ㅤㅤㅤㅤㅤㅤ«И наказывала матушка вести себя хорошо, ведь непослушных детей забирал Он, снежный старик, оставляя только тонкие, как волос, перья».
ㅤㅤㅤㅤ— Так, значит, ты и есть Бабай? — Осаму удивлённо вскидывает брови, сжимая чужую талию чуть сильнее, призывая больше на ноги не наступать – и шагает первым, забирая ведущую роль в танце, совершенно игнорируя мелодию колыбельной с пластинки. — На барахольщика, скорее похож. Да и разве Бабай – не маразматичный старик?
Под босыми ногами скрипит мягкая игрушка, переставая повторять русские слова писклявым, раздражающим голоском. Мягкая усмешка расцветает на губах его собеседника – кажется, не одного Дазая раздражало повторение одного и того же за последние несколько часов. Чуть дальше качается игрушка-лошадка, а за ней падают книжки со сказками – всё в этой комнате кажется живым, будь даже порванная игрушка медведя, кроме взгляда, так безжалостно пожирающий чужой, единственный открытый, не скрытый за картой с шутом, который насмешливо повторял их неуклюжий танец.
ㅤㅤㅤㅤ— Многие ошибочно считают, что белый носят либо старики, либо смерть, — со смехом отвечает Гоголь, чувствуя, как чужие ладони скользят по его спине, и не мог признаться хотя бы себе, что это ему нравится: в этих движениях было столько же насмешки, сколько и раздражения от попыток залезть под рубашку пижамы или языком по щеке провести. — И это не барахло. А всё очень даже... Ай, ой!
Танец заканчивается будто случайно, когда Николай случайно наступает на пластиковую лопатку, ломая её – на деле же, просто притягивает Дазая к себе ближе, наклоняет, прижимаясь грудью к чужой и смеясь в чужое лицо. Эта улыбка Осаму нравится – в ней совершенно ничего искреннего.
ㅤㅤㅤㅤ— А лысеешь ты, потому что «не старик», правильно?
ㅤㅤㅤㅤ— Перья. Это тонкие гусиные перья, — хмурится Гоголь, обиженно надувая щёки и специально выдыхая холодный, почти могильный, воздух, ложащийся на щёки полупрозрачной вуалью, чтобы исчезнуть через мгновения. — Это звучало оскорбительно, знаешь.
ㅤㅤㅤㅤ— Русский язык крайне сложен, — его невинная улыбка была похожа на усмешку, которая Николаю совсем не понравилось, что решил не отказывать себе в желании отпустить Осаму, позволяя тому плюхнуться на свалку игрушек и подушек. — Ай-яй, больно!
ㅤㅤㅤㅤ— И что дальше? — Гоголь падает к нему совсем тихо и незаметно, смотрит скучающе на чужие вихры волос, стараясь те на палец намотать. — Вернуть тебя назад, барашек?
ㅤㅤㅤㅤ— Да ты извращенец, — тянет Дазай удивлённо, смотря на собеседника с сожалением, потому что на все эти ласки и разговоры он уже привык реагировать спокойно. — Я разве тебе наскучил? Или дело в том, что тебя дети больше привлекают?
Бабайка только шипит что-то на своём родном – даже если это оскорбления и угрозы, то выходит мелодично, приторно и убаюкивающе; настолько, что Дазай больше не противится холодным шелкам перчаток под одеждой, горячему языку, ведущему от шеи по щеке к уху, прикусывая мягко мочку. Дазай ловит себя на мысли, что ему это нравится. Нравится, как поджимаются пальцы на ногах, когда тонкие пальцы впиваются ему в плечи, и как Бабайка тянет его за волосы, заставляя запрокинуть голову, так что он видит лишь небо – огромное, бездонное, синее.
ㅤㅤㅤㅤㅤㅤ«Он не выглядел как ребёнок, но он внутри плакал и просил, чтобы нашёлся кто-то, кто забрал его. Его забрал Бабай, забирающий непослушных детей, желая помочь хотя бы однажды. И оставил после него только тонкое гусиное перо».