«Не я такой, жизнь такая» — проблема мотивации отрицательных персонажей.

Вернулась я тут давеча к чтению монументального труда Стивена Пинкера «Лучшее в нас» и наткнулась там на проблему человеческого лицемерия, в частности, на описание эксперимента социальных психологов Пьеркарло Вальдесоло и Дэвида Дестено, который показывал интересное свойство человеческой натуры — люди склонны оправдывать своё эгоистичное поведение даже тогда, когда в глубине души знают, что ведут себя плохо или нечестно.

В книге приведены оправдания некоторых преступников, данных в ходе интервью, после прочтения которых у меня было лицо, как у Джеки Чана со старого мема, выражавшее одну мысль: «Извините, какого х**а?»

Так, один серийный убийца и насильник говорил, что был добрым и нежным со своими жертвами во время самого изнасилования, а после старался убивать их неожиданно, чтобы они не успевали ничего заподозрить и испугаться.

Для авторов литературного произведения это приводит к тому, что написать правдоподобный мотив злодеяния становится сложно, ведь самообман прекрасно виден со стороны — например, со стороны читателя. Мотив, веский с точки зрения преступника, с точки зрения наблюдателя часто выглядит просто жалко. Так как же сделать так, чтобы читатель поверил в то, что это не у автора проблемы с тем, чтобы придумать нормальную мотивацию отрицательного персонажа, а что эта самая мотивация для злодея действительно важна?

Многие преступники оправдываются словами, что «не я такой, жизнь такая». Не спорю, безвыходные ситуации или ситуации, когда преступный образ жизни является для человека единственным хотя бы относительно приемлемым вариантом существования, тоже бывают. Это бывает, когда преступления совершают люди, стеснённые в средствах, люди, действительно относящиеся к «низшим» слоям в обществе, и тут человека можно понять и где-то даже простить. Однако оправдание «не я такой, жизнь такая» применимо далеко не везде и не всегда. Иногда масштаб преступлений, совершаемых человеком, выходит далеко за пределы разумного, особенно когда мы говорим не о жертвах обстоятельств, а о серийных преступниках.

Но, собственно, путь первый — это становление злодеем от безысходности или почти полной безысходности. Это путь персонажа, который, скажем, изначально был вынужден заняться разбоем, чтобы заработать на лечение больной жены, однако затем он «распробовал» преступный образ жизни, научился наслаждаться болью и страхом других и постепенно превратился в чудовище, которое оправдывается чем-то вроде законов природы, по которым право сильного неоспоримо. Даже если у такого человека проснётся совесть, он будет всеми силами затыкать её, потому что каяться придётся слишком во многом, а признавать свои слабости и пороки, перестать заниматься самообманом — для этого нужна сила духа, которая есть далеко не у каждого.

Путь второй потребует от вас как от автора очень много труда, потому что он потребует пройти весь путь от мелкого правонарушения и самообмана до идей о захвате мира во имя общего блага вместе со злодеем. Он состоит в воссоздании того, как злодей учился обманывать сам себя.

Как я уже говорила, способность человека к самообману поразительна. В этом может помочь даже наш собственный мозг, искажая наши воспоминания, вымарывая из них одни факты и подставляя другие. Представление о том, насколько сильно правду искажают и агрессоры, и жертвы, можно получить, почитав описание эксперимента Стилвелла и Баумайстера. Суть эксперимента состояла в следующем: испытуемых делили на три группы, затем давали прочитать историю о том, как один студент обещал помочь другому с курсовой, но не смог. В итоге оставшийся без помощи студент вылетел из университета. Первая группа должна была пересказать эту историю от лица того, кто обещал помощь, вторая — от лица того, кто не получил её, и третья — собственно, в третьем лице, со стороны. Последняя группа пересказала события близко к оригиналу, а вот у обеих первых групп получились явные расхождения. При этом их не просили оправдать персонажей или сочувствовать им — просто пересказать прочитанное от первого лица! Удивительно, но довольно точно этот феномен был показан в одной из серий четвёртого поколения My Little Pony P.P.O.V. (Pony Point of View, 22 серия 6 сезона). Вкратце, ни одна из сторон конфликта не может быть объективна практически никогда.

К чему было это длинное лирическое отступление? К тому, что скорее всего в случае, если оправдание злодея звучит для стороннего наблюдателя неубедительно, этот человек обладает огромной склонностью к самообману. Его сознание будет подтасовывать факты, преувеличивать собственные страдания, пока не сделает их достаточно веским аргументом для причинения другим людям несоизмеримо большего вреда, чем был причинён им самим. Такое можно наблюдать у Мосян Тунсю в мотивации Сюэ Яна из «Магистра дьявольского культа», который проходит путь от действительно невинной жертвы до маньяка, убийства которого уже невозможно оправдать тем, что он пережил в детстве. Вообще в «Магистре» довольно хорошо с психологической точки зрения обоснованы сомнительные с точки зрения морали поступки персонажей, не считая членов клана Вэнь, которые, такое ощущение, злые просто потому, что.

Самооправдание порождает самооправдание. Что я имею в виду? Допустим, человек под влиянием обстоятельств совершил какой-то плохой поступок, например, украл мелочь у одноклассника потому, что очень хотел есть, а попросить по каким-то причинам не мог. Скорее всего, он начнёт оправдывать себя, и если такое самооправдание будет успешным, то в конце концов оно может предложить ему оправдание для повторного воровства. Но эксперименты психологов дают основания утверждать, что подсознательно человек знает, когда лукавит перед самим собой. И чем больше человек будет грешить, тем более сильные оправдания будут ему нужны, которые, в свою очередь, могут помочь совершить более страшные правонарушения. Человек не рождается злым и редко сразу становится отпетым преступником, обычно «скатывание» происходит постепенно. Более того, совершение преступления вполне может приносить чувство морального удовлетворения, так как позволяет ощущать собственную «крутость» и силу. И это наслаждение преступлением тоже заставляет искать оправдания своему поведению. Немногие люди могут, как Стальная Крыса Гаррисона, признаться себе, что они нарушают закон потому, что им нравится это делать.

Из этого происходит интересное следствие: очень многие преступники религиозны. Это можно проследить хотя бы на примере итальянской мафии, наших братков и японских якудза. Все эти люди подспудно понимают, что они грешны, поэтому часто жертвуют деньги в церкви, молятся о спасении собственной души, но при этом и не думают завязывать с преступностью.

Так вот, если у вас «скатившийся» персонаж, то вам нужно будет показать его путь, так сказать, в процессе, показать, как несчастное детство вело к тому, что он учился обманывать себя снова и снова, пока изначальный более-менее справедливый мотив не привёл к оправданию действительно страшных вещей. Например, персонаж, который в детстве страдал от недостатка материнской любви, придя к власти, вполне может ввести такие законы о защите детей, которые будут уже больше этим детям вредить, чем помогать. Он может нападать на соседей, потому что в их обществе, по его мнению, с детьми обращаются жестоко. И нет, его не смутит, что в итоге в ходе военных действий миллионы тех детей, которых он вроде как защищает, погибнут. Он может даже думать, что им так будет лучше — зато они не вырастут несчастными людьми!

Самый редкий тип — это уже упоминавшаяся Стальная Крыса. Это человек, совершающий преступления потому, что ему это нравится, и он не боится это признать. Это одновременно простой и сложный для автора тип злодея, потому что описать это удовольствие не так просто. Важно помнить, что обычно таким людям приятно не доставлять мучения другим, нет. Им приятно чувствовать свою власть над другим. Им приятно не от того, что жертва кричит от боли, а от того, что от них и только от них зависит, сколько будут длиться эти крики. Чувство власти — опасный наркотик, сильно затуманивающий разум.

Четвёртый тип мотивации — это идеологическая, хотя как правило идеология насилия группы строится на том же самообмане, на котором строится идеология самообмана конкретного человека. Поясняю чуть более простым языком: этнические и религиозные конфликты очень часто строятся на том, что обе стороны конфликта считают себя жертвами, а противника — агрессором. Причём это работает даже в том случае, если какая-то сторона развязала полномасштабную войну без каких-либо очевидных предпосылок. «Они бы напали на нас сами, если бы мы не ударили первыми», «они подрывали наш дух внутренними диверсиями», «они издевались над нашими предками», и так далее. При этом, что характерно, ни одна сторона конфликта не признаёт свои собственные грехи.

С точки зрения индивида оправдание себя через идеологию — это очень удобный инструмент, позволяющий вообще не считать свои действия преступлением. Если ксенофобная идеология типа нацизма ещё вдобавок является единственной общественной нормой, то человеку даже не понадобится самому искать для себя оправдание — за него это уже сделало общество.

Подытожим.

В зависимости от того, какой основной тип мотивации вы выбрали для вашего злодея, вам нужно будет сделать акценты на разных вещах при его описании. Заметьте, я говорю об «основном типе», потому что на практике первый, второй и четвёртый очень часто сочетаются. В некоторых случаях могут сочетаться третий и четвёртый.

Если персонаж стал злым вследствие обстоятельств, то, соответственно, вам надо очень тщательно эти обстоятельства продумать. Не устаревающая классика — это персонаж, который вынужден встать на «тёмный путь» потому, что ему слишком тяжело добиться тех же благ на «светлом». Исторический пример — это Картуш, знаменитый преступник, он же Луи-Доминик Бугиньон. Этот человек жил на рубеже XVII-XVIII веков и был очень одарённым, но происходил из низшего сословия. Ему пророчили блестящую карьеру, но он понимал, что из-за своего происхождения дворяне будут вечно смотреть на него как на человека второго сорта, каким бы способным он ни был. Кроме того, эти самые способности вызывали у дворян зависть. Скорее всего, Картуш сталкивался с серьёзной дискриминацией по происхождению, которая только усугублялась из-за того, насколько хорошо он учился. И тогда он решил стать преступником. При этом у него оставался определённый кодекс чести, а вообще его биография больше напоминает криминальный приключенческий роман.

Но это путь создать скорее «серого», чем «злого» персонажа. Для создания злодея нам куда сильнее подойдёт история человека, который самообманом довёл себя до того, что перестал видеть реальную картину вещей. Пример такого персонажа из классики — это Гумберт Гумберт из «Лолиты». Более жизненный пример — это бесконечные случаи виктимблейминга. Минусы этого подхода — то, что со стороны такой злодей чаще всего выглядит довольно жалким и к тому же не особенно адекватным. Автору, к тому же, нужно обязательно хоть на какое-то время сделать такого персонажа фокальным, показать его собственные переживания, то, как в его сознании происходит процесс оправдания собственных действий. Это может происходить примерно как у Набоковского Гумберта, который, не в силах противиться собственной похоти, может оправдываться тем, что Лолита сама соблазняет его. При этом виктимблейминг может доходить до абсурда — взрослый вполне может утверждать, что его соблазнил пятилетний ребёнок! Более того, он будет вполне искренне в это верить. Преступник найдёт бесконечное количество оправданий, из которых будет следовать, что это он — жертва. Но… да, опять же, позиция жертвы — в определённом смысле жалкая, она не подходит для создания сильного антагониста.

Третья позиция самая сильная с точки зрения личности злодея. Таким человеком мог бы стать Раскольников из «Преступления и наказания» Достоевского. Помните фразу из начала романа? Герой решается на убийство не только из-за того, что стеснён в средствах: он пытается доказать себе собственную исключительность, пытается доказать себе, что у него есть право встать над законом. Раскольников в конце концов битву с совестью проиграл. А вот если бы выиграл — скорее всего он превратился бы в серийного убийцу, потому что научился бы наслаждаться этим ощущением безнаказанности и власти над чужой жизнью. Как пример злодея этого типажа можно привести профессора Мориарти из саги о Шерлоке Холмсе.

Четвёртая позиция немного проигрывает третьей, но имеет свои преимущества. Идеологическое зло из ненависти. Чем эта позиция принципиально отличается от второй? Тем, что когда речь идёт не о конкретном человеке, а о целом обществе, там порой действительно сложно сказать, кто кому сильнее испортил жизнь (не говоря уже о том, что ксенобофия — это удобный инструмент в руках правящей элиты). И если личные факты биографии персонажа ещё можно как-то проверить и подвергнуть сомнению, то идеологическая ненависть порой строится на доводах, не проверяемых принципиально. Как пример, евреев часто обвиняли в чёрной магии и в том, что они отравляют воду в колодцах. То, что сами евреи из этих колодцев пьют и тоже умирают, даже не было аргументом, потому что общественное сознание парировало это доводом в стиле: «Видите, им даже своих не жалко, лишь бы досадить честным христианам!» Идеологический злодей будет аппелировать к исторической несправедливости, а также к тому, что заботится об общем благе — вспомните, например, Таноса из марвеловских фильмов.

Но есть ещё и пятый «корень зла» — это зло из желания доказать что-то окружающим, а не себе. Частично это, опять же, история Картуша. А в комиксах Марвел Танос изначально выкосил половину Вселенной… из-за любви! Он хотел таким образом произвести впечатление на Смерть! Сюда же относится Локи из первого «Тора», Сет из фильма «Боги Египта». Причины совершения преступлений с целью впечатлить могут отличаться. Это может быть желание показать свою удаль или запугать кого-то. В любом случае сам преступник будет перекладывать вину на того, ради кого он творит зло. Тут самым главным будет понять, кого и чем конкретно злодей пытается впечатлить.

К пятой категории также можно отнести зло из мести конкретному герою, например, под эту категорию попадает Двуликий из фильма «Тёмный Рыцарь» Кристофера Нолана, который становится преступником отчасти «назло» Бэтмену, который не смог спасти его девушку. Это больной, искажённый мотив сломанного жизнью человека — но мотив правдоподобный. Отчасти под эту категорию попадают действия Шрама из «Короля Льва». Вообще месть или зависть — один из самых лёгких для автора мотивов.

О чём ещё нужно помнить? О том, что понять и простить — это далеко не одно и то же. Иногда описывать мотивы злодея «верибельно» непросто потому, что так есть риск проникнуться к нему симпатией как автору, а потом создать жертву обстоятельств, которая окажется для читателя привлекательнее, чем главный герой, ведь из-за травмы и душевных терзаний злодею можно будет начать сочувствовать! Я до сих пор горжусь, что мне в одной из ролевых игр с подругой удалось создать правдоподобного, и при этом крайне мерзкого персонажа с чёткой идеологией права сильного, который при этом всё равно был настолько мерзким, что, хоть понять его взгляды и было можно, он всё равно вызывал исключительно желание огреть его лопатой.

Как добиться такого эффекта? Не забывайте описывать, собственно, злодейства вашего преступника. Причём не нужно добавлять в текст обилия оценочных прилагательных типа «ужасные мучения», «страшные казни». Куда лучше показать, что чувствовали жертвы. Показать их страх, слёзы, слёзы их близких. Тогда, какая бы там ни была травма у вашего злодея, какими бы понятными ни были его мотивы, читатель сам почувствует, что они могут служить объяснением — но не оправданием.

А так ли уж плохо безликое зло, злобное просто само по себе?

Вообще, не всегда. Возможно, я сейчас выскажу непопулярное мнение, но антагонист может быть злым просто потому, что. Автор не обязан объяснять его мотивы, если не хочет, он может оставить читателя гадать, что же сделало гада, собственно, гадом. И это будет выглядеть намного лучше, чем мотивация, прописанная недостаточно убедительно.

Более того, я считаю, что иногда оставлять «злобность» антагониста без объяснения скорее хорошо, чем плохо, потому что его мотивы — это как минимум хоть и маленькая, но побочная сюжетная линия, которая может просто не вписываться в задумку и формат произведения. Если вы пишете про крестьянина, который спасает свою семью от вражеских солдат, то ему глубоко плевать, почему эти люди пришли на его землю. И вы как автор можете опустить это — вы будете показывать ужасы, которые могут обрушиться на мирное население во время войны, безотносительно от причин её начала. Вам не нужно будет, чтобы читатель гадал, кто прав, а кто виноват в начале этого конфликта. Вам будет нужно, чтобы он проникся тем, как этот конфликт рушит жизни. И в целом вы можете описывать, как человек творит злодейства, не раскрывая лежащие за этим мотивы. Как обычно, вам как автору лучше понимать их самому, чтобы поведение злого персонажа было внутренне непротиворечивым, но вот описывать не обязательно.

Чего я делать не рекомендую категорически — объяснять мотивацию злодея в пафосном монологе, обращённом к герою, потому что, повторюсь, со стороны такое объяснение как правило звучит очень сомнительно. Да и героя не так уж часто интересует, с какого перепугу злодей решил заняться своими злодействами. Герою обычно нужно этого самого злодея остановить, а не разговоры разговаривать. Если и показывать мотивацию злодея в диалоге, то никак не прямым текстом. Пусть оскорбляет героя, пусть обвиняет его в чём-то экспрессивно, но не рассказывает герою историю своей несчастной жизни. Этот приём бывает уместен, когда злодей пытается вызвать к себе сочувствие или найти в герое способную понять родственную душу, но в противном случае он выглядит неубедительно. Если злодей ненавидит героя, то он не будет искать его сочувствия и объяснять ему мотивы своих поступков. Он будет выплёскивать на него свою ненависть или презрение даже перед лицом смерти. Помните, он считает жертвой себя, а героя — агрессором. Ни одна жертва, если только не имеет место внутренний виктимблейминг, не будет оправдываться перед агрессором. А вот если злодей видит в герое потенциального союзника — там да, там ситуация может быть иной.

И напоследок повторюсь ещё раз — если вы хотите сделать интересного злодея, это совсем не значит, что вам нужно делать его привлекательным. Вам нужно сделать его сложным, многослойным, но при этом вы вполне можете оставить его таким, чтобы читатель, если и проникнется к нему симпатией, то ровно до следующего его преступления.