И я тебя, если честно, тоже

«Самое приятное — это когда от твоего омеги пахнет тобой», — уверенно заявил отец, и Славе эта фраза въелась в голову на всю жизнь. Правда, он не особо понял, как найти именно своего омегу. Где он прячется от него? 

Родители успокаивали, что не все к концу школы находят истинных. Некоторые их встречают гораздо позже, когда уже успели улететь и со школьной скамьи, и трижды проклясть свой alma mater. Его родители знали друг друга с детства — познакомились летом в деревне, когда ещё не проявились ни запахи, ни половые признаки. А с возрастом — после очередной встречи летом, когда им двоим уже было по шестнадцать, отец понял, что нашел истинного. Он ему долго пытался описать это чувство, но Слава так и не понял. Тогда отец махнул рукой и сказал, что в моменте он точно ни с чем это не перепутает. 

А Слава очень боялся прозевать истинного!  Вдруг он возьмет и не заметит? Он мог единственным в классе остаться после уроков за плохое поведение, хотя шумели все, мог единственный получить двойку… почему он не мог стать первым и единственным в мире альфой, который не заметил своего истинного? 

Он был в одиннадцатом классе. И ничего сверхъестественного рядом с омегами не ощущал. Может, он вообще испорченный альфа? Ведь даже когда у одноклассников начиналась первая течка, и они экстренно уходили домой с уроков, он ничего не чувствовал. У него даже мысли не было, что он их хочет, ведь это не его истинный. Ни один из них. 

А потом Славу повело. Запах в коридоре появился принципиально новый. Пахло сиренью. И мятным шоколадом. Необыкновенное сочетание. Карелин моментально перестал говорить с одноклассником. Он пошел на запах словно ищейка, пытаясь выяснить, от кого он исходит. Чем ярче и громче он слышал аромат, чем ближе подходил к нужному омеге, тем сильнее было его желание просто упасть перед ним на колени и дышать. Просто вдыхать этот запах, пока не пропитается им полностью.

Слава тогда ощутил в полной мере, что имел в виду отец под «самое приятное — это когда от твоего омеги пахнет тобой». Это было как наваждение — сейчас Карелин больше всего хотел, чтобы в эту смесь из шоколада и мяты добавились его собственные нотки. Он не особо понимал, чем конкретно пахнет, но казалось, что именно эта смесь сделает весь мир правильным и логичным. 

И, кажется, омега тоже его заметил. Он стоял и разговаривал с их учителем о чем-то, это был не ученик, но и среди преподавательского состава Слава его не помнил. Но стоило Карелину застрять в дверях, просто вдыхая аромат, тот вздрогнул, косясь на него.

Омега был довольно невысоко роста — ну, по меркам Славы: ведь сам он неплохо вымахал к своему десятому классу. Он был тонким и хорошо слаженным. Только лучше тело не рассмотреть: широкая и плотная рубашка скрывала все изгибы тела. Только узкие джинсы выдавали абсолютно всю конституцию тела — они обтягивали стройные бедра, собирались в гармошку на коленях. 

Омега поежился под чужим взглядом. Он сделал шаг назад от двери, точно испугавшись его. Длинные, густые ресницы дрогнули. 

— Степан Юрьевич, кажется, к вам ученик, — проговорил омега, кивая на стоящего в дверях Славу.

— Карелин, — проговорил тот, окидывая взглядом поверх очков юношу, — если у тебя есть вопросы, то давай обсудим их перед вашем занятием. Я сейчас занят, извини. 

Слава кивнул и развернулся. Он помедлил несколько секунд перед тем, как покинуть кабинет. Его единственный вопрос — это как зовут омегу, с которым Степан Юрьевич говорил. Как его найти вне школы? И чем таким они были заняты? 

Ревность к совершенно незнакомому человеку! Как Слава до такого докатился? Почему ему хочется немедленно выпроводить Степана Юрьевича из кабинета, чтобы он даже не думал распространять свой запах в сторону омеги. Он ведь ему совершенно не подойдет! От такого омеги должно пахнуть Славой, а не кем-то ещё. 

Время до урока литературы тянулось невероятно долго. Но уже внутри кабинета стало легко на душе. Запах шоколада с мятой заполнял весь кабинет. А его источник, который мог бы запросто испариться, сидел на последней парте с раскрытой тетрадью. И никуда не планировал убегать. 

— Доброго дня, — произнёс Степан Юрьевич, вставая у доски. — В ближайшие два месяца иногда на наших уроках будет присутствовать гость — Фёдоров Мирон Янович. Он практикант, который время от времени будет помогать мне проводить уроки.

Слава улыбнулся. Вот бы такое время наступало чаще. Карелину сразу хотелось быть самым лучшим, успешным и умным. А ещё до безумия нравился запах шоколада в воздухе. Другие альфы в классе точно не слышали этой симфонии. 

Проверка домашнего задания и проведение небольшого проверочного теста учитель взял на себя. Мирон Янович активно что-то записывал за ним и делал пометки, регулярно окидывал взглядом класс. А вот новую тему поручили рассказывать ему. 

Он вышел к доске. Омега рассказывал о биографии Тургенева. Об истории его творчества. Слава по запаху ощущал, как сильно тот волновался. И видел, как он время от времени отводил глаза от него, точно стеснялся. 

Когда прозвенел звонок, Степан Юрьевич поблагодарил Мирона за проведеный урок. Славе очень хотелось ему похлопать, но никто в классе даже и не думал начать аплодировать, а самому Карелину не хотелось привлекать лишнего внимания к своему восхищению омегой. Он так интересно говорил! Так рассказывал! «И так пахнет…», — мелькало в голове назойливой мухой. Наверное, этот сильный запах не замечал никто кроме него, но оттого было лишь лучше. Слава был взбудоражен и злился лишь от того, что этот запах мог услышать Степан Юрьевич, остававшийся с омегой наедине, чтобы с ним было, если бы весь класс переговаривался о шоколаде с мятой? Он бы просто сошел с ума! Наверное, это и к лучшему, что этот запах не выходит только из его головы. 

— Мирон Янович, не хотите попросить кого-то помочь с проверкой самостоятельных работ? Их за сегодня много скопилось. 

До того, как омега успел ответить хоть что-то, Карелин уже поднял руку вверх и, не дожидаясь позволения сказать, произнёс:

— Я с удовольствием помогу проверить работы! 

Омега смутился. Слава был готов поклясться, что тот просто боялся остаться наедине с его запахом. Он был смущен! Но не энтузиазмом Карелина, а чем-то более интимным. Тем, что чувствовали только они вдвоем. 

— Вот и отлично, — улыбнулся Степан Юрьевич. — Тогда все свободны, а Слава останется проверять работы.

Карелин с готовностью смахнул все учебники со стола в портфель. Класс пустел. А молодой — и крайне амбициозный — альфа сидел и ждал, пока Мирон договорит с учителем. Ему казалось, что невежливо сейчас его смущать во время рабочих вопросов. А может, он переживал, что мандраж Фёдорова учитель оценит как заслуга своего запаха: уж это Слава точно никак он мог допустить! 

— Ну… будем проверять работы? — тихо уточнил омега, когда учитель покинул кабинет, прикрывая за собой дверь. Он подвинул на край стола несколько стопок. — Предлагаю начать со стопки седьмого класса. Ты хочешь первый или второй вариант взять? Я отдам ключи к заданиям. 

— Давайте я возьму второй? — произнёс Слава, пересаживаясь на первую парту прямо напротив учительского стола. 

Мирон в ответ молча кивнул: он задержал дыхание! Слава видел, что его грудная клетка и плечи застыли! Но не сможет же он так весь вечер сидеть? Практикант отдал ему в руки стопку с работами второго варианта и листок с ответами.

— Не исправляй только, у них ещё будет работа над ошибками. Просто расставь плюсы и минусы за решение. Вот здесь, — Мирон ткнул пальцем вниз листа с ответами, — написано, какая это оценка. 

Карелин активно закивал головой. Он принялся проверять работы, всем своим видом показывая, что очень занят делом. Украдкой он все равно подглядывал за Мироном: наконец можно было рассмотреть его вблизи. И его теперь дурманил не только запах, но и ободок из густых ресниц над голубыми глазами. 

— Я всё вижу, — не сдержался Мирон, когда Слава вновь застыл, изучая его лицо взглядом. — Я не экспонат в музее. Пялиться — это некультурно. 

— Простите, — тихо вымолвил Карелин. — Вы просто очень красивый. И… вкусно пахнете. 

Мирон вздрогнул. Может, ему никогда не говорили, что он вкусно пахнет? Тогда у альф вокруг него просто не было обоняния! Аромат был магическим. 

— Проверяй, пожалуйста, работы, — проговорил он смущенно и отвлеченно, — тут их очень много.

Слава опустил глаза и продолжил проверять. Дышать-то он ему не запретит! Наверное. Но через время Мирон, схватившись за край стола, точно для дополнительной опоры, вновь заговорил. Он был краток.

— Ты тоже, — добавил он, не поднимая взгляда. — Ежевикой. И чем-то ещё.

Слава практически расцвел на глазах. Так значит, вкусно! Так значит, и правда стеснялся его аромата, вот и дрожал! 

— А чем еще? 

— Не понимаю, — протянул омега. — Точно не могу сказать, что там у тебя ещё. Но очень вкусно. И ежевика самая яркая. Здесь всё пахнет ежевикой.

Слава поежился, ему было приятно даже от этой фразы. Как бы ему было приятно, если к этому мятному шоколаду добавилась ежевика, он даже не мог представить. Отец был прав. А вот Мирон ошибался.

— На самом деле, — мягко произнёс Карелин, — здесь всё пахнет вами… шоколадом и мятой. 

Он не стал добавлять, что с утра пошел на этот запах с другого конца школы. Не стал объяснять, что хотел бы хоть какую-то частичку этого запаха унести с собой домой. Это оставалось его небольшой тайной. 

— Если вам интересно, что же здесь помимо ежевики, — неловко произнёс Слава, — то…

Юноша немного наклонил голову: ушком к плечу, освобождая пространство на шее. Из-за сонной артерии там сохранялась самая яркая концентрация запаха. 

Мирон молчал: в синих зрачках альфа видел тысячи проскакивающих мыслей, аргументов «за» и причин, почему так делать нельзя. 

— Н-нет, — отозвался тот. — Точно не сейчас и не в школе. Проверяй, пожалуйста, работы.

Он был до ужаса смущен. Славе даже показалось, что младше был Мирон Янович, а не он. Тот абсолютно потерялся и теперь уже почти пустыми глазами смотрел в листочек с чьей-то работой. 

Слава принялся выставлять по ответам баллы, внизу работы подписывая оценку. На Фёдорова он не смотрел — старался дать ему свободное пространство, чтобы тот немного успокоился. Отец говорил, что настоящий джентельмен никогда не будет приставать к омеге в большей мере, чем он позволяет. И если сейчас Мирон хотел, чтобы они просто проверяли работы, то Слава будет делать именно это. 

— У меня всё, — улыбнулся Карелин. — Помочь Вам или взять следующий класс? 

— Давай вместе проверим этих, — отозвался Мирон. — Держи половину, — он протянул часть работ из оставшихся, отмеряя их на глаз. — Ответы можешь сфотографировать.

Фёдоров кивнул на листочек, на котором он выписал ответы для своего варианта. Слава подошел к преподавательскому столу, обходя омегу за его спиной, и сфотографировал ответы, наклоняясь к листу.

Мирон шумно вздохнул, а затем также шумно выдохнул. 

— Апельсин и ром, — произнёс омега, подрагивающим голосом. 

Слава повернул свою голову к нему, не понимая, к чему это. А потом осознал: Мирону не нужно было вплотную приближаться к его шее, чтобы разобрать оттенки аромата. Он сделал это и так, стоило Славе подойти немного ближе.

— Всё также вкусно? — уточнил Карелин.

— Очень, — кивнул тот в ответ. У него явно пересохло в горле, но Славе не очень хотелось отходить, пока его об этом не попросят. 

Наверное, Мирон и сам понимает, что это не просто так! Только… как его об этом спросить? И что им делать с этой информацией? Слава так долго искал истинного: не мог же он теперь просто так его отпустить? И даже не поговорить! 

— Сядь напротив, пожалуйста, — все-таки произнёс Мирон, и Слава повиновался. Он не спорил и не начинал разговор об их предназначенности друг для друга. Просто молча выполнял совершенно несложные просьбы практиканта. 

— Вы ведь… Вы ведь тоже думаете о том же, о чем и я?..

— Очень сложно думать, когда вокруг всё пахнет ежевикой, — неожиданно раздраженно произнёс Мирон, приподнимаясь со стула и открывая ближнее к себе окно. В кабинет рванул холодный воздух. 

— Простыните же, — сказал Слава, понимая, что Мирону дует прямо в шею. Если и не простуда, то мышцы он себе точно застудит. На улице пусть и весна, но ещё совершенно не теплая. 

— Мне очень нужен свежий воздух, — то ли жалобно, то ли в качестве оправдания произнёс Фёдоров. 

Карелин мог только догадываться, в чем же дело. Он знал, что у омег случаются периоды, когда запах истинного альфы и особенно приятен, и немного сводит с ума. И незадолго до этого периода им тоже сложно долго контактировать с ароматом истинного. Наверное, дело в этом.

— Давайте тогда хоть местами поменяемся, — предложил Слава. — Или я открою окно рядом с собой. Вас же правда продует. 

И они поменялись местами. Когда концентрация ароматов в воздухе спала, Мирон, кажется, тоже немного успокоился. 

— А если продует тебя? — внезапно (и даже взволнованно!) спросил он. 

Это волнение было совершенно прекрасным. Оно и ощущалось особенно приятно и тепло. Совершенно не так, как «надень шапку!» от родителей. Попроси его об этом Мирон, Слава бы даже летом надевал дурацкую шапку. 

— Ну… может, Вы тогда принесете мне апельсинов? 

Фёдоров улыбнулся в ответ на неловкую гримасу Славы. Кажется, он даже что-то тихо ответил, но Карелин совершенно не расслышал фразу, а переспрашивать было неловко. 

— Какие книги тебе нравятся? — уже громче спросил Мирон. 

— О-о-о, — протянул Слава, — тут можно бесконечно говорить! 

И Карелин поспешно стал рассказывать о своих любимых книгах, проверяя работы. Мирон внимательно его слушал, делился своим мнением, если тоже читал что-то из списка, шутил и смеялся. И шутки у него были, конечно, дурацкие, но Славе они все равно понравились. А главное — смех у того был абсолютно очаровательным. И после проверки работ он даже смог проводить его до дома. 

А Славу и правда продуло. 

— У тебя ночью была температура тридцать восемь, какая школа! — нервно ругался папа. — Ты бредишь, кажется, Слав, ты раньше считал поводом для больничного и три чиха подряд. Что с тобой? 

— Я выпил жаропонижающее, теперь могу и в школу, — отозвался Слава, натягивая на ноги носки. 

— Ещё лучше! Пропотеешь и тут же снова обдаст холодным воздухом, — прокричал тот, покидая комнату. — Я не могу с ним разговаривать, он непробиваемый в тебя! 

Карелин поморщился. Последняя фраза значила только одно — в разговор включается отец. И он не папа — с ним не поспоришь. Но тот на удивление выглядел скорее спокойным, альфа зашел в комнату, закрывая за собой дверь, чтобы никто их не подслушивал. 

— Если сам не боишься заболеть сильнее, то подумай о том, как бы не заразить того, кого так сильно хочешь увидеть в школе, — произнёс он. И тут же вышел. 

А Слава так и осел с носком в руке. Он ведь мог заразить Мирона! И тогда они будут болеть вдвоем, и возможно тот решит взять нормальный больничный. Тогда точно не увидятся! А об этом-то он не подумал. 

И как отец-то понял, что он в школу хочет не ради знаний. Наверное, он слишком долго косил от домашних заданий и посещения уроков.

— Напиши, пожалуйста, классному, что я заболел и не приду, — крикнул Слава. Тут же послышалась усмешка отца: всё он понял и обо всём догадался. 

А вот день тянулся невыносимо долго. Как там Мирон? Заметил ли его отсутствие? Что подумал об этом? А может, он вообще спокойно выдохнул, что его больше не отвлекает запах? 

В конце дня послышался звонок в дверь. Для возвращения отца было ещё слишком рано. Папа постучал в его комнату, и немного приоткрыл дверь.

— К тебе гости, — улыбнулся он. 

Слава приподнялся на кровати, упираясь на локти. 

— Пусть заходят, — слабо улыбнулся Слава. Наверное, одноклассники пришли проведать. И это очень кстати! Как же ему хотелось расспросить Ваню и Андрея о Мироне Яновиче, рассказать, что он уверен, что их практикант — это его истинный. Но в комнату зашли не они. 

На пороге комнаты стоял немного спущенный Фёдоров. Он виновато улыбнулся, помахав рукой, не сильно поднимая её. 

— Привет, — произнёс Мирон. — Я ведь обещал тебе принести апельсины, — омег поднял пакет в другой руке, демонстрируя где-то килограмм апельсинов. 

— Здравствуйте, — неловко сказал Слава, уже садясь на кровати. — Проходите… можете прям на кровать садиться. 

Омега улыбнулся.

— Можешь на ты, — разрешил он. — Но только вне школы, пожалуйста. 

И он правда прошел в комнату, прикрыв за собой дверь, сел на кровать с ногами, поглядывая то на обстановку, то на Славу. 

— У тебя очень уютно, — добавил Мирон. — Я примерно так себе и представлял твою комнату. 

— Ты думал обо мне и моей комнате? — удивлённо уточнил Карелин. — Правда? 

— Угу, — кивнул Мирон. — И о запахе твоем очень много. 

При этих словах и сам Фёдоров стал пахнуть ярче. Кажется, ему правда очень понравился его запах. 

— И мы… мы даже можем сходить погулять, когда я поправлюсь? — уточнил Слава.

— Ты приглашаешь меня на свидание? — спросил Мирон, сверкая глазами. 

— Да, — без лишних раздумий ляпнул Слава. — Нет, — добавил он смущенно. — Как тебе комфортно. 

Фёдоров рассмеялся. 

— Я пойду с тобой на свидание, — согласился омега. — Можешь не стесняться приглашать, — добавил он. — А пока рассказывай, чем же ты тут занимаешься? 

Слава заулыбался. Он стал перечислять совершенно всё, чем занимался когда-либо, что ему интересно. И наконец позволил себе расспрашивать Мирона о нем.

Оказалось, что омега учится в педагогическом университете на втором курсе, и он пришел в их школу на обязательную практику. Что снимает небольшую квартиру недалеко от школы, что всегда увлекался поэзией и даже сам пишет стихи! Мирон говорил обо всём, интересно рассказывал и, главное, всегда внимательно слушал Славу, изредка отвлекаясь на чай, который принёс Славин папа. 

А потом послышался хлопок дверной дверью.

— Отец вернулся, — объяснил Слава, когда Мирон повернул голову на звук. 

— Ой, да я с тобой засиделся, — опомнился омега, взглянув на часы на своей левой руке. — Мне завтра хоть мертвым, но нужно быть на парах. А к ним ещё готовиться, — слабо улыбнулся тот. 

Мирон поднялся с кровати, он немного замешкался, словно сомневаясь, а потом все-таки подошел к кровати Славы. 

— Я завтра ещё зайду… с апельсинами, — произнёс он. — А это… — Мирон немного покраснел, но всё же наклонился, бегло (и крайне, крайне смущенно) целуя Славу в щеку. — А это тебе для скорейшего выздоровления. 

Карелин в мгновение вспыхнул. Это был его первый поцелуй! Пусть и не какой-то слишком романтичный, но особенно ценный. Его омега поцеловал его в щеку! Да и в комнате сейчас витал запах шоколада и мяты. 

— Я… я провожу тебя, — уверено сказал Слава. Как же он радовался, что на нем помимо футболки были пижамные штаны. А то идти провожать своего истинного в одних трусах было бы, конечно, интересным перфомансом, но крайне неловким. 

Карелин вскочил и, борясь с собственным смущением, взял Мирона за руку. У него была мягкая, но немного сухая ладонь, которую он подбадривающе сжал в ответ.

— Морально готовишься знакомить меня с родителями? — хохотнул он. 

— Просто хотел коснуться, — без всякого смеха признался Слава, проведя большим пальцем по тыльной стороне. 

Мирон улыбнулся. Главное, конечно, не пожалеть об этом позже, но сейчас он с ощущением полнейшей решимости обнял альфу. Он не отпускал его руку, а свободную ладонь уложил между лопаток, носом уткнувшись куда-то в район ключицы. 

— А если… если к тебе пристанет мой запах? — тихо спросил Слава, все равно боясь нарушить границы омеги.

— От меня будет вкусно пахнуть ежевикой, апельсинами и ромом, так что не вижу минусов, — улыбнулся Мирон. 

И тогда Карелин уже уверенно сжал его в своих объятиях. Это было приятно. Запах шоколада стал намного ярче. И Слава никогда раньше так жадно не дышал. 

Когда Мирон стоял уже в дверях, из кухни вышли родители. 

— Так вот, как выглядит причина внезапно вспыхнувшего интереса к учебе, — пробормотал отец. Слава решил сделать вид, точно совершенно не понимал, о чем речь. 

— Здравствуйте, — улыбнулся ему Мирон. — Спасибо за вкусный чай! Но мне сейчас нужно идти…

— Приходи ещё на чай, — невозмутимо включился в разговор в папа. — Мы всегда очень рады гостям!

— Обязательно, — кивнул Фёдоров. — До свидания! 

И Мирон скрылся за дверью. Только запах исчез не сразу. Он словно обвил всю комнату Карелина и его самого. 

Родители решили не расспрашивать. Они о чем-то шушукались на кухне. Но разве это имело значение? Мирон обещал зайти к нему и завтра! 

«Как думаешь, я им понравился?)», — пришло сообщение в социальной сети. Фёдоров даже нашел его страничку! А Славе казалось, что омеги не умеют делать первые шаги. «Ты всем в этой квартире очень нравишься, если честно», — напечатал в ответ Слава. 

Мирон на следующий день тоже пришел: рассказывал про свои пары, говорил со Славой о книгах на его полке и о музыке. Снова засиделся до прихода отца с работы. И так продолжалось и на следующий день, и на другой. Прямо до конца Славиного больничного. 

В школе они не много общались. Мирон на учебе думал только о своей учебе, а на практике думал только об отчете за эту самую практику. Но они вместе проверяли работы, когда было что проверять, и Слава всегда провожал его до дома. Несколько раз Мирон приглашал подняться его с собой. Они пили чай, говорили о буднях и о высоком, смеялись и вместе смотрели фильмы. И постоянно сидели в обнимку! От Мирона уже приятно (но еле ощутимо) тянулся запах ежевики. Еле заметной нотой, самой поверхностной. А на выходных всегда вместе ходили гулять. На самые разные выставки, в самые разные музеи. Мирону очень нравилось искусство, а Славе слишком нравилось смотреть на него. 

— Ты очень красивый, — вдруг заявил Слава, когда они возвращались после очередной выставки. 

— Спасибо, — отозвался Мирон, сжимая чужую руку. — Ты, если честно, тоже. 

Фёдоров так искренне заглянул в его глаза, что у Славы сердце несколько ударов пропустило. Карелин немного наклонился и прижался своими губами к чужим, притягивая омегу к себе. Тот ответил. И если бы можно было показать на большом экране, что творилось в этот момент внутри у Славы, то это были бы фейерверки. Яркие, переливающийся всеми цветами радуги, но только их. 

— И целуешься ты тоже очень хорошо, — отозвался Мирон, млея и прижимаясь к его груди виском. 

Фёдоров сказал, что они встречаются. Сказал это абсолютно уверено и даже не сомневаясь, когда ему позвонил друг, и они о чем-то и говорили. «У меня вообще-то парень есть», — сказал он в трубку (так и сказал!). «И ничего он не вымышленный, его Слава зовут», — добавил со смехом он. 

Да, Слава совершенно не вымышленный! И он сейчас вполне по-настоящему был готов лопнуть от счастья. Мирон говорит своим друзьям, что они вместе. 

Фёдоров закрыл свою практику и в школе больше не появлялся. Но зато иногда он встречал Славу после нее. Только в этот раз Мирон почему-то выглядел немного нервным. Они дошли до ближайшего парка, а тот во время всего пути лишь нервно посмеивался и игрался с собачкой куртки: вверх-вниз. 

— Что-то случилось? — не выдержал Слава, усаживая омегу на лавочку. Он положил руки к нему на плечи, стараясь хоть как-то передать Мирону собственное спокойствие.

— Если кратко, то… — вверх-вниз, — ну, ты сам знаешь, что… — вверх-вниз, — что у омег есть особые периоды… — вверх-вниз. — Господи! Всё, кратко и по факту, — Мирон набрал в легкие побольше воздуха, чтобы выпалить всё разом одним предложением. — У меня скоро начинается такой период, и я заебался пить подавители, Слав, от них тошнит пиздец. Ты сможешь побыть со мной где-то четыре дня? Лучше, конечно, все семь, потому что после встречи с тобой проходит все совершенно мучительно и невыносимо. Организм точно знает, что ты есть, но тебя нет. 

Славу от счастья вновь чуть не разорвало! Как же он был благодарен каникулам, своим бушующим семнадцатилетним гормонам и абсолютно понимающему отцу, который даже лекцию на тему предохранения сделал не слишком подробную и постыдную.  

Для Мирона это был первый «особый период», когда ничего не мучило. Он лежал у Карелина на груди, ластясь к нему практически по-кошачьи. Носом тыкался в ключицу, в шею, целовал мокро и нежно, трепетно, а Слава его обнимал крепко, но осторожно, отвечая на поцелуи. Слава кутал его в одеяло и следил, чтобы ничего не мерзло. Карелин готовил ему еду, пусть и отлипал Мирон от него с трудом и без желания. Слава был чувственным, понимающим, нежным и любящим. Фёдоров в этом с крайним удовольствием утопал, привычно держа его за руку. 

— Я люблю тебя, — ласково произнёс Мирон, целуя Славу перед сном. 

— И я тебя люблю.

Когда Слава закончил институт, Мирон уже работал три года полноценно. И именно поэтому три года они уже жили вместе. Слава, правда, тоже не отставал — Карелин подрабатывал как мог. И ему было немного неловко, что его омега платит за всё гораздо чаще, чем он сам. В быту, правда, Слава делал больше. Генеральной уборкой в субботу они занимались вдвоем, но вот будничные дела: еда, мытье посуды и стирка — были на плечах Карелина. Но ему это было не тяжело, ему даже это нравилось. 

Родители часто приглашали их в гости. И также часто передавали еду с собой, потому что папа якобы нечаянно готовил еды словно на целую роту солдат. С родителями Мирона они виделись три раза — на дне рождении у Фёдорова и дважды просто так: «продолжали знакомство». 

Зря Слава переживал, что не найдёт истинного. Мирон его сам нашел, сам пришел, сам поцеловал и сам решил, что они встречаются, пока Карелин смущенно, восхищенно и влюбленно смотрел на него. Такого истинного можно было ждать сколько угодно времени. 

Ещё через год Мирон заговорил с ним о метке. Слава о ней и сам думал, но для Фёдорова многозначительно отмахнулся от диалога. В этом вопросе он придумал все сам! И давно. И ему оставалось лишь подкопить и реализовать. Слава постарался: он купил самое красивое кольцо, он увез Мирона на море. И уже на берегу — вот с мелкой галькой он, конечно, не рассчитал, в колени впивалась сильно — сделал ему предложение. Метка, появившаяся на шее омеги в ту же ночь после выкрикнутого «да», прекрасно подходила Мирону. И запах Славы ему тоже очень шел. 

Расписались они практически тайно — рассказали всем обо всём постфактум. Вдвоем сидели потом в ресторанчике, вдвоем шутили о начале медового месяца. Родители очень ругались на такое решение! Причём не только Славины, но и родители Мирона оказались недовольны поступком. Но они совершенно не хотели с кем-то ещё делить этот день. 

Но вот зато о ближайшем пополнении семейства рассказали они быстро! Новость вызвала фурор куда большего масштаба. И, конечно же, счастья. Без счастья, кстати, в их жизнях не было совершенно ни одного дня. Славе казалось, что Мирон оформил какую-то подписку безлимитную для них двоих. Но на самом деле, вся загадка решалась намного проще. Мирон просто любил его до безумия. И Слава его, если честно, тоже.