальцы, и нарастающие вибрации в напряженном члене, готовящемся выплеснуть весь накопленный нектар любви. Он увеличил темп и глубину проникновения, мастерски орудуя пальцами и языком, и когда подошел момент долгожданного финала, когда сладостные судороги побежали по телу Джимми, сводя конечности и сбивая дыхание, когда мальчик совершил последний, победоносный толчок и замер, вцепившись ногтями в ключицы Курьера, а тот усердно дразнил скользкую уздечку, готовясь принять в рот щедрые дары молодого любовника, тут-то и распахнулась дверь их номера, жутко испугав обоих.

      — Голубки, вы в курсе, сколько прошло времени? — Милашка Сара застыла на пороге, невозмутимая, как всегда. Ее абсолютно не смущали ни нагота двоих мужчин, застигнутых в самый разгар любовной кульминации, ни два ствола, нацеленные ей прямо в лицо… не считая тех, которые дымились у них между ног. А мелкокалиберный ствол Джимми, раскаленный докрасна усилиями Курьера, так и вовсе устроил безразборную пальбу: вязкие жемчужные плевки разлетались повсюду, несмотря на отчаянные попытки мальчишки хоть как-то унять свое взбунтовавшееся хозяйство.

      — С-сара… Блядь!.. Выйди, пожалуйста!.. — мучительно попросил Джимми с трясущимися коленками и стыдливой ладошкой между ног, из-под которой фонтаном брызгало горячее юное семя. Бросив свою честно подаренную «Марию» на постель, Джимми, неуклюже спотыкаясь и бубня что-то под нос, угрюмо поплелся в ванную. Проводив его сочувствующим взглядом, Курьер убрал свой пистолет обратно в кобуру, с достоинством поднялся и прикрыл дверь, попросив подождать еще. Опустив завистливый взгляд на его грозно покачивающуюся пушку, Сара не стала спорить, но честно предупредила, что если через пять минут они не закончат свои дела, она вернется и вышвырнет «на хер» обоих.

      — Забей… Она так шутит, — выдохнул Джимми, обессиленно падая на кровать. — Спасибо, что разобрался.

      — А что, может, продолжим? — предложил Курьер, невозмутимо покачивая членом. — Пусть вышвыривает, нам же лучше. Желательно в сторону Лаки 38. Долетим с ветерком, заодно на перемещениях сэкономим.

      Джимми едва нашел в себе силы улыбнуться. Он лежал на спине, с закрытыми глазами, широко раскинув руки и ноги, полностью удовлетворенный и расслабленный, как никогда. Сил не было даже почесать себе яйца, а время шло, и воображение уже вовсю рисовало сердитую Сару, возвращающуюся, чтобы придать ему хорошего ускорения.

      — Не-е, так нельзя, придется собираться, — лениво протянул Джимми. — Я поговорю с ней, она поймет… Надеюсь. Если она вообще будет воспринимать меня после такого…

      — А? Ты насчет оргазма? — беспристрастно уточнил Курьер, поудобнее устраиваясь на полу, под грязными пыльными ногами, вальяжно свисающими с кровати. Одной рукой он придерживал тонкую гладкую щиколотку, а другой извлекал из широких штанин свое могучее хозяйство, лихо воспрянувшее от головокружительного вида и запаха мальчишеской ступни, висящей всего в сантиметре от его лица. Облизнув пересохшие губы, Курьер вспомнил о чем-то. — Не переживай так сильно… Помнишь, я обещал научить тебя стрелять?

      — Ну?

      — Считай, это была тренировка, так что это даже хорошо, что она видела твой боевой настрой. Можешь припугнуть ее, что выстрелишь ей прямо в глаз, если будет выделываться.

      — Аха-ха-ха, это ужасно!.. Ха-ха-ха!

      Джимми заливался смехом, не понимая, что его веселит больше — удачная шутка Курьера или его щекотный язык, трепетно лижущий голую пятку.