— Утонуть в шерсти, — растерянно повторяет Кэйа.

— Любовнички, — хмурый Дилюк складывает руки на груди и не сводит с него глаз.

В проходе, что отделяет коридор от кинозала, становится неправдоподобно холодно.

— Что она имела в виду про шерсть? — прямо спрашивает Кэйа.

— Это ты мне скажи, почему она нас так назвала, — прилетает в ответ.

— Так Сова все-таки твой? — Кэйа настойчиво пытается перевести тему с собственного ляпа на то, что интересует его.

— Не мой, — отвечает Дилюк. Моргает. Понимает, что сболтнул что-то не то. — То есть… кто?

Кэйа оценивает его реакцию. Замечает, как Дилюк оглядывается куда-то в сторону, как поджимает губы. Неужели действительно врет?

— Ты знаешь! — Кэйа не выдерживает. — Ты знаешь про Сову!

— Про какую еще сову? — Дилюк, кажется, берет себя в руки, потому что опять смотрит прямо на него. — Ты специально мне зубы заговариваешь? Что ты ей сказал?

— Что хотел, то и сказал, — Кэйа гордо отворачивается, пока его краснеющие щеки не стали совсем заметными.

Страх, что Дилюк все же догадается — это, кажется, не трудно, как про шерсть — затмевает обида. Ведь не просто так эта Донна такое выдала! А этот хитрец знает к чему это и не говорит.

Дилюк прожигает его взглядом так, что терпеть это становится почти невозможно. Кэйа тоже молчит. По ощущениям проходит вечность, когда он сдается, и гордо взмахнув волосами, разворачивается, чтобы уйти в зал.

— Кэйа! — как бы не хотелось услышать позади взволнованный голос Дилюка, его окликает никто иной, как Хоффман.

Кэйа оборачивается к нему и задает вопрос, демонстративно игнорируя Дилюка, стоящего позади:

— Поменяешься со мной местами?

Дилюк только поджимает губы. Но не подходит, не делает ничего, чтобы переубедить Кэйю остаться сидеть возле него.

◄►

Когда Дилюк опускается на соседнее место, Кэйа думает, что сам перепутал ряд и сел там же, где ранее. Но вот незадача: когда он оборачивается, Хоффман оказывается прямо на сидении позади. А вот Дилюк каким-то чудом переместился вперед вместе с Кэйей. И пристально буравит взглядом вместо того, чтобы смотреть эту свою рекламу, как делал до того.

— Твое место на ряд выше, — сквозь зубы цедит Кэйа.

— Твое тоже, — невозмутимо напоминает Дилюк.

— Я поменялся с Хоффманом.

— А я поменялся с соседкой Хоффмана, — он складывает руки на груди.

В этот раз Кэйа очень активно рассматривает рекламу. А Дилюк его самого.

— На мне что, фильм показывают?

Свет в зале тухнет — до продолжения показа остается всего ничего. И Дилюк, словно специально, говорит все в последнюю минуту:

— Не знаю, пожалею ли я об этом в будущем, но сейчас мне хреново только от мысли, что ты обижен.

Кэйа чувствует, как отвисает челюсть, пока Дилюк продолжает:

— Поэтому прости. Я… я действительно знаю про Сову, но он не мой кот. И в помощи не нуждается, если ты об этом думал. Просто забудь о том, кто его хозяин, ладно?

И прежде, чем Кэйа находится на ответ, договаривает:

— И ты отвлек Донну, сказав, что мы встречаемся. Я прав?

И у Кэйи ведь на это есть миллион отговорок и столько же разнообразных шуток. Но за считанные секунды до начала фильма он удостаивает Дилюка всего одной вещью: честностью. Как именно? Утвердительным кивком.

А потом отворачивается и густо краснеет.

— Спасибо, — слышится в ответ. — Ее давно стоило осадить.

◄►

Дилюк теряется в рутине.

Кэйа вливается в его будни так, словно был их частью всегда. Превращается в очень особенные, полные неожиданностей ежедневные встречи. Мальчик-праздник, как нарекает его миссис Фарузан, каждое утро заявляется с новой историей. Такой себе домашний Санта Клаус с мешком подарков на каждый день года.

Доброе утро! — в понедельник вбегает с Хоффманом наперегонки, чуть не сносит бедную соседку со второго и долго извиняется, предлагая в качестве компенсации еду сначала ей, потом проходящей мимо миссис Фарузан, а потом и Дилюку: — Бип-бип, мой радар поиска худых людей обнаружил цель. Мистер Кожа-Да-Кости, возьмите печеньку.

Утречка! — во вторник влетает на кухню в кофте «Милый, но псих» и пытается разбить яйца на омлет, пока второй рукой чистит зубы. — Тилюк, помозесь?Дилюк, поможешь?

В среду до того долго благодарит за одолженные книжки, пока за его спиной молоко не заливает плиту. — Я все уберу, миссис Фарузан! Дилюк, ты чудо, правда! Чудо было в прошлый вечер, когда Кэйа эти книжки уносил у него из комнаты, но Дилюк с ним не спорит. Только шипит, когда чуть не сжигает свои хлебцы. — У тебя хлеб горит, кстати.

В четверг Кэйа подсаживается рядом, пока жует гренку, и спрашивает что-то, отдаленно напоминающие «Дилюк, а подерешься пакетом своих бабушек?»

Потом проглатывает еду и спрашивает еще раз, уже без набитого рта: «Поделишься рецептом своих оладушек?»

Миссис Фарузан за его спиной с одноразовым кульком в руках только качает головой.

В пятницу они пересекаются на пороге ванной, в которой Кэйа случайно оставляет полотенце. И Дилюк, который, приносит его назад, попадает под такой подозрительный взгляд, что в моменте, прямо на пороге чужой комнаты, чуть не признается во всех своих грехах. Ну забыл он, что видел это полотенце только когда был котом, забыл!

А еще ему определено нравится начинать день с Кэйи. И если в понедельник так совпало, что собеседование начиналось одновременно с его учебой, то в остальные дни Дилюк… просто забывал снять будильник. Намеренно забывал, но это секрет.

Суббота начинается с чашки кофе и понимания, что сегодня выходной. А еще приходят грустные мысли, что останься он котом, не надо было просыпаться рано, чтобы увидеть Кэйю перед парами. Да, тогда совсем не надо было уходить из его комнаты. А ее Дилюк посещает регулярно.

Каждый вечер, махнув хвостом, выбирается со своей комнаты и забегает к Кэйе в гости. Не на всю ночь, но на приличное время. Иногда они смотрят фильмы, пока Хоффман не захрапит, иногда Кэйа притворяется прилежным учеником и занимается домашкой до глубокой ночи. Психует, конечно, но гладит Дилюка, успокаивается и учится дальше. Иногда пытается его чем-то угостить — сопротивляться особо не выходит даже при том, что Кэйа считает, что его, Сову, теперь кормит Дилюк. И в этом он даже прав.

Такие посиделки заканчиваются одинаково: Дилюк присыпает этого Мистера Я-Так-По-Тебе-Скучал и с чувством исполненного долга возвращается к себе. Но что-то особенное в этом есть всегда.

В постели Кэйи он впервые слышит о том, что «этот Дилюк знаешь ли, очень интересный». Еще как-то обсуждает с Кэйей их поход в кино.

— Но почему он говорит, что ты не его кот? Он отдал тебя Донне?

Его строгие мяуки и недовольное шипение Кэйю совсем не убеждают.

— И что значит «утонуть в шерсти»? Это какая-то кодовая фраза? Ты же, кажется, не линяешь от слова совсем.

И бодание лбом не работает тоже. Зато… зато его гладят. И это вдвойне приятнее, когда Кэйа говорит, что все равно будет с ними дружить — и с котом, и с человеком.

На третий раз Дилюк давится булочкой, когда Кэйа выдает «Интересно, если я приглашу его еще куда-то, он согласится?», и чуть не кусает этого идиота, когда он начинает в этом сомневаться.

— Ай, Сова, да за что?!

Ладно, все-таки кусает.

— Понял я, понял! Твоего хозяина не трогать. А-а-ай!

Дважды кусает. И даже не чувствует за это вины — котам разрешено.

— Да что ты хочешь?! Трогать? Ладно, потрогаю я его! А-а-а! Я тебя не понимаю, Сова! Скажи нормально!

Методом тыка лапой в плечо они все-таки договариваются.

— Хорошо, приглашу. Если не постесняюсь.

У тебя три дня, иначе приглашу я сам, — серьезно решает Дилюк. — Если не постесняюсь тоже.

А еще — и это совсем вылетело из головы — Кэйа начинает ходить на эту свою подработку. Прямо в магазинчик на углу, где и любезно встречает его своей фирменной улыбкой в один вечер.

Дилюк чуть не хватается за сердце, когда вместо макушки миссис Дори на уровне его глаз оказывается знакомое лицо. Кэйа в фирменной кепке-козырьке и таком же зеленом фартуке в белую продольную полоску смотрится весьма гармонично. Ему идет, если говорить прямо.

— Привет.

— Ты меня преследуешь? — только и спрашивает Дилюк, когда волнительный «тудум» в груди слегка затихает.

— А может, наоборот, ты меня? — Кэйа вкрадчиво улыбается в ответ. — Я тут, знаешь ли, работаю, — он хлопает рукой по стойке для наглядности.

— А если преследую, то что? — хмыкает Дилюк. — В комнате забаррикадируешься? — он пытается опереться о стойку, но Кэйа делает это быстрее, заставив его отпрянуть.

— Да, прямо с твоим котом, — напоминает он. — И посмотрим тогда, кто там тонет в шерсти.

О, значение слов Донны он пытается выведать регулярно. В шутку, между делом, не настаивая. Но забыть не дает. Мол, делай что хочешь, но правду я узнаю.

— Я уже сказал: это не мой кот, — в который раз за неделю повторяет Дилюк, выставляя на стойку корзину с продуктами. — Делай уже свой пик-пик.

И с опозданием понимает, что ляпнул. Кэйа только хихикает в рукав, пока пробивает товары.

— Пакетик нужен? — с наигранной серьезностью спрашивает он. — С вас 23 доллара 50 центов. Оплата наличными или картой?

— Картой.

— Делайте свой пик-пик, — Кэйа даже не скрывает довольной лыбы, пока Дилюк прикладывает к терминалу карточку.

— Терминал, в отличие от сканера, не пикает, — упрекает он Кэйю.

— Ваш пароль, — невозмутимо отвечает тот, поворачивая устройство к Дилюку.

И в самом деле, обычно ведь не пикает. Но так случается, что впервые за последние пару лет Дилюк берет и вводит пин-код неверно. И в чем бы ни была проблема — задумался, заговорился, на кассира засмотрелся — не важно. Потому что эта дьявольская машина, которая никогда доселе не выдавала никаких звуков, берет и пищит самым противным из всех возможных звуков, который только можно было придумать для оповещения о неправильном пароле.ПИК-ПИК.

— Не пикает значит, да? — на хохот Кэйи даже миссис Дори выглядывает из своей берлоги.

— Кэйа, у тебя там все хорошо?

Просто замечательно.

— Да, миссис Дори! Пик-пик делаю, все супер.

◄►

Все идет не по плану в вечер воскресенья, незадолго до превращения. И это просто удивительно, как может напугать осторожный стук в дверь, когда никого не ждешь.

— Извини, что я так поздно, но можешь помочь с заданием? — Кэйа не просто тараторит с порога — он уже идет по его комнате в процессе рассказа. — Мне сдавать завтра, а я половину вечера корпею над этой ерундой…

И прежде чем Дилюк понимает, что происходит, в его комнате, за его столом, прямо в его кресле каким-то чудом оказывается сам Кэйа, пара учебников и задачка, с которой он, по его же словам, не может справиться уже целый час.

И как бы мало времени не оставалось, не выгонять же этого несведущего в чужих проблемах наглеца.

— Ладно, давай посмотрим, — Дилюк опирается о стол, заглядывая к нему в тетрадь через плечо.

— Вот, смотри. Я тут ни хрена не понял, — Кэйа водит пальцем по странице, пока читает: — Джонсон подал в суд на Смита, утверждая, что Смит не выполнил обязательства по договору купли-продажи авто…

Что там не поделили Джонсон и Смит, Дилюк упускает почти сразу. И дело даже не в том, что задачка сложная. Задача фигня, просто Кэйа сам сложный.

— Смотри, если в договоре есть положения о форс-мажоре, — пытается объяснить Дилюк, — то технические неполадки можно рассмотреть… Что ты… что ты делаешь?

Рука, которой Дилюк упирается в стол, внезапно становится предметом их общего интереса, потому что Кэйа, вместо того, чтобы слушать, медленно обводит ручкой его пальцы.

— Ой, — он резко отшатывается. — Прости, задумался! Продолжай, что там за мажор?

Дилюк вздыхает и убирает руку со стола.

— Не мажор, а форс-мажор. Его можно рассмотреть как основание для освобождения от ответственности…

Кэйа держится недолго — до следующего пункта задачи. И опять начинает витать в облаках.

— Если ты всегда так учишься, то я не удивляюсь тому, что у тебя проблемы с решением таких простых задач.

— Нет! — Кэйа накрывает ладонью то, что начал рисовать на полях тетради, пока слушал объяснения. — Просто делаю заметки!

— Да ну? — хмыкает Дилюк. — И какие же?

— Щ-щас…

Кэйа, получив относительное одобрение, закрывает свое творение от него рукой и торопливо калякает там еще что-то. Благо не проходит и минуты, как он с гордостью создателя показывает то, что натворил.

— Та-дам!

— И это называется заметки? — скептически интересуется Дилюк.

— Конечно, от слова «заметить», — находится на ответ Кэйа.

Со страницы на него смотрит что-то подозрительно знакомое. Дилюк рассматривает рисунок детальнее: руки-ноги спички, идеально круглая голова — ну хоть кружочки он рисовать умеет. Лицо — несуразица, которую поискать еще надо: глаза точки, нос картошка, улыбка от уха до уха и нахмуренные брови, с которыми человечек и вовсе кажется каким-то злобным. Ага, и на уровне лба что-то на подобии челки. Догадаться нетрудно.

— Это я?

Кэйа активно кивает головой.

— Ужасно, — беззлобно заключает Дилюк.

— Ты узнал, это значит хорошо!

— Это значит, что я хорошо угадываю.

— Но не отменяет того, что я хорош в рисовании, — подхватывает Кэйа. — Спорим, ты так не сможешь?

— Спорим, ты не угадаешь, кто опять отвлекся от задачи? — с нажимом напоминает Дилюк.

— Ну… Могу его нарисовать, — сдерживая хохот, предлагает Кэйа, и как будто предчувствуя беду, втягивает шею. От щелбана по лбу это не спасает. — Ай!

— Продолжим. Как я уже сказал, Смит и Джонсон могут пересмотреть условия договора…

— Живодер, — шепчет Кэйа, потирая лоб.

Так и учатся.

Когда через пару минут он начинает играть с прядью волос, Дилюк не выдерживает.

— Опять, — он накрывает ладонь Кэйи своей.

Васильковые глаза смотрят на него в недоумении.

— Чегось?

— Повтори то, что я только что сказал.

— А за руку зачем меня держать…

В этот раз смущается еще и сам Дилюк. Потому что Кэйа, похоже, просто поправлял волосы, а не отвлекался на глупости, как ему показалось сначала.

Но когда он убирает руку, Кэйа все еще витает где-то в небесах.

— Я забыл, — говорит он спустя пару секунд тишины. — Забыл, о чем ты говорил.

Дилюку тоже многого стоит вспомнить вопрос, который они рассматривают.

— Прости, я подумал, что ты опять балуешься, — все же оправдывается он. — Так вот, в таком случае мы можем на время приостановить исполнение или попытаться найти компромисс…

Не проходит пяти минут, как Кэйа ошарашивает его новой просьбой.

— А можешь вернуть руку? — просит он.

— Что? — не понимает Дилюк.

Кэйа хлопает себе рукой по руке.

— Мне кажется, я так лучше слушал, — улыбается он.

— Так ты забыл, что я говорил, — вполне справедливо подмечает Дилюк.

— Это будет служить мне как напоминание, честно, — Кэйа уже тянет его за запястье сам.

И не успевает Дилюк определиться с тем, как поступить, как Кэйа бесцеремонно сжимает его левую в своей и невинным голосом чеканит текст из книжки:

— Согласно стандартам, утвержденным Гражданским Кодексом штата Огайо…

И если ему удобно учиться «за ручку», то теперь уже в мыслях путается Дилюк. С первой секунды страдает, пытаясь перестать думать о мягкости чужой кожи, содроганию пальцев, их длине — боже, Дилюк, зачем тебе меряться с ним пальцами, сколько тебе лет? — все это опять делает из него неуверенного мальчишку, который впервые взял за руку симпатичную ему девушку. Вот только ему далеко не четырнадцать, и перед ним вовсе не девушка, а хоть и симпатичный (он признает), но просто сосед.

— Ты дышишь мне в макушку, — дописывая очередной пункт задачи, оповещает Кэйа.

И кто в этом виноват?

Дилюк, за неимением второго стула, нависает над Кэйей все двадцать минут. И рука, которую этот хитрец все не отпускает, вынуждает только придвинуться ближе.

— Конечно, дышу, — невозмутимо соглашается Дилюк. — Потому что ты лапаешь мою руку.

— Просто держу, — пальцы Кэйи мгновенно прекращают поглаживать тыльную сторону его ладони. Зато сжимаются намертво.

— Дописывай пример, — Дилюк ведет пальцем свободной руки по странице учебника, показывая, на чем они остановились.

Но Кэйа откладывает ручку и говорит:

— Я просто привык за учебой гладить Сову.

Ага. Очень вовремя, Кэйа, — злится Дилюк. — Еще немного поболтаешь не по теме, и я прямо при тебе превращусь. Тогда гладь — не нагладишься. И сам задачу решай.

А Кэйю действительно несет не в том направлении.

— Ты, конечно, не пушистик, но твоя кожа, — он задумчиво проводит пальцами по руке Дилюка, — такая мягкая, что даже похоже. Ты пользуешься каким-то кремом?

А время идет, и Дилюк начинает чувствовать, что осталось ему недолго.

— Кэйа, — в том же строгом тоне, что и прежде, повторяет он. — Пример.

— Угу, дописываю, — кивает Кэйа. И подтягивает его руку ближе к себе.

Дилюк в тысячный раз жалеет, что позволил ему такое — пока Кэйа всего лишь забавляется, он сам во всю концентрируется на этом, хотя вовсе не планировал. И вот уже все мысли о том, что пальцы у Кэйи в меру теплые, но не горячие, касания ощутимые, но не сильные, а кожа такая мягкая, будто он и сам до того, как к Дилюку пойти, этими кремами обмазался с ног до головы.

А близость превращения сигналит спазмами в груди все ярче. И помочь с последним примером Дилюк не успевает никак.

— Стоп, — он освобождает руку из чужой хватки.

Пара удивленных глаз оборачиваются на него.

— Что такое?

Дилюк пятится назад. Превращение начинается слишком резко. Внутри все начинает сжиматься — он изо всех сил молится о том, чтобы продержаться до выхода. Времени, чтобы объяснить что-то самому Кэйе, вообще не хватает. Только скрыться с его глаз до того, как это произойдет.

— Ты куда? Мы же не закончили, — Кэйа поднимается со стула.

— Нет, не иди за мной, — Дилюк нащупывает за спиной ручку двери.

В мыслях только одно: лишь бы он не увидел.

— Дилюк? Что такое? — взволнованно спрашивает Кэйа. — Тебе нехорошо?

— Да, очень, — хватается за вопрос Дилюк.

Ему плохо от одной мысли, что он забыл о времени. Ужасно плохо от одного осознания, что кто-то может увидеть.

— Закончим завтра, ладно? — бормочет он, пока пятится назад. Но Кэйе сдавать завтра, он же сам сказал…

— Дилюк, что…

И только он успевает захлопнуть ее с другой стороны, превращение начинается.

Тело скручивает спазмом, а внутри все сжимается так, что приходится прижаться к стене. Проехаться по ней немного вниз. И со слезящимися глазами упасть на четвереньки. Все окружающее так привычно увеличивается в размерах. Пока он сам не теряется в одежде, которая коту совсем не по размеру.