В небе забрезжил рассвет, а освежающий запах грозы рассеялся и сменился духом сырости и мокрого дерева. В храме Гуаньинь не осталось ни следа покоя, что царил здесь еще прошлым вечером. Сейчас владения богини милосердия больше походили на базарную площадь, шумную и суетливую. Большие и малые ордена слетелись, как мухи на подгнившее яблоко, и теперь со всех сторон доносились жаркие обсуждения событий минувшей ночи:

– Немыслимое дело. Я и вообразить не мог, что за учтивой улыбкой глава ордена Цзинь скрывал сердце змеи!

– Верно говорите, господин. Искуснейший лжец этот Цзинь Гуанъяо. Даже Чифэн-цзунь пал жертвой его интриг. Кто бы мог подумать…

– А я чуял его гнилую натуру, – в беседу вклинился кто-то третий, – мне от него всегда становилось тошно.

– Не припоминаю, чтобы вы хоть раз об этом обмолвились. 

– Да что вы понимаете!..

Завязался спор. Он разгорался все сильнее и вот-вот перерос бы в драку, но был решительно прерван.

– Разойдитесь! 

Недовольный голос принадлежал одному из четырех адептов ордена Цинхэ Не. Они выносили во двор неказистый гроб, заключавший двух мертвецов. Сомнительного вида конструкция со статуей вместо крышки то и дело кренилась в напряженных руках. 

Троица спорящих посторонилась, но переругиваться не прекратила, а носильщики с осторожностью продолжали идти по раскисшей от прошедшего ливня земле. Наконец они дошли до центра двора, водрузили гроб на подвезенную телегу и принялись тщательно вырисовывать на нем защитные и сдерживающие символы.

От происходящего у Цзян Чэна начинала болеть голова. Болела и рана, оставленная Хэньшенем¹. Любое неосторожное движение отдавалось режущей болью, и дышать приходилось часто и неглубоко. Стоявший рядом Цзинь Лин выглядел не столь плачевно, но и для него безумная ночь не прошла бесследно: на шее остались длинные, тонкие царапины, а на золотых одеждах темнели капли крови.

Цзян Чэн с силой зажмурился несколько раз, потер переносицу и заставил себя отбросить все лишние мысли, которые бушевали в голове. Нужно сосредоточиться. Юньпин – его территория, и разгребать устроенный беспорядок – ему.

– Цзинь Лин.

Племянник вздрогнул. Во взгляде его царила растерянность. 

– Возвращайся в Пристань Лотоса.

– А? – он, видно, все еще не оправился от ночных потрясений, и смысл сказанного дошел до него с запозданием. – Зачем? И почему только я?

Цзян Чэн устало вздохнул и огляделся. Его подчиненные уже прибыли и ждали указаний. Заметив среди них Цзян Вана, он жестом подозвал его.

– Тебе нужно к лекарю. Мой советник сопроводит тебя. – Цзян Ван подошел и по очереди поприветствовал их. – Здесь тебе нечего делать. Отдыхай и готовься: надеюсь, ты не забыл, что станешь новым главой ордена?

– А Фея? – сидевшая подле ног хозяина Фея радостно звонко гавкнула.

– Она вернется со мной.

Цзянь Лин открыл было рот, чтобы возразить, но под испепеляющим взглядом закрыл обратно и взобрался на меч вслед за Цзян Ваном.

Проводив взглядом улетающего племянника, Цзян Чэн отошел в сторону, под дерево гинкго, оперся спиной о ствол и громко заговорил, обращаясь к своим адептам:

– По периметру разверните барьер. Вы – разберитесь с призраками, расклейте защитные амулеты. Если придут горожане – не пускайте. Трупы, – тут Цзян Чэн замялся. Все погибшие принадлежали орденам Ланьлин Цзинь и Молин Су, однако оба ордена остались без глав, а решение требовалось немедленно. Только лишних проблем из-за чужих покойников не хватало. 

– Трупы заверните в саван и оставьте под охраной. Пусть с ними потом старейшины Цзинь разбираются. Цзян Шитин, – второй советник поклонилась, – как наступят приемные часы, иди в ямэнь². Скажи, что орден Цзян покроет расходы за ремонт храма и помоги магистрату³ с расчетами.

Цзян Шитин еще раз поклонилась и подошла ближе:

– Не беспокойтесь, глава, все будет исполнено. И прошу меня извинить, но вам тоже следует скорее посетить лекаря.

Цзян Чэн хмуро посмотрел на нее:

– Я посещу его, когда сочту нужным.

Девушка невозмутимо заметила:

– У вас дыра в груди. 

– Не смертельно. Лучше скажи, есть ли у тебя с собой набор для письма?

Она кивнула.

– Пойдем. Напишем послание в Ланьлин. 

Они вышли из-под желтой кроны и прошли к зданию храма. На ступенях, с краю сидел Не Хуайсан и задумчиво вертел в руках смятую ушамао⁴. Он пребывал в глубокой задумчивости и совсем не походил на привычного Незнайку. Цзян Чэну на мгновение стало неуютно. Пусть они не поддерживали близких отношений, но все же были школьными приятелями, а теперь оказалось, что давний друг остался в далеком прошлом, а его место занял кто-то совсем иной. 

Цзян Чэн переступил порог главной залы. Не время думать о постороннем. В конечном счете, ничего не изменится: их ордена останутся союзниками. Политика превыше чувств. 

Внутри по-прежнему царил хаос, только подчиненные Цзян Чэна расчищали площадку у правой стены и перетаскивали туда тела. Не отвлекая их от работы, Цзян Чэн прошел дальше и поднял опрокинутый на бок столик для подношений. Стоило смети пыль и щепки, как тут же на столике появились бумага, кисть и тушь с тушечницой, которые Цзян Шитин достала из своего мешочка Цянькунь. Растерев тушь, Цзян Чэн взялся за кисть и погрузился в составление письма:

«Достопочтенным старейшинам ордена Ланьлин Цзинь, – на чистом листе проступили первые иероглифы.

С почтением и уважением обращаюсь к вам, выражая надежду на ваше благополучие и процветание ордена Цзинь в эти непростые времена. – Цзян Чэн никогда не любил многословные приветствия, но за годы правления научился изобретать их под любой случай.

Как вам известно, недавние события, связанные с преступлениями Цзинь Гуанъяо и последовавшей за этим смутой, оставили после себя множество нерешенных вопросов, требующих нашего пристального внимания и урегулирования.

Одним из таких вопросов является судьба тел погибших во время конфликта. Семьи скорбят о своих близких и жаждут возможности достойно проводить их в последний путь. Поэтому я настоятельно прошу вас прибыть на совет в Пристань Лотоса в ближайшее время, чтобы обсудить этот важный вопрос и найти решение, которое удовлетворит все стороны. – На самом деле, Цзян Чэн плевать хотел и на трупы сподвижников Гуанъяо, и на их семьи. Важнее ограничить свободу действий жадных до власти стариков и не дать им творить, что вздумается. Они, наверняка, оспорят назначение Цзинь Лина на пост главы. Стоило представить, как они будут юлить и изворачиваться, чтобы вызвать у Цзян Чэна приступ раздражения. Но он разберется. Он обязан разобраться. 

Ваше присутствие на совете необходимо для обеспечения справедливости и порядка в мире совершенствующихся. Мы должны объединить наши усилия, чтобы преодолеть последствия недавних событий и сохранить мир и стабильность в наших землях.

С нетерпением ожидаю встречи с вами в Пристани Лотоса.

Глава ордена Юньмэн Цзян, Цзян Ваньинь»

– Мне нужны двое посыльных.

Тут же перед Цзян Чэном возникла пара адептов, которым он вручил запечатанное письмо.

– Передайте лично в руки Цзинь Цинмэю. Пусть при вас прочтет и в ответе напишет точное время прибытия на совет.

Назначенные посыльные приняли письмо и удалились. Цзян Шитин собрала принадлежности и тоже откланялась. Пока Цзян Чэн занимался письмом, успели принести саван – работа продолжалась. Здесь участие главы ордена больше не требовалось. Оставалось переговорить с еще одним человеком.

– Глава ордена Не.

Он сидел на том же месте, все еще держа ушамао. Услышав, что его зовут, Не Хуайсан поднялся и отбросил, наконец, помятую шапку.

– Вы что-то хотели, глава ордена Цзян?

– Насколько я понимаю, вы забираете вашего брата вместе с Цзинь Гуанъяо в Цинхэ?

– Да, не беспокойтесь, мои люди все сделают и не доставят вам хлопот.

– Не сомневаюсь. Я по другому поводу. Думаю, вам тоже есть, что обсудить со старейшинами ордена Цзинь? Я жду их в Пристани Лотоса в ближайшие дни. Вы можете присоединиться, если желаете.

– Вы, как всегда, деятельны, глава ордена Цзян. Благодарю за предложение. Тогда я задержусь в Юньпине.

– Вам сообщат о назначенном времени.

Они вежливо распрощались. 

К тому времени серые облака немного рассеялись, и лучи утреннего солнца принесли толику слабого осеннего тепла. Толпа сплетников и бездельников поредела, и стал различим шум просыпающегося города. Цзян Чэн в последний раз оглядел двор, подавил зевок, и, собираясь уходить, подозвал собаку:

– Фея!

– Г-глава ордена Цзян! – Донеслось из-за спины в то же мгновенье.

Цзян Чэн обернулся и увидел перед собой ученика в белых одеждах и с лентой на лбу. Его сжатые губы чуть подрагивали, а широко раскрытые глаза влажно блестели. Цзян Чэн не представлял, что могло понадобиться от него ученику ордена Лань и молча ждал продолжения, поражаясь нелепому виду мальчишки. 

– Глава ордена Цзян, – повторил он загнанно, – учитель Лань и Ханьгуан-цзюнь ушли, да вообще все ушли, и я не знаю, что делать. Мне кажется, Цзэу-цзюню плохо. Он, эм-м… Я не совсем понимаю, что с ним, если честно, но…

– Стоп! – Цзян Чэн выставил ладонь, прерывая сплошной словесный поток. – Для начала, отведи меня к Цзэу-цзюню. И как тебя зовут, сопляк?

– Лань Цзинъи, – мальчишка запоздало поклонился. – Пойдемте.

Цзян Чэн устало взглянул на Фею, которая счастливо виляла хвостом, и обреченно пошел за Лань Цзинъи. Они обогнули храм с запада и почти сразу увидели одинокую фигуру в белых одеяниях. Лань Сичэнь неподвижно сидел на коленях, прямо на каменных плитах. Даже звук приближающихся шагов не заставил его двинуться хоть на цунь⁵.

– Почему он здесь? – негромко спросил Цзян Чэн.

– Цзэу-цзюнь должен был отбыть в Гусу вместе с учителем Ланем, но попросил его лететь первым. Я остался подождать его. Сначала он сидел внутри, но потом пришли ваши люди, и он перешел сюда. – Лань Цзинъи говорил торопливым шепотом. – Я спросил, когда мы вернемся, и он велел не ждать его и не беспокоить. Уже половина стражи⁶ прошла… А еще он бросил Шоюэ⁷ в храме.

Цзян Чэн помолчал, обдумывая услышанное.

– У тебя есть с собой деньги?

Лань Цзинъи недоуменно посмотрел в ответ. Цзян Чэн закатил глаза и пояснил:

– Найди нам лодку. Вряд ли он способен сейчас лететь на мече – отдохнете в Пристани Лотоса, сколько понадобится. – Лань Цзинъи просиял и сорвался с места.

– И забери его меч, – бросил Цзян Чэн вдогонку.

Он медленно опустился перед Лань Сичэнем и осторожно позвал его:

– Цзэу-цзюнь.

Тот никак не отреагировал. Лань Сичэнь, казалось, не видел перед собой ничего, а по его лицу растеклась нездоровая бледность. Спина сгорблена, пальцы сжимают подол одежд так, что побелели костяшки. Цзян Чэна кольнуло сочувствием. Лань Сичэнь – единственный, про кого он не мог сказать ни единого плохого слова. Рассудительный и справедливый глава ордена и просто приятный человек, который заражал окружающих спокойствием и умиротворением. Даже взрывной характер Саньду Шеншоу смягчался в его присутствии. Его совершенно разбитый вид являл собой удручающую картину.

– Цзэу-цзюнь, – Цзян Чэн легонько потряс Лань Сичэня за плечо, отчего тот дернулся, моргнул и пару ударов сердца спустя смог сфокусировать взгляд.

– Глава ордена Цзян? – Спросил он сипло и прокашлялся. – Почему вы здесь?

– Ваш ученик за вас беспокоился.

– Цзинъи? 

Цзян Чэн кивнул:

– Я отправил его за лодкой. Вы можете подняться?

Лань Сичэнь попытался встать, но споткнулся, и Цзян Чэн придержал его под локоть.

– Простите, из-за меня вам одно беспокойство. Вы не обязаны возиться со мной.

– Бросьте, – отмахнулся Цзян Чэн, – здесь нет ничего особенного, я всего лишь нашел попутчиков в дорогу.

Губы Лань Сичэня тронула слабая улыбка, и разговор прервался. Они ждали возвращения Лань Цзинъи, которому следовало поторопиться, если он не хотел испытать силу удара Цзыдянем. Фея, крутившаяся рядом, с интересом наблюдала за малознакомым человеком. Любопытство взяло верх, и собака неожиданно ткнулась носом Лань Сичэню в бедро, отчего он неловко пошатнулся.

– Уймись, Фея, – сказал Цзян Чэн строго.

– Ничего, – Лань Сичэнь покачал головой, возвращая равновесие – она милая девочка.

Милая девочка весила под два даня⁸ и могла в одиночку разорвать небольшую толпу ходячих мертвецов, а ее массивное туловище, покрытое черной шерстью, заставляло понервничать любого, кто впервые видел ее. Далеко не с каждому выпадала возможность увидеть ее щенячью душу, но Лань Сичэнь вошел в короткий список исключений: Фея довольно подставляла уши под почесывания, вывалив язык. 

Наконец подоспел запыхавшийся Лань Цзинъи, и они всей компанией побрели к ближайшему причалу, где стоял подготовленный сампан⁹. Цзинъи без лишних слов сел за весла, а главы орденов расположились на скамейках вдоль бортов. Никто как будто и не обратил внимания, что юный ученик нес два меча: один на поясе, а другой за спиной, обернутый в выцветшее, но чистое полотно. Они плыли в тишине, которую нарушали ритмичные всплески весел да редкие трели птиц, долетавшие с берега. Плавное качание лодки вкупе с истощением порождало сонливость, и на протяжении всего пути Цзян Чэн упрямо боролся с собственным телом, отказываясь засыпать на людях. Когда вдалеке показались изогнутые крыши Пристани Лотоса, Цзян Чэн вздохнул свободнее, а Лань Цзинъи налег на весла с удвоенным пылом. 

Их встречали. Цзян Чэн велел разместить гостей, затем выслушал краткий доклад: Цзинь Лин в полном порядке и сейчас отдыхает, новостей или происшествий нет. Лекарь – госпожа Ань Мэймин, прибывшая в орден Цзян вместе с матерью Цзян Чэна – предстала перед ним еще до того, как тот успел за ней послать. Госпожа Ань сноровисто перевязала рану, напоила Цзян Чэна укрепляющем отваром и настоятельно рекомендовала немедленно лечь отдыхать. Возражать не хотелось. Усталость навалилась тяжким грузом, и Цзян Чэн провалился в забытье.

Когда он открыл глаза, солнце уже миновало зенит и клонилось к горизонту – день близился к вечеру. Цзян Чэн проспал около трех¹⁰ часов, и теперь чувствовал себя значительно лучше: боль в груди утихла, а разум прояснился. Впрочем, ясность ума продлилась недолго. В голове словно взорвался заряд фейерверка: вспышки воспоминаний по щелчку сменялись вопросами, требующими решения главы ордена. Отмахнувшись от первых, Цзян Чэн сосредоточился на вторых. Он переоделся, умылся водой из прикроватного кувшина и решительным шагом направился в рабочий кабинет. В приемной обнаружились Цзян Ван и Цзян Шитин, корпевшие над документами.

– Есть новости? – Поинтересовался Цзян Чэн.

– Ответа из Ланьлина еще нет, но приготовления для совета уже ведутся, – с запозданием ответил Цзян Ван, не поднимая головы от счетной книги.

– С магистратом все улажено, – подхватила Цзян Шитин и протянула свиток, – здесь изложены детали. Требуется ваша печать.

Цзян Чэн внимательно прочел соглашение и остался доволен. Печать с изображением лотоса и названием ордена появилась в углу. Работа потекла в привычном русле: шуршали бумаги, то и дело стучал счетами Цзян Ван, а Цзян Чэн читал и подписывал все, что требовало его внимания, иногда советуясь с Цзян Шитин. Когда они прервались на ужин, первый советник с трудом подавлял зевоту и Цзян Чэн погнал обоих подчиненных на отдых – они приходились друг другу супругами и старались вместе работать и отдыхать. Он остался в одиночестве. Стопка непросмотренных документов медленно, но верно таяла. Вернулись посыльные с письмом от Цзинь Цинмэя – до совета оставалось два дня – и Цзян Чэн задержался, чтобы отправить записку Не Хуайсану. В конце концов с делами было покончено. 

Уже стемнело, и слуги зажгли свечи в уличных фонарях. В лотосовом пруду, устроенном рядом с главным зданием, отражалась убывающая луна. Спать не хотелось, и в тишине до отвращения громко звучали в голове мысли. Словно почуяв слабину, они захватили над Цзян Чэном контроль. Вэй Усянь отдал ему золотое ядро. Все, чего он добился за долгие годы – построено на чужой силе. В довершение, он обязан жизнью мертвецу, убившему Цзинь Цзысюаня. Цзян Чэн скривился в ядовитой усмешке и резко крутанулся на пятках. Он шел по мосткам и дорожкам, уходя все дальше от клановых строений. Его целью было укромное местечко, куда он приходил, когда не хотелось никого видеть и ни с кем разговаривать. Там, на поросшем тростником берегу возвышались многолетние ивы. Их бледно-зеленые кроны скрывали Цзян Чэна от всего мира, и на короткое время он мог снять с головы гуань¹¹ и сбросить благородные одежды. Он аккуратно складывал их вместе с обувью у корней и, пробравшись сквозь заросли, окунался в мутную от ила озерную воду. Вода дарила покой. Студеные объятия успокаивали тело, всплески ласкали слух, а стоило нырнуть поглубже, как не оставалось ничего, кроме темноты и стука сердца в груди, звучавшего медленно и спокойно. Цзян Чэн бороздил водную гладь до жжения в мышцах и рези в легких, и потом судорожно втягивал воздух, всплывая на поверхность. Тогда навязчивые мысли неохотно отступали. Порой Цзян Чэн жалел, что не может остаться под водой и заглушить их навечно. 

Увы, судьба не собиралась потворствовать его планам. Под ивами сидел Лань Сичэнь.

– Что вы здесь делаете? – Цзян Чэн даже не удивился – слишком измотан, чтобы удивляться. Он подошел ближе, и в лунном свете лицо Лань Сичэня показалось ему лишенной жизни восковой маской.

– Не мог уснуть, – на белом лице мелькнула вымученная улыбка, – вышел подышать свежим воздухом и забрел сюда. Кажется, я продолжаю доставлять вам проблемы, – закончил он совсем тихо.

Цзян Чэн тоскливо вздохнул. Он с сожалением посмотрел на водную гладь, протянувшуюся на десяток ли¹², и, смирившись, что поплавать не выйдет, спросил наудачу:

– Не хотите выпить со мной?

На лице Лань Сичэня промелькнуло недоумение, он чуть замялся, но ответил:

– Я не против, но вы должны знать, что я плохо переношу алкоголь.

– Ничего.

Цзян Чэн протянул руку и помог Лань Сичэню встать на ноги. Они вместе отправились в обратный путь, заглянув по дороге на кухню – там повара всегда оставляли что-то на перекус для ночного обхода. Цзян Чэн наполнил переносной короб закусками: расставил блюдца с рисовыми шариками, жареными каштанами и сушеными яблоками и подложил несколько спелых груш. Последними в коробе оказались сосуд ароматного сливового вина с парой пиал и кувшин с водой для Лань Сичэня, чтобы он мог разбавить напиток.

– Лучше идти в ваши покои на случай, если вы выпьете лишнего, – пояснил Цзян Чэн, выходя из кухни. – Какие вам выделили? 

Они дошли до покоев, не встретив по пути никого, кроме беспокойных стрекоз, кружащих в поисках пищи. Створки дверей со стуком сомкнулись, оставляя двух будущих собутыльников наедине. Содержимое короба споро перекочевало на низкий столик, и главы двух орденов расположились друг напротив друга, словно на одном из банкетов, завершающих большие советы. Всего лишь формальность, этикет, вытравленный у каждого на костях. В действительности они просто два изможденных человека, которых неловко свела осенняя ночь.

Цзян Чэн разлил вино:

– Спасибо, что согласились составить компанию.

Они подняли пиалы и выпили, не произнося тостов. Любой прозвучал бы фальшиво. В свете свечей очертания комнаты размывались, а полумрак скрадывал черты лиц, позволяя ненадолго отложить маски, которые они неизменно надевали каждое утро. 

Цзян Чэн хрустел орехами. Лань Сичэнь неспешно жевал рисовый шарик. Пиалы наполнились вновь, чтобы вскоре снова опустеть.

– Кажется, – выдохнул Лань Сичэнь, – в последний раз так скверно я себя чувствовал во времена Аннигиляции Солнца.

Цзян Чэн понимающе хмыкнул, криво ухмыльнувшись, но тут же напомнил:

– Я уже говорил вашему ученику – вы можете оставаться здесь, сколько угодно.

– Да… – Лань Сичэнь вдруг встрепенулся. – Я ведь не поблагодарил вас, как следует.

Он начал склоняться в уважительном поклоне, но Цзян Чэн остановил его решительным жестом.

– Оставьте церемонии. Мы не в том положении, чтобы о них беспокоиться. Лучше попробуйте груши.

Воцарилась тишина. Раньше им не приходилось подолгу общаться в неформальной обстановке, а общее подавленное настроение усугубляло ситуацию – разговор не складывался. Цзян Чэн какое-то время пытался подобрать слова, но сдался, решив, что молчание не так уж и плохо. Они продолжили пить, и едкие мысли снова потянули Цзян Чэна в пучину злобы и отчаяния. Вино уже ударило в голову, и внутренние демоны вновь пробудились и оскалили пасти. Сильнейший из них носил лицо Вэй Усяня. Его не исправили даже тринадцать лет в Желтом источнике¹³: все так же не может и дня прожить, чтобы не нарваться на неприятности. Но теперь не Цзян Чэну за ним разгребать… На этой мысли в груди свернулся тугой узел, и Цзян Чэна пронзило десятками игл. Он ненавидел и злился. Он скучал, и был рад, что его брат снова жив. Он хотел высечь Вэй Усяня плетью и вбить в него хоть каплю здравомыслия, чтобы этот герой-идиот больше не навлекал на себя общественного гнева. Он вспомнил об оставшемся в Пристани Лотоса Суйбяне, и дальше вспоминать не хотел.

Неясный звук отрезвил его, возвращая в реальность. Цзян Чэн заозирался, но тут же уставился ровно перед собой, не веря своим глазам. Лань Сичэнь плакал. Он опирался локтем о стол, прикрывая ладонью глаза. Другая рука небрежно держала опустевшую пиалу. На щеках блестели дорожки слез, а плечи мелко подрагивали.

Цзян Чэн ошеломленно застыл, не зная что делать. Он никогда не видел Лань Сичэня таким уязвимым и сломленным. В голове проносились обрывки фраз, которые он мог бы сказать, но слова не находили выхода, застревая в горле. В конце концов, он решил, что лучше молчать и вообще вести себя так, словно ничего особенного не происходит. Он лишь тихонько убрал вино со стола, подальше от Первого Нефрита.

– Почему? – Голос Лань Сичэня звучал надрывно, будто струна, которая вот-вот порвется. – Почему?

Вопрос отозвался ноющей болью в сердце. Цзян Чэн задавался тем же вопросом: почему, во имя небес, над ним, так жестоко посмеялась судьба? Хотел бы он знать ответ… Нет. На самом деле, не хотел он ничего знать. Он хотел забыть, как вынул меч брата из ножен, и продолжать жить по-прежнему. Но ни богам, ни людям нет дела до его желаний. Со своей болью он один на один. Так было всегда. Но сегодня – иначе. 

Цзян Чэн поднялся и, сев по одну сторону стола с Лань Сичэнем, сжал его плечо в жесте поддержки. Постепенно тихие всхлипы прекратились, Лань Сичэнь перестал дрожать. 

– Почему я ничего не заметил? – Его голос, осипший от слез, звучал на грани шепота. – Я доверял ему. Как я мог ему не доверять? Мы встретились, когда я был в бегах. Неизвестно, что бы стало со мной тогда, если бы не А-Яо. – С каждым сказанным словом речь его ускорялась, превращаясь в нестройный поток. – Когда А-Яо вступил в орден Не, он трудился не покладая рук, но в ответ он получал только презрительные взгляды. Собственный отец пренебрегал им, принижая заслуги. Разве я мог остаться в стороне? 

Лань Сичэнь непроизвольно потянулся к вину, но, не найдя его, схватил кувшин с водой и припал к горлышку. Он едва не завалился на спину, обливаясь водой, но Цзян Чэн успел поддержать его, возвращая в устойчивое положение. Похоже, Лань Сичэнь не шутил о плохой переносимости алкоголя.

– Я думал, они с Не Минцзюэ просто не сошлись характерами, – кувшин с глухим стуком опустился на стол. – Думал, его подозрения предвзяты… Когда же все пошло прахом? Неужели я настолько слеп?

Он уткнулся головой в ладони и зазвучал еще тише:

– В конечном счете, я погубил своих друзей… Я не достоин звания главы. Я не достоин даже своего меча. Я…

Цзян Чэн еле успел вставить слово, прерывая тираду:

– Это не правда.

– Не утешайте меня-мн, – Лань Сичэнь вяло отмахнулся, и промычал что-то неразборчивое.

– Я не утешаю, а говорю, что думаю. Поверьте, – Цзян Чэн отвел взгляд, – даже после случившегося вы – достойнейший заклинатель, уж точно достойнее меня.

Ответа не последовало.

– Лань Сичэнь?

Лань Сичэнь, заснул посреди разговора, прямо за столом, чудом втиснувшись меж посуды. Цзян Чэн попытался разбудить его, но не преуспел. Не следовало оставлять гостя в таком положении, поэтому Цзян Чэн осторожно перетащил бессознательное тело на кровать, чуть не споткнувшись о меч, прислоненный к изножию. Глухо выругавшись, Цзян Чэн стащил с Лань Сичэня сапоги и повернулся к выходу. Стоило пойти к себе и тоже лечь спать. Стоило, но перед глазами стоял Шоюэ, до сих пор обернутый тканью, словно хозяин стыдился даже взглянуть на него. Цзян Чэн сжал виски и поклялся, что ляжет спать, как только разберется с последним на сегодня делом. Он задул свечи и вышел.