Они вглядывались в бескрайнее темное покрывало, которое ночь раскинула над этим уголком мира. Пожарная вышка громоздилась в двадцати метрах над землей, Какаши и Сакумо лежали на дощатом настиле, нависавшем террасой над пустотой. Так что можно было представить, будто они застряли посреди неба.
— Почему звезды падают с неба? — спросил Сакумо, протягивая собранные пригоршнями ладони вверх, надеясь, что светящиеся частицы упадут прямо к нему в руки.
Какаши устал и был не готов объяснять ему, как метеоры плавают в космосе, среди незнакомых планет и черных дыр. Как они сгорают, входя в атмосферу. Как они рассыпаются в пыль, и как эта пыль окутывает мир.
— Если уж звезды вдруг ринулись на другой край неба, значит, им грозит опасность и кто-то или что-то гонится за ними, — рассудил Сакумо, так и не дождавшись ответа.
Небосвод был изрезан красно-золотистыми полосами, будто огромный зверь раздирал своими когтями небо. Ночь напоминала картину того художника с отрезанным ухом, чье имя Какаши забыл. Великолепное и страшное зрелище.
— Раньше, когда звезда падала — люди загадывали желание, — вспомнил Какаши, глядя на звездопад. — Чтобы ты хотел загадать сейчас?
— Я? — Сакумо растерялся. — Я бы хотел увидеть настоящее, живое животное, — мальчишка задумался. — И чтобы Паккун быстрее вернулся. Это будет знак, что папа нашел нам новый дом, война закончилась и мы можем больше не прятаться.
Какаши вздохнул. Они здесь почти три года, на этой вышке, построенной в лесу. За это время ни он, ни его младший брат не выросли ни на миллиметр. Какаши давно двадцать пять, но выглядит он на пятнадцать. Катастрофа, которая забрала жизни многих — сбила его биологические часы, повернула время в его теле вспять. Другие столкнулись с увечьями и мутациями, а он оказался заперт в собственном подростковом теле.
Сакумо место за партой в первом классе, больше 7 лет ему никто не даст. Но Какаши не мог подсчитать его возраст на самом деле — в своих расчетах он постоянно сбивался. Да и есть ли теперь в этом смысл? Больше нет школ, как и нет социальных ролей, которым им нужно соответствовать. Государственная система пала под гнетом случившейся катастрофы. Люди возвращались к первобытно-общинному строю и принципу «каждый сам за себя».
Если смотреть с вышки, мир выглядел совершенно покинутым и безжизненным, но Какаши знал: так только кажется. С одной стороны, лес защищал их от враждебного мира. С другой — мешал увидеть, что стало с миром за его пределами. Война кончилась, когда кончились солдаты. Теперь от них остались только прах и пепел, как и от ополчения «Рассвет». Но на прощание война разбросала бомбы. Порой было слышно, как они взрывались вдалеке. Эти взрывы будили в душе Какаши тяжкие воспоминания об ошибках, допущенных в прошлом, которые теперь не исправить.
— Папа, ты спятил?! — Какаши всегда с уважением относился к отцу, но по-другому сказать просто не мог, когда узнал, что он укрывает дома повстанца. — Если узнают — тебя сразу казнят!
— Какаши, он ранен. Мне нужно было бросить его на улице умирать? — отец с сомнением смотрел на сына.
Он никогда не делил мир на плохих и хороших и его никогда не распирало от морально-этичиеских противоречий, как Какаши сейчас. Если нужно было помочь — отец всегда помогал, и не важно, свой это или чужой.
Такой уж он был человек.
У Какаши голова шла кругом. Долго скрывать не получится — обязательно кто-нибудь донесет. Отца казнят, а потом и самого Какаши тоже, как сына предателя. Поступок отца не делал для Какаши его плохим человеком, но означал неминуемую катастрофу для их семьи.
Словно в подтверждение его мыслей за окном остановилась машина Рассвета, по улице разошелся отряд карателей. У Какаши кровь отхлынула от лица. Он тайком сбежал из казарм, чтобы проведать отца, в Рассвете нельзя отлучаться надолго.
— Живо, давай сюда, — отец отодвинул ковер и открыл люк в полу.
Какаши послушно нырнул в погреб, в который уже был занят спасенным отцом мятежником.
Было ужасно тесно, Какаши распластался на полу, и замер, услышав, что в дом кто-то вошел. Повстанец лежал рядом, прямо перед лицом Какаши — его грязные сапоги. Лампа под потолком освещала его лицо: темные брови, аккуратный нос, заостренный подбородок. Такому бы в артисты податься, на сцене выступать. Слишком уж он ладный, чтобы лежать в затянутом пылью и паутиной в погребе с дырой в боку, когда над головой полицаи ходят.
В момент, когда половицы у них над головой заскрипели, Какаши вдруг подумал, что такого красивого, как этот, не убьют. Не смогут. Не должен он умирать…
Повстанец завозился, Какаши подорвался к нему, как чумной, закопошился в аптечке, чтобы сменить бинт на свежий. Шаги над головой удалялись, отцу удалось уболтать незваных гостей.
Какаши поднял окровавленную рубаху раненного, а сам понял, что нравится он ему еще больше. Кругом война, люди умирают, а он чувствует, что влюбляется, вот идиот!
Неожиданно теплые пальцы сомкнулись у него на запястье, незнакомец открыл глаза, и теперь смотрел на него изучающим взглядом.
— Ты всегда такой дерганный? — сам еле говорит, а глаза смеются. У Какаши аж живот заныл от его взгляда.
— Нет, — ответил он, отматывая бинт. — Только когда кровь вижу.
— Дурак, — обозвал его незнакомец, и вышло у него совсем не зло. — Зачем тогда в Рассвет подался, раз крови боишься?
Какаши смутился. Сказал, что боится он вовсе не крови, а того, что она все течет и течет, и никак не останавливается. И неизвестно, сколько еще его новый знакомый продержится.
Тот снова улыбнулся одними глазами, и спросил, как Какаши зовут. А потом сам представился.
Человека, который разделил жизнь Какаши на до и после звали Забуза.
Когда он нашел это лесное убежище, мир умирал с голоду, продолжая тонуть в огне и пепле. Какаши подозревал, что дела лучше не стали. Он уже не помнил, когда слышал звуки самолета, — гуманитарную помощь больше не сбрасывали. Когда последние пайки будут съедены, человечество будет обгладывать весь мир, как кость, пока не останется ничего. И что потом? Что будет дальше? Какаши старался об этом не думать.
— Сегодня мы пойдем к Джирайе? — спросил Сакумо, заглядывая в ящик, где они хранили провизию. — Тут уже ничего не осталось!
Они познакомились с Джирайей, когда Какаши пришел к брошенным в лесу контейнерам с гуманитарным грузом. Над контейнером склонился старик, с кожей оливкового цвета, и несколькими бородавками на носу. Какаши подошел к контейнеру, сжимая в руке нож. Они смерили друг друга взглядами, пытаясь понять, кто тот другой, что пришедший за съестным. Люди в этом мире давно стали врагами, готовыми убить за банку консервированного супа. Наконец, после напряженной тишины, Джирайя сказал дребезжащим голосом: «Думаю, припасов здесь хватит на нас двоих. Скажи, тебя не затруднит помочь мне?» Он указал на старую, гнутую тележку из супермаркета, набитую продовольствием. Только потом Какаши заметил, что под облезлой накидкой у старика был обрез — ружье со спиленным стволом, которым можно легко снести голову. Сыграло ли роль то, что он теперь выглядел, как ребенок, или Джирайя не тронул его по каким-то личным причинам — Какаши так до сих пор и не понял.
— Когда вернется Паккун, нам понадобится больше еды, чтобы мы могли переплыть через море и подняться на гору, — мальчик достал из-за тюфяка свой рюкзак. — Почему меня нет на этой фотографии? — спросил он, указывая на приколотый к стене старый палоройдный снимок.
На фото еще можно было различить три фигуры: отец, Какаши, и сидящий между ними пес. Они стояли на фоне высеченных в скале лиц в парке Конохи — страны со стабильной экономикой и высоким уровнем жизни, в которую однажды, еще до войны, отец отвез его во время отпуска.
— Ты тогда еще не родился, — ответил Какаши, обматывая вокруг лица шарф.
Сакумо кивнул, а Какаши ощутил горечь от того, что в очередной раз скормил своему брату ложь.
***
Тобирама стоял, глядя на доску, исписанную формулами и расчётами. Он уже третий год бился над тем, чтобы найти ее — недостающую составляющую. Последний элемент, который поможет ему все исправить и повернуть время вспять.
Он был младшим научным сотрудником в исследовательской лаборатории, где произошел взрыв, который выкосил все живое на целом континенте, а взрывная волна накрыла тогда весь мир.
Тобирама видел, что реакция протекала не так, как они спрогнозировали, и хотел прервать эксперимент. Ему не позволили вмешаться, к его мнению не прислушались. Охрана увела его с испытательной площадки, и он бросился в бункер, который возвели под лабораторией как раз для такого случая.
Двери бункера почти сомкнулись, когда взрывная волна отбросила его к стене. Последнее, что он почувствовал — боль от впечатавшейся в лицо маски и увидел красные круги под закрытыми веками.
Очнулся он в новом мире. Все люди исчезли — мощный выброс энергии стер их в пыль, Коноха находилась в самом эпицентре взрыва. Тобирама блуждал по безлюдным улицам, среди опустевших зданий с выбитыми стеклами, пытаясь осознать случившееся. Но не массовая гибель людей оказалась самым страшным последствием их экспериментов.
Время.
Оно застыло. Деревья будто остекленели: они не сбрасывали листья, стояли вечно зеленые, замершие в спячке. Облака зависли над городом неподвижно, меняя свой цвет от белоснежного до темно-серого. Они прорывались и поливали город дождем в ночь с четверга на пятницу, и дождь длился ровно 16 часов 38 минут и 10 секунд. Солнце исправно поднималось над горизонтом, и садилось, Тобирама мог с точностью назвать длину каждого светового дня.
Потому что весь этот цикл был знаком ему по минутам. Город застрял во временной петле, протяженностью восемь дней, и в каждый вторник цикл начинался заново.
Он думал, что временные изменения коснулись только окружавшего его пространства, но вскоре понял, что и его тело попало в ловушку времени.
Тобирама заметил это по своим вещам: одежда свободно болталась, но за пару дней он не мог так сильно потерять в весе. Он списал это явление на взбесившийся после взрыва метаболизм, но когда шрам внизу живота вдруг стал кровоточить, ему стало понятно все.
Когда Тобираме исполнилось двадцать, ему вырезали аппендицит. Операция прошла быстро и без осложнений. Он до сих пор помнил запах больничной чистоты, склонившегося над ним Хашираму, говорящего с укором: «Мы волновались», Мадару, стоящего у окна палаты, делающего вид, что ему все равно, и он пришел сюда за компанию с Хаши.
Тогда он был угловатым студентом, который к тридцати годам раздастся в плечах и наберет мышечную массу.
Сейчас… Временной скачок выбил его из прежнего состояния и вернул его тело в прошлое, на десять лет назад, в тот момент, когда он лежал в больничной палате, приходя в себя после наркоза. К нему вернулись сонливость и слабость, организм будто проживал заново те послеоперационные часы.
Постепенно ему становилось лучше, и он возвращался к своему обычному состоянию, которое длилось 18 дней.
А потом все начиналось заново — тошнота, головокружение, он лежит трупом не в силах что-либо делать.
Его тело было закольцовано во временную петлю, которую он никак не мог разорвать, и биологические часы, раз за разом возвращали его к исходному состоянию.
Сейчас до начала анабиоза у него были в запасе еще сутки, и он продолжал работать над формулой. Снаружи доносились шаги: Мадара ходил где-то поблизости. Он вернулся сюда почти сразу после случившейся катастрофы. Это стоило ему кучу денег и немыслимых усилий. Они с Хаширамой были в Киригакуре, Хаширама выступал там с речью о прекращении огня между враждующими сторонами, от медицинской ассоциации. Мадара со своим братом вызвались его сопровождать.
Тобирама был рад, что брата не было в стране, когда произошла катастрофа. Тогда в нем теплилась надежда на то, что он выжил, и как только он все исправит — они увидятся снова. Но когда Мадара появился на пороге исследовательского института — в дорожной пыли и полном одиночестве, Тобирама понял, что надежды нет.
— Как тебе удалось вернуться? Воздушное и водное сообщение с Конохой прервали, — спросил Тобирама. Глядя на потрепанного жизнью Мадару, он испытывал смешенные чувства, и радости среди них не было.
— За деньги люди отвезут тебя куда угодно, даже к дьяволу, — пробасил Мадара в свой высокий воротник.
— Что с моим братом?
— Это мне нужны ответы, Сенжу, — Мадара шагнул к нему. — Что за дерьмо вы тут испытывали, из-за которого весь мир взлетел на воздух?! — он ухватил его за воротник, и притянул к себе. — Отвечай! — крикнул он ему в лицо.
— Мы пытались воссоздать материю, с помощью которой можно будет управлять временем и пространством, — ответил Тобирама, пытаясь отвести от себя его руку. От Мадары разве что искры не сыпались, рядом с ним было душно, тесно и опасно. — Но эксперимент пошел не по плану, и…
— «Не по плану»?! — взвился Мадара. — Гуманитарная и биологическая катастрофа, миллионы погибших — это ты называешь «не по плану?! — рука в темной перчатке отпустила его, Мадара расстегнул плащ, и задрал вверх свою кофту. — Это все, что осталось от твоего брата. Это ты тоже назовешь «не по плану»?!
На левой груди Мадары Тобирама увидел знакомое лицо. Лицо Хаширамы будто прогрызло себе путь наружу, чтобы вырваться из чужой грудной клетки. Сомкнутые веки, бледная кожа… Определенно Хаширама и Мадара находились вместе во время взрыва. И были в этот момент очень близки.
— Мы пытались сделать этот мир лучше, пока ты на другом континенте трахался с моим братом! — не стоило так говорить, но Тобирама не мог удержаться от желчи, которая отравляла его изнутри вместе со скорбью. — Чтоб ты понимал, я пытался предотвратить катастрофу, но меня вышвырнули из лаборатории пинком под зад! Потому что руководил проектом эгоцентричный, заносчивый говнюк, такой же, как и ты!
Тобирама не знал, с какой стати он перед ним оправдывался, но разговор давно сошел с рельсов, и эту склоку было не остановить. Мадара назвал его ублюдком и разбил ему нос одним хлестким, тяжелым ударом в лицо. Тобирама в долгу не остался, отмечая про себя, что будь он в лучшей форме, Мадара бы не досчитался парочки зубов. Они мутузили друг друга как подростки из подворотни, а когда запал иссяк, тяжело дыша, расселись на ступенях.
Вокруг глаз Мадары проступили белые круги, как у загнанного зверя, ноздри широко раздувались, под глазом наливался здоровый фингал. Тобирама утирал кровоточащий нос, глядя на контуры лица брата, проступавшие под его одеждой. А потом шарахнул в стену здания кулаком. Костяшки превратились в котлету, но на несколько секунд, пока он, согнувшись пополам, баюкал руку, ослепительная боль выжгла ему ум добела.
***
— Это сорока, — сказал Какаши, когда Сакумо остановился рядом с лежащей в кустах черно-белой птицей.
— Ты уверен? — Сакумо в сомнении склонил голову на бок. — Выглядит как пингвин.
— Пингвины жили во льдах, на севере. Они у нас не водились.
Мальчишка вздохнул, непонятно чем разочарованный, и дотронулся пальцем до мертвой оболочки птицы. Ее труп тут же рассыпался золотисто-коричневой пылью.
Они продолжили путь: Джирайя обосновался на вилле, в которой раньше жили какие-то богачи. Вилла располагалась у озера, которое теперь было мертвым, и застыло неподвижной гладью, как зеркало.
В том доме было много книг, и старик говорил, что и сам был когда-то писателем. Какаши брал одну или две книги из его библиотеки, и они читали их вместе с Сакумо у себя на вышке. Джирайя тоже любил читать, и собирался прочесть все книги, имеющиеся на вилле, если бы стремительно не слепнул на оба глаза. Но они с Какаши придумали выход: Какаши читал ему вслух, а Джирайя записывал его чтение на маленький магнитофон, работавший от батареек. В отсутствии своих юных друзей он слушал получившуюся аудиокнигу.
Из-за надвигающейся слепоты Джирайя больше не мог ходить к контейнеру с гуманитарной помощью, и они приносили старику провизию. Еще в доме была ванна, где можно было постирать вещи, привести себя в порядок и нормально помыться.
Джирайя предлагал Какаши переехать с братом к нему: на вилле много комнат, и они не будут мешать друг другу. Но Какаши не соглашался. Он привык к своему углу на пожарной вышке, к тому же сверху он быстрее заметит опасность, и сможет что-нибудь предпринять.
"…Чуть мы прочли о том, как он лобзаньем
Прильнул к улыбке дорогого рта,
Тот, с кем навек я скована терзаньем,
Поцеловал, дрожа, мои уста.
И книга стала нашим Галеотом!
Никто из нас не дочитал листа…"
Они подошли к вилле. Джирайя сидел на террасе в потрепанном, продавленном кресле и слушал «Божественную комедию» Данте, которую раньше Какаши надиктовывал на магнитофон.
Сакумо подбежал к нему, они обменялись приветствиями, мальчишка стал рассказывать ему о звездопаде.
— Звездопад? Как интересно, — улыбнулся ему Джирайя. — Где-то здесь была книга об астрономии, — он взял его за руку, и они вместе отправились искать нужную книгу на полках.
На берегу мертвого озера, где стоял дом, раскинулись ивы. Их длинные ветви покачивались над водой, будто рисуя на темной поверхности. Какаши смотрел на них, вспоминая, что возле их дома, во дворе, росли такие же. Там они и встречались с Забузой, когда тот поправился, а Какаши перешел на сторону Гражданской гвардии и стал их шпионом в Рассвете.
Встречались они не часто, но Какаши до сих пор помнил, как прижимался к Забузе, его запах, которым он все не мог надышаться, вцепляясь пальцами в его рубаху, будто ненормальный. Они целовались, и Забуза все говорил, что Какаши лизался как дурная собака: когда приходила пора разойтись — он все никак не мог отпустить его. Какаши не обижался. Рядом с Забузой он чувствовал себя верующим, которому позволили прикоснуться к раю.
— Когда все это закончится, мы уедем отсюда к океану и будем счастливы, — обещал Забуза. Они стояли под тенью ивы, столкнувшись лбами, и Какаши верил каждому слову.
На прощанье Забуза потерся свои носом об его, будто они и, правда, были собаками.
Этот момент Какаши запомнил на всю жизнь.
Какаши развешивал во дворе выстиранную одежду, когда Джирайя подошел к нему.
— Должен сказать тебе кое-что, — его морщинистая рука легла ему на плечо. — Дней десять назад сюда приходил один парень. Я слушал твою запись, поэтому не сразу заметил, как он подошел к дому, а может, слух уже не тот.
— Что ему было нужно? — Какаши скосил глаза на трассу: Сакумо сидел в кресле и листал книгу.
— Сказал, что ищет своего брата. Хотел показать мне фотографию, но я ответил, что ничего не вижу. Тогда он мне его описал, — Джирайя сделал паузу. — Он сказал, что у его брата шрам, проходящий через левый глаз, — Какаши задрожал. — Я ответил, что никого здесь не видел, с момента большого взрыва, — шепнул Джирайя прищурившись. — Я правильно поступил?
— Конечно, — ответил Какаши стараясь совладать с голосом. — У меня только один брат, — он кивнул в сторону Сакумо.
Джирайя протянул ему свой вещевой мешок, Какаши взял его, надеясь, что он не заметит, как трясутся у него руки. Его слова Какаши тревожили. Что за парень сюда приходил? Он сказал, что ищет брата. Конечно, он мог соврать, но это могло быть и правдой. Топор войны и жестокость Рассвета разлучили семьи. Люди пропадали. Кто-то укрывался в лесах и в горах, прятался там как зверь. Наверняка большинство погибло во время большого взрыва. Но парень уточнил, что ищет человека со шрамом. Совпадение сильно его беспокоило. Кто мог искать его теперь? Неужели Рассвет готов перерыть землю, лишь бы найти Какаши?
Это точно не Обито. Обито мертв. Какаши видел, как вспыхнул дом, и от пожара обвалилась крыша. Он лично забаррикадировал дверь, чтобы Обито никогда оттуда не выбрался.
***
Тобирама убрал стопку исписанных листов в ящик — ближайшие два дня он к ним не прикоснётся. Перечеркнул маркером клетку в самодельном календаре, висевшем на стене, чтобы после пробуждения не сбиться во времени. Правый бок уже намок от ожившего шрама, его повело, будто он опьянел. Собственный организм усыплял его, в который раз напоминая о пережитой в двадцать лет операции. Тобирама лег на брошенный на полу матрас и, закрыв глаза, нащупал рядом с собой бутылку воды. Ее холодный, пластиковый бок, пока не давал ему заснуть, но Тобирама знал, что это его не спасет — через 2 минуты и сорок три секунды его вырубит окончательно на целые сутки.
Наверно, стоило запереть дверь, но на это у него уже не было времени. Да и кто сюда явится? Люди с других континентов не приближались к Конохе из страха перед радиацией. А Мадару он не боялся. Он знал, что тот ничего ему не сделает. Если бы хотел — то давно б поквитался, у него для этого была куча возможностей.
После его возвращения они не контактировали, но Тобирама видел, что тот поселился где-то поблизости. Иногда они пересекались в брошенных супермаркетах, таская оттуда пригодные в пищу продукты, где перебрасывались парой ничего не значащих фраз. Несмотря на их скудный рацион, Мадара оставался таким же широкоплечим, плотным, как Геракл, будто невзгоды и недостаток питания его не касались. Иногда Тобираме казалось, что если весь мир окончательно сорвется со своей орбиты, то Мадара будет самым фундаментальным и нерушимым, что в нем останется.
Совсем недавно Мадара остриг себе волосы. Тобирама узнал об этом, когда зашел за провизией. Он неуклюже шарахнулся в сторону, увидев его в проходе между полками, приняв за чужака.
— Спокойно, это я, — Мадара поднял свои руки в перчатках в сдающемся жесте.
— Что с волосами? — спросил Тобирама. Было непривычно видеть Мадару без болтающейся за спиной черной гривы.
— Надоели, — Мадара поморщился. — От них жарко, и их хрен прочешешь, — он запустил пальцы в волосы, которые тут же застряли среди спутанных прядей.
Это был их самый длинный разговор с момента той драки на ступеньках научно-исследовательского института.
Он провалился в забытье, и будто летел в свободном падении сквозь темноту, с ощущением того, что земля мчится навстречу, а парашют не раскрыть.
Из сна его выдернул чужой голос, кто-то хлопал его по щекам, что-то ритмично давило на грудь. Тобирама с трудом открыл слезящиеся глаза. Он увидел нависший над ним силуэт человека.
Хаши?..
Когда Тобирама хотел позвать его, мозг, наконец, начал распознавать реальность. Постепенно возвращалось осознание, что он не в больнице, его брат мертв, а он находился в анабиозе из-за временной петли, которую сам же в результате неудачного эксперимента и сотворил.
Над ним склонился Мадара: весь заросший, рука в перчатке из грубой кожи шарила по шее, очевидно, пытаясь нащупать пульс. Мадара чертыхнулся, и стянул ее зубами. Тобирама не успел как следует разглядеть его руку, его расфокусированный взгляд успел лишь выхватить, что с его кистью что-то не так.
— Что… ты… делаешь? — устало спросил Тобирама не в силах отодвинуться.
— Каждые шесть дней ты обычно выходишь за провизией, — отозвался Мадара, возвращая свою перчатку на место. — Но ты не пришел, и я решил проверить… в порядке ли ты. Ты лежал тут, и не двигался, я подумал, что ты… ну, — он так и не мог закончить фразу, чтобы окончательно не выставить себя идиотом.
— Да нет, я живой, — ответил Тобирама, пытаясь нашарить вблизи себя бутылку с водой. Было так странно обсуждать случившееся. Он не ожидал, что Мадара так хорошо знает его привычки. Что даже без Хаши ему не все равно.
В их прежней жизни он старался не замечать их отношений, и, погрузившись с головой в научную работу, ему это удавалось. Хаширама иногда выдергивал его из лаборатории на семейные посиделки, где неизменно находился в обществе Мадары. Об этих встречах Тобирама помнил лишь дикое чувство неловкости, которое возникало всякий раз, когда Хаширама садился между ними, закидывая свои руки на их плечи, будто полководец, выставляющий напоказ двух ценных военнопленных.
В присутствии Хаширамы он общался с Мадарой с тщательно отмеренной вежливостью, давая понять, что не слишком-то счастлив его видеть. И не потому, что тот ему не нравился, вовсе нет.
Как раз наоборот.
Если бы он познакомился с ним раньше Хаши, то дал бы волю своим настоящим чувствам. Но пока Хаши кутил на вечеринках с трудом наскребая на проходной балл, Тобирама сидел за учебниками и момент был упущен. Теперь этот человек принадлежал его брату, и Тобирама не имел никакого права вмешиваться.
Мадара протянул ему воду, Тобирама с трудом открыл бутылку и глотнул.
— Ты бухал что ли? — спросил Мадара, пытаясь объяснить себе его печальное состояние.
— Нет, — Тобирама фыркнул, чуть не поперхнувшись водой. Он лег обратно на матрас, и задрал край растянутого свитшота, показывая шрам внизу живота, с засохшей кровяной коркой. — Из-за временного скачка старые раны открываются, и каждый месяц я пару дней нахожусь в отключке.
— Это тот самый? — спросил Мадара, осторожно проведя по рубцу пальцем.
Тобирама кивнул. Он впервые видел, как Мадара нежничал, и начинал понимать, что в нем нашел Хаши.
— Теперь ты в порядке, — объявил Мадара то ли ему, то ли себе, с нелепым официозом, как будто через силу, поднимаясь, чтобы уйти.
За окном серое небо нависло над городом. Тобирама бросил взгляд на свой календарь и стоявший на краю стола будильник.
— Сейчас пойдет дождь. Оставайся.
***
С тревожными мыслями он шел к контейнерам с гуманитарным грузом. Сакумо убежал вперед: он знал дорогу, они ходили здесь не в первый раз. Мимо тянулась череда полуразрушенных домов, зараставших травой. Когда-то это был элитный поселок с бассейнами и лужайками для гольфа. А теперь…
До контейнеров был примерно час пути, и когда оставалось совсем немного, Какаши услышал голоса.
— Стой! — он догнал Сакумо, и утянул за собой, заставляя опуститься в высокую траву.
Мальчишка не знал, как может быть жесток мир за переделами этого леса, и что не все люди такие добрые, как Джирайя.
У контейнеров стояли двое: парень и девушка.
— Да тут жратвы на полгода! — рыжий парень в дырявой рубахе пнул контейнер, стопка пайков с тихим шелестом съехала к его ногам. — Нахрена нам уходить отсюда, искать «новый мир»? Лучше остаться здесь, пока не кончатся припасы.
Новый мир.
Когда-то Какаши тоже в него верил. В мир без боли и страданий. Над которым, окрашенные кровью неверных, будут проплывать алые облака Рассвета.
— Ты же знаешь, он не остановится, пока не найдет его, — ответила девушка, с убранными в пучок волосами. Она сидела на камне и жевала протеиновый батончик из пайка. На ее поясе болталось несколько ножей, да и ее спутник наверняка тоже вооружен. — Контейнер неполный, подождем, когда сюда кто-нибудь явится, и спросим, видели они его или нет.
— Идем, — шепнул Сакумо, дергая его за рукав. — Там еще много еды, мы с ними поделимся.
— Эти люди опасны, нам нельзя к ним приближаться! — одернул его Какаши.
Парочка решила устроить засаду здесь, и Какаши не хотел угодить в ловушку, которую, возможно, приготовили для него.
— Идем, вернемся к Джирайе, — они, пригнувшись, стали отдаляться от поляны. — Сходим за пайками ночью, когда стемнеет, — Какаши не был уверен, что в контейнере хоть что-то останется, но что еще он мог сказать своему голодному брату?
— По-моему, они хорошие, — Сакумо все оборачивался в сторону незваных гостей. — Мы могли бы подружиться! — кроме брата и Джирайи это были первые люди, которых он встретил здесь за долгое время, и мальчишку снедало любопытство.
Какаши не ответил, его тревога усиливалась. Сквозь шарф он почувствовал тяжелый и едкий запах остывавшего пепелища еще издали. Он был слишком хорошо ему знаком.
— Стой здесь, — велел он, остановившись. — Впереди может быть опасно, не ходи за мной.
Дождавшись кивка, Какаши вытащил нож, и направился в сторону дома Джирайи.
Он уже знал, что именно там увидит, но внутри по-прежнему все сжималось. Опустив нож, Какаши двинулся вперед. Пепел хлопьями летал вокруг. Столетние дубы, окружавшие виллу, жалобно качали опаленными кронами. Под серым слоем золы краснели угли. Стоял невыносимый угар, даже сквозь шарф у Какаши начался приступ кашля.
— Джирайя? — позвал он, блуждая среди обугленных развалин, поднимая в воздух тучи пепла, отчего слезились глаза.
Тишина.
— А где Джирайя? — раздался позади робкий голос.
Сакумо все же увязался за ним, и у Какаши не хватало духу попросить его уйти. Он не хотел, чтобы мальчик видел это печальное и непонятное ему зрелище. Единственный человек, которого он знал, не считая Какаши, теперь исчез. Пальцы Какаши до боли сжались в кулаки, когда он увидел на треснувшем обломке стены облако, намалеванное красной краской, а может и кровью.
Это сделали они. Сомнений не осталось. Парень, приходивший к Джирайе, был из Рассвета.
Какаши вдруг почувствовал себя чудовищно виноватым во всем. К горлу подступили слезы.
— Там! У бассейна! — неожиданно переполошился Сакумо.
Джирайя, съежившийся среди пепла, казался таким маленьким и беспомощным. Его щеки почернели от сажи, одежда была порвана. Сломанное ружье валялось неподалеку.
— Простите…- он тяжело дышал, его мутный взгляд смотрел куда-то мимо Какаши. — Мне, правда… очень жаль…
— Не двигайтесь, мы сейчас вам поможем, — Какаши скинул со спины рюкзак, и принялся искать там аптечку.
— Книги…
— Да забудьте вы об этих книгах! — вспылил Какаши, пытаясь найти в своих скудных запасах что-нибудь от ожогов.
— Твой голос, — прошептал старик. — Он услышал… когда пришел сюда в первый раз…
— Что? — не понял Какаши. Сакумо стоял рядом с ним в смятении, смотря то на брата, то на старика.
— Твой голос, Какаши. Запись, где ты читаешь. Вот как он узнал, — Джирайя закашлялся. — Они заставили меня… заставили рассказать…
— Что рассказать? — Какаши почувствовал в горле комок, твердый, как камень. Замучить до смерти старика — это вполне в духе Рассвета.
— Про пожарную вышку, где вы живете. Они там и ждут тебя, — у Джирайи задрожал подбородок. — Рассвет. Тот парень. Они тебя ждут.
Внутри у Какаши все оборвалось.
Они не отходили от Джирайи, до тех пор, пока его глаза не закрылись навсегда.
***
Дождь зарядил размеренно и тяжело.
Тобирама смотрел на лежащего на противоположном краю матраса Мадару — тот лежал на боку, подложив руку под голову. Веки сомкнуты, но он чувствовал, что тот не спит. Ткань одежды у него на груди натянулась, контуры чужого лица, скрытого под ним, проступили отчетливее.
В любой другой день Тобирама бы никогда на это не решился, но сейчас он чувствовал себя слегка опьяненным из-за того, что Мадара выдернул его из сна на несколько часов раньше необходимой нормы, чтобы прийти в себя.
Он вытянул руку, и осторожно, кончиками пальцев, дотронулся до выпуклой части лица на груди Мадары.
Тот распахнул глаза. Не было ни недовольства, ни удивления: он спокойно лежал, не мигая, следя за его рукой, ожидая вопроса.
— Ты чувствуешь, — Тобирама не знал, как внятно сформулировать свой интерес, — когда тебя трогают… здесь? Это все еще часть него или часть тебя?
Мадара перевернулся на спину, уходя от прикосновения. Темные бездны его глаз устремились в потолок, несколько многозвенной он молчал, глядя на извивавшиеся над головой трубы.
— Чувствую, но как-то издалека, — ответил он. — Не так ярко, как если бы это была моя собственная кожа.
Тобирама задумался над прозвучавшими только что словами, но его мозг ученого был еще слишком вял, чтобы проанализировать данный феномен, и разобраться, как теперь устроено тело, лежащее напротив.
— Как это случилось? — вздох. Спустя три года, Тобирама все же решил узнать, как умер его брат.
Мадара сцепил пальцы в перчатках в замок, и, сложив руки на животе, продолжал смотреть в потолок, будто там были написаны ответы на все вопросы.
— Мы были в отеле, — от его голоса матрас под ними вибрировал. — Спали. Просто спали, — уточнил он, покосившись на Тобираму. — Хаши устроил свою голову вот тут, — Мадара показал на свою грудь. — А потом… Я подумал, что началось землетрясение: стены, затряслись, из номера вылетели стекла. Хотел вскочить, как вдруг Хаши начал рассыпаться у меня в руках. Он даже не понял, что случилось, даже глаза открыть не успел. Просто вдруг стал рассеиваться этой золотисто-коричневой пылью. И в этот момент произошла вторая волна, — пауза. — Еще сильнее, чем предыдущая. Меня отбросило к стене, боль была такая, будто позвоночник вырвали. Я потерял сознание, а очнулся уже таким, — Мадара перевернулся на бок, лицом к Тобираме.
Тобирама отвел взгляд. Мадаре пришлось беспомощно наблюдать, как от его любимого человека не остается и следа, а вторая взрывная волна наградила его мутацией — слепком лица брата, на месте, которого он касался в последний раз.
И во всем этом была его вина.
— Ну а ты? — голос Мадары оторвал его от безрадостных размышлений. — Почему вдруг сдулся и стал подростком? Я помню тебя таким десять лет назад.
Он помнит?..
— Я уже говорил: временной скачок, — Тобирама на секунду зажмурился. — В этом месте возникла временная аномалия, из-за которой я так выгляжу, и раз в месяц заново проживаю последствия удаления аппендицита, — он закатил глаза.
— Временной скачок, — задумчиво повторил за ним Мадара. — Если бы он отбросил тебя еще дальше, то здесь бы я нашел тебя совсем шкетом? — он косо улыбнулся.
— Или не нашел никого, — в тон ему ответил Тобирама.
Лежать тут и разговаривать было… даже приятно, несмотря на странные темы и болезненные воспоминания.
— А это откуда? — Мадара протянул руку, и взял его за подбородок. — Раньше у тебя их не было, — он повернул его голову из стороны в сторону, рассматривая шрамы на щеках.
— От маски. Во время взрыва вся эта химзащита впечаталась мне в лицо.
Пальцы в перчатке проехались по щеке, Тобирама прикрыл глаза.
В груди стало тепло от того, что Мадара помнил, как было раньше.
***
Какаши знал одержимость Рассвета, но не мог поверить, что они до сих пор выслеживали его. Конечно, возвращаться к вышке не стоило, тем более, если, как сказал погибший Джирайя, люди из Рассвета уже там. Но Какаши надеялся, что они не нашли его и ушли оттуда. В крайнем случае, можно будет спрятаться и переждать. Вышка — это всё, что у них оставалось. Их последнее укрытие.
— На вышку мог кто-то прийти, — предупредил он брата. — Нужно быть осторожными.
— Те, кто обижали Джирайю?
— Да, — Какаши взъерошил мальчишке волосы. — Мы проверим, есть ли там кто-нибудь. Поэтому держись позади меня и не высовывайся.
Они осторожно пробирались сквозь лес. Когда впереди показалась вышка, они услышали до того громкий голос, что эхо несло его от дерева к дереву.
То была запись голоса Какаши, читающего Джирайе:
Чуть мы прочли о том, как он лобзаньем
Прильнул к улыбке дорогого рта,
Тот, с кем навек я скована терзаньем,
Поцеловал, дрожа, мои уста.
Какаши затрясло. Он раздвинул заросли боярышника, посмотрел вверх. И увидел Обито.
Обито почти не изменился с тех пор, как Какаши сбежал от него три года назад. Темные волосы, когда-то коротко остриженные, теперь развеваясь, падали на бледное лицо. Он всегда был стройным и жилистым, Рин — девушка в отряде Рассвета была в восторге от его поджарой фигуры. Теперь же Обито выглядел худым, как ребенок, который вырос слишком быстро. И черная одежда только подчеркивала эту худобу. Магнитофон в его руках проигрывал запись. Обито мечтательно улыбался. Сейчас, когда он стоял высоко, на террасе вышки, с распущенными по ветру волосами, его можно было принять за наивного, восторженного поэта-романтиста. Но Какаши не дал этому наваждению себя обмануть: Обито умен и хитер, как дьявол.
И смертельно опасен.
Союзники за его спиной разоряли вышку. Какаши насчитал почти десять человек, их с братом положение становилось все хуже и хуже.
— Тут ничего нет, — к нему подошел рыжий парень, которого они видели возле контейнеров с гуманитарным грузом. — Только разное барахло, две книги, и это — он протянул Обито старый снимок с отцом. — И что теперь?
Обито его как будто не услышал. Он выключил голос Какаши и уселся на край террасы над пропастью. Порыв ветра откинул волосы с его лица. Всю правую сторону покрывал обширный след старого ожога. Кожа будто оплавилась, как воск от огня, и застыла подтеками.
— Будем ждать, пока он не вернется, — ответил он так громко, будто знал, что Какаши его слышит. — Тот старик сказал, что он живет здесь с ребенком. Он вернется, потому что ему больше некуда пойти.
Какаши про себя выругался — Обито был прав, и каждое его слово предлагало ему расписаться в собственном бессилии.
— Но Обито, — возразил парень. — Нам больше нечего есть. Сколько лет мы ищем этого неверного?! Мы так долго не протянем!
Поднялся ропот, люди за его спиной согласно кивали. Обито встал и повернулся к ним:
— Я знаю, что порой, требую от вас слишком многого. Тяжесть бытия доступна всем. А вот легкость… легкости добиться куда сложнее. Но я знаю, вы на это способны. Потому что вы — Рассвет! Тот, парень которого мы ищем, ослушался Бога. Отвернулся от Него, перешел на сторону этого низшего сброда, называвших себя «Гражданская гвардия». Он — моя миссия, и ваша тоже. Мы должны его отыскать.
Когда-то Какаши тоже попал под обаяние Обито, слушая речи о Боге и новом мире. Они творили ужасные вещи, прикрываясь идеей всеобщего блага и того, что после уничтожения неверных начнется рай на земле. Встреча с Забузой открыла ему глаза, если бы не он — Какаши бы до сих пор блуждал в потемках навязанных ему заблуждений.
— Ждать здесь — бессмысленно, — Обито достал из кармана зажигалку, и поджег фотографию. — Поэтому пойдемте его искать, — он бросил ее на пол, и соломенные тюфяки тут же подхватили пламя. Вышка вспыхнула, огонь перекинулся на растущие рядом деревья.
— Этот лес сгорит, как и старый мир! — крикнул Обито. — Прятаться больше негде! — Какаши положил ладонь брату на плечо и крепко сжал. — Спускайтесь, и найдите его! — велел Обито своему отряду.
Люди спешили убраться с объятой пламенем вышки. Обито, стоя на самом краю, закричал в пространство над лесом:
— Какаши! Видишь, Рассвет здесь! Я о тебе не забыл! Мы вместе отправимся в новый мир!
— Уходим! — Какаши потянул Сакумо за собой.
— Куда мы? К папе?
— Лучше не спрашивай! Беги!