В обществе Лиса считали шутом. Но люди, на которых, к их сожалению, он обращал внимание, считал их полезными для дела, называли его не иначе как бесом. И были ли они так уж не правы?
Лис не доверял людям и всё время боялся предательства. Если Лис обращался к кому-то за услугой, этому человеку оставалось только посочувствовать. Он полагался только на проверенных, абсолютно послушных людей. Помешанный был чрезвычайно обаятелен. Он очаровывал нужных людей, и они ненавидели его, боялись, но питали к нему совершенно нездоровую, фантастическую привязанность. Таким образом он заполучил в нынешнюю кучку Студента и Шута. У тех же, на кого очарование действовало недостаточно сильно, Помешанный искал особые точки. Надавив на них, он обретал совершенных рабов, как, например, Мошенник и Знаток.
Но иногда Лис сталкивался с особым типом людей. Попытки их приручить только подогревали азарт, и когда они ломались (а ломались все), Лис испытывал ни с чем не сравнимый восторг. Эти люди казались сильными и несгибаемыми, но Помешанный слишком хорошо умел читать людей, чтобы спасовать перед твердостью. Сильные подчинялись силе, твёрдые, стоило пробить брешь в их скорлупе, растекались абсолютнейшей лужицей, а несгибаемые гнулись в такие фигуры, что самый лучший гимнаст удавился бы от зависти, если бы их увидел.
Твёрдые люди подчиняются лучше, когда испытывают стыд. Есть вещи, о которых твёрдые люди не говорят, но в которых привыкли доминировать. Стоит только изменить привычные им роли, и они теряются. Помешанный совращал сильных людей. Упорно, со вкусом, с расстановкой соблазнял их, но не своим телом (ему не нужно, чтобы они хотели им владеть), а безумством и непостоянством, унизительной насмешливостью и шутовством, а в конце — всегда в конце — деспотической властностью. И все они, и каждый из них, хотели выполнить самое сокровенное желание Помешанного (каким они его себе представляли).
Лис был бесом. И на его компьютере была папочка, а в ней ещё некоторое количество папок, названных именами твёрдых людей. И в каждой из них — видео минета, который они делали абсолютно добровольно и с нечеловеческим удовольствием. Эта папочка была на крайний случай. Все подчинялись Лису, и он был этим доволен. Все, кроме одного.
Он захотел уйти. Он предал, и иначе как Иудой Помешанный его теперь не звал. Он освободился от чар, и Лис пригрозил ему компроматом. В их стране за мужеложество была статья УК. Конец репутации, порицание, осуждение, всеобщий бойкот. Лис гордился тем, что заставляет людей преступать через чувство самосохранения. И взывал к нему у Иуды. Он ещё не чувствовал бури.
Этим утром Лис проснулся совершенно довольный собой и своей жизнью (как и всегда). Он умылся, почистил зубы, выпил кофий (чёрный, как его душа) и уже собирался было начать работать, но судьба была против. Компьютер выключился, включился и выдал зелёные циферки на чёрном экране. Лис, не теряя времени, позвонил своему программисту и сказал ему приехать. С программистом вышла отдельная история. Он не использовался для дела, Лис никогда не проявлял к нему ни малейшего интереса. Программист прибился сам. Сначала неловко, а потом всё напористей, он требовал внимания Лиса. Он очаровался сам и никак не оставлял Помешанного в покое. Наконец, пройдя через тернии, они достигли компромисса: Лис пользовался профессиональными услугами программиста, а тот иногда посещал собрания кучки.
Сегодня программист приехал даже быстрее, нежели обычно, но всё равно не успел: компьютер выключился во второй раз. Тем не менее, программист сразу опознал, что его взломали.
Лиса это известие взволновало, но он быстро успокоился и стал ждать, пока программист скажет, кто взломал и зачем он это сделал.
Наконец, программист закончил.
— Компьютер работает исправно, во время взлома был безвозвратно удален один файл и скопирован другой. Формат этих файлов — видео. Я вычислил IP адрес взломщика, узнаю по своим каналам, кому он принадлежит, и сразу же сообщу вам. До свидания?
— До свиданья, — ответил Лис слегка рассеянно, потому что его в этот момент терзало смутное подозрение. Но не мог же взломщик, кем бы он ни был, добраться до того. До самого драгоценного. О его существовании знают только два человека, а о том, где он спрятан — только он сам. Невозможно до него добраться. Ведь так?
Лис успокоился. Он включил компьютер и первым делом зашёл в почту. Там было чрезвычайно заинтересовавшее (но нисколько не встревожившее) его сообщение. Иуда прислал ссылку.
Переходя по ней, Лис только посмеивался. Он думал, что Иуда сломан, что он готов опять сотрудничать и хочет предложить какую-нибудь идею.
Но как только сайт открылся, Помешанный потерял дар речи. Всё внутри него осыпалось, словно карточный домик, а он беспомощно смотрел на экран и понимал, что жизнь кончена. Что Иуда не сломался, что он предал не только дело, но и самого Лиса, и жестоко, слишком жестоко отомстил за унижение и за то, что мечтал быть униженным. Ссылка вела на Ютуб, а на экране Помешанный с нечеловеческим удовольствием заглатывал чужое достоинство.
Пока Лис пытался побороть шок, какая-то часть его сознания обратила внимание на то, что видео было выложено совсем недавно, но уже имеет пять тысяч просмотров, и что программист может не стараться, имя взломщика хорошо известно им обоим. Но как он нашёл это видео? И... за что? Почему он поступил так жестоко? Разве Лис заслужил этого? И видео, начинавшееся вновь уже далеко не в первый раз, видео, которое раньше доставляло только рабское, позорное, но удовольствие, сейчас вызывало чувство несправедливой обиды и панический страх. Лис не заметил, когда по его лицу потекли первые слёзы, но стоило видео начаться заново, Помешанный отвернулся не в силах больше смотреть на экран и горестно, отчаянно завыл, скривив лицо в ужасающей гримасе. Через некоторое время, полностью обессилев, он лежал на полу и очень тихо, почти беззвучно и искренне рыдал. Он был безумно обижен на мир, на судьбу, на Иуду, на программиста, на себя, на людей, смотрящих видео. Только один человек был ни в чём не виноват, а даже если бы и был, то Помешанный всё равно не смог бы на него обидеться.
Мысль о Царевиче отрезвила его и заставила собраться. Видел ли он? Что он думает? А если не видел, как ему сказать? И нужно ли? Хотя рано или поздно он всё равно узнает, лучше уж от него. Мелькнула страшная мысль: а если Иуда и ему отправил ссылку? Но нет, опознать на этом видео Царевича было невозможно, как невозможно было опознать на других самого Лиса. Видео было снято почти профессионально, не зря же Лис тренировался так долго.
Однако предположение, что Царевич может пострадать из-за Лиса, заставило его возненавидеть себя. Он стал собираться и через полчаса бледный, с припухшим лицом, стучался к Царевичу.
Царевич открыл. Он, как и всегда, был красив и горд, словно языческий бог. Он с вялым интересом оглядел гостя и, отступив от двери, достаточно издевательски, хотя в чем было выражено издевательство, не сказал бы никто, позволил войти.
— Я ждал вас чуть позже, но раз уж вы пришли сейчас — говорите. Я вас внимательно слушаю.
Лис несколько растерялся от отсутствия привычного приветственного жеста и потому спросил:
— Вы меня ждали?
— После того, что я увидел в интернете, мне было совершенно ясно, что вы в ближайшее время посетите меня.
— Вы уже видели?
— Ну я же только что об этом сказал. Или вы меня не слушаете? — Царевич говорил небрежно, лениво растягивая слова, и, конечно, он не сомневался, что Лис его слушает, но и не поддразнить его не мог. Лис же, обычно на лету раскалывавший любой словесный выпад, при Царевиче всегда терялся и каждое слово воспринимал всерьёз, чем нередко доводил его до бешенства.
— Слушаю, конечно, слушаю, как вы могли подумать. Я просто хотел уточнить...
— Уточнили?
— Да.
Царевич посмотрел на него, словно спрашивая взглядом "И что дальше?"
— А что вы об этом думаете?
— Я? Я бы предпочел задать этот вопрос вам. Но раз уж... Я считаю, получилось неплохо. Вы ведь были довольны этим видео? Считали его драгоценностью. Кстати, до сегодняшнего дня я его так ни разу и не видел. Но в этом, — Царевич обвел взглядом Помешанного, будто уточняя "в вас", — определенно есть нечто привлекательное.
Помешанный намек прекрасно понял и зарделся. Вообще их отношения складывались странно. Они были приятелями, пока Лис не стал навязчиво нуждаться в нем. Царевич посчитал это помешательством и начал отдаляться, пока не произошло нечто, решительно всё изменившее. Во время одного из своих горячечных монологов Помешанный поцеловал Царевичу руку. И, конечно, получил за это, но важно другое. Важно, что Царевич испугался. А страх он презирал, особенно в себе. И он захотел перебороть страх. Он принял решение и при следующей встрече (слава богам, она проходила без свидетелей) вместо приветствия протянул Лису руку так, как могла бы протянуть тетушка среднего возраста, властно, жёстко, непреклонно, не допуская даже мысли о возражении. И Помешанный подчинился силе, и он поцеловал руку, и с тех пор это стало ритуалом, заменяющим приветствия и расшаркивания. Ритуал этот соблюдался только наедине, но Царевич иногда подумывал, что будет, если предложить Лису руку при публике, и приходил к неутешительному для себя выводу, что он поцелует, но прикрываясь шутовством, и никто, кроме них двоих, не будет знать, что поцелуй искренен.
Вскоре после установления традиции Царевич подумал (а он всегда замечал, как светились глаза Помешанного при поцелуе), что Лис наверняка на этом не остановится и будет добиваться ещё большей близости между ними. И решил сыграть на опережение. На этом этапе он уже успешно победил страх, и его охватил азарт, ему нравилось смущать и удивлять всегда уверенного и даже самоуверенного Лиса. Привлекал ли его Помешанный? Понимал ли он, к чему это может привести? В положительном ответе на оба вопроса приходится сомневаться. Но тот, кто может побороть страх, вряд ли захочет побороть отвращение, а значит ни к Лису, ни к перспективам Царевич его всё-таки не питал. Следующая встреча их проходила как обычно, они сидели рядом на диване, Лис разглагольствовал что-то экономическое, когда Царевич с абсолютно невозмутимым видом (внутри он, наоборот, был взволнован возможными последствиями своей выходки, хотя никаких страшных последствий, кроме ссоры, быть, конечно, не могло) положил руку на колено Помешанного. Тот не вздрогнул, не отодвинулся и, естественно, не скинул руку, но глаза его округлились, и он замолчал.
— Я вас слушаю, — спокойно заметил Царевич, и Лис, краснея и запинаясь, продолжил вещать про прибыль, убытки и прочую дребедень. Царевич же, осознав, что в нос он сегодня не получит, а если остановится сейчас, то придумать уместный следующий шаг будет гораздо трудней, начал поглаживать Лиса по ноге, задевая иногда пальцами и внутреннюю сторону бедра, от чего Помешанный всякий раз заикался. Конечно, недотрогой Лис никогда не был, но его реакция навела Царевича на мысль, что данный тип отношений (караемый по закону) Лису очень даже хорошо знаком, и робеет он от "кто это делает", а не "что он делает?!". Но Царевича не устраивало удивление только от своей фигуры, и он решил придумать что-то необычное, чего ни мужеложцы, ни просто опытные в отношениях люди ещё не видели.
С тех пор их встречи наполнились невесомыми, как будто нечаянными прикосновениями, намёками, которые можно было и не заметить. Лис иногда сомневался, вдруг он сам выдумал всё это, так сильно похожее на флирт. А Царевич видел, как от каждого прикосновения и от каждого взгляда Лис млел и таял, старался оставаться невозмутимым, но раз за разом проваливался и светился от счастья.
Особенно сильно обоих возбуждал флирт на грани раскрытия, когда любой, смотревший на них достаточно внимательно, мог предположить взаимные чувства. Опасность придавала особый оттенок пикантности, и вскоре они перестали посещать светские мероприятия, на которых не могли встретиться.
Медленно, шаг за шагом Царевич подчинял себе плоть Лиса. Однажды, когда они стояли у окна, и Помешанный опровергал учение Макиавелли цитатами из Фридриха Второго, Царевич, поддавшись внезапному соблазну, провёл кончиками пальцев по позвонкам Лиса — от шеи до копчика, и, не позволив себе испугаться своего неожиданного порыва, приобнял Лиса за талию. Лис посмотрел на его отражение в стекле (Царевич мимоходом заметил, что он не повернулся и не предпринял попытки отодвинуться) и спросил подрагивающим голосом:
— Вы... Почему вы...
— Вас что-то не устраивает? — Царевич повернул голову, и Лису пришлось последовать его примеру. Теперь Царевич сверху вниз смотрел на его лицо, и Лис смущался ещё сильнее.
— Нет... но...
Царевич удивлённо поднял бровь.
— Я... хотел бы...
Выражение лица Царевича стало ещё более заинтересованным.
Это немножко успокоило Лиса, и он сумел выговорить целую фразу (правда, потом всё равно сбился, ибо не мог выразить суть своего вопроса, или, наоборот, она была уже сформулирована):
— Я хотел бы прояснить...
Царевич промолчал.
Лис набрался храбрости:
— Почему вы это делаете?
— Что делаю?
Помешанный подумал, что над ним издеваются, но Царевич, очевидно, ждал ответа.
— Всё это. Например... кладёте руку мне на талию, — выпалил Помешанный и подавил желание закрыть глаза.
Царевич оглядел Лиса и удивлённо уставился на свою руку, будто говоря "Это не я. Она сама".
Лис не выдержал и переспросил:
— Почему вы это делаете?
Царевич убрал руку. Плечи Лиса сразу поникли, а взгляд сделался расстроенным.
— Каковы ваши предположения? — учтиво осведомился Царевич.
— У меня их нет.
"Могу ли я сказать, что у меня тоже?" — обречённо подумал Царевич и начал выкручиваться.
— Но вам нравится?
— Да.
— И вы хотите, чтобы, как вы выразились, это продолжалось и дальше?
— Да.
— Тогда наслаждайтесь и не задавайте глупых вопросов! — отрезал Царевич и вернул руку на талию Помешанного.
"Неужели он делает это для моего удовольствия?" — на лице Лиса промелькнула безумная и абсолютно счастливая мысль. Царевич не стал его разубеждать, хотя очень сильно тянуло нагрубить, расстроить, показать, что его чувства ничего не значат для Царевича. Но он решил по-другому отомстить и за наглые вопросы, и за наглый ответ на последний вопрос. Хотел, чтобы продолжалось? Наслаждайся!
Царевич прижал Лиса к подоконнику и обеими руками провел по его спине. Потом правой рукой обхватил его за живот, а левой ещё раз погладил по спине от плеч до копчика и обратно вверх, кончиками пальцев провел по шее, разлохматил уложенные волосы, коснулся пальцами лба, переносицы, носа, губ (на них движение несколько задержалось, потому что Царевич оттянул нижнюю губу и заставил Лиса приоткрыть рот), подбородка, скользнул по шее, огладил ключицы и вдруг схватил Помешанного за горло. Сдавил шею, заставил Лиса закинуть голову, потом расслабил руку и кончиками пальцев и ногтями начал выписывать на шее узоры, иногда надавливая слишком сильно.
Каждое новое мгновение приносило Лису ещё больше смущения и растерянности, но сильнее всего он боялся, что это закончится слишком быстро. В глубине души он был доволен, хоть и ощущал себя несколько некомфортно от таких прикосновений, потому что обычно его касались по-другому и в других местах. Лис уже не думал, зачем это нужно Царевичу, он растекался в его руках и пытался прижаться к нему всем телом, быть как можно ближе. Он наслаждался.
Неожиданно Царевич решил, что хватит. Он в последний раз погладил Лиса и сел в кресло.
— На чём вы остановились? Мне было интересно. Садитесь, пожалуйста, — и указал на кресло, стоящее напротив. Больше в этот вечер он не подошёл к Помешанному даже на расстояние вытянутой руки.
Так продолжалось долго. Теперь Царевич часто обнимал Лиса за талию, когда они оказывались рядом. Иногда он позволял себе больше, но после этого всегда был ещё более холоден, нежели обычно. Лис не мог решить, что ему нравится больше: ровные, но постоянные прикосновения или неожиданные вспышки и следующие за ними репрессии.
Перед одной из их встреч Царевич решил, что пришло время для следующего шага. Когда Помешанный вошёл в гостиную, Царевич восседал на диване. Он, как обычно, подал руку подошедшему Лису и, едва он её поцеловал, привстал, взял Помешанного за талию и вместе с ним опустился обратно на диван. Лис замер. Сидеть на коленях у Царевича было невероятно, и он боялся, что всё это окажется сном или что Царевич сейчас прогонит его, но он не прогонял. Он делал что-то совсем немыслимое. Царевич обнял Лиса за талию (чтобы оба запястья находились под его рукой) и холодным носом проводил по боковой части шеи. А потом прижался (впервые за их отношения) губами. Заставил Лиса откинуть голову и положить её на мягкий высокий подлокотник. Он начал целовать его беззащитную шею, иногда просто гладя её губами, а иногда и оставляя засосы.
Лис уже не смущался так сильно, как в начале, но теперь его удивляло, что он позволяет Царевичу делать это. Он посадил его к себе на колени, абсолютно не спрашивая его мнения (в своих рассуждениях Помешанный как-то упустил, что перед этим сам поцеловал его руку), сковал в движениях и теперь доставляет ему фантастическое удовольствие, но... если бы Лис был против?
Неожиданно Лис почувствовал, что в его бедро упирается кое-что твёрдое, и понял, что Царевич делал всё это отнюдь не только для наслаждения Лиса. Ему тоже нравилось. Эта мысль заставила Помешанного затрепетать от радости и родила в его голове закономерный вопрос, который он даже попытался озвучить, но сбился, осознав, что и кому предлагает.
— Может быть я...
Царевич удивился, ему подумалось, что эта слабая попытка сопротивления сейчас абсолютно неуместна, да и говорить в таком положении Помешанному должно быть сложно.
Но тут Лис поёрзал, как бы намекая, о чём именно он хотел спросить, и Царевич всё понял. Он не был готов к такому быстрому развитию событий, но решил не отказываться. К тому же ему было интересно, на что способен этот такой робкий при нём мальчик.
— Если вы хотите, — Царевич запнулся, размышляя, не обидится ли Помешанный, — доставить мне удовольствие... — и махнул рукой, заодно выпуская его.
Лис осторожно встал, но всё равно пошатнулся, видно было, что у него закружилась голова, а потом медленно опустился перед Царевичем на колени.
Это был их первый минет. Сложно было сказать, что именно понравилось Царевичу больше всего: вид коленопреклонённого Лиса, его старательность (которая сполна компенсировала его неопытность, ведь до этого он всегда находился только в доминантном положении) или всё-таки ощущения от минета. Но красный, волнующийся Лис, сглатывающий сперму, навеки запечатлелся в его сознании. В этот раз Царевич решил быть милосердным и не отстраняться, как будто ничего и не было. Он привёл себя в порядок и вновь посадил Помешанного к себе на колени. Так они и просидели до конца вечера, молча: Лис наслаждался близостью к Царевичу, а тот думал, но о чём, не смог бы сказать и сам.
Царевич жил в элитном историческом районе. Он, наследник богатых родителей (уже почивших) жил в особняке, построенном два столетия назад, и имел нескольких слуг. Именно один из них однажды проводил Помешанного, который в очередной раз приехал на встречу, не как обычно: в гостиную или кабинет, а в спальню. Увидев широкую, застеленную темным покрывалом кровать под балдахином, Лис несколько оторопел, потому что ясно представлял, что это может значить. Он не успел ещё предаться сладострастным мечтам, когда Царевич кивком головы отпустил слугу и закрыл дверь на замок изнутри. Увидев, как побледнел Помешанный, он поспешил его успокоить:
— Не волнуйтесь насчёт обстановки, просто я посчитал, что сегодня нам будет удобнее провести время здесь.
Царевич подошёл к комоду и достал из ящика чёрную широкую и непрозрачную ленту. Потом он медленно приблизился к Помешанному, подал ему руку (послушно поцелованную) и, зайдя за спину, завязал ему глаза. С этого момента Помешанный ничего не видел. Он полностью доверял Царевичу, но не мог не ощущать беспокойство. С завязанными глазами он был беспомощен. Чтобы ориентироваться в пространстве, ему нужно было слышать, а лучше быть ведомым тактильно.
Царевич некоторое время стоял и просто смотрел на Лиса, ожидая протеста или вопросов, но их не последовало, и он удовлетворённо усмехнулся. Царевич не спеша приблизился к Лису, стараясь ступать как можно тише, и начал расстёгивать его пиджак. Рубашку. Штаны. Лис чувствовал пальцы Царевича сквозь одежду и не сопротивлялся, а наоборот — помогал. Поднимал руки, перешагивал через упавшие брюки. Наконец Царевич избавил его от белья... и отошёл. Он видел, как некомфортно было Лису стоять обнажённым посреди комнаты и даже не видеть себя, но ничем не мог ему помочь. Когда он планировал эту встречу, он не продумал, что делать дальше. Он считал, что придет желание или хотя бы какой-нибудь порыв, но ничего не приходило. А Помешанный терялся всё больше. И Царевич решил действовать.
Он подошёл и начал его гладить холодными пальцами. По плечам, рукам, паху, животу, груди, провёл от подмышек до пяток, а потом вверх по внутренней стороне. Прижался к нему всем телом и его пальцы заскользили по ягодицам, по спине. Затем отступил и, вытянув шею, провёл языком по щеке Лиса. Взял его руку, поцеловал (но не как это делал сам Лис: робко и формально, потому что важен был не сам поцелуй, а его значение, а по-другому) чувственно и долго, с полным осознанием своей власти. Ещё он поцеловал каждую подушечку пальцев Лиса и долго выцеловывал нежное запястье, скользнул губами вверх по вене, а свободной рукой привычно обнял Лиса за талию и прижал к себе. Отвёл руку Помешанного в сторону, переплёл их пальцы и наклонил голову, чтобы медленно поцеловать шею Лиса (который давно уже был на пределе и, не выдержав, тихонько застонал). Царевич прислушался и сильнее сжал его талию. Когда он поднял голову, на шее Лиса ярко горело красное пятно. Царевич ткнулся в него носом. Высунул язык и облизал губы Лиса, а потом просунул язык меж них, избегая, однако, поцелуя. Он видел, как под повязкой Помешанный пытался открыть глаза, чувствовал, как дрожало (от страха или от удовольствия — непонятно) и дёргалось, стремясь сблизиться ещё больше, его тело, слышал прерывистое дыхание и не мог не замечать ещё кое-что, чем в принципе обладал теперь и сам.
Скоро начало темнеть, и, несмотря на взаимное удовольствие, оба несколько утомились и продолжать с прежним рвением не могли. Царевич провёл Лиса к кровати, расстелил её и посадил его на простынь. А сам опустился на одно колено и прижался губами к ноге Лиса. Поцеловал выше и выше, и выше, и его рука скользила вверх по внешней стороне бедра и, казалось бы... Но Царевич резко встал и, помог Лису лечь, после чего укрыл одеялом и ушёл. Вернулся через десять минут уже готовый ко сну, погасил свет и сказал:
— Давай спать, mon ange.
Замер, потому что вообще-то планировал сказать совсем другое, а затем, залезая под одеяло, ухмыльнулся и прошептал:
— Mon petit canari.
Эта ночь была одной из самых нервных в жизни Помешанного. Он лежал голый, с завязанными глазами, в кровати Царевича, который ко всему прочему закинул на него ногу и уткнулся лбом в его плечо, и паниковал. И трепетал. И, наконец, заснул.
А утром повязки уже не было и Царевич снова обращался только на "вы".
Невесомый комплимент Царевича не смог надолго отвлечь Лиса.
— Это же конец. Вы понимаете, что после этого... Всё кончено. Дело кончено. И никаких больше кучек, никаких мест, они ведь все уйдут! А меня... Меня... — Лис всхлипнул, но присутствие Царевича помешало ему опять заплакать. Он только опустил взгляд и глухо договорил: — А меня вышлют из столицы.
— Ну что же, — Царевич смотрел на Помешанного довольно холодно, — всей вашей деятельностью вы напрашивались на уголовное наказание, и вы его получите.
— Но это... — Лис потрясённо посмотрел на Царевича, но не увидел и тени улыбки. — Но моей целью, целью дела было не это. Я же хотел... Революцию.
Лис выглядел потерянным, но прямо поддержать Царевич его не мог. Не считал нужным. Он же всего лишь канарейка. Питомец, расставаться с которым неприятно, но необходимо.
— А я вам ещё тогда говорил, что это плохая идея. Но вы же хотели записать видео. Вы умоляли меня, и я согласился. Вы обещали, что спрячете его и никто никогда...
— Я его спрятал! — жарко перебил Лис, рассмотрев в словах приятеля упрек. — Никто кроме меня не знал, где оно лежит, и только вы — что оно вообще существует. Я не знаю, я не знаю как он его нашёл. И зачем? Зачем, зачем так жестоко... Боже мой! За что! — Помешанный закрыл лицо руками и, уже не стесняясь и не сдерживаясь, зарыдал. Он понял, что его, его позор, его унижение видели тысячи, а, может быть, уже и миллионы людей. То, что принадлежало только ему, гуляет по интернету, а он сам — в центре скандала. И не политического, как ему мечталось, а... О, боги мои! Яду мне, яду!
Неожиданно Лис поднял большие, заплаканные, но ясные глаза на Царевича и прошептал:
— Не прогоняйте меня. Пожалуйста. Можно я поживу у вас до — всхлип — постановления. А потом уеду, уеду, сразу же уеду, только сейчас не прогоняйте. Я не хочу никого видеть, никого, никого, кроме Вас. Пожалуйста. Я знаю, что я недостоин, я грязный, порочный, я ужасен, я противен вам. Между двумя не так греховно, как если об этом знают все. Но будьте милосердны, я не выйду из вашего дома, хотите, я в одной комнате под замком всё это время просижу, но не прогоняйте меня, — Лис опять зарыдал.
Царевич смотрел на него со смесью жалости и отвращения. Но разрешил ему остаться.
Всю неделю Помешанный ходил тихий и бледный. Они встречались за приёмами пищи и иногда в гостиной. Царевич не позволил Лису делить с ним постель и по ночам слышал, как он плачет в своей комнате. Этот Лис был тенью прежнего. Подавленный, робкий, он начал вздрагивать от любого резкого звука. А в пятницу пришёл в кабинет Царевича и тихо спросил:
— Мы больше никогда не увидимся?
И убежал быстрее, чем Царевич понял суть вопроса. На ужин он в тот день не спустился.
В воскресенье программист (который единственный знал, где искать Лиса) принес письмо из прокуратуры. Он догадался, кого ещё могло скомпрометировать то видео, и был хмур, но навредить Лису или ещё больше расстроить его не мог, так как остался ему верен.
Постановление гласило, что Лис должен не позже чем через сутки после получения письма выехать из столицы в город Саратов. Дальнейшие инструкции он получит после прибытия.
Из всех своих знакомых Помешанный попрощался только с программистом (который, кстати, обещал приехать). Лис ценил бескорыстную преданность.
Когда настало время прощаться с Царевичем, оставаться спокойным Помешанный не мог. По его щекам текли слезы, но он не издавал ни звука. Стоял и смотрел на Царевича, словно хотел наглядеться на всю оставшуюся жизнь, навсегда запомнить его.
За эту неделю Царевич обдумал многое, но больше всего рассуждал над своим отношением к Лису. И он пришёл к окончательному, хоть и неприятному выводу. И он принял решение, которое могло показаться безумным, но на самом деле было бесконечно рассудительным.
— Мой ангел, — Лис вздрогнул то ли от обращения, то ли от того, как твёрдо и решительно звучал голос Царевича. — Я еду с вами.
Он шагнул вперёд и взял Лиса за руку, и они: потрясенный Лис и не терпящий возражений Царевич — отправились в ссылку.
В С они поселились в домике на окраине города, гораздо более скромном, чем особняк Царевича в столице, но всё равно недешевом. Благо, деньги были. Лиса обязали к работам: сначала (первые два года) на территории и в деревнях, а потом восемь лет преподавания, так как в университете города С катастрофически не хватало профессоров, а образование Лиса было весьма высоким. Но Лис был счастлив. Ведь каждый вечер его ждало Солнце, засиявшее ещё ярче в глуши. Единственное, что мучило Лиса — Иуда остался жив.
А Царевич теперь был ласков и нежен, хоть и остался выше (во многом усилиями Помешанного). Он стал таким после первой ночи в городе С, когда Лис пришёл в его комнату и прошептал:
— Я сослан как мужеложец, пожалуйста, сделайте меня им.