Осенью Инспектор отправился в Омен-Сити сам, как раз-таки взяв с собой отчима Войда, чему второй был крайне доволен – наконец-то он сможет сделать хотя бы вдох, сходить к родным без опасения, что им «внезапно» понадобится куда-то идти вместе с главой семьи, который заявлялся домой точно по чьему-то звонку.

Сошедши с автобуса, который вёз прямо от Академии, юноша спешно направлялся к дому, оглядываясь. Переживание из груди не уходило. Он не боялся отчима, да и его побои в очередной раз вытерпел бы, но точно знал, что если ещё раз полицейский решит оградить нерадивого приёмного сына от семьи, то этот самый сын выступит против без всяких сожалений. Войда перестала устраивать позиция мальчика, который беспрекословно подчинялся приказам, которые не всегда несли в себе рациональное звено, остальные же правила он чтил и соблюдал.

Как только он появился в дверях, мачеха налетела на него с объятиями, целуя в щёки и поднимаясь на цыпочках, чтобы дотянуться до сына, бывшего порядком на две головы выше.

− Войд, милый, я так давно тебя не видела!.. Заходи, разувайся, я сейчас разогрею тебе суп, ты же с учёбы, голодный, наверное… − она всплеснула руками и побежала на кухню. В квартире, которая мало чем отличалась от казармы по своему оформлению, пахло мясными пирогами. Это запах он не забыл, от него даже на душе немного теплее становилось, а на лице появлялась лёгкая улыбка.

Из комнаты вышла и сестра, с которой он тоже обнялся.

Маленькая, тесная кухня, в которой после ухода Войда убрали четвёртый табурет, была местом, где юноша провёл всё своё время в тот день, уйдя только под вечер несмотря на все уговоры мачехи не согласившись остаться на ночь, сославшись на то, что у него было ночное дежурство в Полиции.

И это ночное дежурство его несколько тревожило, потому что на алгоритме была и Ева. Но в этот раз провести ночь одной ей не удалось.

Приложив палец к губам, девушка задумчиво просматривала камеры. Приходилось повышать яркость экрана, чтобы хоть что-то разглядеть в местах без должного освещения, на эти окна с камерами она ставила в программе пометки о том, что места нужно оборудовать освещением, иначе можно было бы и не избежать беды. Лампа на её столе была сильно наклонена, поэтому в зале было достаточно темно, практически так же, как и на камере. «Для меня нет проблем что-то увидеть во тьме, но вот камера этого не передаст, а обычный человеческий глаз и подавно, даже тогда, когда привык бы к обстановке.

Не оборачиваясь, она поняла, что в помещение зашло несколько людей. Ей было не так важно, кем были эти люди, она выполняла то, что должна была, пока её не отвлекали. «Если считать по звуку и количеству шагов, их около трёх или четырёх».

− Леди, добрейшей вам ночки, − один из них, засунувший карманы в оттянутые брюки. Он встал прямо у боковой части стола, а три дружка – позади спины Евы.

Она уже слышала их смешки, ещё при входе в комнату, поэтому имела полное представление о том, зачем они пришли, без малейшего признака паники или страха подложив сцепленные между собой пальцы под подбородок, улыбаясь – образ недалёкого ума девочки помогал ей всегда.

− Здравствуйте, господа, насколько я знаю, ни один из Вас сегодня не назначен на ночное дежурство, так что я не совсем понимаю. Из каких соображений и желаний вы находитесь в Корпусе? − лёгкая улыбка на её лице и светлый взгляд добавили наивности.

− Слышь, какая манерная… − прошептали сзади, пихнув одного из дружков в плечо. Ещё немного мужского пошлого смеха. Ева готова была убить всех уже на тот момент.

− Ну, как раз-таки, как ты сама подметила, из некоторых соображений и желаний, − слащаво ответил ей стоявший сбоку. – Не находишь, что сидеть днями и ночами за алгоритмом – полнейший ужас?

− Нет, меня всё устраивает, прекрасные условия, хорошие часы и приятный коллектив.

− Хах, ну, тогда… Можно стать твоим коллективом сегодня? – он не выглядел как маньяк, наоборот, недооценив интеллектуальные возможности Евы, был приветлив и добродушен на вид.

− Предпочитаю работать одна, − деликатный отказ вызвал улыбки на мужских лицах.

Если бы эти люди знали, что ситуацией управляла Ева, а не они, вряд ли бы им было так же радостно на душе.

− Нас много, алгоритм только легче станет. Мы тебе поможем, ты расслабься просто, − один подошёл сзади, положив руки на плечи, которые начал массировать. Ладонями, точно откидывая локоны, она смахнула его руки, без того брезгуя.

− Господа, я же сказала, что намерена отказаться от вашей помощи и компании, которые вы мне пытаетесь любезно навязать. Учитывайте моё мнение. – Она продолжала сидеть, в этот раз нервно перекинув ногу на ногу.

− Пф, какая резкая!.. – прошипел мужчина, которому полоснули ногтями по коже, оставив на ней кровавые порезы.

− А ничё больше попросить не хочешь? – ещё один вышел в свет.

− Я не прошу. Я приказываю. – Сохраняя благородство на лице, ответили ему, сложив пальцы домиком.

− Ой, какие мы важные!.. – так же сзади.

Сбоку стоящий поначалу мягко протянул к ней руку, на что ему сразу сказали жёстким тоном:

− Я не разрешала прикасаться к себе, − на него и смотрели уже исподлобья.

Несмотря на это, он резко схватил её запястье, потянув на себя, подняв Еву со стула – тот и упал. Ева стояла, подняв руку, держа вторую опущенной. Именно, она держала свою руку, а не мужчина, наивно думая об обратном.

− Ты будешь работать с нами этой ночью, малышка, и это не обсуждается, − сказал, глядя ей в глаза, сверкнувшие двумя рубинами, переливающиеся кровью.

− Нет. Не буду. И прямо сейчас я даю всем вам последний шанс уйти, оставив меня в покое, − она готовила пальцы для щелчка.

− Ха, не-е-ет, оставить мы тебя не можем, да и не хотим, только вставить в тебя. – Настолько ласково, что мерзко и отвратительно до тошноты.

− Кто первый, ребят? – насмехаясь, предложил ещё один, голоса которого она раньше не слышала.

− Я, она мне руку порезала, сука… − грубые руки вновь потянулись к ней, но Ева успела ударить пальцами раньше.

Всё вокруг стало освещено ярким белым светом, точно они находились под лампами операционного стола.

− Ай, блять! – все сразу стали жмуриться и моргать.

− Кто включил ебаный свет?! – прошипели.

Её руку немедленно отпустили. Девушка сразу же поправила ткань на запястье, преспокойно ответив:

− Я включила.

− Что за фокусы? – с недовольством.

− Никаких фокусов, шарлатанства и колдовства, мои гости, просто кара. – Ева развернулась на каблуках, направляясь к выходу.

Она всего лишь шла к выходу, а позади разыгрывались в бесовских плясках чары.

Испепеляющий свет. Запах амаретто, чёрной смородины, красного вина и сливы, взявшийся из ниоткуда, проник в лёгкие каждого, вместе с ним внутри у мужчин разгорелись и без того пылкие желания. Тянущая боль в паховых областях и чуть выше, сбежать от которой было невозможно.

«Впитавший в себя гнойные чувства должен взорваться от них, чтобы абсцесс вскрылся и все видели болезнь внутри… Когда-то эти слова произнёс один известный в моём мире лекарь. Но он был мудрецом не только в медицине».

«Я не!.. Я н-не могу больше!..» – один из них, который в сомнении стоял сбоку от стола, понимая, что его пах прикрыт лишь частью стола, встал за него, опустился на пол, спешно расстёгивая брюки и начиная удовлетворять себя, запрокидывая голову. В руках была будто лава. Жарко. Его душило. Хотя, нет, не только его.

Мужчины от безумия разметались, насколько это позволяло их состояние – даже устоять на ногах было трудно. Если бы не звон в ушах от удовольствия самих себя, они бы слышали все хриплые и томные вздохи – свои и своих товарищей. Может, каждому из них было бы и стыдно, но они об этом не думали. Но не сейчас.

Ева упивалась тем, что заставила их так унижаться перед друг другом, потому что выглядели они крайне жалко, пытаясь скрыть происходящее.

У кого текли слюни, у кого шла пена изо рта. Руки были в биологической смазке, которой было много. Слишком. Но нюанс был не только в этом. Чувственное половое влечение не проходило ни после достижения первой цели, ни после второй, ни после… Бессчётного количества раз. Организмы сам собой не выдерживали, как минимум сердца, которые раз за разом бились всё чаще и сильнее. Сводило ноги, руки дрожали, но они не прекращали.

«Не зря похоть является одним из смертных грехов», − Ева смотрела в закрытые двери корпуса, контролируя происходящее. В конце концов, она ещё не закончила.

Начинало мутить голову. Запах становился всё сильнее, перед глазами плыли краски и предметы окружающей обстановки. У двух из них – лихорадка. Крупные капли пота стекали по лицам, во рту пересыхало. Отчаявшийся, тот, что стоял сбоку, сорвал с себя одежду, разлёгшись на полу голым. Остальные решили следовать его примеру. Они лежали на полу и задыхались, языками, как собаки, заглатывая воздух. Кто-то пытался не двигаться, но это мало помогало. Особо предприимчивый пополз к окну, уже норовясь выпрыгнуть из него, открытого, но по щелчку пальцев окно захлопнулось, и всё, что оставалось, так это упасть на пол от бессилия и начинать кричать с остальными.

А кричали они громко, выли, стонали, как звери, в слезах и соплях моля о пощаде.

Пощадили бы они Еву? Нет. А она их и подавно.

Начали мерещиться голоса – крики и стоны их матерей, сестёр, подруг, дочерей. Их слёзы и стенания, эхом раздававшиеся в стенах озарённой Светом комнаты. Комнаты, в которой решалось так много судеб…

Ева щёлкнула пальцами тогда, когда один из них чуть ли не вспорол себе живот, второй почти выколол себе глаз, третий пережал артерию, а четвёртый начал биться головой о пол.

Всё в момент закончилось, кроме физической боли, которые они сами приносили себе. Свет погас, кабинет погрузился в прежнюю темноту. Такую тихую, что была подобна долгожданному умерщвлению.

Девушка не стала слушать звуки одышки, она сразу же вышла из комнаты, «Это меньшее, что я могла сделать. Я не могу убивать их, это печалит, иначе пришлось бы использовать щёлочь. Надеюсь. Кэлхун не отнесётся к этому пустячку слишком серьёзно…».

− Ева?.. – его голос, застывшего в коридоре.

Девушка остолбенела, сразу же отойдя, захлопнув за собой двери, чтобы юноша не почувствовал запах. Она напряглась: «Запаху нужно пятнадцать минут, чтобы выветриться полностью, но я могу запустить в комнату растворитель, чтобы это произошло быстрее… − через маленькую щель она рукой внесла в состав воздуха нужное вещество. – Только что он здесь делает? Он не должен дежурить по ночам, я проверяла…». Поправив волосы, Ева слегка отошла от двери, сама волнуясь, нежно касаясь ладонью плеча Войда, тотчас подошедшего к ней.

− Что ты тут делаешь? – она выглядела испуганно в его понимании, что-то пытаясь скрыть. Войд смотрел прямо ей в глаза. Полусвет в коридоре позволял хорошо видеть друг друга.

− Я услышал крики, поэтому пришёл, − его взгляд был направлен на вход в корпус.

− Я не кричала…

− Я знаю. Это меня и пугает, честное слово, − отрешённо.

− Ах, ты об этом… − она отошла, прижав к талии согнутые в локтях руки, ладони которых сжала в кулачки. – Они приставали ко мне и пытались изнасиловать, поэтому мне пришлось воспользоваться некоторыми медикаметозными средствами… − врать ему было бессмысленно, поэтому, фактически, произнеся правду, она упустила лишь главное… К чему он точно был не готов. Войд, пребывая в шоке, посмотрел на неё широко раскрытыми глазами, чуть отстраняясь, не зная, что и сказать. – Поэтому, пока они не выветрились, пожалуйста, не заходи в комнату… − она поджала губы.

− Ты использовала психотропные вещества?..

− Да. Другого выбора у меня не было. – Она смотрела в глаза, дав понять, что говорила чистую правду.

− Я надеюсь, что у тебя есть разрешение на них. – Казалось, только это его заботило, но он сам тотчас очнулся, взяв её ладони в свои, заговорив совершенно о другом. – Ты точно в порядке?.. Они точно не тронули тебя? Покажи мне, кто, я убью их. Как минимум больше они алгоритм исполнять не будут. – Он смотрел прямо в её глаза, отчего Ева тотчас покрылась мурашками, а ведь она просто хотела, чтобы он обнял её прямо сейчас, собираясь защитить от всего сущего, как маленькую девочку… Она застыла, чуть приоткрыв губы, только мотнув головой, смотря на него как заворожённая. Будь её воля, она бы кинулась прямо сейчас Войду на шею, но понимала, что для него это будет слишком рано… − Хорошо. – Он понял, что слишком сильно сжимал её руки, поэтому расслабил их, хотя держать не перестал. Тяжело вздохнув, Войд ещё раз решительно и с недоверием посмотрел на двери перед ним, потом опустил взгляд на Еву. – Через сколько выветрится вещество?

− Примерно через пятнадцать минут.

− Ладно, пока есть время давай присядем, ты, наверное, до сих пор переживаешь, − теперь, обхватив ладонями её плечи, парень повёл ту к ближайшему диванчику, послушно идущую. Как куклу, он посадил её, под пристальным взглядом опустившись сам, поставив локти на колени, сцепив руки. Он не намеревался говорить, наоборот, хотел обдумать случившееся.

− Почему на крик пришёл только ты? – Ева тут же нахмурилась, смотря вперёд себя. Она держала спину ровно, положив ладони на коленки. – И, стоп, подожди, из казармы их не могло быть слышно. Зачем ты врёшь мне? – теперь эта девочка, которую просто так застать врасплох было трудно, уже сама смотрела хмурым взглядом на человека рядом. По спине его прошёлся холодок. Э

− Я не вру. Я слышал крики. Потому что проходил близко. – И ведь имел он смелость упираться тогда, не сознавшись в том, что просто изначально шёл в Корпус намеренно – для того, чтобы встретить её. – Был близко, потому что делал обход, попросили.

− Кто посреди ночи попросил делать обход? Да и зачем… – с этого момента становилось неприятно. Он нагло пытался обмануть. Но ради чего?

− Ева, если попросили, значит надо. Попросил полковник. – Он мгновенно вошёл в состояние раздражения. Его прямо сейчас пытались ткнуть носом в лужу, чего юноша на дух не переносил, только-только отвязавшись от отчима. Мозг воспринимал любую критику или упрёк как высшую меру наказания, это значило, что он не способен соблюдать правила, не способен подходить под идеальные критерии…

Ева знала – один её неправильный вздох, и тогда он взорвётся на месте. Увы, она, понимая весь характер Войда, всё равно не могла побороть в себе чувства к нему. И надежду на то, что сможет исправить это.

− Ты можешь просто сказать правду, зачем пришёл в это место. Я никому не скажу, обещаю, − тихо и размеренно произнесла, поначалу хотевши положить свою ладонь на его плечо, но в силу того, что от Войда так и исходили злость и угрюмость, не сделала этого.

− Я правда просто делал обход, − более спокойно. Но меня никто не просил. – Он не мог смотреть ей в глаза. И вообще хотел уйти, провалиться сквозь землю, потому что понимал, что виноват. Но признаться в этом тоже не мог, поэтому сделал ещё хуже. − Теперь ты понимаешь, почему тебе нельзя выходить на алгоритм ночью? А если бы что-то случилось? Не дай Свет, но их было четверо. – Просто сногшибательно. Он перекладывал на неё вину за то, что её чуть ли не изнасиловали в составе группы. Тотчас Ева встала, сжав руки в кулаки.

− Ты обвиняешь меня в том, что я выполняю алгоритм ночью?! А ты не подумал, что это не я виновата в том, что меня захотели изнасиловать?! – он впервые слышал недовольный тон Евы, переходящий в крик. – Ты хоть понимаешь, что ты мне сейчас пытаешься сказать?! – Она сжимала кулаки всё крепче, отчитывая его, как маленького ребёнка, который не двигался с места. – Ты идиот?! Неважно, буду я на алгоритме ночью или днём. Неважно, во что я буду одета или буду ли я голой. Неважно, буду ли я трезвая или пьяная, весёлая или грустная. Да пусть я буду в невменяемом состоянии лезть к мужчине!.. Ни один мужчина не имеет права насиловать меня, это запрещено! В насилии всегда виноват насильник, а не жертва! – она тяжело дышала, даже яростно. Войд крепче сжимал ладони, уши его краснели, а голова наливалась кровью и её охватывала горячка. Пальцы похолодели, а вот в груди, наоборот, бушевал пожар. – А теперь подумай о том, что ты сказал, и переубеди меня в том, что я не должна разочаровываться в тебе! – как только Войд осмелился едва сдвинуться в её сторону, она отошла, чтобы между ними была дистанция. Это ударило по нему ещё раз. Он облажался. Он крупно облажался. Только сейчас он понял, что подлил масло в огонь, а не накрыл спичку ладонью, чтобы перекрыть доступ к кислороду. Губы высохли, ими, чуть приоткрытыми, он попытался что-то сказать. Молчание в течение нескольких минут после её резких и пылких слов было самым тяжёлым, что вообще случалось между ними. А она ждала его извинений. Она хотела их услышать. Он должен был набраться смелости и сил сказать ей их в лицо.

Но был ещё слишком молод, горд и глуп.

Поэтому она ушла.

Войд так и продолжал слушать отдаляющийся стук её каблуков, уже понимая, что должен извиниться как можно скорее, да он бы и сейчас, но… Он не мог противостоять взгляду Евы. Просто не смог, сжимаясь внутри всем своим существом, опозоривший себя сам. «Даже в гневе эта девушка… Абсолютно прекрасна». – Он уткнул кулак себе в лоб, свесив вторую ладонь с колена, всё смотря на неё. Момент ощущения тонкого аромата. Широко раскрыв глаза, прислонив ладонь к лицу, Войд понял, что запах молочного шоколада, некоторых пряностей и роз остался от неё…

Встав на ноги, он побежал. Побежал-таки за ней, уверенный, что непременно догонит: «Она не могла так быстро уйти». Весь коридор второго этажа был пустым, как и первого. Запыхаясь, подбегая к охраннику, тот спросил:

− Девушка… Девушка только что выходила или нет?

− Да, только что вышла, − грузно ответили.

Минуя турникет, Войд широко распахнул двери Полиции, выбежав чуть ли не до самой дороги, оглядываясь по сторонам. Только свет белых фонарей, гудение ветра и ночная прохлада. И ни единого человека вокруг.

Он закусил губу, а руки слегка затряслись.

«Вот Дьявол…».