Мирон с самого утра поехал в сторону университета Карелина. Он совершенно не спал, Ваню отправил домой со словами, что обратно планирует вернуться уже со Славой. Не может он его отпустить! Тем более, когда не делал ничего из того, за что Слава на него обижен.
Через время к университету стали тянуться студенты. Мирон стоял недалеко от студенческой курилки, всматриваясь в проходящие мимо фигуры и лица. Но Славу он бы все равно не пропустил. Тот шел довольно поникшим и молчал, несмотря на то, что рядом с ним шел его одногруппник. Мирон видел его в курилке. Фёдоров сорвался с места, чтобы подойти к Славе быстрее, чем они дойдут до пропускного пункта на территорию университета.
Кровь Мирона бурлила. Она заглушала дождь, все мысли. Он мог следовать только единственной цели: поговорить со своим юношей. Объясниться. Уговорить его вернуться домой. И никогда больше не уходить!
Карелин, заметив стремящегося к нему Мирона, только ускорил шаг. Хотелось спрятаться от возможного диалога. Хотя бы отложить его, пока не проветрится голова, пока эмоции не притупятся, не станут тише, не будут рвать его голову. Но ускорение не помогло, скорее, оно только приблизило момент их столкновения. Стоило Славе оказаться прямо перед Мироном, перед глазами уже появилась стеклянная корочка, суставы заломило и захотелось рухнуть.
— Слав, я… — Мирон так долго репетировал, что он мог бы ему сказать, но при очной встрече все вылетело из головы. Язык онемел. Фантазировать оказалось намного проще, чем претворять собственные фантазии в жизнь.
— Не сейчас, — жалостливо отозвался Слава, отходя в сторону от него.
Чем дольше Карелин смотрел в эти синие глаза, — невероятно поникшие сейчас, но честные, любящие и переживающие — тем больше он ему верил. И нотки чужого голоса, напоминающие скорее зов о помощи, чем готовность разговаривать, ещё больше сбивали с толку.
— Слава, пожалуйста, — тихо попросил Мирон. Кажется, слова ему давались очень тяжело. — Нам нужно поговорить, я тебя прошу.
— Фёдоров, уйди, пожалуйста, — тихо попросил Слава.
На них уже недоверчиво поглядывали студенты, пытающиеся пройти на занятия. Но Мирону было все равно, что на них смотрят, что неприветливо шикают. Не может он уйти, не поговорив с ним! Физически не может, он чувствовал, что если отступит хоть на сантиметр, то у него немедленно откажут ноги.
— Я не пойду никуда, пока мы не поговорим, — вновь произнёс он. Говорить о необходимости разговора было проще, чем перейти к сути. Хотя, наверное, время он расходовал неправильно. Стоило перейти к смысловой части своей речи в моменте, пока Слава ещё его слушал. — Я свинья… но любящая тебя, между прочим. И я не делал ничего из того, что ты успел придумать!
— Ага, а пятна на рубашке? — поинтересовался Слава. — На помаду упал?
— Да она сама на меня упала, — отозвался Фёдоров. — Я просто… Слава, блин, подожди! Не в том смысле упала!
Славе было достаточного этого «да она сама на меня упала», чтобы понять, что у него не было сил это слушать. Было достаточно услышать подобное из уст уже трезвого Мирона, чтобы все нутро сжалось от боли.
Карелин продолжил идти в сторону пропускного пункта, но Мирон снова вырос перед ним. Он взял его за запястье, не пуская дальше.
— Слава, я молю тебя, дай мне нормально объяснить! Ну хочешь… хочешь я перед тобой на колени встану, только дай мне двадцать минут на объяснения?
— Фёдоров, ты…
Слава договорить не успел. Послушался слабый всплеск. Мирон и правда встал перед ним на колени — точнее, мгновенно упал на них прямо в лужу, совершенно не собираясь отпускать руки Карелина. Его глаза были полны мольбы.
Слава совсем не хотел, чтобы перед ним ставали на колени. Слава хотел, чтобы это немедленно прекратилось, чтобы от него немедленно отстали.
— Господи, да встань ты, Фёдоров! — нервно проскандировал Слава. С неба и так накрапывал мелкий дождь, а Мирон ещё удумал вымочиться в луже! Да, правда, в воскресенье в лужу он сел куда более основательно. Джинсы будет отстирать проще, чем его репутацию в глазах Карелина.
— Никуда я не встану, — запротестовал Фёдоров. — Пока ты со мной не поговоришь! Хотя бы выслушаешь.
— Ты ведешь себя хуже ребёнка, — если бы не окружающие их студенты, греющие уши, Слава бы уже перешел на крик. — А если снимать начнут? Ты хоть о чем-то думаешь? Ты же ведешь себя сейчас как полный мудак!
— Да кто угодно, Слава, — отмахнулся мужчина. — Ты можешь называть меня как угодно, но позволь мне все объяснить. Я тебе не изменял, я клянусь тебе, что я не изменял тебе. Никогда! Ни в мыслях, ни действиями. Никакими!
В глазах Мирона блеснула сталь и что процентная уверенность. И это слишком сильно контрастировало с его нынешним положением… Хотя, если честно, если кто-то и мог стоять в луже на коленях полным гордости, то это был Мирон Фёдоров. Глядя сейчас в его глаза, Слава мог бы скорее поверить, что тот вернулся в прошлое и убил Кеннеди, чем изменил ему. Карелин махнул рукой одногруппнику, чтобы он шел на лекцию, а сам схватил Мирона за руку и рывком помог подняться с асфальта.
— Куда угодно, только не здесь, — вздохнул он. — Иначе ты рискуешь стать звездой интернета из лужи. Не дай Бог мама это ещё увидит!
Слава сам затащил его в подворотню. Это был довольно узкий подход между домами, плохо освещенный, поэтому вряд ли бы в этом месте кто-то им помешал. И стояли они друг к другу очень близко. Слава даже чувствовал, как чужое дыхание мешается с холодным ноябрьским воздухом.
— Так о чем ты хотел поговорить? — спросил Слава, когда молчание затянулось. Просто молча смотреть друг другу в глаза было невыносимо для него. Ведь в чужих глазах он видел тысячи причин даже не отвлекаться на этот разговор, а просто поцеловать Мирона, вжать его в стену напротив, чтобы прижаться сильнее.
Между ними было маленькое расстояние, но Фёдоров ощущал, насколько они далеко друг от друга. Он осторожно потянулся к чужой ладони, чтобы взять её в свою, но Слава одернул руку, стоило пальцам прикоснуться к коже.
— Я не изменял тебе, Слава. Спьяну я стал рассказывать не про след на рубашке, а почему курнул.. Мой мозг решил, что ты только тогда заметил, что я не трезв не только из-за алкоголя.
Мирон набрал побольше воздуха в грудь и выложил Славе всё, что происходило в его голове и в воскресенье на вечеринке. И это дело, и как он от него отказался, почему выкурил, как след от помады оказался на его кофте, почему он такой странный и размазанный.
— Я.. я смог родителям написать, — тихо проговорил Мирон, точно оправдываясь, что не сделал этого раньше. — Я написал маме, что я хочу выйти замуж за одного человека… Она ещё поправила в переписке, мол, «мужчины, Мирош, женятся». А я такой… «Мам, а в моем случае выходят замуж». Я… да вот, — Мирон протянул разблокированный телефон с открытым приложением. Слава тыкнул на диалог с его мамой, и увидел всё, о чем Фёдоров так неловко говорил.
Карелин ничего не знал о родителях Мирона. Он считал, что тех, наверное, уже нет в живых, раз сам Фёдоров абсолютно их не упоминал ни в каких разговорах. А теперь, выясняется, что Мирон просто с ними не общался. Это сообщение было первым за два года в диалоге. Славе стало даже неловко, что именно он стал темой разговора Мирона и мамы, спустя несколько лет молчания!
— Погоди, — Карелин замахал головой, возвращая телефон. — Я… я понял, что поцелуев не было. Но с чего ты вообще решил ввязаться в какие-то дела Миши? Почему?
Мирон издал нервный смешок, поднимая свои синие глаза к небу. Безразмерно большая куртка и её капюшон скрывали его густые ресницы, не давая тучам отразиться в радужке.
Он нервно вытянул сигарету из пачки, накрывая её пальцами, придерживая фильтр большим пальцем, чтобы не промокла от дождя, и протянул раскрытую пачку Славе. Карелин вытянул сигарету. Мирон прикурил ему первому, а затем уже закурил сам.
— Деньги, — улыбнулся он невесело. — В школу я не хочу. А кому я ещё нужен со своей средневековой литературой? Пошел блин… в гуманитарии.
— Так вариантов же море!
— Это всё — маленькие деньги, Слав. А уже и ты стал задавать вопросы, что я планирую делать. Если я хочу детей, то тем более нужен источник финансов… а там, я думал, сложу накопленное с ново-заработанным, куплю квартиру ещё одну, только поменьше и подальше… и мы будем жить на пассивный доход.
Слава тяжело вздохнул. План в духе Мирона. Он вообще частенько в поисках легкого пути игнорировал здравый смысл.
— Фёдоров, запомни ты уже, если тебе не хочется работать, то работать буду я, — закатил глаза Слава. — Хоть как-то, но буду!
— Нет, — отрезал Мирон. — Твой уход немного растряс мои мозги. И там даже стали появляться здравые мысли. Например, я даже отказался от похмельного пива. И пить я больше не хочу.
— А курить? — встревоженно уточнил Слава, но тут же уточнил. — Траву, я имею в виду.
Мирон был готов к такому вопросу. Он внимательно посмотрел Славе в глаза, говоря со всей серьезностью.
— Никогда, — железно произнёс он. — И если ты будешь переживать за это, то я могу отваляться в наркодиспансере, чтобы тебе было спокойнее рядом со мной.
Карелин представил ужасы, которые могли происходит в подобных заведениях. И оставлять там Мирона лежать и лечиться?
— Я верю в твою силу воли, — произнёс Карелин, собравшись. — Если ты сможешь бороться с этим сам, то можно обойтись и без больничек..
— А ещё… я по пьяне ляпнул Илье, что «мой Славочка мне пишет», поэтому, вполне вероятно, что сейчас вся компания знает правду про невесту, — произнёс немного неловко Мирон, а потом добавил ещё более смущенно. — А ещё… моя мама очень хочет с тобой познакомиться. И папа тоже. На этом… на этом, кажется, у меня закончились новости.
Слава смотрел на него растерянно. Они помириться не успели, как с ним уже хотят познакомиться его родители! А стоит ли Мирона знакомить с телом? Или это снова закончится дракой? И почему в голову сейчас лезет только это?
— А тебе… есть что мне сказать? — неуверенно уточнил Мирон.
Фёдоров ждал самого главного ответа. Верит ли ему Слава? Доверяет ли после той картины? Простил ли он его? Сможет ли он вернуться домой? Будут ли они вместе?
Мирон снова слишком отчетливо слышал стук своего сердца в молчании. Его не перебивал даже дождь, барабанящий по капюшонам. Ему важно было услышать только одно. Услышать, что Слава любит его, что они будут вместе.
— Если ты правда больше не будешь игнорировать мои звонки и пытаться ввязаться в сомнительные авантюры, то никуда я от тебя не денусь, — на выдохе произнёс Слава. Он точно хотел добавить что-то ещё, но все мысли вылетели из его головы. Точнее, их выбили.
Мирон врезался в его губы, как только услышал, что Слава с ним остаётся. Фёдоров тут же поцеловал его, стараясь выпустить в этот поцелуй все своё облегчение, которое наступило от этой фразы. У него дрожало сердце, и сейчас оно наконец стало стучать в правильном ритме.
Слава чувствовал влагу от соприкосновения чужих щек с его кожей. Мирон плакал в этом поцелуе. Карелин чувствовал его горячие слёзы, неловко поглаживал его по спине, а когда тот оторвался, почувствовал, что плачет и сам. Они смотрели друг на друга заплаканные, но улыбались.
Слава тоже чувствовал облегчение. А ещё он чувствовал слабость во всём теле, его ноги нервно подрагивали. Сердце очень сильно хотело верить, что Мирон не мог так с ним обойтись. И после этого разговора мозг тоже в это поверил. Его даже не пришлось долго убеждать: так глубока была надежда сердца.
— А.. а может, ты сможешь не пойти на пары? — тихо спросил Мирон. — Поехали домой, а? Шизя скучает очень. Он вчера от двери входной не хотел отойти.
Славе было очень тяжело отойти от Фёдорова. Он вцепился в его локоть своей рукой, точно это было единственной точкой опоры. Мирон не возражал: эта хватка ещё раз доказывала, что Слава прямо сейчас не убежит от него, куда глаза глядят.
На самом деле, Карелин прекрасно ощущал, как подкосился его мир, когда он решил вычеркнуть из него Мирона: что-то в нем мгновенно стало неправильным. И вся картинка его мироздания преимущественно держалась на Фёдорове. Он был центром его собственного маленького мира. Утро без Мирона было абсолютно мрачным, а засыпать без него — невыносимо. Точно из сердца вырвали какой-то очень важный кусочек, и оно уже качало кровь неправильно. И следом за этим стали рушиться все системы организма, портя Славино состояние. Как все органы были связаны между собой, так и самое важное в жизни Карелина было подвязано на Мироне и их отношениях. Без него ничего не нужно. Без него ничего не важно. Без него всё не так.
— И чем мы будем заниматься дома? — будто бы Славе сейчас нужна была какая-то дополнительная причина, чтобы бросить всё и приехать домой. Собственное желание просто плакать и не думать ни о чем говорило само за себя. Ещё и по Шизе он безумно соскучился! Целый день без своего котика.
Но Славе срочно хотелось перевести тему. Не о них и не об отношениях, не о воскресенье. А о чем-то бытовом, простом и даже нудным. Тем, что успело их подъесть.
— Ничем, — пожал плечами Мирон.
Усталость от суточного отсутствия сна свалилась на плечи вместе с облегчением. Он тяжело вздохнул, наконец взяв Славу за руку, крепко сжимая ладонь.
— Мы просто будем лежать и отходить… От всего этого очень нужен отдых, — тихо произнёс Мирон. — Я очень сильно виноват перед тобой.
На это Слава уже не ответил. Они смогут с этим что-то сделать. Они ведь любят друг друга. А когда любишь — ничего не страшно, и всё по плечу.
Карелин читал, что настоящая любовь бывает в жизни лишь раз, что лишь один человек может полностью заполнить собой всю душу, быть настоящей опорой и поддержкой. Лишь один человек может стать тем, кто осветит собой самые темные моменты. И, кажется, в книжке забыли дописать, что лишь один человек может упасть на колени в лужу, чтобы сохранить тебя, если провинился. И если настоящая любовь бывает раз в жизни, то Слава был уверен, что они с Мироном достались друг другу вполне оправданно. И он не может его отпустить.
***
Дома Мирон уснул, как только его голова коснулась коленей Славы. Шизя облюбовывал Карелина со всех сторон, забыв про обед. Слава медленно гладил то Мирона по голове и плечам, то Шизю по голове и по брюшку. Здесь он снова не чувствовал себя одиноким.
Они обвили его как мягкие игрушки в детстве. Мирон носом утыкался в живот и что-то ворчал во сне, а Шизя довольно мурчал, явно простив его за отсутствие.
Но возвращаться в обычный ритм было сложно: не выкинешь же целое воскресенье из головы! И все эти открытки, которые он рисовал… а потом он ведь хотел все их смять и выкинуть. Для Славы было слишком много эмоций, которые он не мог вообще никому рассказать. Мирон скорее пустится в самоуничижение, чем выслушает. А Ваня… с Ваней ещё нужно мириться.
Как Фёдоров смирился с тем, что Евстигнеев не сменил компанию? Что они продолжали немного баловаться, и общался с ними абсолютно спокойно? Славе очень хотелось доказать, что с их стороны абсолютно нечестно так поступать с Мироном. А тот… совершенно не собирался никому и ничего доказывать!
Одногруппник вообще это не воспринял серьезно, мол, «детский лепет» и «милые бранятся — только тешатся». А для Славы это всё был конец света! У них же чуть не потеряли друг друга! А выходит, тот, кому он доверился, совсем не разделил его терзания. Поэтому Карелин просто попросил принести его вещи завтра на пары.
А маме… маме совсем не расскажешь. Волноваться будет — ей нельзя. А Андрей и Чейни, помогающие с работой, были за тысячи километров от него. А ведь они могли бы честно выслушать!
Слава так и уснул: сидя на диване, облепленный Мироном и Шизей. Он чувствовал, что он не один, но в этом вопросе его точно никто из них не поймёт! Совсем. И от этого было тоскливо.
А к позднему вечеру Мирон проснулся. Карелин вскочил следом от того, что он поднял голову с его колен, испуганно оглядываясь.
— Тсс, — успокаивающе произнёс Фёдоров, наклоняясь над ним и поглаживая по плечу. — Я хотел погреть покушать, мы проспали весь день, — ласково произнёс он. — Что ты хочешь?
— Доширак, — улыбнулся Слава. — С сосиской. И с майонезом, если можно.
Мирон улыбнулся. Карелин очень уж хотел чего-нибудь вредного. И кто Фёдоров такой, чтоб ему отказывать? Из-за стресса такое бывает.
— А мне стоит приготовить тебе через несколько дней куриный суп? — с улыбкой уточнил Мирон.
— И притащить домой кота, — кивнул Слава, расплываясь в улыбке.
— У меня уже есть два, — отозвался Фёдоров, касаясь губами кончика носа Карелина. — И если ты «за», то Шизя этого не простит.
Котенок тут же фыркнул во сне, подтверждая его слова. Слава тут же стал чесать пушистый живот котенка, чтобы тот успокоился. Шизя простит, если его почесать. И это у него было в Карелина.