В комнатах Вирена висит портрет короля с ним самим, стоящим за правым плечом. В комнатах Хэрроу - портреты его семьи. И, оглядываясь теперь назад, это различие идеально отражало суть всех разногласий и конфликтов между уже покойным королем Католиса и его верховным магом.
Все мысли Вирена были и всегда будут о процветании Католиса, о мире, где на людей лишь за отсутствие арканума не смотрели свысока ни эльфы, ни драконы, где Зедия не нависала вечной угрозой над границами Петрархии, где достижения человечества, изгнанного, лишённого изначальной магии и все же восставшего буквально из пепла, были наконец признаны и оценены по достоинству.
О чем были мысли Хэрроу теперь уже не знал никто. О семье, скорее всего. Перевёрнутая рамка с семейным портретом, так и оставшаяся неряшливо лежать посреди монаршей кровати, лишь подтверждала догадки.
О чести, возможно. О тысяче и одной причине, почему смерть оказалась предпочтительней жизни. Думал ли король о своем королевстве, о своих подданных, о смуте, что неотвратимо наступит после его смерти? Вирену почему-то казалось, что нет. В особенно тяжёлые моменты - как сейчас, когда в ушах ещё гремели звуки недавней битвы, унесшей жизнь их короля, а хорошо спрятанные эмоции так и норовили разрушить все столь кропотливо выстроенные верховным магом стены - Вирену думалось, что о королевстве Хэрроу всегда думал в последнюю очередь. Иначе объяснить - оправдать - действия уже покойного короля просто не получалось.
Какой правитель, думающий о благе страны, оставит свое королевство на восьмилетнего ребенка? Или решит разделить запасы, которых и так едва хватало, с голодающим Дюреном? Или забудет торжественную клятву, которую дал на глазах у всего Католиса во время коронации? Этим вопросам, как и многим другим, накопившимся за семь лет с момента их последнего по-настоящему искреннего разговора, суждено было медленно и болезненно гнить где-то под ребрами рядом со всеми так и не сказанными словами. Рядом с воспоминаниями, что до сих пор напоминали о себе глухой ноющей болью.
Лисса смотрит на него полными ужаса глазами. Слезы капля за каплей стекают по ее щекам, чтобы потом наполнить небольшой флакон. Кап. Кап. Кап.
Королева Сэрай протягивает ему руку. Её яркая улыбка разгоняет даже сумрак Бреши. Вирен ещё не знает, что ему суждено видеть эту улыбку в последний раз.
Стойкий запах крови в разгромленной королевской спальне. Остывающее тело Хэрроу - его короля - покрыто множеством ран от эльфийских клинков.
Эта боль так и норовила вырваться наружу, погрести под собой и полностью подчинить своей воле. Сладким шепотом она убеждала уважить траур, позволить ему и всему Католису отгоревать потерю своего короля. Но, в отличие от Опели, Королевской Стражи и всех остальных, Вирен был не просто подданным, не был просто другом. Он был слугой. И он хорошо помнил принесеную дважды - в день вступления на должность верховного мага и в день коронации Хэрроу - клятву: защищать жителей королевства и делать все на благо Католиса. Как бы опасно и ужасно это не было. Даже если тот, с кем он должен был разделить эту ношу - клятву - решил в итоге сбежать в небытие, трусливо прикрываясь высоким понятием чести, Вирен не собирался отказываться от своих слов. Даже если это значило слышать со всех сторон крики о его бессердечности, чёрствости и желании захватить трон. На фоне блага Католиса и, возможно, даже всего человечества ничто не имело значения.
Один глубокий вздох - и сраженный потерей друга уставший человек усилием воли отступает назад, в глубь сознания вслед за всеми бушевавшими внутри эмоциями. Остаётся лишь верховный маг Католиса. Прагматик, перфекционист и та ещё заноза в заднице Опели и всего Королевского Совета. Верховный маг покидает королевскую спальню спокойным и твердым шагом, словно королевская печать не обжигает калёным железом даже сквозь слои одежды. Он не оборачивается, не кидает последнего взгляда на королевскую спальню. На портрет, висящий в собственном кабинете, до самого отбытия к Бреши во главе объединенной армии он тоже так ни разу и не бросит взгляд.