Бег по раскалённым крышам

Стамбул ежедневно видит десятки и сотни тощих оборванцев с голодным огнëм в глазах, ловкими пальцами и быстрыми ногами. Кому-то везет, и он находит своё место, вырывается из замкнутого круга погонь и побегов, а кому-то — нет, и он навечно остаëтся в лужах крови и желчи среди таких же неудачников. И последних в разы больше, улицы редко отпускают своих нищих детей. 

Её зовут «эй, ты» и Ворона. Настоящее имя… А имеет ли значение то, что прошептала мать в очередном пьяном забытье при взгляде на морщинистого младенца, укутанного рваным покрывалом? Оно больше не звучит вслух и едва ли хранится в пропитой насквозь памяти тех, кто называет себя родителями и прочими пафосно-семейными словами, так неуместными под мостом или в порту, среди ящиков и грязных ругательств матросов. 

Острые коленки, покрытые ссадинами и потемневшими корочками, выглядывают из дыр на протëртых, закатанных толстыми колбасками штанинах. Тонкие, несколько раз переломанные пальцы мелькают под застиранными манжетами некогда выбеленной и даже украшенной вышивкой рубахи. С загорелого и чумазого лица упрямо смотрят глубокие карие глаза, а неухоженная чëрная коса, ни разу не видевшая ножниц куафëра¹, лежит на плече. 

— Или плати, сколько сказано, или убирайся, пока я не позвал стражу, — а разодетый торговец с издевательским превосходством кривит губы. Ворона ненавидит его пухлое лицо и вонь духов, перебивающую аппетитный запах горячих мант, но ещё пытается дружелюбно улыбаться.

— Вы не можете повысить цену только для меня, другим же вы продаёте за три акче², — она повышает голос в надежде дозваться, но торговец презрительно отмахивается от всех выпадов, и ей остаëтся только бессильно сжимать кулаки. В загрубелую кожу вдавливаются неровные рëбра монет, и Ворона с ярко вспыхнувшей злостью топает ногой по тëплым камням мостовой. — Это я могу позвать стражу! 

Громкий смех привлекает к прилавку зевак. Собирающаяся вокруг толпа раздражает, окончательно хороня план по-тихому купить еды недалеко от порта. Значит, придётся снова тащиться через полгорода, выискивая лавку с подходящей едой и ценами. 

— Зови стражу, зови, я посмотрю, как ты будешь с нею объясняться, и кому они поверят. — От неприкрытой насмешки у Вороны скрипят зубы, а любопытствующие проходимцы угодливо подхватывают хохот торговца. И как назло, живот в очередной раз сводит голодным спазмом, а рот наполняется голодной слюной.

Сколько времени она не ела нормально? Пару дней, наверное, ничего нового. Последнее, что удалось пожевать — солëную смолу, соскобленную с корабля, на который надо было перетаскать ящики с грузом. Не самая подходящая работа для юной беспризорницы, но порт не предлагает иных перспектив. Вернее, предлагает, но Ворона не намерена идти по пути той, что называет себя её матерью, а потому тщательно скрывает пытающуюся округлиться фигуру под мешковатой рубахой. 

— Что здесь происходит? — строгий голос и бряцание доспехов, сопровождающее каждый проход стражей, заставляет замереть всех, а в голове Вороны моментально зреет план. Пока все отвлеклись… 

Монеты, согретые в плотно сжатом кулаке, летят в торговца, прямо в холëное, искажённое ещё неутихшим смехом лицо. Мелькает мимолëтная надежда, что хоть одна из них попадёт прямо в его пасть. Ворона хватает с края прилавка миску, сгребая в неё все манты, до которых может дотянуться, и бросается прочь, проскальзывая между зеваками и расталкивая острыми плечами тех, кто не успел убраться с дороги. 

Горячая миска, прижатая к боку, обжигает даже сквозь ткань рубахи, но это приятные ожоги. За спиной слышатся крики «держи вора!» и громкий топот стражи, но всë это заглушает предвкушение скорого насыщения. Оно же придаёт сил бежать, сворачивая в переулки и перепрыгивая через нагромождение ящиков. Оттолкнувшись от пустой бочки, Ворона сбивает её под ноги преследователям и лишь ускоряется, вылетая на соседнюю улицу. 

Крики привлекают внимание других патрулей, но уж Ворона-то свой город знает в разы лучше, чем они. Поднырнув под прилавок, она пробирается под соседним навесом и петляет узкими улочками. Сердце, будто безумное, колотится в ушах, и она мчится, не разбирая дороги, не прислушиваясь к неясному удаляющемуся шуму.

Ей слышится звон оружия — может, кажется, а может, это новая схватка из череды вечных сражений ассасинов и тамплиеров. О них знают все, а беспризорники уже не обращают внимания. Главное, не попасть в сам бой, а там, глядишь, можно будет и собрать что-то с трупов, если успеть и не испугаться. 

Но сейчас всë неважно. Ворона забивается под колючий куст рядом с телегой с сеном и торопливо запихивает в рот ещё тëплые манты, проглатывает, не жуя и вытирая стекающий сок замызганными рукавами. Босые ноги горят огнём — плата за неосторожный бег, но уже такая привычная, что можно не обращать внимания. На обувь вечно не хватает, а то, что находится, быстро сбивается и разваливается на части. 

— Я нашёл её. Эмин! — Увлëкшись едой, Ворона пропускает тот момент, когда ещё может сбежать, не попавшись в цепкие руки. Она брыкается в безуспешной попытке побега, но натянувшийся ворот впивается в горло и дëргает назад, под укоризненный взгляд тёмных глаз. Стражник не выглядит озлобленным, но он всё равно — стражник, и крепко держит за шиворот, сжимая второй рукой худое плечо. 

Ворона пинает его по ногам, запихивая ещё одну манту в рот, и, жалея об оставшейся еде, швыряет миску вбок. Расчёт оказывается верным: стражник на мгновение отвлекается, и она вырывается, оставляя в его руках лишь клочок ветхого ворота. Бежать переулками дальше не имеет смысла, сюда наверняка спешат ещё стражники, и велик шанс вновь попасться им. Но… Стамбул не был бы Стамбулом, если бы пути в нём ограничивались только землёй. Вода и воздух — пройти можно где угодно, если знаешь дорогу. 

А кому уж не знать дорог по крышам? Ворона разбегается, отталкивается от ящика и повисает на краю крыши, торопливо взбираясь наверх. По подбородку стекает сок, а сердце вновь подскакивает к горлу. Бежать и чем быстрее, тем лучше. Бежать там, где сможет проскочить мелкая девчонка, но не проберëтся стражник. 

Она цепляется за раму, вскарабкиваясь по решëтке окна. Острые завитки впиваются в незащищëнную кожу, оставляя следы, но Ворона упрямо лезет выше, убегая от грохота за спиной. Её не желают упускать, но она очень хочет сбежать и взбирается на крыши, не боясь высоты. Нечего боятся того, что отвечает на трепетную детскую любовь полной взаимностью, несмотря на ободранные пальцы и отбитые коленки. 

Нагретая черепица обжигает пальцы, лучи солнца на мгновение ослепляют, и Ворона на миг задерживает дыхание, балансируя на краю решëтки. Но не падает, только сердце ухает в пятки, а она подтягивается на руках, забрасывая себя на крышу. В коленку впивается выпирающий кусок черепицы, оставляя краснеющий след, шершавое покрытие греет вечно холодные пальцы, но внизу слышится кольчужный лязг, и времени нет. Где-то неподалёку точно есть лестница, надолго в одиночестве ей не остаться. 

А потому Ворона не медлит ни единого мгновения и срывается с места, стуча босыми пятками по гулкой крыше. В этой части города она бывала от силы пяток раз, а единственное место за проливом, которое успела хоть немного изучить — это порт, из которого и пришлось убегать. Маршруты патрулей здесь неизвестны, и остаётся уповать только на свою везучесть и беспризорное чутьë. 

Она спрыгивает на прилегающую пристройку и бежит дальше, полной грудью вдыхая горячий воздух. Это место кажется менее хоженым, чем крыши родной Галаты — нет тех мелких деталей, о которых знает каждый любитель высоты, вроде перекинутой над узкой улочкой доски или предусмотрительно накинутой на колпак трубы грязной тряпки, чтобы нагретый солнцем металл не обжигал ноги. Ворона с разбегу перемахивает проход между домами, и приземление проходит дрожью от самых пяток до затылка. 

Вспыхнувший внизу скандал отвлекает внимание и едва не заставляет потерять равновесие, но она выравнивается, взмахивая рукой в воздухе. Ворона ни разу не падала с крыш и открывать этот счёт, когда за ней по пятам гонится стража, не намерена. Ладно, вообще не намерена.

К счастью, высота щедро дарует любимому дитя удачу, вряд ли чем-то иным можно объяснить то, что ей не приходится даже сильно путать следы и часами сидеть под прикрытием забытых ящиков, ведь запутанный путь по крышам выводит обратно к порту. 

— Стой!

Ворона непроизвольно оборачивается, ища, кому адресован выкрик, и замирает, глядя на уже знакомое лицо и горящие неподдельной злостью тëмно-карие глаза. Стражник вытаскивает из ножен саблю и делает шаг к ней; Ворона сглатывает, не в силах оторвать от него взгляда, и отступает назад, на самый край крыши. Неосторожное движение — и она полетит прямо вниз.

У неё нет путей для отступления. За спиной пролив, справа площадь, слева и впереди крыши, но единственный путь по ним — мимо упрямого стражника, что задался целью поймать беспризорницу. И Ворона уже готова рискнуть, броситься мимо него, дальше зацепиться за окно и снова наверх, пускай дальше от порта и дома, зато в безопасности...

Она поднимает глаза, замечая движение, и не успевает даже крикнуть, как на стражника буквально с небес, как хищная птица, падает человек. Раздаётся странный хруст, сабля с негромким звоном катится по черепице. Ворона глупо моргает, когда человек вытирает странный клинок, и тот бесшумно исчезает в рукаве. Стражник с крыши не поднимается и вряд ли уже поднимется: тонкая струйка крови, стекающая по черепице, тому доказательство.

Человек шагает к ней, и Ворона едва удерживается от визга, шарахается в сторону, забывая, что стоит на краю, и остаётся на крыше лишь благодаря крепкой хватке, сомкнувшейся на запястье. 

— Тихо, молчи, если не хочешь, чтобы здесь собрались все стражники из порта. — Голос звучит молодо, и Ворона запрокидывает голову, вглядываясь в лицо... спасителя? Чëрные кудри, смуглая кожа — в чëм-то они даже похожи, только парень старше её лет на пять и виртуозно владеет клинком, судя по трупу. Который, верно, скоро начнут искать.

— Кто ты? — И всë же Ворона считает это вопросом первостепенной важности и задаёт его, понижая голос согласно весьма обоснованному совету незнакомца. Кто может без колебаний убить стражника? У неё есть предположение, но подтверждать его не стоит. Наверное.

— Юсуф Тазим, — парень представляется так, будто это имя должно ей что-то говорить, но оно не говорит ничего. Кроме уже понятного и по внешности, что он из местных, а не чужеземец из далёких заморских краёв.

— Я не об этом, — Ворона недовольно хмурится и выплевывает искрящие недовольством слова. — Кто ты такой? — Она не любит, когда с ней играют, считая неразумным ребёнком. — У тебя есть скрытый клинок. Ты спрыгнул с этих натянутых верёвок. Ты убил его. 

Юсуф внезапно перехватывает её поперёк живота и поворачивает к лежащему на крыше телу. Ворона упирается пятками в черепицу, но он просто поднимает её и переставляет на пару шагов ближе. Прямо к сабле, выпавшей из безвольной руки. От запаха горячей крови начинает мутить, но она смотрит, широко распахнув глаза. Никогда раньше трупы не лежали так близко. 

— Мы наблюдали за ним не первый день. И, поверь… Ты не хочешь знать, как он предлагает откупаться, и с кого требует плату. Только молоденьких девчонок он любил больше всего. — Горячий шёпот обжигает ухо, но внутренности в противовес скручивает леденящим пониманием того, какую власть в Стамбуле имеет стража. Им никто не помешает. 

Ворону выворачивает тут же, на крыше, и Юсуф неожиданно терпеливо убирает косу и придерживает под локоть, не кривясь в брезгливом отвращении. А потом молча и быстро уводит незнакомыми путями подальше от въедливого запаха крови. 

— Моё имя ты теперь знаешь, но сама так и не представилась. — Они останавливаются в узком переулке, Юсуф расслабленно опирается на ящики, но в глазах нет этого деланного покоя — он бдительно зыркает по сторонам, отслеживая только ему ведомые знаки. 

Ворона долго молчит, разглядывая грязь под обкусанными ногтями. У неё нет имени, и можно ответить так, можно сбежать, ведь нужды в его помощи больше нет. И она неясно уверена в том, что Юсуф не станет её останавливать и удерживать, он же не для этого убил стражника. Нет, ей дадут уйти невозбранно, но никто никогда не даст забыть этот день, вытравить его из памяти. Запах крови на горячей крыше останется навсегда, как и негромкий шёпот на ухо. 

— Эмин. — Ворона называет первое имя, пришедшее в голову. Наверное, положена ещё и фамилия, но какая фамилия у уличной беспризорницы из порта? Она даже не знает, обладает ли таким роскошеством её мать или тоже обходится одним прозвищем, ежедневно оскверняемым матросами.

— Рад знакомству, Эмин. — Юсуф просто кивает и наклоняется вперёд, смотрит испытывающе сверху вниз, будто пытаясь заглянуть в душу. — Хочешь пойти со мной? Тебе же некуда деваться, да и ты неплохо впишешься к нам. 

— Откуда ты знаешь? — моментально ерошится Ворона. Да, ей некуда идти, даже родной порт на другом берегу и вряд ли ей в ближайшее время удастся легко пересечь пролив. Да, но откуда это известно тому, кто видит её впервые в жизни? Даже у оборванцев есть свои семьи. 

— Я наблюдал за тобой, — честно признаëтся Юсуф и едва успевает увернуться от острого кулака, целящегося прямо в солнечное сплетение. — И уверен, что ты понравишься ассасинам. Мне ведь понравилась. 

— Следил, хочешь ты сказать, — Ворона злобно шипит, отступая, и скалит зубы, не позволяя себя сбить с толку всякими отговорками. Она разочарована — и даже не тем, что за ней велось наблюдение, это не так странно, как тем, что этот ассасин просто смотрел. Смотрел и наблюдал, не пытаясь ничего изменить до последнего, избежать того, что случилось.

— Следил, — честность Юсуфа обезоруживает. Он широко улыбается и разводит в стороны пустые руки, показывая, что на данный момент безобиден. Ворона не верит, помнит спрятанный в рукаве клинок, но пока не стремится ударить вновь, знает, что всё равно не получится, не сейчас. — А как мне ещё было понять, что ты можешь?

— И многое понял? — Она не рада, совсем не рада такому пристальному вниманию, однако чуть сбавляет тон, вместо злости щедро вкладывая язвительность и вполне закономерную обиду на все его подпольные загадочные игры. — Шпион-разведчик.

— Не особо, но достаточно, — Юсуф поправляет волосы и пожимает плечами. — Не подумай, что я следил за тобой долго, ты вчера впервые попалась мне на глаза. Но ты прекрасно лазаешь!

Щëки заливает густой румянец, и Ворона невнятно бурчит себе под нос, смущаясь от открытости комплимента. Это не значит, что лесть Юсуфа заставляет её согласиться с его внезапным предложением, но... Да что она теряет? Отказываться — слишком глупый ход.

— И какие у вас законы? — она сурово хмурит брови, пытаясь остаться бесстрастной, но сердце в груди срывается галопом. Приблизиться к ассасинам, возможно, даже стать одной из них... Смешно. Кто же знал, что для этого достаточно немного побегать от стражи? — Кра-айне тайного общества. В которое приглашают прямо с улицы и без раздумий. 

— Ничто не истинно, всё дозволено. — Юсуф протягивает ей руку и лукаво подмигивает. Он раздражающе дружелюбен, несмотря ни на что, и Ворона даже не может найти, на что огрызнуться. — Наше кредо легко запомнить, но понять — гораздо сложнее. Если ты захочешь, однажды мы займёмся этим всерьёз.

— Ты сам не понимаешь сути? — Ворона недоверчиво хмурится, колеблясь, и всё же берëтся за протянутую ладонь. Это так глупо, так внезапно и так чарующе. — И кто только у вас не занимается вербовкой...

Юсуф оглушительно хохочет, запрокидывая голову, и Ворону впервые почти не злит вызванный ею смех.