На стене

В глазах Тхаири шелестит тёмная крона плачущего дерева. С высокой защитной стены, куда она забралась вместе с Прайну, видно огромное пространство, тянущееся на многие километры вдаль. На улице светит солнце, пытаясь обнять загорелую кожу и забраться под лёгкие свободные одежды. В руках Прайну струнная аргата¹, и смотрит он лишь на неё, словно ожидая команды от Тхаири. Они пришли петь туда, где никто их не услышит — впервые за долгое-долгое время, что они успели провести в городе со времени побега из Атхима. 

Сегодняшний день особенный. Сегодня их родному городу должно было исполниться двести тридцать лет. Площадь должны были украсить цветами и лентами, а из каждого дома должны были доноситься радостные голоса, смех, музыка. И чем больше думала об этом Тхаири, тем больнее было смотреть вдаль, тем больнее было понимать, что где-то там, на улицах Атхима, уже нет танцев, нет песен, нет радости — нет людей. С тех пор, как проклятые Хвататели заполонили эти места на многие километры вокруг, тысячи людей были вынуждены покинуть свои дома и в панике бежать туда, где можно получить защиту от страшной напасти. Вот и Тхаири с Прайну бежали вместе со всеми — и пришли в Аралас, где смогли укрыться от напасти, но где так и не вышло прижиться.

— Прайну, — негромко зовёт Тхаири, — сыграй. Пожалуйста, сыграй.

Молодой человек не ждёт ни секунды больше: грустный перебор струн мгновенно вытекает из аргаты тонкой струной. Тхаири сильнее поджимает сложенные крест-накрест согнутые ноги и обхватывает щиколотки руками. В горле чувствуется ком, но не петь она не может: если не почтить память её города, он рассыпется окончательно — так она думает. Спустя несколько мелких фрагментов она подхватывает инструмент голосом и, закрыв глаза, начинает петь на языке, который во всём этом городе, во всём Араласе не сможет понять почти никто. Да и сейчас лишь Прайну, спрятав лицо в кудрявых волосах, внимает рядом её мягкому голосу.

«Ах, Атхим, светлый город!

Солнце сияет на тобой так ярко,

Так ласково ты хранишь его тепло,

Что нигде более я не смогу согреться».

Петь о родном городе больно, когда ты не можешь посидеть на его улицах и обнять то самое тёплое солнце солнце. Здесь оно светит, вроде бы, так же — но от него всё равно не согреться. На душе холодно и печально. Сколь угодно долго от красивых побрякушек на руках могут отпрыгивать блики, радости это всё равно не принесёт. В городе, где тебе не рады, никакое солнце не сможет согреть тебя и растопить лёд в сердцах окружающих людей.

«Я сижу в парке у озера и думаю,

Как прекрасен ты, как красив.

В моей душе так легко и светло,

Как будто бы я живу в небе».

Прайну чувствует, как пальцы слабеют и едва ли не трясутся вместе со всей рукой. Он цепляет струны ещё сильнее, ногтями словно стремясь порвать их. От этого в песне слышится надрыв — тот самый, с которым и поют их души. Мелкими полутонами Тхаири плывёт по мелодии, подбираясь к припеву через череду мягких пассажей.

«Атхим, стой вечно, Атхим!

Нет дороже тебя места в этом мире.

Я буду сохранять каждую твою улицу,

Пока не перестанет биться моё сердце.

Где бы ни был я, куда бы ни пошёл,

Лишь ты навсегда останешься мне домом.

И каждый раз я буду возвращаться

В твои объятия, туда, где мне всегда рады.

Стой вечно, родной мой Атхим».

После припева продолжить уже не получается. Тхаири закрывает лицо руками и всхлипывает. Прайну вновь, словно по приказу, ладонью заглушает всю музыку и молча глядит вправо, откуда теперь слезами льётся горечь и боль. Он не знает, как утешить свою подругу. Да и можно ли? Можно ли развеять тоску по дому, не посетив этот самый дом? А когда сделать это нет возможности, то остаётся лишь иногда убегать от реальности и вдалеке ото всех рвать сердце и раз за разом проживать печаль.

— Тхаири… — впервые за долгое время Прайну подаёт голос, бархатом долетая до слуха рядом сидящей девушки. — Мы туда вернёмся. Когда-нибудь мы туда вернёмся.

Его душа тоже болит, но не только от тоски по дому. Видеть, как страдает Тхаири, тоже больно. Рядом с любовью к дому у него в сердце несколько лет назад поселилась и другая — и суть её заключалась в этом нежном, но твёрдом лице рядом с ним; в этих руках и ногах, в танце рисующих фигуры неописуемой красоты; в этом голосе, от пения которого где-то в сердце распускаются цветы и становится тепло; в этой фигуре, очерченной, но не слишком худой; в длинных чёрных волосах; в самом лишь имени — Тхаири. «Крыло» — вот что значит её имя, вот кто такая Тхаири. Без неё Прайну не взлететь, без неё и жить тяжело.

И видеть, как это крыло надламывается прямо сейчас, тоже больно. Как будто бы, пройди ещё несколько секунд, оно оторвётся окончательно.

— Прайну, — Тхаири подползает ближе к молодому человеку и крепко обнимает его, утыкаясь носом в плечо. — Я так хочу веселиться сегодня. Я так хочу прогуляться там, по улочкам, зайти в парк, потом к тётушке… Я так хочу праздновать! Но делать это не в Атхиме…

— Я сыграю для тебя, что хочешь, — отвечает Прайну, обнимая Тхаири в ответ. — Если хочешь станцевать, только скажи. Айри, я не могу смотреть, как ты грустишь.

Сквозь слёзы Тхаири просит:

— Тогда сыграй мне, а я станцую, — она отстранятся от Прайну и поднимается на ноги.

— Пойдём вниз? — молодой человек собирается встать, но рука Тхаири тут же с нажимом опускается на его плечо. — Что такое?

— Я буду танцевать здесь, — свет от солнца обволакивает девушку, отчего Прайну не может долго смотреть на неё, не закрывая глаз.

— Что? Нет, ты не…

— Стена широкая, не упаду, — в голосе девушки невесть откуда появляется твёрдость. — А если и упаду… Значит, так тому и быть.

— Ири!

— Пожалуйста, Прай, — Тхаири переводит взгляд на Прайну. — Я буду осторожной.

Как можно ей отказать? Как отказать её душе, которая хочет найти утешение? Прайну никогда бы не смог сделать этого. Вот и сейчас он лишь вдыхает и, покачав головой, снова касается струн аргаты. Мелодия звучит чуть более быстрая, но оттого не менее печальная. Ударами по струнам отбивается ритм, которому вторит негромкий топот женских ног, сменяющих друг друга, переходящих с пятки на носок и обратно и двигающихся в разных направлениях. Руками Тхаири вырисовывает различные фигуры, вытягивает их в разные стороны, балансирует на широкой стене, мечась по ней, как птица в клетке.

— Эй, вы! — молодой мужской голос слышится с одного из углов стены. — Что вы тут…

Ни Тхаири, ни Прайну не обращают на внезапного гостя внимания. Им оказывается один из бойцов с Хватателями, который, по всей видимости, первый — а может, и единственный — заметил эту парочку на закрытой территории, в которую им доступ явно никто не давал. Однако стоило ему заметить, что именно здесь происходит, как он замолчал и стал лишь смотреть на то, как неизвестная ему девушка кружится в танце, изредка закрывая глаза, и как незнакомый молодой человек пристально следит за ней, по памяти и вслепую перебирая струны.

Ещё пару минут этот молодой человек смотрит на танец, прежде чем подуставшая Тхаири останавливается и несколько раз вытирает руками лицо. Прайну встаёт на ноги и впервые смотрит на нежданного гостя. Тот же, как только внимание переключается на него, за пару секунд доходит до них и встаёт напротив.

— Вы нарушили правила доступа, — спрашивает он совершенно неподходящим его внешности низким голосом. В нём не слышится злости, что удивляет Тхаири и Прайну. Однако признаков этого они, не сговариваясь, решили не подавать. — Вы же прекрасно знаете, что доступ сюда есть только у сотрудников, а вы здесь явно не работаете. За такое полагается штраф. Как вы вообще сюда попали?

— Так вам всё и расскажи, — Тхаири натягивает колкую и несколько язвительную улыбку. — А где прикажете нам играть и петь, если в городе за такое начинают проклинать? За стенами с Хватателями, беря их под их мерзкие руки? Нет уж, спасибо. Если убить хотите, то лучше уж как-нибудь сами.

Прайну осторожно касается её руки, и Тхаири поджимает губы. Будучи на эмоциях, она слабо себя контролировала, чем могла бы сейчас поставить их в трудное положение. Глаза её всё ещё блестят, и молодой человек ненадолго вглядывается в их зелень, прежде чем ответить:

— Ваше счастье, что пришёл я, а не кто-то другой, — молодого человека столь язвительный тон, казалось, совсем не задел. — Дело не в том, что вы поёте и танцуете или кто вы такие. Я за такое не цепляюсь, мои дорогие.

Молодой человек видит, как в женских глазах напротив бьётся вопрос: «Что, ждёшь похвалы за это?». Но незнакомка ему так ничего и не отвечает, лишь стоит словно готовая к бою

Тхаири выжидает, что ещё он им скажет. Ей ужасно не хочется возиться с этими людьми, которые искренне считали, что чем-то лучше остальных. Но этот человек стоит прямо у них на пути, а толкать его со стены не хочется, поэтому возможности убежать у Прайну и Тхаири не имеется даже в теории.

— Но штраф вам заплатить придётся, — он протягивает руку в ожидании. — Мне нужно отсканировать ваши чипы.

— И сколько же нам надо наворовать, чтобы заплатить за это всё? — Тхаири вновь подаёт голос, который едва ли не сочится ядом по-настоящему. 

Создавалось впечатление, что этот молодой человек надругался над её святыней, и именно потому она так яро показывала свою нелюбовь.

— Да перестаньте вы, — обращается к ней молодой человек, сканируя чип под её кожей. — Я пришёл к вам не со злыми намерениями, не надо так гневно на меня реагировать. В конце концов, как я могу на вас злиться, если я и сам как вы. Пусть и не до конца. Поэтому бросьте свой гнев. И с праздником вас. Мне жаль, что вы не празднуете его дома.

Последние слова заставляют Прайну и Тхаири удивлённо обратить взор на человека напротив: он заговорил на их родном языке! Более того, он знает о празднике, который и привёл их двоих сюда. Прайну внимательнейшим образом разглядывает этого странного и совсем не похожего на них молодого человека. Ни в каком виде не выглядит как они. Издевается? Выучил слова, чтобы за своего сойти?

— Врёшь, что ли? — по итогу высказывает сомнение Прайну. — Ты не похож на нас.

— Знаю, — ответ молодой человек произносит всё так же на чужом языке. — Я весь в отца пошёл, вот и не похож. От мамы ничего не досталось.

— А звать тебя как? — Тхаири сощурилась. — Тоже не по-нашему, да?

— Такахиро Т-27195, — ответил он.

— Врёшь ты всё, — злобно отвечает Прайну на языке Араласа. — Издеваешься. Как и все вы.

— Вовсе нет, — из принципа продолжает Такахиро на другом языке. — Если хотите, можем хоть сейчас пойти в мою квартиру. Мама будет рада увидеть людей из её родного Атхима и спеть с вами. Согласитесь — штраф за вас оплачу.

Последнее предложение становится для них едва ли не самой притягательной взяткой в жизни. И хоть оба понимают, что это может быть ловушка, западня — называйте как хотите — но хуже их жизнь уже стать точно не может. К тому же если этот Такахиро не врёт, они смогут разделить свою боль с кем-то. Не этого ли они хотели? Не этого ли требовала их потерянная душа?

— Обманешь — я на тебя нашлю проклятье, — отвечает Тхаири, заставив Прайну улыбнуться. — Веди давай, Такахиро.

Прайну не мог не отметить, как резко сменилось настроение его подруги. Всего пару минут назад она плакала ему в плечо, а сейчас… Конечно, Атхим всё ещё стоит одинокий и заброшенный в окружении Хватателей, а Тхаири и Прайну всё ещё несут внутри боль его утраты и помнят красоту своего дома. 

Но теперь, следуя вниз со стены за этим странным, бритым почти налысо Такахиро, они задумываются об одном и том же: а не сам ли Атхим подарил им этого странного молодого человека, чтобы слёзы не топили их сердца? Не сам ли Атхим ответил на их душевные терзания, отдавая им кусочек своего солнца в этом диком в своей неприязни городе?