— Нет, ну нам определенно нужно что-то с этим делать, — вздыхает Даби, глядя глубокомысленно в открытый холодильник, на полках которого угнетающая пустота. — Так жить нельзя.

Томура отвлекается от телефона и смотрит сначала на него, потом — на холодную бутылку пива в руках. Подумав, он только пожимает плечами:

— А по-моему, очень даже ничего так дела обстоят.

— Ты не можешь питаться только пивом, — фыркает Даби, захлопывая дверцу.

— Хочешь поспорить? — скалится Шигараки, щуря глаза.

— Абсолютно точно нет, потому что я наверняка проиграю, но все же. Это нехорошо. Нам нечего завтра есть. Да и сегодня, в принципе, тоже.

— Но мы ведь купили на заправке не только пиво, но и чипсы! — с восторгом восклицает Томура, демонстративно шурша начатым пакетом снэков.

— О боже, тебе что, двенадцать? — закатывает глаза Даби. — Иди переоденься. Ты весь в шерсти от этого кошака. И помой руки.

— Его звали Моти, — мечтательно улыбается Томура, но ставит банку на стол и идет в комнату. — Надо будет вернуться еще в тот двор. Может быть, получится еще раз встретиться с ним.

Даби еще что-то ворчит по поводу кота, но Шигараки уже не слышит его. Он открывает шкаф и роется в своей сумке с вещами. Достав черные штаны (чтобы переодеть уже имеющиеся черные штаны в шерсти), он вынимает еще и кофту, но медлит, разглядывая ее.

Если ты произнесешь это, ты будешь звучать жалко.

Он высмеет тебя.

Лидер не должен так себя вести по отношению к подчиненному.

— Ой, да не похер ли вам, — ворчит Шигараки и, кинув свои вещи обратно в сумку, кричит, сделав пару шагов к двери: — Дабииии, я могу… взять что-нибудь из твоей одежды?

— Конечно, — без промедлений следует ответ. — В шкафу все чистое. Выбери, что хочешь.

Томура моргает, а потом улыбается. Щеки сводит как будто от непривычки, но по груди разливается тепло. Слова Даби звучат так… обыденно. Приятно.

Не в силах подавить улыбку, Шигараки возвращается к шкафу и открывает другую его половину, где лежат вещи его парня. К ногам тут же падает несколько скомканных рубашек. Томура отшагивает назад и бесшумно смеется. В принципе, не то чтобы он ожидал, что на полках будут аккуратные стопки одежды. Подняв выпавшие вещи и затолкав их обратно, Шигараки с любопытством перебирает рубашки и футболки. Какие-то ему уже знакомы, он видел Даби в них. А что-то до сумасшествия непривычное — например ярко-желтая футболка в мелкий ананас. Томура улыбается, достав ее и расправив. Помедлив, он прижимает ткань к лицу, делая глубокий вдох. Пахнет немного пылью и стиральным порошком одновременно. А еще едва уловимо — чем-то, принадлежащим только Даби и его коже.

Стянув с себя покрытую шерстью худи, Шигараки бросает ее прямо на пол и натягивает яркую футболку. Кажется, в его собственном гардеробе нет ни единой столь красочной вещи. Это непривычно, но вызывает дрожащую радостную улыбку. Воодушевившись, Томура зарывается еще глубже в шкаф, вытаскивая оттуда еще пляжные красные шорты в крупный белый цветок.

Пока Шигараки пытается освободить их из тисков черных скинни-джинсов и кожаных штанов, рука что-то задевает, и в шкафу раздается протяжный мелодичный звук. Томура вздрагивает, отстраняясь, но тут же с любопытством снова заглядывает внутрь, отодвигая в сторону вешалки с куртками, рубашками и еще какой-то чепухой.

В самом углу шкафа стоит черная гитара. Шигараки касается пальцами лакированного бока. Пыли почти нет, значит, она не забыта, хоть Даби и спрятал ее достаточно глубоко. Выудив все-таки красные шорты, Томура осторожно достает еще и гитару. Сердце взволнованно бьется, когда под его прикосновениями инструмент снова издает звук.

Поставив ее аккуратно около дивана, Шигараки быстро стягивает джинсы, меняя их на термоядерные пляжные шорты, которые оказываются ему ниже колен. Он останавливается у зеркала на двери шкафа и рассматривает себя. В этой футболке видны его изрезанные руки и поцарапанные ключицы, а в шортах — послеоперационные следы на ногах, корки на разбитых в битве коленях и шрамы на лодыжках. Не говоря уже про кислотные, несочетающиеся цвета и дурацкий принт. В любой другой ситуации, Томура бы выбрал скорее умереть на месте, чем показаться в таком виде перед кем бы то ни было. Но сегодня это почему-то кажется… забавным?

Ты выглядишь жалко.

Он поймет, что ты не человек.

Никто не должен знать, ты же помнишь?

Отвратительный. На тебя противно смотреть.

Такой жалкий и нелепый.

— Ага, жалкий, уродливый, почти Ному, — отмахивается Томура, почесывая двумя пальцами шею. — Скажите что-нибудь, что я еще не слышал. У меня, может, впервые за последние пару лет настроение хорошее, а вы тут трындите под руку.

— С кем ты там беседуешь? — кричит с кухни Даби. Шигараки закатывает глаза и ворчит едва слышно:

— Угадай с трех раз.

Ты сумасшедший. Он возненавидит тебя за это.

— Пошли их нахуй, — в ту же секунду снова раздается крик, и Томура нервно смеется. Все еще почесывая шею и сдирая старые корки, он возвращается на кухню, бормоча:

— Пытаются испортить мне настроение.

— Ну так и пошли их нахуй, — повторяет сидящий на подоконнике Даби, но, подняв глаза от телефона, тут же восклицает: — Боже, это еще что такое?! Откуда ты достал этот цветастый кошмар?

— Из твоего шкафа, — смеется Томура, растягивая в сторону футболку. — Тебе не нравится, как я выгляжу?

— Нравится, — без промедления отвечает Даби, улыбаясь и качая головой. — Просто не могу поверить, что ты умудрился отрыть что-то такое у меня. Если честно, я без понятия, откуда у меня эти вещи. Хотя нет, вру! Я помню, что футболку с ананасами я купил в секонд-хэнде что-то типа за… четыреста йен?

— Это был решающий фактор?

— Это был решающий фактор. Я не думал, что ты выберешь что-то настолько… экстравагантное. Думал, как обычно, отожмешь у меня черную футболку и спортивные штаны.

— Или кожаные, — ехидно щурится Томура, хватая свою банку с пивом и делая глоток.

— Придется конкретизировать, — пожимает плечами Даби, вдавливая сигарету в пепельницу. — Их там несколько пар кожаных. Ну слушай, тебе идут яркие цвета.

— Ага, только Тоге не говори, а то она с меня не слезет. Кстати, я нашел у тебя в шкафу еще кое-что интересное.

Даби вздергивает брови и нервно смеется. Отложив телефон, он шумно вздыхает и вкрадчиво говорит:

— Сейчас тоже придется конкретизировать, потому что речь может быть буквально… о чем угодно.

Томура медленно моргает, болтая пиво в банке, и многозначительно смотрит вдаль. А потом проговаривает:

— Я начинаю сожалеть о том, что рылся в твоих вещах, потому что мне точно не хочется сталкиваться с… твоим «чем угодно». Но я про приличную вещь, не смейся! Я нашел у тебя… гитару.

— О! Да. Есть у меня такое.

Шигараки вопросительно приподнимает брови, но Даби, явно не слишком разбирающийся в намеках, молчит, а потом тянется к сигаретам и снова закуривает. Будто диалог на этом закончен. Терпеливо вздохнув, Томура предпринимает вторую попытку:

— Она… твоя?

— Ну да.

И снова повисает тишина. Сжав зубы, Шигараки делает последний шаг:

— Ты умеешь на ней играть?

— Конечно, — невозмутимо кивает Даби, выдыхая дым и глядя в телефон. — Мне кажется, я говорил тебе об этом, разве нет?

Томура слегка хмурится, потом отводит взгляд, обдумывая происходящее. Шумно вздохнув, он резко разворачивается на пятках и, уходя из кухни, недовольно восклицает:

— Ладно, иди нахрен. Я пытался!

Даби удивленно поднимает голову, роняя пепел на джинсы. Цокнув языком, он кричит вслед:

— Что ты несешь? Я снова не понимаю, в чем твоя чертова… Ааа!

Осознание приходит мгновенно, заставляя заткнуться до окончания фразы. Издав рычащий звук недовольства, Даби кидает сигарету в пепельницу и идет за своим парнем, уже извиняющимся тоном говоря:

— Ладно, я понял твой намек! Не злись. Мы, кажется, утром уже обсудили, что я не самый сообразительный человек. Ты хочешь, чтобы я тебе что-нибудь сыграл? — Даби смотрит на кислое выражение лица Томуры и тут же добавляет: — Только давай без вот этих вот обиженных «Уже не хочу!»

Шигараки закатывает глаза, но все-таки усмехается. Дернув плечами, он кивает:

— Да, сыграй мне что-нибудь. Если тебе… не сложно.

— В следующий раз сразу так говори, — хмыкает Даби, подхватывая гитару за гриф. — Намеки — не моя сильная сторона.

— Прямой разговор — тоже не моя сильная сторона, — качает головой Томура.

— Вот и заебись мы встретились, — смеется Даби, стягивая с дивана плед. — Пойдем посидим на крыше, если ты не возражаешь. Мне нравится такая погода. Возьми еще две подушки с кресла, чтобы удобнее было.

Шигараки слабо улыбается и берет указанные вещи.

Даби отряхивает старый матрас от опавших листьев и уличной пыли, кидает на него плед. Взяв переданные через окно подушки, он обустраивает себе сидячее место, не забыв поставить рядом жестяную банку для окурков. Томура поднимает с пола пакет с пивом и закусками и вместе с ним перелезает через подоконник. Пока Даби настраивает гитару, Шигараки устраивается на матрасе, завернувшись в плед. Отхлебнув пива, он тихо спрашивает:

— Твои соседи не будут против?

— М?

— Ну, против концерта на крыше.

— Ой, да нахуй могут мои соседи сходить, — отмахивается Даби, улыбаясь. — Что тебе сыграть?

— Яяяяя… без понятия. Что хочешь. Что считаешь… уместным.

Даби издает задумчивое гудение, перебирая струны, словно пытаясь подтолкнуть себя на нужный лад.

Томура следит за его ним, словно завороженный. Движения тонких пальцев, извлекающие из гитары звуки, кажутся почти волшебными. В груди что-то трепетно подрагивает от предвкушения. Шигараки кажется, что ему даже дышать тревожно, лишь бы не спугнуть этот момент.

Ему слишком нравится, когда Даби делится с ним чем-то таким. Своим. Словно приоткрывается дверца за фасад безразличия, злости и сарказма. Вряд ли Томура когда-либо признается, что для него все еще является чрезвычайно ценным тот момент, когда Даби починил старый музыкальный автомат в баре и включил пластинку Эдит Пиаф.

«Не знаю, понравится ли тебе такая музыка, но мне почему-то очень захотелось тебе ее показать».

Томура так и не ответил ему на это, потому что их на тот момент ничего, по сути, не связывало, но послушал все предложенные песни. Глубокий женский голос задел что-то внутри, и Шигараки до сих пор включает себе тихонько La Vie En Rose, когда Уджико запирает его в своих катакомбах в больничной палате. Как будто это позволяет… почувствовать себя не таким безнадежно одиноким.

— О, что насчет Placebo? — наконец улыбается Даби, подняв взгляд хитро прищуренных бирюзовых глаз.

Томура вздрагивает, смаргивая оцепенение. Он слишком погрузился в свои мысли, и теперь в груди болезненно тянет. Он слегка хмурится, перебирая в голове воспоминания, а потом кивает:

— Да, я помню, ты мне показывал какие-то их песни. Давай. Ты мне… прям споешь?

— Я могу и молча играть.

— Нет! — восклицает Томура, явно быстрее, чем следовало бы, потому что Даби тут же растягивается в самодовольной улыбке.

Шигараки сжимает зубы, чтобы сдержать злость на это его выражение лица, но щеки все равно предательски заливает краской. Стараясь придать себе максимально незаинтересованный вид, Томура снова прикладывается к банке пива, но сглотнуть жидкость удается с трудом.

Даби сверлит его внимательным взглядом, а потом все же опускает его на струны. Сделав пару заходов, он, наконец, определяется с песней. Любимых треков Брайана Молко у Даби достаточно. Но почему-то для Томуры исполнить хочется один очень конкретный.

Пальцы перебирают несколько струн, и звуки складываются в мелодию, наполненную тревожной тоской.

Томура медленно выдыхает и прикрывает глаза, позволяя музыке заполнить все пространство.

— Never thought you'd make me perspire. Never thought I'd do you the same.

Когда Даби начинает петь, тихо, почти шепотом, по коже бегут мурашки, а в груди болезненно сжимается сердце. Шигараки не понимает ни слова на английском, но в горле все равно сжимается комок.

— So before I end my day remember… My sweet prince, you are the one. My sweet prince, you are the one. You are the one. You are the one.

My sweet prince

You are the one.

My sweet prince

You are the one.

You are the one.

Когда песня заканчивается, повисает такая тишина, что хочется зажать уши. Томуре кажется, что даже такой привычный шум улиц затих. Нервно кусая губы, он только тихо вздыхает:

— Очень красиво. И трагично почему-то. Хоть я и не понял ни слова.

— Дааааа, она… такая, — неловко кивает Даби, взъерошивая волосы на затылке. — Называется «Мой милый принц». У меня, конечно, не так красиво и душещипательно получается, как у Молко. Хочешь, включу оригинал?

— Нет, — тут же качает головой Томура, и в его рубиновых глазах плещется что-то нечитаемое и до этого незнакомое. — Нет, не хочу. Думаю, я… не хочу вообще когда-либо слышать оригинал этой песни. Только твое исполнение.

Даби кажется, что в его груди происходит маленький взрыв. Губы растягиваются в улыбке, и ему хочется в свою защиту сказать что-нибудь язвительное, перевести происходящее в шутку, но мысли не собираются ни во что хоть сколько-нибудь здравое, и он молчит явно дольше, чем следует.

Эти слова… «Только твое». Они достают до чего-то спрятанного глубоко-глубоко внутри. О чем предпочитаешь не думать и не сталкиваться в повседневной жизни.

«Хэй, смотри на меня, смотри, как я умею, и признай, что я особенный».

Черт, как же мало ему надо, и как же жалко это, должно быть, выглядит.

Даби дергает головой, откидывая мимолетное наваждение, и поднимает взгляд. Рубиновые глаза все еще пристально за ним следят, но кажутся такими пьяняще теплыми. На губах у Томуры непривычная мягкая улыбка.

Дело в алкоголе? Хотя с половины банки пива его не должно было развести. Тогда почему он ощущается таким ласковым и… нежным?

— Лицо у тебя такое сложное, — внезапно смеется Томура, слегка запрокинув голову. — Что-то… не так?

— Не знаю, — слабо улыбается Даби, вытряхнув из пачки сигарету. — Просто ты кажешься… немного странным. Пьяным.

— Я не пьян! — тут же восклицает Томура, но получается скорее весело, чем возмущенно. — Что не так?

— Ну, сначала нарядился в кислотные цвета, потом попросил меня сыграть тебе. А еще разрешил себя целовать на улице. Теперь вот… улыбаешься.

— Возмутительно, — кивает Шигараки, стараясь сохранить серьезное выражение лица, но губы невольно растягиваются в улыбке. — Вот то ли дело, когда я нервный, злой и нелюдимый.

— Я не это имел в виду! Ну тебя.

— Да ладно, не обижайся. Просто… я как будто что-то чувствую. Мне тоже это непривычно. О чем была эта песня?

Даби задумчиво хмыкает, зажав в зубах сигарету и перебирая струны, и отвечает:

— О любви, смерти и наркотиках.

Томура вздергивает брови, делая маленький глоток из банки, и слабо улыбается.

Должно быть, им действительно это подходит. В районе солнечного сплетения собирается тепло.

— Про эту песню ходят разные байки. Говорят, Брайан Молко написал ее после того, как его близкий человек, который называл его своим принцем, пытался покончить с собой, — после долгой паузы, продолжает Даби. — И фразу из припева «Мой милый принц, ты единственный» он написал на стене его комнаты. Героиновая песня. Есть в ней что-то…

«Знакомое».

Даби так и не озвучивает это слово.

Вздохнув, он отпускает гитару и вдавливает истлевшую сигарету, от которой так толком и не затянулся, в пепельницу. И тут же достает новую. Будто дым может заполнить неудобные паузы.

Томура крутит в пальцах пустую банку из-под пива. Отведя руку в сторону, он опускает пятый палец на ее поверхность, и жестянка распадается в пыль, которую тут же уносит теплый ветер, только несколько капель оставшейся жидкости падают на бетон.

— Ты бы мог решить проблему глобального загрязнения мусором, — смеется Даби, достает из пакета еще одну банку и протягивает ее Шигараки. — Привезли бы тебя к мусорному острову в океане и все.

— Думаешь, если пластик станет микропластиком — будет лучше? — улыбается Томура, со щелчком открыв пиво и достав из пакета чипсы.

— Лучше, чем запутавшиеся в сетях черепахи или наевшиеся пакетов рыбы.

— Не думал, что тебя такое волнует. Или это Спиннер тебе со своими экологическими журналами мозги промыл?

— Да так, просто… размышляю, какой талант проебали герои.

— Ничего. Я найду своему таланту другое применение. А после этого можно будет уже и о черепахах подумать. Сыграешь еще что-нибудь?

Даби неопределенно пожимает плечами, но, опустошив залпом почти половину бутылки, снова опускает взгляд на струны, наигрывая мелодию.

Томура слабо улыбается. Откинувшись назад, он упирается затылком в кирпичную стену и прикрывает глаза, вслушиваясь в бархатистый голос и мягкое звучание мелодии. Свежий весенний ветер путается в волосах, забирается под плед, заставляя кожу покрываться мурашками. Во всяком случае, Шигараки пытается убедить себя в том, что все дело в прохладе, а не в гипнотизирующем голосе его парня.

Внизу раздаются тихие голоса и смешки. Томура приподнимается и смотрит через невысокое ограждение. На лавочке под подъездом пристроились двое подростков. Девочка, заметив, что на них смотрят, приветливо машет рукой, а потом тихонько прикладывает палец к губам и складывает ладони в молитвенном жесте. Шигараки улыбается и откидывается назад, тихо говоря:

— Кажется, у тебя появились зрители.

— Ну а что, я же хотел стать рок-звездой, — смеется Даби, не прекращая наигрывать мелодию. — Кто там?

— Подростки какие-то.

— Ну пусть сидят, ладно.

Томура улыбается, болтая на дне банки остатки пива. Внутри разливается теплое и щекотное чувство, а значит, с алкоголем стоит завязать. Потому что дальше обычно следуют нервные срывы и ненависть к себе. А сегодня до этого доводить точно не хочется.

Ты не заслужил.

Ты должен быть в крови и грязи.

Никто не должен о тебе заботиться.

Ой, ну начинается.

Шигараки трет висок и до того, как Даби успевает заметить, что что-то не так, спрашивает:

— А свои песни у тебя есть? Которые ты написал.

Мелодия обрывается на максимально фальшивой высокой ноте. Даби тут же зажимает струны ладонью, чтобы они смолкли. Его глаза широко распахнуты, будто Томура поймал его на чем-то непристойном.

Выпрямившись, он с опаской уточняет:

— С чего ты взял, что у меня есть свои песни?

Шигараки растерянно моргает, а потом высоко вскидывает брови. Нервно улыбнувшись, он бормочет:

— Это что за реакция вообще? Я просто спросил. Ты же сказал, что мечтал быть рок-звездой. Вот я и предположил, что у тебя могут быть какие-то… свои песни написаны, может быть.

— То есть, — недоверчиво прищуривается Даби, — ты не находил ничего такого в моих вещах, что могло бы тебя натолкнуть на подобную мысль?

— А что, я могу что-то такое найти? — усмехается Томура, склонив голову слегка набок. В рубиновых глазах нежность мгновенно сменяется хитростью.

— Нет! — тут же восклицает Даби и угрожающе добавляет: — Даже не смей рыться в моем барахле.

Шигараки выдерживает напряженную паузу, а потом, закатив глаза, вздыхает:

— За кого ты меня принимаешь? Я не буду лезть не в свое дело. Особенно, учитывая, что ты очевидно этого очень сильно не хочешь. Просто… интересно было.

Даби поджимает губы и царапает ногтем струну. Подпускать кого-то настолько близко к своей глупой детской мечте было… страшно. Обычно это заканчивалось не очень хорошо, а ведь Даби не так-то просто задеть за живое.

Но при этом именно Томура казался тем, с кем хотелось ее разделить, показать свое хрупкое человеческое нутро. Потому что Даби видел, как Шигараки беспрекословно принимает каждого из Лиги, с их мечтами, недостатками и особенностями. И, конечно же, он примет и Даби: что с мечтой писать свои песни, что с желанием убить одного очень конкретного героя по одной очень конкретной причине.

Даби, вздохнув, задумчиво перебирает струны, наигрывая сочиненную им мелодию. Хочется нервно засмеяться. О да, он так настаивает, чтобы Томура ему доверял, а сам не хочет даже песню свою сыграть по причине «А вдруг Шигараки Томура решит, что это нелепо и глупо, и скажет об этом». Хотя вот за кем-за кем, а за ним такого поведения замечено не было.

Чтобы строить это пресловутое доверие, стоит начать с себя, разве не так?

— Ладно, — кивает наконец Даби. — Я… спою тебе кое-что из своего. Что сам написал. Но я тогда тоже попрошу тебя кое о чем. Чтобы потом было… без хуйни.

— Какое содержательное требование, — кивает Томура, стараясь подавить улыбку. — Но я понял, о чем ты. Будет без хуйни, обещаю.

Хочется сказать «Ты можешь поверить мне», но эти слова так и не слетают с губ.

Даби хмурится, но все-таки начинает наигрывать недавно сочиненную мелодию. Пальцы подрагивают, и в горле встает ком, поэтому вступить с первого раза не получается, приходится взять несколько заходов.

— Давай умрем молодыми и пьяными, — едва слышно начинает он, и можно уловить, что его голос неуверенно ломается, — вечно злыми, до боли упрямыми, переломанными, разбитыми, неприкаянными, забытыми.

Томура слегка склоняет голову набок и закрывает глаза, словно это может заставить мир прекратить существовать. Ему хочется, чтобы его окружал только глубокий и тихий голос Даби.

— Давай умрем молодыми, влюбленными, беспринципными, непокоренными, улыбающимися, беспечными, свободными и бесконечными.

Голос Даби звучит уже увереннее, и у Шигараки на языке разливается горечь, и хочется нервно и зло перебить, но Томура только царапает запястье и порезы на предплечьях. Это просто песня, не нужно относиться к этому так серьезно.

— Давай умрем. Быстро, ярко, назло им всем. Все равно же мы были для них никем. Без имён и без права на отчий дом. Все равно же мы были всего лишь злом. Давай умрем, заберем их с собою всех. Чтобы эхом в ушах наш веселый смех. Чтоб разрушился мир, пал их глупый бог. Чтобы пепел и прах был у наших ног. Давай умрем…

Но следующий куплет Даби так и не начинает, запоздало вспоминая дальнейшее содержание текста. К лицу подкатывает жар. Поэтому он невпопад несколько раз ударяет по струнам и тут же зажимает их, нервно смеясь.

Томура, слишком погруженный в слушание, вздрагивает, резко распахнув глаза, и вопросительно смотрит на своего парня.

— Бла-бла-бла, и все такое, — отмахивается Даби, отпивая из своей бутылки пива, чтобы хоть немного остудить внезапно вспыхнувшую кожу на щеках. — Онааа… недописана. И вообще я как-то невовремя подумал, что текст не очень подходит для романтического настроения. Чувствую себя идиотом. Я потом какую-нибудь другую, более подходящую песню напишу. Без предложений смерти, хах.

Томура моргает, удивленно вскинув брови. Поведение Даби вызывает… определенные сомнения. Но Шигараки не решается лезть в его голову, поэтому только вздыхает, ворча:

— То есть песни про смерть, наркотики и любовь подходят по настроению, а песня про смерть, революцию и… тоже любовь, видимо, не подходит?

— Она не про любовь, — бубнит Даби, не отрываясь от бутылки. Хочется залиться алкоголем залпом, чтобы он стер это неуместное чувство неловкости. И, желательно, еще последние пять минут из памяти.

— Ну, там просто была строчка…

— Там просто красиво на рифму ложилось. Ничего такого.

Томура слегка прищуривает глаза, рассматривая явно нервничающего Даби, и закатывает глаза. А ведь это ему предъявляют, что он не умеет врать. Но обсуждать это дальше и вникать, насколько все серьезно, действительно становится дискомфортно. Не хотелось бы прийти в итоге к чему-то, что стало бы… слишком.

Вздохнув, Шигараки мягко улыбается и, дернув плечом, тихо говорит:

— В любом случае, мне очень… понравилось. И сама песня. И предложение в ней. Все-таки достаточно романтично, учитывая наши… обстоятельства. Надеюсь, когда-нибудь ты ее допишешь и сыграешь мне целиком.

Даби прикрывает глаза, цокнув языком, но все же улыбается. Нервная дрожь отпускает, и он исподлобья смотрит на Томуру. Тот не выглядит злым или насмешливым. Только какая-то непривычная мягкая нежность в лице и взгляде.

— Обязательно, — медленно кивает Даби, взъерошивая волосы себе. — Когда-нибудь. Просто не сейчас.

— Хорошо, — соглашается Шигараки. — Но все равно: ты очень талантливый. Текст написать, мелодию. Сыграть и спеть так… красиво. И проникновенно. Мир тоже многое потерял, не дав тебе реализоваться в этом.

— Ой, не трынди мне тут, — неловко смеется Даби. — Просто… это все не имеет значения. Кто угодно может научиться играть и перепевать песни.

— Ну ничего себе заявление, — насмешливо фыркает Томура и тут же перевешивается через небольшой заборчик: — Эй, вы там, вам понравилось, что он играет?

— Боже, что ты делаешь?! — восклицает Даби и, схватив Шигараки за воротник, тянет его назад. — Отстань от детей.

— Очень! — тут же звонко отзывается девчонка на лавочке и смеется. — Требуем продолжение. Или на бис что-нибудь из уже исполненного!

— Вот видишь, ты и твоя музыка нравятся людям, — разводит руками Томура и пытается увернуться от тычка в бок. — Эй! Не щекоти меня, я не отвечаю за нанесенные из-за этого травмы.

— Дурак, — качает головой Даби, возвращаясь на подушки. — Все еще не понимаю: ты социофоб или, наоборот, социофобия тебя боится.

— По обстоятельствам, — хихикает Томура, скидывая с плеч плед. — Ты долго учился играть?

— Даааа… не знаю, если честно, — пожимает плечами Даби, грустно глядя в опустевшую пачку чипсов, к которой он так и не успел прикоснуться. — Основы вроде быстро освоил. А вот чтобы прям хорошо звучало, без подглядываний… Я несколько лет играю, так что… А что, хочешь попробовать?

— О боже, вряд ли, — нервно смеется Томура, качая головой. — Едва ли моя причуда подходит для музыкальных инструментов.

— Ну почему же, — хмыкает Даби, убирая гитару с коленей. — Тут не нужно использовать все пять пальцев. Что-нибудь простенькое можно наиграть. Давай, попробуй. Садись сюда.

Даби отодвигается слегка, разворачивается и хлопает ладонью по подушке перед собой. Томура шумно вздыхает, вздернув брови. Он подается вперед и замирает, не определившись до конца, принимать ли это дурацкое предложение.

Ты жалок.

У тебя ничего не получится.

Ты создан только разрушать.

Он издевается над тобой. Он хочется высмеять тебя.

Убей его.

Ты можешь только убивать.

Ты убийца.

— Томура?

Шигараки вздрагивает, поняв, что молчаливая пауза начинает затягиваться. И до того, как в голове возникнут сомнения, выпаливает:

— Прости, они слишком… шумят на этот счет.

Ты не должен признаваться, что ты сумасшедший.

Ничтожество.

Он возненавидит тебя.

— Ну так и пошли нахуй, — искренне восклицает Даби и машет ладонью вокруг головы Томуры, будто отгоняет мух. — Если они против этой идеи, значит, ее точно нужно воплотить в жизнь! Им назло.

— Они не настоящие, чтобы делать им что-то на зло, — хмыкает Томура, но, улыбнувшись, все-таки пересаживается ближе к Даби. — Ладно, давай попробуем. Но если ты останешься без гитары, я не виноват.

— Договорились, держи.

Даби кладет на колени Шигараки гитару и садится немного позади, прижимаясь к нему со спины. Томура шумно вздыхает, боязливо подняв руки над инструментом. Усмехнувшись, Даби мягко перехватывает его за запястья и кладет их по нужным местам на гитару.

— Смотри. Вот здесь — гриф. На нем зажимают струны пальцами, аккорды. Это дает разное звучание. А вот здесь либо ударяешь по струнам, либо перебираешь их по одной, чтобы получилась мелодия. Давай попробуем что-нибудь сыграть. Можно на одной струне. Зажми пальцем вот здесь, четвертый лад. Да не бойся, не распадется гитара в пыль. Зажми. Вот. А теперь по пятой струне. Нет, пятая снизу. Ну ладно, вторая сверху. Да, вот так. Три раза. Нет, не отпускай на грифе, зажми. И три раза. Медленнее. Ага. Теперь отпусти и один раз сыграй. А теперь зажми седьмой лад. Нет, не двигай руку, просто другим пальцем. Один раз по струне. Отпускай и сразу снова указательным на четвертый. И еще раз: отпусти, седьмой, четвертый. Давай еще раз сначала попробуем. Четвертый лад, три раза, отпустить, седьмой, четвертый, отпустить, седьмой, четвертый.

— Я знаю эту мелодию! — после третьей попытки восклицает с восторгом Томура. — Это сраный Имперский марш! Охренеть! У меня получается играть Имперский марш на гитаре. О боже. Это просто…

Шигараки заливается смехом, откидываясь назад Даби на плечо. Тот улыбается и качает головой. Оставляя мягкий поцелуй на щеке Томуры, он кивает:

— Да, ты большой молодец, очень талантливый.

— Не смейся надо мной!

— Я не смеюсь, — с наигранным возмущением отзывается Даби, устраиваясь поудобнее и подтягивая к себе Шигараки, чтобы он сидел у него между колен. — Я думаю, у тебя правда получится освоить все эти мелодии на одной струне, если есть желание. Большинство не такие сложные, как может показаться в аранжировке.

Томура убирает руки с гитары, и Даби зажимает лады на грифе почти не глядя и задевает пальцем вторую струну.

— О, это из Гарри Поттера!

— Да, только я ее запорол. Не очень-то удобно играть, когда между тобой и гитарой еще один человек.

— Могу уйти.

— Ага, уже.

Даби буквально прижимает гитарой к себе смеющегося Томуру. Тот не сильно-то сопротивляется и упирается затылком Даби в плечо. Чувствовать спиной чужое тепло приятно, и объятия кажутся безопасными.

Даби еще раз пытается наиграть саундтрек из Гарри Поттера, но снова сбивается на середине и, цокнув языком, отставляет гитару в сторону, ворча:

— Ну и ладно, ну и не очень-то и хотелось, у меня тут есть кое-что получше.

Томура не успевает глупо уточнить, о чем речь, потому что сильные горячие руки смыкаются вокруг его груди, прижимая сильнее, чуть ли не до выдавленного из легких воздуха. Даби зарывается носом в белоснежные волосы и фырчит от щекотки.

Шигараки настороженно замирает, и может показаться, что он собирается начать вырываться, но постепенно его мышцы расслабляются. Он ерзает на месте, устраиваясь поудобнее и задумчиво гладит скобы на обожженном запястье.

Внизу все еще слышно, как хихикают подростки, хотя вряд ли, конечно, с них. Скорее заняты чем-то своим. Может быть тоже обнимаются этим весенним вечером.

Томура улыбается, прикрыв глаза. Время останавливается. Под влиянием чужого тепла сразу хочется задремать. Даби бережно перебирает белоснежные пряди, периодически оставляя на бледной коже легкие поцелуи, пользуясь тем, насколько его парень сегодня спокойный и умиротворенный.

— Ты такой классный, — внезапно произносит Томура, не поднимая век, и Даби насмешливо-удивленно фыркает. — Нет, правда. Ты так добр ко мне. Заботишься обо мне. И даже не сбежал, когда понял, что у меня отъехавшая крыша.

— О боже, заткнись, — смеется Даби, осторожно целуя исцарапанную шею. — Это звучит очень плохо.

— Я… правда не заслужил этого. Хорошего отношения и тебя в целом.

— Заткниииись, — снова протягивает Даби, слегка кусая Томуру за плечо.

— И я даже не представляю, что такого я могу бы сделать, чтобы заслужить тебя. Потому что…

Даби издает сдавленное рычание и, не церемонясь, закрывает Шигараки ладонью рот. Тот еще пару раз бубнит ему в руку, пытаясь что-то сказать, но потом заваливается назад, смеясь.

Даби убирает ладонь и до того, как Томура успевает начать говорить, прижимается к его губам. Шигараки смешливо фыркает, но отвечает на поцелуй, осторожно запускает пальцы в черные жесткие волосы.

Даби притягивает Томуру еще ближе к себе, ладони ложатся на впалый живот. Хочется сразу забраться под одежду, но приходится сдерживать себя. Нет, он не хочет в очередной раз спугнуть Шигараки своей настойчивостью и либидо, упирающимся в потолок. Может быть, если действовать осторожно и постепенно, то все может пройти хорошо. В конце концов, Томура действительно сегодня какой-то на удивление нежный и спокойный.

Поэтому Даби осторожно целует его в исцарапанную шею, стараясь не задевать свежие раны. Шигараки шумно вздыхает, слегка повернув голову, подставляясь под ласку. Его глаза закрыты, а белые ресницы подрагивают. Пальцы мнут край футболки.

— Хочешь, пойдем в комнату? — тихо спрашивает Даби, оставляя невесомый поцелуй на своде челюсти. — Или можем еще немного посидеть здесь. Я сыграю все, что ты захочешь?

— Даже допоешь свою песню? — улыбается Томура, но не открывает глаз, будто это развеет этот трепетный момент между ними.

— Ну, почти все, что захочешь, — смеется Даби, прижимаясь губами к мягкой щеке. — Но когда-нибудь потом — обязательно.

— Ну, тогда действительно лучше вернуться в комнату, — кивает Томура, нехотя открывая глаза. — Кажется, я начинаю замерзать.

И, не дожидаясь ответа, Шигараки отстраняется и ловко поднимается на ноги. Голову как будто немного кружит то ли от алкоголя, то ли от чужого тепла, но он не обращает на это внимание. Подхватывает плед и оставшиеся пустые упаковки и садится на подоконник.

— Оставь все на столе, я завтра уберу, — говорит Даби, наблюдая, как Томура ловко перекидывает ноги обратно на кухню. Помедлив, он, кряхтя, куда менее изящно встает сам и берет гитару.

— Ну ты и дед, — улыбается Шигараки, выглядывая в окно. — Давай ее сюда, занесу в комнату.

Даби хочет было возмутиться, но, взвесив за три секунды все за и против, протягивает через открытое окно гитару Томуре. Пожалуй, с ней он действительно не перепрыгнет обратно на кухню.

Шигараки аккуратно берет инструмент за гриф и уходит в комнату, невпопад дергая струны и улыбаясь хаотичным звукам. Даби перекидывает на кухню подушки с крыши, снова накрывает матрас пленкой и кое-как забирается обратно в квартиру. Кинув весь мусор на столе, он тихо заходит в комнату.

Томура сидит на разложенном диване, подобрав под себя ноги, и что-то сосредоточенно пишет в телефоне. Даби поджимает губы и закатывает глаза, подходя ближе. Плюхнувшись рядом, он пытается забрать телефон из пальцев Шигараки, но тот уворачивается, заваливаясь на бок и вытягивая руки, и бормочет:

— Сейчас-сейчас, секунду. Я допишу.

— Кому?

— Тоге.

— Жалуешься на меня?

— Что? — тут же отвлекается от телефона Томура и смотрит растерянно на Даби. — С чего ты это взял? Совсем дурак, что ли? Скорее наоборот. Рассказываю ей, как хорошо и приятно прошел сегодняшний вечер. Тебя это… раздражает?

— Нет, — быстро отвечает Даби, но звучит не особо честно. — Передавай ей «привет».

Шигараки хмурится и слегка медлит, но, в конце концов, откладывает телефон, так и не ответив на звук уведомления. Придвинувшись ближе, он прижимается к теплому боку и упирается виском в плечо. Даби, прикрыв глаза, улыбается и тут же чутко его обнимает, погладив по бедру.

Ты не заслуживаешь его. Его доброты.

Пусть он сделает тебе больно.

Заставь его сделать тебе больно.

Это будет то, что ты заслуживаешь.

Стараясь не двигаться, чтобы не выдать свою тревогу, Томура сильно сжимает зубы на внутренней стороне щеки, пока боль не проходит импульсом по телу. Шум становится выносимее.

Приподнявшись, он невпопад мажет по обожженной щеке губами, но Даби тут же запускает пальцы в белоснежные волосы и мягко целует его, притянув к себе.

Волна шума снова поднимается в голове, но в теплых объятиях это проще игнорировать. Томура кладет руки Даби на плечи, сцепляя запястья за его шеей, и закрывает глаза, стараясь сосредоточиться только на ощущениях: обожженные губы, теплые ладони, поглаживающие спину через футболку, чужое дыхание, которое становится глубже, пирсинг на горячем языке.

Даби опускается ниже, прижимаясь осторожно губами к поцарапанной шее. Томура чутко склоняет голову набок, открываясь для ласки.

Это настолько непривычно с его стороны, что Даби слегка отстраняется и пристально вглядывается в его лицо. Томура удивленно распахивает глаза и вопросительно заламывает бровь.

— Ты… в порядке? — после долгой паузы спрашивает Даби. — Ты какой-то… слишком спокойный.

— О боже, — смеется Томура, прикрыв ладонью рот. — Не могу поверить, что тебя пугает, когда я не злой и бешеный.

Даби цокает языком и, утробно зарычав, сгребает смеющегося Шигараки в объятия и заваливает на кровать. Оставляя хаотичные поцелуи на его щеках, он только наигранно недовольно ворчит:

— Я просто хочу, чтобы все было в порядке.

— Я знаю, — кивает Томура, проводя ладонью по его спине. — Все хорошо. Продолжай.

Даби улыбается, влажно целуя израненную шею.

Шигараки снова закрывает глаза, подставляясь под прикосновения языком. Это немного щекотно, но по коже бегут мурашки, а внутри все сжимается от того, насколько Даби старается быть аккуратным, чтобы лишний раз не потревожить и не сделать больно. Тепло его тела как будто окутывает, создавая смутное ощущение… безопасности?

Это вызывает нервный смешок.

— Позволишь? — тихо спрашивает Даби, забираясь ладонями под футболку и мягко поднимая ее вверх.

Томура явно медлит с ответом, сомневаясь, но в итоге кивает и приподнимается, давая снять с себя одежду. В конце концов, Даби уже видел его голым, к тому же, руки, состояние которых пугало больше всего, и так были открыты. Не имеет смысла продолжать прятаться.

Откинув в сторону цветастую футболку, Даби тут же прижимается губами к тонким ключицам, гладит впалый живот. Ему хочется шептать о том, какой же Томура невероятно красивый, но обычно за этим следует плохая реакция, поэтому все свои мысли приходится держать при себе. Хочется оставлять на бледной коже багровые следы засосов, но приходится быть осторожным, потому что это тоже расстроит Томуру.

Может быть, как-нибудь в другой раз. Обязательно. В другой раз.

Аккуратно положив прохладные ладони на обожженные щеки, Шигараки тянет его к себе, увлекая в медленные и ленивые поцелуи. Голодная страсть, только было вспыхнувшая в Даби, трансформируется во что-то иное, как будто более глубокое.

Не разрывая поцелуев, Томура скользит ладонью по тыльной стороне шеи Даби и опускает руки, расстегивая мелкие пуговицы на его рубашке. Это дается не так просто, и Даби смешливо фыркает. Уткнувшись носом в мягкую щеку, он тихо спрашивает:

— Тебе помочь?

— Я сам могу справиться, — ворчит Шигараки, недовольно щурясь, но все равно продолжая расстегивать пуговицы. Даби не противится. Пусть даже такая робкая и незначительная, но все-таки инициатива со стороны Томуры трогает.

Не так уж между ними все, видимо, безнадежно.

Закончив с пуговицами, Шигараки, приподняв мизинец и указательный, проводит ладонью по груди Даби, стараясь избегать обожженной кожи. Он знает, что она больше не болит, но и чувствительности на ней почти нет, только в некоторых местах. Когда под рукой чувствуется быстрое сердцебиение, Томура замирает.

Улыбнувшись, Даби поднимается и садится ему на бедра, намеренно ерзая, чем только лишний раз дразнит и себя и Шигараки. В темноте кажется, что его голубые глаза слабо мерцают. Вытянув вперед руки, он насмешливо произносит:

— Еще две осталось.

Томура растерянно моргает, переводя взгляд на застегнутые манжеты рубашки, и, усмехнувшись, вздыхает:

— Знаешь что, иди в жопу.

Даби смеется и легко стягивает с плеч одежду. Тонкие кисти освобождаются из рукавов и с застегнутыми пуговицами. Только бы на нервы подействовать лишний раз.

Шигараки медленно проводит пальцами по животу Даби, отмечая, как под прикосновениями напрягаются мышцы, дыхание становится чаще. Потом аккуратно тянет за ремень на джинсах.

— Лицо у тебя, как у любопытного ребенка, — качает головой Даби, пристально наблюдая за чужими действиями. — Как будто подарок распаковываешь.

— Не помню, чтобы когда-либо раздевал своих партнеров, — дергает плечом Томура, подняв взгляд. — Но ты такой теплый, и мне приятно к тебе прикасаться.

— Океееей, — нервно засмеявшись, кивает Даби и приподнимается, помогая стянуть с себя джинсы. — Сомнительный комплимент, но пусть будет.

Наклонившись вперед, он мягко целует Шигараки в губы, чувствуя, как тот улыбается. Следующий поцелуй ложится на щеку, потом — на свод челюсти, потом — на шею и кадык. Даби постепенно опускается вниз, оставляя влажные следы на ключицах, груди, солнечном сплетении, животе.

Томура закрывает глаза сгибом локтя, стараясь дышать ровнее, но внутри разливается жар, сердце стучит быстрее. Под чужими прикосновениями хочется извиваться и подставляться под них. Хочется расплавиться.

Ты слабак.

Он воспользуется тобой, как шлюхой.

Ты должен убить его, чтобы этого не произошло.

— Хэй, все в порядке? — словно что-то почувствовав, тут же чутко спрашивает Даби. Сглотнув, Томура молча кивает, сжимая пальцы на простыне.

Даби хмурится и поглаживает его по запястью. Шигараки расслабляется, позволяя взять себя за руку. Такой простой жест успокаивает нарастающий гул.

— Можем остановиться, — тихо произносит Даби, внимательно наблюдая.

Томура нервно улыбается и убирает руку от лица. По щеках разлился заметный румянец, пятнами стекающий на шею и грудь.

— Все в порядке, не волнуйся, — отзывается он. — Просто… немного шумит. Но это можно игнорировать.

— Ого, они еще и вуайеристы.

— О боже, умоляю, заткнись, — смеется Шигараки, пытаясь толкнуть ногой Даби в грудь, но тот ловко перехватывает ее, устраивая колено у себя на плече и оставляя поцелуи на внутренней стороне бедра.

Томура замирает, слегка напрягаясь. Внизу у него этих дурацких нервных шрамов еще больше, чем на предплечьях, и сейчас они не скрыты бесконечными бинтами и пластырями, но Даби, вопреки каким-то нелепым ожиданиям, даже не обращает на это внимание.

Нагнувшись, он тянет вниз шорты вместе с бельем и обводит языком выступающие тазовые косточки. Томура непроизвольно сжимает колени у него на боках, словно пытаясь отстраниться и защититься, но в итоге все равно поднимает таз, позволяя окончательно избавить себя от одежды.

— Вот теперь точно становится неловко, — бормочет Шигараки, снова закрывая лицо рукой. Щеки пылают.

— Все хорошо, — шепчет Даби, целуя шрам на острой коленке. — Я не причиню тебе вреда. Обещаю.

— Я знаю, — кивает Томура. — Просто…

Ты уродлив.

Ты выглядишь омерзительно.

Он видит все эти следы. Он видит, что ты не человек.

Тебе не должно это нравится. Шлюха.

Шигараки до боли стискивает зубы, пока не чувствует, что Даби поднимается выше и нежно его целует. Томура тут же убирает руку от лица и обнимает его за плечи, словно хватается за спасательный круг. Зубами цепляет нижнюю обожженную губу, но тут же отпускает, так и не решившись укусить достаточно больно.

Он пристально смотрит во внимательные, спокойные голубые глаза и тихо просит:

— Не уходи. Будь рядом.

— Я рядом, — кивает Даби, снова целуя Шигараки. — А еще очень сожалею, что не могу подраться с этими уебками в твоей башке. Что они говорят?

— Не хочу сейчас это обсуждать. Но все в порядке. Это… можно игнорировать.

— Ну ладно, — недоверчиво протягивает Даби, проводя ладонью по выпирающим ребрам. — Тогда, может быть, я могу сделать что-нибудь другое, чтобы тебя успокоить? Прикоснуться к тебе где-нибудь, чтобы тебе было приятно?

Теплая рука скользит ниже, поглаживая полувозбужденный член. Это немного щекотно, но по телу проходит дрожь. Томура слегка подается навстречу, бормоча:

— Да, это неплохой вариант.

Даби улыбается, плотнее сжимая пальцы и прислушиваясь, как ускоряется чужое дыхание. Он снова проводит языком по длинной шее. Объятия Шигараки становятся крепче, он старается сильнее прижаться к теплой груди, уткнуться носом куда-то в плечо.

Собственное возбуждение начинает казаться навязчиво раздражающим, но Даби все равно не позволяет себе торопиться. Все идет слишком хорошо, чтобы испортить это своей нетерпеливостью.

Он отстраняется, и Томура недовольно ворчит, пытаясь удержать его за плечи.

— Хэй, тише-тише, я никуда не ухожу, — смеется он, успокаивающе поглаживая Шигараки по бедру. — Просто кое-что возьму. Я же не хочу, чтобы тебе было больно или неприятно.

Томура хмурится, но отпускает Даби, наблюдая, как тот перегибается через подлокотник, чтобы взять смазку и презервативы. Вздохнув, Шигараки пытается натянуть на себя кусочек скомканного одеяла. То ли для того, чтобы прикрыться, то ли потому что без чужого тепла кожа покрывается неприятными мурашками, и плечи непроизвольно дергаются.

Взяв все необходимое, Даби откидывается назад, заваливаясь на Томуру. Тот растерянно крякает от неожиданности и пытается скинуть с себя смеющегося парня.

— Дурак. Ты схрена ли так упал на меня. Тяжело же.

— У тебя было слишком серьезное лицо.

— Поэтому ты решил с разгону ударить меня по внутренним органам? Так себе план.

Даби улыбается и невесомо целует Шигараки в самый кончик носа. Томура недовольно щурится, но его лицо быстро сглаживается, и на губах расцветает слабая улыбка. Все-таки не злится.

Завалившись набок, Даби притягивает его к себе, увлекая в поцелуй. Шигараки мстительно сжимает зубы на чужом языке, но без желания сделать больно. Просто для профилактики. Он запускает пальцы одной руки в черные жесткие волосы, не позволяя отстраниться, а другой перетягивает Даби на себя, заставляя его все-таки остаться сверху.

Когда Даби нехотя меняет позу, Томура сжимает колени у него на поясе, выгибаясь и прижимаясь ближе.

Ты ведешь себя как шлюха.

Ты не должен ему подчиняться.

Тебя растили не для этого.

Убей его.

— Ты потрясающий, — шепчет Даби у самого уха, и его голос хрипит и ломается от возбуждения. — Замечательный. Я так хочу тебя.

Это помогает отвлечься. Томура, тяжело сглотнув, перехватывает тонкое запястье и направляет руку Даби снова вниз. Тот, усмехнувшись, мягко обхватывает его член, размазывая смазку по головке.

Медленные, ритмичные движения заставляют жар разливаться по телу. Сдерживать себя становится тяжелее. Шигараки медленно выдыхает через стиснутые зубы, лишь бы не позволить лишним звукам вырваться из груди. Пальцы царапают ожог на спине. Бедра непроизвольно дергаются навстречу прикосновениям.

Повозившись, Даби выдавливает смазку и опускает руку еще ниже, мягко вводит сначала один, а потом второй палец внутрь.

— Не больно? — тихо спрашивает он, мелко целуя Томуру по своду челюсти. — Если что-то не так, скажи мне.

— М, все хорошо, — отзывается Шигараки, приподнимая на носках таз, чтобы позволить проникнуть глубже. — Только какая-то неудобная поза.

Даби смеется. Сев, он, не без боя, отбирает у Томуры одеяло, и, сложив его, подкладывает ему под поясницу.

— Так удобнее? — хмыкает Даби, наклоняясь и целуя Шигараки в ключицу.

— Не знааааю, — протягивает, улыбнувшись, Томура и скрещивает ноги у своего парня на поясе. — Проверь.

— Что за игривость? — смеется Даби, но снова мягко вводит пальцы, медленно двигая ими, задевая нервные окончания. — Кто ты, и что ты сделал с Шигараки?

— Заткнись, — на выдохе отзывается Томура. — Что тебе не нравится?

— Все нравится, — быстро отзывается Даби, нарочно проникая пальцами глубже. — Ты потрясающий. Тебе приятно?

Он воспользуется тобой.

Убей его.

— Да, — кивает Шигараки, и его голос подрагивает от прошедшего по телу импульса. — Мне… сделать что-нибудь для тебя?

— Если хочешь.

— Хочу, но… М.

Ты ничтожество.

Он не имеет права на тебя. Убей его.

— Все еще боишься своей причуды?

— Типа того.

— Все хорошо, не мучай себя. Я сам разберусь. Просто расслабься.

Даби перехватывает ногу Томуры под колено, сильнее сгибая ее и прижимая к груди. Шигараки закрывает глаза, стараясь отвлечь себя от мысли, что он слишком открыт перед чужим взглядом. Раньше можно было хотя бы обтянуть кофту, чтобы прикрыть себя. Сейчас же от чувства собственной незащищенности хочется расцарапать шею в кровь.

Даби раскатывает по длине презерватив и прижимается к входу, медленно толкаясь в податливое тело. Томура сначала напрягается, но, выдохнув, заставляет мышцы расслабиться. Даби поглаживает своего парня по животу, а потом снова проводит ладонью по длине члена, распределяя дополнительно смазку. Собственное возбуждение зудит под кожей, поэтому приходится напоминать себе быть осторожным. Не потому, что Томура хрупкий и не выдержит физически чужого напора. Но точно не хочется, чтобы у него отлетела крыша в самый неподходящий момент.

— Не больно? — снова спрашивает Даби, войдя наполовину и мягко покачивая тазом. Это ощущается мучительно хорошо. Пальцы невольно сильнее сжимаются на чужих бледных бедрах, грозя оставить синяки.

— Все в порядке, у меня высокий болевой порог.

— Абсолютно точно не то, что я хочу услышать от своего партнера во время секса, — закатывает глаза Даби.

— О боже, прости, — нервно смеется Томура, закрыв лицо руками. — Да, ладно, это было тупо. Я… Нет, мне не больно. Хорошо. Продолжай.

— Даже не будешь беситься из-за моих вопросов? — усмехается Даби, увеличивая амплитуду толчков и делая их резче.

— Пока нет, но уже немного подзаебало, да.

Даби морщит нос, смеясь, и подается вперед, целуя Томуру. Тот сразу обвивает его шею руками, не позволяя отстраниться. Двигаться в такой позе не то чтобы сильно удобно, но Даби не сопротивляется. Он не фанат «ванильного» секса, но с Шигараки это кажется единственно правильным: целоваться, плавно толкаться в его тело, прислушиваться к сбитому дыханию, заглушенным стонам, медленно лаская его руками в такт движениям и чувствуя, как он в ответ на это сжимает мышцы вокруг члена своего парня. Все это медленно и нежно, до исступления.

Томура выгибается сильнее, чтобы позволить проникнуть глубже. Хочется до боли закусить губу, но Даби мягко целует его, нашептывая что-то невнятное, но успокаивающее. Шигараки запрокидывает голову, закрыв глаза, губы размыкаются в немом стоне.

Даби проводит языком по его длинной шее. Зубы на миг касаются тонкой кожи, но он вовремя себя останавливает. Возбуждение стягивается в животе тугой пружиной. Контролировать свои порывы становится все сложнее.

Он слегка приподнимается на руках, толкаясь резче и глубже, но не ускоряя темп. Томура тут же закрывает глаза предплечьем, но это не помогает скрыться. Даби, слегка склонив голову, пристально рассматривает его. Румянец, растекающийся пятнами от лица по шее и груди (Даби знает, что Шигараки это ненавидит), на фоне которого сильнее видны бледные шрамы (которые Шигараки тоже ненавидит); разомкнутые в сбившемся дыхании потрескавшиеся губы, перечеркнутые шрамом (и это Томура ненавидит в себе); разметавшиеся по подушке белоснежные волосы (так раздражающие Шигараки), пряди которых прилипли к влажному лбу (трещины на котором Томура тоже ненавидит); едва заметно несимметричные тонкие ключицы и выпирающие на груди ребра (кривизны которых он так смущается).

Даби пристально смотрит на Шигараки, и единственное, о чем он способен думать: какой же Томура невероятно красивый. В каждой своей черте. В каждом своем проявлении. И это странное чувство разрастается по груди, делая почти что больно от невозможности его выразить.

Даби тянется и убирает руку с лица Шигараки. Тот не сопротивляется. Большие влажные глаза широко распахнуты, в них плещется смутное недоверие. Даби хочется что-нибудь сказать, чтобы успокоить его, но слова не собираются в осознанные предложения (во всяком случае, в такие, из-за которых Томура не обрастет колючками). Поэтому он просто подается вперед, целуя его, медленно и глубоко, соприкасаясь языками, как будто это может выразить все то, что происходит внутри него.

Движения становятся резче, нетерпеливее. Даби прижимается губами к шее Шигараки, проводит языком, чувствуя, как он сжимается вокруг его члена, выгибается, чтобы можно было толкнуться глубже. Даби утробно рычит у его уха, отмечая, что тело Томуры приятно реагирует и на это.

Он нервно ерзает под Даби, стараясь то ли прижаться сильнее, чтобы чувствовать трение, то ли сменить угол проникновения. Эти непроизвольные движения вызывают у Даби смешок.

— Что ты пытаешься сделать? — хрипло шепчет он, замедлившись и прижавшись к Томуре сильнее, чтобы его член мог при движениях тереться о живот.

— Заткнись, — ворчит Шигараки, но по тому, как он тут же закрывает глаза и стискивает челюсть, чтобы не издавать стонов, можно понять, что именно этого он и хотел.

— Ты ведь можешь прикасаться сам к себе, — улыбается Даби, легонько задев зубами тонкую кожу на шее. — Решил бы свою проблему сам, а не ждал меня.

— Заткниииись, — снова протягивает Томура, и его голос звучит уже предупреждающе.

Даби закатывает глаза, но поднимается и садится, резким движением притягивая Шигараки к себе за бедра. Можно было бы пошутить на эту тему про «руку помощи», но тогда, вероятно, все происходящее очень быстро закончится (возможно, с элементами побоев).

Он проводит рукой по животу Томуры, задерживая пальцы на точках родинок. Мучительно медленно проводит по головке, размазывая предэякулянт. Шигараки непроизвольно хватается за тонкое запястье, но не пытается ни убрать, ни двигать чужой рукой. Даби на миг замирает, а потом хмыкает, слабо улыбаясь, снова поглаживая круговыми движениями чувствительное место.

— Не издевайся надо мной, — облизнув губы, шепчет Томура, наблюдая за действиями Даби из-под дрожащих белых ресниц.

— Так тебе не нравится? — нарочито участливо спрашивает тот, но не останавливается.

— Я тебя сейчас пну.

— Ты так против, чтобы я делал тебе приятно, — вздыхает Даби, склонив голову набок. — Это прям разбивает сердце.

Потому что никто так не делает.

За все придется платить.

Он просто использует тебя.

Ты безразличен ему.

Ты просто вещь.

Ты не имеешь права получать удовольствие.

Если тебе это нравится, ты жалкая шлюха.

Шигараки недовольно рычит и непроизвольно тянется к шее, цепляя ногтями старые раны. Но Даби перехватывает его, не позволяя навредить себе, и шепчет:

— Скажи им пойти нахуй. Все твое внимание должно быть только на мне.

— Тогда сделай для этого что-нибудь, — криво усмехается Томура и тут же шумно вздыхает, когда Даби резко толкается в него на всю длину.

— Ну ничего себе заявления, — смеется он, снова повторяя это. — Хорошо, я тебя понял.

Обжигающий азарт снова поднимается в груди, и голубые глаза приобретают хищный блеск. Одной рукой он удерживает Томуру за талию на месте, размашисто и резко двигая бедрами до непристойных шлепков; а другой обхватывает член Шигараки вокруг головки, делая мягкие круговые движения, которые контрастируют с наросшим темпом и сбивают с толку.

Томура пытается закрыть лицо, кусает себя за запястье, но ощущений становится слишком много, и из груди все равно вырывается сдавленный, почти жалобный вздох.

В ответ на это Даби замедляется, его лицо становится настороженным, но Шигараки только слегка толкает его ногой, кое-как бормоча:

— Не смей.

Даби слушается без лишних слов. Томура сильнее сжимает зубы на запястье. Точно останется синяк, но это ощущается терпимее, чем позволить себе стонать в голос. Во всяком случае, это не запускает новую волну шума в голове.

Горячее чувство распространяется по груди и животу, заполняя все тело. Так много и так недостаточно одновременно. Пальцы на ногах непроизвольно поджимаются. Под зажмуренными веками вспыхивают яркие пятна. Такого же красивого бирюзового цвета, как пламя причуды.

И как бы Шигараки ни старался держать себя в руках, с губ все равно срывается просящее:

— Поцелуй меня, пожалуйста.

Это звучит так трогательно и невинно, что в груди у Даби болезненно ноет.

Он наклоняется, но не останавливается, проводит языком по шраму на губах и нежно целует, и Томура чутко, почти жадно отвечает на это. Не отрываясь, усмехается, когда тело его парня выгибается, а по пальцам разбрызгивается горячая сперма.

Чужая дрожь словно передается и ему, перемешивается со всеми противоречивыми чувствами, подталкивая к краю, и он делает еще несколько резких толчков прежде, чем оргазм прокатывается пульсацией. Смертоносные руки бережно обнимают за шею, прижимая ближе.

Повозившись, чтобы выйти аккуратно из чужого тела, Даби заваливается на Шигараки, тяжело дыша, но все равно продолжая то облизывать, то целовать его шею. Губы непроизвольно растягиваются в улыбке.

Это действительно было хорошо. Наверное, даже лучше, чем все их предыдущие разы. Хоть Томура и пытался постоянно спрятаться за руками и продолжал молчать, как на допросе, только иногда ворча, но на сей раз обошлось хотя бы без агрессии и нервных срывов. Да, весьма ничтожный уровень притязаний, но это все равно какой-никакой успех.

Шигараки медленно судорожно выдыхает, выпрямляя затекшие ноги, бездумно скользит ладонью по обожженной спине. Сердце замедляет ход, а звенящая пустота в голове постепенно заполняется шумом и неуместными мыслями. И даже то, как Даби нежно перебирает его волосы, не помогает.

Тыжалкийэтовульгарноубейсебяомерзительношлюхаэтотакгрязнотебяможноиспользоватьтолькотакимобразомгрязнотыпростовещьомерзительнотыдаженечеловекгрязноубейсебягрязногрязногрязногрязно.

Томура до боли кусает губу, чувствуя, как на языке появляется соленый привкус крови. Но это не заглушает шум в голове. Кожа начинает зудеть, и ее хочется снять с себя и выбросить на помойку. Внутри зарождается тревожная дрожь. Хочется то ли прижаться ближе к чужому теплу, то ли оттолкнуть от себя и сбежать как можно дальше.

В конце концов, Шигараки царапает двумя пальцами Даби под лопаткой и тихо просит:

— Пусти меня, пожалуйста. Мне… Я…

Нормальное оправдание не подбирается. Но даже так Даби, пусть и с нечленораздельным ворчанием, но переваливается на бок и разжимает объятия. На его лице не отражается злость или раздражение, но выражение все еще какое-то граничащее с недовольством.

Томура тут же подрывается с места и быстро собирает свою одежду с пола. Даби наблюдает за ним из-под полуприкрытых век и, зевнув, спрашивает:

— Тебе обязательно каждый раз сбегать от меня? Это, знаешь ли, обидно.

Шигараки заметно вздрагивает, оборачиваясь. В широко распахнутых глазах отражается замешательство. Облизнув губы, он бормочет:

— Я не сбегаю. Просто…

Что «просто»?

Ты просто сумасшедший.

— Ты вернешься? — сонно бормочет Даби.

— А куда я денусь посреди ночи-то?

— Ну, я имею в виду… Ты вернешься ко мне в кровать или, как обычно, забьешься в кресло?

— Я…

Томура осекается. Его начинает бить мелкая дрожь. Так и не договорив, он разворачивается и быстро уходит в ванную.

Включив горячую воду, он подставляет руки под струю. Помедлив, переступает край ванны и садится на дно. Вода касается лодыжек. Переключив режим, Шигараки подставляет спину под капли душа.

Это все еще… слишком. Быть с другим человеком, позволять себе близость, позволять себе… чувствовать? К этому как будто нужно привыкнуть, заново учиться, но получается очень плохо, и каждый раз все равно хочется смыть с себя чужие прикосновения. По привычке.

Вздохнув, Томура вытягивает руки, разглядывая свои пальцы. Так глупо, на самом деле. Он прекрасно знает, что в прикосновениях Даби нет того, что вызывало отвращения у других: грязной похоти, желания навредить, стремления унизить и доказать свою силу. Но все равно каждый раз в голове поднимается невыносимый шум, и хочется бежать-бежать-бежать. Будто если он позволит себе остаться, то произойдет что-то ужасное.

Горячие капли падают на бледную кожу, заставляя ее краснеть. Томура зажмуривается. В голове пульсирует кровь. Становится неприятно. Но этого все еще недостаточно. Он хаотично царапает себя, будто пытается соскоблить грязь, по ребрам, груди, рукам, ногам. Везде, где может дотянуться, оставляя яркие полосы. И только когда их становится достаточно много, а кипяток из душа грозит оставить ожоги, собственная кожа прекращает казаться омерзительно липкой. Шигараки выключает воду и вылазит из ванны. У ног собирается лужа на кафеле. Он мнет в руках схваченную с пола цветастую футболку, а потом утыкается в нее лицом. Больше не пахнет пылью и порошком. На ткани отпечатался сегодняшний запах сигарет и дешевого парфюма. Запах Даби. Приятно. И спокойно.

Шигараки не хочет от него сбегать. Просто… с некоторыми вещами невозможно справиться.

Натянув снова одежду, Томура тихо выходит из ванной. Ждет минуту, присматриваясь в темноте к своему парню. Какой-либо реакции не следует. Даби уже успел одеться и устроился на боку, положив под голову руку. Его глаза закрыты, дыхание ровное.

Шигараки отходит к креслу, которое теперь стоит в углу комнаты, и, скинув вещи из него на пол, садится на самый край. Он не может сказать, сколько сидит так, разглядывая умиротворенное лицо Даби, прислушиваясь, дышит ли он. Явно дольше, чем следует. Ошпаренную кожу начинает покалывать от холода, а веки тяжелеют.

Ты убьешь его.

Ты не заслуживаешь быть рядом.

Ты опасен.

Ты можешь нести только смерть и разрушение.

Это ошибка.

В животе скручивается неприятное чувство. Хочется затолкать два пальца в глотку и выблевать эту бессмысленную тревогу.

Нужно делать шаги. Нужно тоже делать шаги навстречу. Не должен Даби один стараться над этими отношениями.

Игнорируя нарастающий шум, Томура поднимается с кресла и подходит к кровати. Помедлив, ложится на самый край, лицом к Даби, копируя его позу. Кажется, что даже на расстоянии он излучает тепло, к которому хочется прильнуть.

Разложенный диван предательски скрипит, и Даби медленно открывает глаза, сонно моргая. И сразу слабо улыбается, бормоча:

— Все-таки решил мне довериться?

— Попробую, — кивает Томура. — Надеюсь… я не причиню тебе вреда.

— Все будет в порядке, — зевнув, отзывается Даби и, протянув руку, поглаживает Шигараки по щеке. — Я буду осторожен. Ложись, как тебе удобно.

Томура на миг прикрывает глаза, подаваясь на нежное прикосновение, а потом, вздохнув, переворачивается на другой бок, прижимая руки к груди. Возможно… Возможно. Возможно ему бы было удобнее уткнуться Даби в грудь, обхватив его руками и ногами, как чертова коала. Но это кажется недостижимой роскошью. В конце концов, даже вот так, на расстоянии, спиной к нему, с прижатыми руками, Шигараки уже до тошноты страшно, что он подвергает своего парня опасности.

Даби долго возится сзади и, в конце концов, накидывает на Томуру одеяло. Тот вздрагивает от неожиданности, но тут же улыбается. Взявшись за угол, он заворачивается плотнее. Тело окутывает тепло.

Может быть, для начала, просто спать под одним одеялом будет достаточно?

Шигараки закрывает глаза, прислушиваясь к чужому мерному дыханию за спиной. Темнота и тепло убаюкивают, и он даже не замечает, как горячие пальцы гладят его по боку, и Даби осторожно придвигается ближе, целуя его в затылок.