Повсюду граяли чёрные вороны, ударяя клювами тёплую, ещё недавно живую плоть, вырывая из неё куски и заглатывая лакомство, словно дар, угощение из рук нового хозяина. Гето взмахнул мечом, заставив брызги крови с него окропить землю. На лице застыл звериный оскал. Дикое чувство ярости, смешанное с ни с чем доселе несравнимым удовольствием, распирало грудь. Все мертвы. Наконец-то. Чей-то пронизанный отчаянием вопль заставил его обернуться. – Сатору, – процедил демон, осклабившись и с упоением считывая эмоции с ангельского лика охотника. Приоткрывшиеся рубиновые губы, застывшие, словно в беззвучном крике, распахнутые огромные глаза, сверкающие голубыми бриллиантами от слёз, болезненно-бледная кожа, покрывшаяся алыми пятнами от закипающей в нём ярости, подрагивающая в руке катана. Он сжимал рукоять с такой силой, что изящные длинные пальцы посинели. – Сугуру! – прорычал он наконец. – Я убью тебя! Разорву на части, чтобы дух твой не смог обрести покой ни в одном из миров! Готовься к смерти! С этими словами он рванул было вперёд, но тело налилось вдруг непреодолимой тяжестью, отказавшись слушаться вовсе. Охотник застыл, не в силах даже взмахнуть ресницами, на которых, словно жемчужины на искусно выполненном веере, подрагивали кристально-переливающиеся в свете мягких лучей закатного солнца капельки слёз.
– Как сладок миг расплаты, – сыто протянул Гето, едва ли не облизываясь, как довольный охотой хищник, – теперь-то я поквитаюсь с тобой за то, что стал таким. Взгляни на меня, полюбуйся, к чему привела твоя ошибка. Все, кем ты дорожил, почили. Пора и тебе отправляться вслед за ними. Хотя постой-ка. К чему спешить, – промурлыкал он, обходя кругом Сатору, застывшего с оружием, занесённым для атаки, которое ему так и не суждено было пустить в ход. – У меня есть идея получше, – кивнул он сам себе, и от этого жеста сердце охотника пропустило удар, затылок сковало льдом, по телу водопадом разлился ужас предвкушения, кожа вмиг покрылась мурашками, душа обрушилась в омут страха, а в мыслях стучала мольба: – «Только не это…» Сатору знал, какой способ расправы полюбился демону больше всего. Ничего омерзительнее нельзя было придумать. И эту кару приготовил бывший ученик своему учителю. Наставнику, совершившему чудовищную ошибку, изуродовав судьбу ученика, уничтожив будущее сотен людей и своё собственное.
Поздно было сожалеть, просить пощады, взывать к палачу, неотвратимо надвигающемуся на него. Ничего человеческого в нём не осталось, ни сострадания, ни жалости, ни умения прощать. Жестокий, беспощадный демон. Исчадие ада. Его расплата. Слёзы непроизвольно брызнули из глаз охотника. Демон уже приблизился вплотную, высунул невероятно длинный раздвоенный язык, скользнул им по щекам и шее обездвиженного, словно скульптура, восхитительная в своём совершенстве, пленника, собирая драгоценные слезинки с бледной бархатной кожи, схватил за волосы, заставив смотреть на себя, и вперил в него пылающий ненавистью взгляд. Бездонные омуты чёрных глаз демона вызвали в памяти охотника почему-то совсем не соответствующие ситуации воспоминания. Счастливые мгновения давно минувших дней, безвозвратно канувших в Лету. Он хотел сказать что-то, но тело по-прежнему ему не принадлежало. Гето тем временем провёл длинными, острыми, как бритвы, когтями по нежной коже, оставляя на ней багровые полосы, скользнул под одежды, нисколько не смущаясь положением бывшего наставника и дорогого друга, затем легко сорвал ткань, словно она была соткана из тумана, и вцепился жадным взглядом в утончённые изгибы тела сильнейшего мечника в истории. Как жалок был теперь он перед мощью собственного порождения, заточённый его властью, словно богомол в стеклянную банку, такой хрупкий, беззащитный, желанный...
Поддавшись магии очарования глубоких небесно-голубых глаз, демон вцепился в распростёртое перед ним обездвиженное тело. Танцуя языком по выпуклостям и впадинкам, он вылизал его целиком, проникая во все отверстия, опаляя нежную белую кожу жаром преисподней, оставляя на ней сизые цветы безудержной похоти, желая осквернить его, насладиться им, вкусить плод, такой желанный, запретный, недосягаемый прежде, поглотить целиком, присвоить, безраздельно властвовать над ним, а после раздавить, уничтожить, не оставив никому шанса коснуться его даже взглядом. Много часов длилось истязание, превратив прекрасное создание в бледную тень себя прежнего.
Лишь насытившись, демон отпрянул, довольно созерцая распростёртое на камнях тело, прежде белоснежное и девственно-чистое, а теперь сплошь покрытое сливовыми пятнами. Охотник силился сказать что-то, это желание читалось в покрасневших глазах, в которых не осталось больше слёз. Гето шевельнул кончиком пальца, снимая с искусанных в кровь губ своё заклятье. Тихие слова, словно шелест лепестков на ветру, едва достигали его ушей.
– Сугуру... Прости меня... – шептал охотник чуть слышно, чувствуя, как силы оставляют растерзанное тело. – Мне не искупить вину... Если бы я... Если бы мне только удалось тогда протянуть руку дальше... Или успеть найти что-то... Что-то... Ты бы не упал в расщелину... В источник... Силы... В ядовитое озеро... Я... Должен был... Защитить... Спасти тебя... Я жалел... Всегда... Жалел, что не я... Упал... Прости... Демон осёкся, проглотив колкие слова, что собирался бросить в ответ. – Нет, – прорычал он, – Нет!!! – взревел со всей силы, теряя самообладание. – Не смей говорить этого! Ты виноват! Ты не имеешь право просить прощения! Ты!..
Гето отпрянул, но колени его подломились, и он рухнул возле едва дышавшего охотника, в глазах которого медленно угасала искра жизни. Эти бесконечно родные небесно-голубые глаза, колыбель мира, одарившая его некогда прежде, многие лета назад, долгожданным покоем и теплом, теперь должны были сомкнуться навсегда по его вине. Он будто очнулся от бесконечного сна, в котором бродил все последние годы, словно в вязком холодном и липком киселе, и с яркой огненной вспышкой озарения в голове осознал, что сейчас натворил. Он подполз к нагому телу, словно его самого покинули последние силы, заключил в объятия Сатору, сжимая прохладную кожу руками, оставляя на ней багряные полумесяцы от когтей, покачивал его, словно в трансе, безумно тараща глаза в бесконечную пустоту усыпанного уже остывшими телами поля, над которым всё ещё кружили и отвратительно граяли чёрные вороны.
Охотник из последних сил протянул руку, давно оставленную заклятием, коснулся нежно кончиками пальцев кровавого следа на щеке демона, с трудом разлепил мертвенно-бледные губы и прошептал в последний раз: – Сугуру... Ясные, словно весеннее небо, глаза погасли, веки сомкнулись, чтобы никогда не разомкнуться вновь. Грудь перестала вздыматься. Жизнь покинула измученное тело, оставив Гето наедине со своим свершением. Демон уткнулся пылающим лицом в грудь учителя, которую оставляли последние крупицы тепла, сжав его в руках изо всех сил. Жуткий отчаянный вопль разнёсся над полем, его подхватили вороны, мгновенно превратив в отпевальную песню и разнося её на многие километры громогласным заунывным граем.