Со Джун храбрился, пытаясь собрать мысли в кучу, намереваясь отшить впервые в своей жизни влюблённую в него девушку. Но сколько бы он ни бился, упрямые мысли всё равно расползались, оставляя за собой печальные лужицы разочарования. Он не мог сделать этого, потому что тем самым нанёс бы девушке вред. Но не решаясь, он приносил невыносимые страдания самому важному для него человеку, этим нестерпимо больно раня самого себя. Раскачка могла продолжаться бесконечно, и Со Джун решительно ударил себя ладонями по щекам. Хватит распускать нюни. Она ждёт.

– Ка́неко! – окликнул он, заглянув в злополучный закуток, пустовавший по причине того, что шли занятия. Со Джун намеренно улизнул с урока, вынудив девушку поступить так же, стараясь минимизировать негативные последствия для всех. Она резко обернулась, до этого увлечённо выводя что-то маркером на без того исписанной вдоль и поперёк стене, и улыбнулась так лучезарно, что у Со Джуна сдавило горло от жгучего стыда. Но отступать было некуда. Там, позади, в оставленном кабинете его ждал Тэ Хан, нервно елозя на стуле, словно он был усыпан кнопками, и переживая, какого рожна омеге понадобилось впервые в жизни прогулять урок. Ещё и так неожиданно, никак не прокомментировав, бросив лишь сухое: – «потом объясню».

– Я хотел… – он замялся, – Мне нужно сказать тебе. Прости, Канеко. В её глазах заискрилась поднимающаяся волна тоски. Она не пожелала слушать дальше, как её отшивают, зашвырнула маркер подальше, бросилась на Со Джуна, со всей силы толкнула его руками в грудь, словно он мешал ей пройти и вообще был воплощением вселенского зла, от чего он лишь едва заметно покачнулся, и метнулась в направлении, очевидно, женского туалета, где можно было вволю нарыдаться, зализывая душевные раны. У Со Джуна всё в груди скрутило от мерзкой, жуткой, леденящей боли. Не от удара, конечно, а от того, что он успел заметить у стремительно пронёсшейся мимо него девушки слёзы, будто сверкавшие не праведным гневом, а мировой скорбью. Юному неопытному омеге невдомёк было, что девушки в этом возрасте бывают весьма коварны и изощрённы в делах любовных, в особенности, если это касается мести.

Со Джун получил возможность убедиться в этом на собственном опыте, когда не сумел найти в себе силы рассказать о произошедшем Тэ Хану сразу, а спустя несколько уроков об этом гудела уже вся школа. Ловя на себе любопытные взгляды отовсюду, интроверт Со Джун готов был сквозь землю провалиться. Тэ Хан, впрочем, не проявил ни капли недоверия к истинному, напротив, вздохнул с облегчением, ибо опасался чего-то серьёзного. Он поступил так, как не поступал ни разу в жизни, последовав примеру Со Джуна.

Во-первых, поговорил с Канеко и её подругами, искусно используя дипломатию, ораторское искусство, харизму и феромоны альфы, успешно убедив одноклассниц в том, что обвинять Со Джуна совершенно не в чём. Хотя так, собственно, и было изначально. Во-вторых, абсолютно незаметно, словно ассасин, вывел омегу с территории школы, будто проделывал этот трюк ежедневно, и смотался с ним гулять до самого конца занятий, когда их уже поджидали автобусы. Им влетело от Рэн Гана, но счастливый, восхищённый, обескураженный взгляд любимого однозначно того стоил.

Неизвестно, что наплёл гениальный стратег Тэ Хан девчонкам, которые, в свою очередь, разнесли эту информацию по всей школе, но больше парней никто своими признаниями, намёками и чрезмерным вниманием не беспокоил. Дети лаборатории вздохнули спокойно. Можно было бы сказать, если бы не На Гём. Лидер так прочно вписался в роль баламута и смутьяна, что альфы и омеги не испытывали дефицита впечатлений ни дома, ни в школе.

Ещё до первого урока На Гём заметил у одноклассницы, Ма́кино, бесстыдно алую помаду, которой она как раз в этот момент собиралась густо очертить сочные, пухлые губы, и без того достаточно яркие. Девушка, вероятно, планировала подцепить на этот элемент боевого раскраса Мин Хо, однако омега не интересовался ни помадами, ни девушками в равной степени, а значит, план с самого начала был обречён на провал. Проницательный На Гём сразу смекнул, что лишние тревоги импульсивному Мин Хо ни к чему, и врубил обаяние на полную.

Будто змей-искуситель, На Гём заболтал Макино, уводя разговор всё дальше в дебри, в которые её хорошенькая головка ни разу не посылала свои мысли, отвлекая и путая ей сознание, гипнотизируя чистым сиянием изумрудных глаз, вовсю манипулируя феромонами и зачаровывающей мимикой, выводя на готовность повиноваться любому, самому нелепому его желанию. А таковым была злосчастная алая помада. На Гём заполучил её в считанные минуты, и, самодовольно улыбаясь, отошёл к своей парте. Кан Мин неодобрительно покосился на него, но ничего не сказал. Это было зря. Очень зря.

После первого урока На Гём хитростью и обольстительными речами заманил не ведающего об опасности Кан Мина в их личное укромное местечко – подсобку с инвентарём уборщика, поддразнил немного, поохал для проформы, пообнимал игриво, не одарив ни одним поцелуем в губы, что уже должно было насторожить альфу, зато с чувством запечатлел на его лбу контрольный чмок. И сразу же потянул его обратно в класс, а в коридоре, сославшись на плохую память, смылся под благовидным предлогом, якобы что-то забыл сделать по просьбе учителя. Как несложно догадаться, На Гём использовал искусительские «чары» на своём лидере, тем более что омега от рождения (читай – выемки) имел губы очень выразительные, полнокровные, красочного ягодного оттенка.

Кан Мин ничего не заметил, став жертвой любимого. Проходя по коридору, он поймал на себе несколько красноречивых взглядов и, сложив два и два, зарычал, но устремился не за омегой вдогонку, а в мужской туалет, взмолившись о том лишь, чтобы помада была обычная, а не супер-стойкая. Ему повезло. Идеальный алый след великолепных губ стёрся за доли секунды, в отличие от уязвлённого самолюбия. Омега обязательно получит изощрённое наказание. Вот только оно ему, скорее всего, придётся по вкусу. Помаду, к слову, Кан Мин у На Гёма так и не изъял, слишком разъярившись и упустив столь важную деталь из виду.

После второго урока, перед английским, Ли Тэ и Го Ран стояли у окна в коридоре вдвоём и невинно щебетали, наивно убеждённые, что их никто не слышит. Предметом обсуждения стал летний душ Тэ Сона, в который забрались четвёртые три недели назад, когда табуном гостили у альфы. Теперь погода стала ещё более прохладной, и повторить трюк у парочки в ближайшее время не было никаких шансов, оставалось только предаваться воспоминаниям. Ли Тэ приближал губы к уху Го Рана и мурлыкал обрывками фраз фрагменты своих мыслей, мгновения удовольствия, на которые раздробились те короткие минуты под ледяной водой и иссушающим жаром их тел.

Как скользнул обеими руками по плечам, устремляясь вниз, к острым коленям, объял их нежно и собирал бегущие по коже альфы освежающие капли длинным, гибким языком, отчего-то напоминающим змеиный. Как льнул искусанными губами к его возбуждению, так невесомо и чутко, словно боялся, что он может растаять. Как распускал яркими бутонами пылающие похотью поцелуи на шёлковой коже, оставляющие за собой едва заметные дорожки мурашек. Как заставил его кончить себе на лицо, а потом демонстративно языком скользил везде, куда сумел достать, заставляя альфу содрогаться в агонии от этого невыносимо, чрезмерно возбуждающего зрелища.

Незаметно тема исчерпала себя и плавно перетекла в обсуждение Хэ Сона и Мин Хо, нахально уснувших в машине Таэ Ву и Джу До. Внезапно за спиной угрожающе выросла миниатюрная Сато Мисаки с самой свирепой из арсенала своих ухмылок. – Что там с машиной Джу До? – произнесла она голосом, не сулившим четвёртым ничего хорошего. Благо, они были не из тех, кого можно было напугать такими приёмчиками. – Учитель, – учтиво поклонился Го Ран, – мы говорили о том, что у нашего опекуна запачкался салон, и Хэ Сон с Мин Хо любезно предложили ему помощь, почистили машину, вот и всё.

Англичанка недоверчиво наклонила голову набок, будто сова, но от допроса всё-таки отказалась. На альфу её методы не действовали, а значит, больше информации из него не вытянуть. По большому счёту, Мисаки и проку особо не было от этой информации, просто хотелось больше послушать о Джу До, но Го Ран потакать её прихотям не пожелал, и пришлось учителю удалиться в кабинет ни с чем. Четвёртые переглянулись и едва не покатились со смеху. Хотя продолжать разговоры на подобные темы даже в абсолютно пустом коридоре Го Рану и Ли Тэ расхотелось. Мало ли, кто в следующий раз незаметно выскочит из класса или решит подобраться поближе, чтобы подслушать их.

Вечером Кан Мин и На Гём гостили у Джи Ха и Ма Хёна, не выпуская из рук крошек Чхэ Рин и Хё Нэ, Хэ Вон же играла с Су Воном, не желая отрываться от него ни на минуту. Омеги так прочно сдружились, что Ма Хёну порой казалось, что старшая дочь больше любит мелкого, чем собственных родителей. Что было, конечно, совершенно несправедливо. Су Вон воспринимался малышкой как новый друг и был для неё, скорее, ближе к детям, равным ей, нежели к родителям, большим и сильным. Абстрактное суждение, но лучше изложить ситуацию так, нежели в лоб сказать, что Су Вон стал «новой игрушкой». Что его самого, впрочем, совершенно устраивало.

Старшие готовили вместе ужин, наслаждаясь обществом друг друга, и периодически поглядывали на мелких с удвоенным восторгом. Чем-то магическим веяло от того, как чувствовали их девочки. Они были на абсолютно другом уровне, недоступном первому поколению. Это в равной степени и настораживало, и завораживало. Покончив с ужином, хозяева дома отправили мелких есть, забрав у них дочерей, и поспешили в детскую, чтобы успеть уложить их спать, не нарушая режим. Хэ Вон хныкала от того, что Су Вон не пошёл с ними, но Джи Ха жестом выслал мелкого в кухню, не позволяя ему голодать, и сам принялся успокаивать малышку, бережно покачивая и нежно целуя её до тех пор, пока она не успокоилась и не уснула умиротворённо на его плече. Младшие девочки к тому моменту уже сладко спали в кроватке, пока Ма Хён ласково поглаживал их обеими руками, успокаивая, и баюкал лёгким напевом.

Нельзя сказать, что после травмы Чон Хо Су Вон вдруг переродился, воспылал, перестал быть собой таким, каким был не один год. Всякое большое изменение требует времени. Однако их отношения совершенно точно стали теплее. И сейчас, сидя возле него на кухне, Су Вон искренне и беззастенчиво любовался альфой в открытую, давая тем самым повод На Гёму над ним подтрунивать. К чести лидера, эти шансом он пользоваться не собирался. А вот поддеть Чон Хо был только рад на правах нового ближайшего друга. Отдохнув совсем немного после еды, На Гём убежал в гостевую спальню, приготовленную для них, и почти сразу вернулся, покачивая на пальце за шнурок таймер.

– Спарринг? – лукаво улыбаясь, спросил он у Чон Хо. Тот кивнул, растянув губы в довольной ухмылке. За прошедшие дни здоровье альфы успело полностью восстановиться, но ему всё равно позволили не появляться в школе и на работе до следующего понедельника, пользуясь больничным, чтобы к его ускоренной регенерации не возникало лишних вопросов. От швов и повреждения на брови не осталось и следа, от хромоты тоже. Тэ Джун иронично ухмылялся, снимая свежие швы с практически зажившей к возвращению в Мори раны Чон Хо, а ортез оставил себе на память. Знал бы он тогда, что эта штука ещё пригодится, не ухмылялся бы так.

Выйдя на улицу и отойдя подальше от дома, чтобы не будишь крох, мелкие выбрали дисциплину для поединка, встали друг против друга в стойки и по всем правилам вступили в бой. Именно, Су Вон умудрился обрести такую уверенность в себе, что уже не боялся покалечить лидера мелких альф. Что, впрочем, было невозможно и прежде. По итогу он закономерно проиграл, но поражение принял с достоинством и честью.

А вот На Гём изо всех сил старался схитрить, вывернуться, подначить, спровоцировать, а потому несколько раз, будто случайно, мазнул губами по шее альфы. В пылу поединка это осталось незамеченным для Кан Мина, занятого собственным противником, Чон Хо и Су Вон же, не появлявшиеся в школе всю неделю, о помаде не имели ни малейшего представления. Невероятно, но Су Вон сам изъявил желание провести неделю больничного вместе с Чон Хо и помочь ему с учёбой, которую в своё время альфа очень сильно запустил. Теперь же это аукнулось им обоим.

На Гём, проиграв Чон Хо, сделал вид, что обиделся, хотя никто, зная его как облупленного, в это не поверил, и потянул Кан Мина в дом. Тот махнул вторым рукой на прощание и скрылся в прихожей вслед за омегой. К слову, помаду мелкий так и не стёр, и утром лидер вновь обматерился в душе, отмывая от себя повсюду оставленные омегой вульгарные метки. А наказание На Гёму, действительно, оба раза пришлось по вкусу, хотя альфа и не старался, на самом деле, всерьёз покарать своё бесноватое сокровище.

Чон Хо и Су Вон остались вдвоём на улице. Сумерки уже подступили к ним со всех сторон, кутая в объятья ночи, словно это было старинное пыльное ватное одеяло. Альфа, всё ещё немного робея с непривычки, приблизился к Су Вону и осторожно коснулся пальцами пряди светлых каштановых волос, упругим завитком спускавшуюся в ямку ключицы, огибая тонкую шею и изящный кадык. Су Вон, не достающий альфе и до плеча макушкой, притянул его властно к себе, заставив наклониться. Изнуряющая дрожь сокрушительной волной экстаза пробежала по телу Чон Хо, колени едва не подломились от удовольствия, как вдруг ладонь Су Вона, всё ещё властно удерживающая его за шею, сжалась со всей силы, явно оставив лиловые синяки под подушечками пальцев.

Альфа шумно выдохнул в шею омеги, к которой недвусмысленно тянулся раскалившимися губами, преодолевая волнение в каждой клетке тела, и поднял удивлённый взгляд на истинного. В тот же миг Чон Хо словно парализовало. Су Вон глядел на него без единой эмоции совершенно черными глазами, лишёнными белков, и за непроницаемым взглядом «берсерка» не ощущалось ничего. Феромоны оставались под его абсолютным контролем, на ангельском лице не дрогнул ни единый мускул. Рука, сохранявшая положение на шее альфы, разжалась и безвольно соскользнула с неё.

– Что это? – произнёс он тихим и неестественно спокойным голосом, чужеродным и глухим, словно он шёл откуда-то со стороны. У Чон Хо поджилки затряслись моментально. Он шумно сглотнул, осознавая, что одному ему не выстоять против «берсерка», и лихорадочно соображал, что могло спровоцировать омегу, и что теперь с этим делать. Делать было нечего. – Я уверяю тебя, что не имею ни малейшего представления, что у меня там, – тщательно подбирая слова сказал Чон Хо как можно спокойнее. – Расскажи, что ты увидел? Су Вон промолчал, не сводя с альфы чудовищный взгляд, потом процедил сквозь зубы: – След помады. Чон Хо едва удержался от резкого движения и очень осторожно поднял руку и провёл ладонью по шее. На пальцах остался красный след.

– Давай мыслить рационально, – примирительно произнёс альфа, – Мы с тобой были неразлучны всю неделю, верно? Су Вон, помедлив, кивнул. Едва заметный удушающий феромон ярости вырвался наружу, но от его мощи Чон Хо едва устоял. Он ослаб от шока и реагировал сильнее, чем любой другой менее сильный альфа. Это было опасно. Держась из последних сил, Чон Хо продолжил: – Откуда могла взяться помада? Кто любит творить какую-то дичь постоянно? С кем у меня был спарринг? Ты видел, как он быстро слинял? Как хитрил и дважды коснулся шеи, будто пытаясь отвлечь и спровоцировать?

Для Чон Хо всё стало предельно ясно, однако Су Вон колебался. Глаза по-прежнему оставались чёрными, он не шевелился и хранил молчание. Будто внутри него шла нешуточная борьба. Альфа почти физически ощущал, какая это мука. Собственная боль не сильно его волновала. Жгучая, растворяющая другие чувства жалость переполнила его разум. Он решился, не заметив, как пошёл на поводу у инстинкта. Феромон спокойствия вырвался мощнейшим облаком, практически без вмешательства разума альфы, и окутал их обоих. Он был такой силы, что даже сам Чон Хо едва устоял на ногах. Его и так штормило, а теперь словно придавило тонной пушистых ваток. Он не увидел даже, а нутром почуял, как Су Вон покачнулся, закрывая глаза, и альфа подхватил его, прижав к себе так сильно, что в спине омеги что-то слегка хрустнуло, как во время разминки на физкультуре.

Забыв обо всём, Чон Хо продолжал стоять в облачке феромонов спокойствия, покачивая омегу, повисшего безвольной куклой у него на руках, и думал, что готов сейчас без зазрения совести накостылять На Гёму. Это было уже чересчур. Да, Су Вон вёл себя иначе. Да, он стал более открытым и живым. Но он ещё не победил! Рано было устраивать ему такие проверки! Как жестоко… Чон Хо не заметил, как по щекам хлынули слёзы жалости, остужая его закипающую голову. Слёз было так много, что они попали на кожу Су Вона, и омега завозился, распахнув резко глаза и уставившись шокированным взглядом уже абсолютно нормальных изумрудных глаз на альфу. В следующую секунду он резко отстранился и хотел было уже броситься бежать.

– Нет! – крикнул Чон Хо, продолжая рыдать. – Нет, нет, нет! Не уходи сейчас! Не рушь всё! Ничего не случилось! Ты смог, ты победил! Ты справился, пожалуйста, поверь! Я думал, мы сегодня уберём эту дурацкую перегородку! Пожалуйста, Су Вон! Останься… Омега задумался лишь на секунду, после чего развернулся и медленными шагами, словно ноги его были оловянными, пошёл в сторону дома. – Доброй ночи, – бросил он через плечо. Чон Хо в отчаянье рухнул на колени и с новой силой зарыдал, как дитя, размазывая по лицу горячие слёзы. В эту секунду он не сомневался, что всё потеряно.

***

Всю ночь Чон Хо не смыкал глаз, чувствуя, что за перегородкой Су Вон тоже не спит, едва контролируя свои феромоны. Альфе так хотелось обнять его, прижать к себе, жалеть, нежить, утешать, но он прекрасно понимал, что сейчас это Су Вона только разъярит. Он снова сомневается, злится, боится себя. Единственный выход, который видел сейчас альфа – выжидать. Ближе к рассвету сон всё-так сморил измотанного омегу.

Утром, едва солнце осветило макушку леса, Чон Хо грубо постучал в гостевую спальню. За дверью послышалась возня, после чего она приоткрылась и в проём высунулся взлохмаченный Кан Мин, с ног до головы покрытый следами помады. Чон Хо побагровел от злости, хотя сомнений у него и так не было. Оценив состояние феромонов второго, лидер коротко бросил: – Сейчас оденусь, – и хотел закрыть дверь. Чон Хо ухмыльнулся и быстро произнёс: – Метки смой, – после чего резко развернулся, собираясь дожидаться Кан Мина в кухне.

***

Разъярённый лидер и взбешённый второй в пол голоса обсуждали вчерашний инцидент с помадой, начавшийся с первого урока в школе и затянувшийся на все выходные. Вряд ли Су Вон отойдёт от происшествия раньше. В кухню, потягиваясь и сладко зевая, вошёл На Гём. По дикой смеси феромонов ярости, заполнившей помещение, и выражениям лиц альф омега понял, что где-то всё-таки перегнул палку. Он смущённо улыбнулся, бочком отодвигаясь обратно к двери, и примирительно произнёс: – Я всё исправлю! – Уж постарайся, – рыкнул Кан Мин и выскочил из кухни мимо растерявшегося На Гёма. Таким он своего альфу точно ещё не видел. Это будоражило и пугало одновременно. – Куда ты? – крикнул он взволнованно. – Прогуляюсь, – огрызнулся лидер и выскочил за дверь.

На Гём обернулся и беспомощно посмотрел на Чон Хо. Тот ничего не сказал, взял со стола термокружку с чаем и вышел вслед за Кан Мином. На Гём остался в кухне один. Он ненавидел это чувство и так старался забыть его все эти годы. Но не мог. Без Су Вона одиночество было тотальным. В раннем детстве «братишка Су Вон» и «братишка Со Джун» заменяли ему неизвестного «кого-то», такого важного, что жить без него было решительно невозможно. И вот он снова ушёл. Борясь с охватившим его ужасом, На Гём робко приоткрыл дверь спальни вторых. Ничего не попишешь, нужно действовать. В конце концов, именно его шалость послужила причиной всех имеющихся последствий. Кто намусорил, тому и убирать.

На Гём очень осторожно приблизился к постели со стороны Су Вона и медленно опустился на краешек кровати. Второй резко распахнул глаза и уставился на лидера, словно и не спал вовсе. На Гём вздрогнул, но пересилил себя и тепло улыбнулся. По крайней мере, глаза у Су Вона были нормальные. Уже хорошо. – Чего тебе? – буркнул Су Вон. – Доволен, как всё обернулось? На Гём опешил. Прежде и за меньшие косяки братишка не удостаивал его даже взгляда. Совершенно точно в нём что-то изменилось. – Простишь меня? – робко спросил На Гём, стараясь не выпускать вообще никаких феромонов. – Нет, – отрезал Су Вон. – Как жестоко, – притворно сокрушаясь, протянул На Гём. «Конечно, не простит, глупо было бы надеяться».

– Расскажешь, что произошло? – без уверенности в голосе спросил он. Су Вон молчал. Лидер вздохнул и хотел уже уходить, намереваясь докопаться до Су Вона чуть позже снова, но второй повернул голову и твёрдо произнёс надломленным мукой голосом: – Я снова проиграл. Сорвался. Из-за тебя. Это прозвучало как оплеуха, но На Гём принял удар: – Я понял, прости. Я уверяю, что буду осмотрительнее впредь. Что я могу сделать? – Ничего, – пробубнил Су Вон и отвернулся. Но что-то в его голосе вселило в На Гёма надежду. – Я всё-таки попробую, – произнёс он уверенно. Не размениваясь по мелочам, лидер омег сконцентрировался и выбросил вовне плотное облако феромона спокойствия. По силе его феромон мог сравниться разве что с Кан Мином, Ко Джа и, возможно, Чон Хо. Даже Кён Су уже было далеко до него. Мелкие взрослели и становились сильнее первого поколения, теперь это было абсолютно очевидно.

Су Вон почувствовал то, что происходило в комнате, и резко обернулся, но феромон так сильно на него давил, что второй не в силах был противостоять ему. Упав на подушки, он забылся безмятежным сном. Довольный На Гём вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь, и направился прямиком во двор, заметив возвращавшихся со стороны леса Кан Мина и Чон Хо. Он помахал им приветливо, второй кисло улыбнулся и прошёл в дом, Кан Мин же приблизился и остановился в двух шагах от омеги. Его холодный взгляд пугал и отталкивал. Сердце защемило. – Я успокоил Су Вона, – робко произнёс На Гём. – Прекрасно, – сказал Кан Мин, довольно равнодушно и отстранённо. Сердце омеги сжалось.

– Прости меня, – взмолился он, – я научусь сдерживать свои дурацкие порывы. Пожалуйста, только не оставляй меня. Он уже чуть не плакал. Завидев блеснувшие слёзы, грозный лидер растерял всю браваду и обнял маленького, хрупкого омегу, укрывая его в своих объятьях, словно в пуховой перине. – Если я ухожу пройтись, это значит, что мне нужно освежить голову и подумать в тишине, я не бросаю тебя, – прошептал он успокаивающе. Его феромон, настоящий феромон спокойствия лидера, оглушительно мощный, окутал На Гёма. Чувствуя, что сейчас вырубится, он последний раз попросил: – Будь рядом, – и краем глаза отметил, что Кан Мин нежно улыбнулся и кивнул.