С самого утра над Орлеаном висело бессчетное количество грозовых туч, которые то и дело переглядывались, шептались между собой. Никто не позволял говорить себе громко: вся природа замерла в трепетном ожидании перед проявлением строгой, но неизбежной судьбой самого города – открытием врат на одну из сторон.
Он был создан, чтобы даровать людям второй шанс – шанс на искупление. Для человека, прожившего праведную и справедливую жизнь на Земле, пребывание в Орлеане было совсем не в тягость, ведь город стирал воспоминания из разума людей, но никогда не забывал те испытания, через которые проходила душа там, в своей первой жизни. Орлеан всегда с трепетом относился к особо истерзанным душам, оберегал от излишних тягостей, и всегда позволял только те испытания для получения узоров, которые человеку под силу пройти с удивительно светлым результатом. Не всегда действительно нуждающиеся люди признавали нежность и справедливость второго шанса: тогда они принимались бесчинствовать, неосознанно перенимать от предыдущей жизни самый печальный и отнюдь не показательный опыт. Такие люди наполняли свои руки темными узорами, пытались убедить себя, что делают все правильно, и используют свой последний шанс как нужно – для секундного успокоения душевный ран.
Но Орлеан был создан не для этого. Он был создан для покаяния.
И когда заблудшие души переходили всякие грани дозволенного, сам город посылал им частицу воспоминаний из прошлой жизни. Всегда это воспоминание было в меру строгим и отрезвительным, и никогда не было направленно на подтверждение правильности поступков потерянного.
Но человек на то и человек, чтобы ошибаться вновь и вновь, отрицая всякое живое и неживое, что позволит вмешаться в его жизнь. Его последнюю жизнь.
Сегодня был день, когда Орлеан дарует Титу последнее испытание, которое станет пропускным билетом на светлую или темную сторону. Город переживал вместе с юношей, ведь ему предстоит задача не легче, чем человеку – выбрать те воспоминания из предыдущей жизни Тита, которые одновременно покажут все ошибки и смогут привести к успокоению – покаянию – души.
Как только Тит проснулся, тучи не смогли больше хранить молчание: мелкие капли дождя – их шепот, в мгновенье стал неумолимым ливнем. В небе засверкали молнии.
Парень спросонья протер глаза. Он смог заснуть лишь на рассвете, всю ночь думая о предстоящем судьбоносном дне. Думал он так же и о друзьях, которых придется оставить намного раньше, чем хотелось. Думал о несправедливости кураторов, о неисправности системы и об Орлеане, как о городе, неспособном изменить его прошлую жизнь. Где-то к четырем часам утра злость отступила, все остальные чувства притупились, и Тит смог заснуть. Он взглянул на часы – сейчас было без двадцати восемь. К девяти часам он должен быть в лаборатории, где Августин запустит последнее, в его последней жизни, испытание.
Тит встал с кровати и машинально побрел в ванную комнату. «Какой смысл теперь в чистке зубов?» – пронеслось где-то глубине рассудка. «Неужели у меня выпадут зубы в последний день жизни?». Мысль о крошащихся, как мел, зубах, неожиданно рассмешила парня. Он глупо улыбнулся своему отражению в зеркале.
Просить своих друзей не волноваться в этот день было проще, чем самого себя. Еще сложнее было исполнить просьбу. Он умылся, все таки почистил зубы и вернулся в комнату. Прошло только три минуты, хотя там, перед зеркалом в ванной, время казалось невыносимо медленным. Как если бы Тит через час должен был пойти на долгожданный пикник с друзьями, или если бы в полночь сегодняшнего дня выходил альбом любимого исполнителя.
Еще один показатель жестокости Орлеана: даже сейчас, когда счет жизни Тита сходит на минуты, он не позволял времени остановиться, только лишь замедлиться в сознании Тита, чтобы тот мучился дольше под дверьми лаборатории.
Парень вынул из шкафа фиолетовую толстовку, подаренную Германом. От нее все еще приятно пахло его одеколоном. Он выбрал ее в надежде, что если жизнь после Орлеана на самом деле существует, то он проживет ее бесконечно долго в этой вещице. Он также выбрал сложенные на полке черные спортивные штаны и закрыл дверцу шкафа. Натянул одежду. Посмотрел на себя в зеркало.
«Что это?! Мой сын не должен носить вещи бабских цветов, сними это и не позорься!» – эхом раздался голос отца в голове. Тит снова слабо улыбнулся. После этого испытания он надеялся никогда больше не услышать этот голос. С каждым новым воспоминанием он лишь только больше страдал от несправедливости и невозможности исправить свое прошлое. Зачем Орлеан дает вспомнить об этом? Город считает, что жизнь здесь была чересчур хорошей? Жизнь, в которой столько времени было упущено на бессмысленные разногласия и недомолвки с единственным человеком, который принял его. В этом заключалась справедливость Орлеана?
Тит потянулся за гелем для волос, стоящим на столике рядом. Он открыл банку и уже привычными движениями принялся зачесывать свои непослушные волосы.
«Тит, подстригись уже нормально… На голове черт-те что, ей богу. Стыдно уже с тобой на улицу выходить. Тебе подойдет более короткая стрижка!»
На том же столике стояла шкатулка с украшениями. Парень открыл крышку и выбрал серебряную сережку с маленьким крестом, вставил ее в левое ухо.
«Тебе мозги, что ли, задели, когда прокалывали? Чтобы при мне даже не думал надевать эту мерзость! У нас в семье никто из мужиков не занимается такой бестолковщиной. Деградировать скоро начнешь!».
«Скоро это закончится», – ответил собственный голос в голове Тита на все восклицания отца. Скоро действительно все закончится.
Тит шагнул от зеркала и еще раз окинул свой образ быстрым взглядом. Он выглядел как обычно, все так и должно быть. Он неосознанно кивнул в подтверждение своих мыслей и направился к выходу. Парень задержался в дверном проеме и в последний раз осмотрел комнату. Кровать не заправлена, «а какой смысл?», гель для волос он тоже забыл закрыть. Среди прочих мелочей на столе он заметил белый уголок конверта, выглядывающий из под шкатулки с украшениями. Письмо. Это письмо он написал Гойо сегодня ночью, когда смешались ярость, обида и грусть. Он слабо помнил, что было в этом письме, и даже слабо помнил о его существовании. Парень шумно выдохнул и захлопнул дверь. Письмо так и осталось лежать на столе.
Тит побрел по коридору коттеджа к лестице на первый этаж. Сам того не осознавая, скорее, по привычке, он выбрал более длинный путь, который проходил через комнату Гойо и Арона.
– Прости, – еле слышно вырвалось из уст Тита. Если бы он заговорил чуть громче, в голосе прорезалась бы дрожь.
На глазах выступили слезы, и он поспешно протер их рукавом толстовки. Времени оставалось совсем мало, ему нужно было ехать в лабораторию.
– Гойо, – Арон похлопал по плечу друга. – Гойо, вставай! У нас встреча внизу через несколько минут.
Гойо зажмурился, а затем раскрыл красные глаза. Он не мог уснуть всю ночь, размышляя над сегодняшним испытанием Тита и над тем, почему тот так и не решился рассказать ему об этом. Он поднялся с заправленной кровати.
– Тит не заходил?
– Нет, – Арон пожал плечами. – По-крайней мере, я его не видел.
– Черт… – парень закрыл лицо ладонями.
О своем испытании Тит рассказал только Арии и Мэри, а девушки уже не смогли держать все в секрете, и Ария рассказала Арону. Арон в свою очередь рассказал Гойо. В голове было много вопросов: почему так быстро, почему не рассказал… Гойо видел оголенные руки Тита всего неделю назад, и на них оставалось еще как минимум три места для маленьких, разумеется, светлых узоров.
Или для одного большого.
Когда Гойо услышал от друга, что Титу осталось всего три дня, удивление быстро сменилось сначала обидой, потом злостью. Арону пришлось удерживать Гойо каждый вечер, чтобы тот не начал разборки с Титом. Днем было поспокойнее.
Сегодня ночью Гойо несколько часов думал о том, почему Тит поступил именно так, а никак иначе. Оказалось, что все мысли о его нелюбви к парню или наигранности чувств с треском разлетались о неумолимые факты слов и действий. Тит попросту не мог не любить Гойо. И тот в полной мере осознал это только сегодня. Должно быть, Тит просто испугался. Иногда сказать в слух то, что должно будет произойти, означает для человека ускорить приблежение неизбежного. Возможно, Тит чувствовал вину за все то, что говорил в глаза Гойо тогда, когда было еще достаточно времени. В любом случае, он не нашел ответа. Но нашел кое-что намного важнее – принятие. Злиться и обижаться можно и на ушедшего человека бесконечно долго. Но Тит еще здесь, он не уходил. И того времени, что он будет рядом, оказалось намного меньше времени, отведенного на злость и обиду.
В последние дни Тит много времени проводил с друзьями. В любой другой ситуации Гойо не обратил бы на это внимание, но так как он знал, что совсем скоро Титу предстоит финальное испытание, он ужасно злился от того, что тот не проводит времени с ним. И из-за своей злости он ни разу не предложил Титу провести время вместе, только вдвоем. Все это ужасно напоминало те дни, когда они избегали друг друга из-за страха, обиды и неуверенности в чувствах. Но ведь теперь все было иначе. Так почему Гойо продолжает совершать ту же ошибку, что совершал в прошлом?
Сегодня был последний день, когда он мог все исправить.
На часах было семь тридцать. Они вместе с Ароном собирались встретиться с Арией и Мэри внизу, у входа в коттедж. Было слишком рано, чтобы ехать в лабораторию, но в другом случае их мог заметить Тит.
Гойо поправил перед зеркалом свои волосы, оттянул помятую рубашку и посмотрел на Арона:
– Ты готов?
Тот кивнул.
Они вышли из комнаты в момент, когда за окном разбушевалась сильная гроза. Тит только-только открыл глаза.
Тит, запыхавшись, силой толкнул дверь в лабораторию. Он успел как раз вовремя, на часах было ровно девять часов. Вся его одежда промокла и теперь неприятно липла к коже. Кеды хлюпали при каждом шаге.
Перед кабинетом стоял Августин. Он мрачно улыбнулся при виде такой картины, но никак не стал комментировать внешний вид Тита. Когда парень, наконец, отдышался, он с некой неуверенностью подошел к куратору, и тот заговорил:
– Готов? – мужчина раскрыл дверь кабинета и остался в дверном проеме.
Тит усмехнулся. В некотором плане он даже ждал этого момента, но признаться в этом Августину не мог.
– Испытание сложное? – лишь тихо спросил парень.
Августин снова улыбнулся, на этот раз более мягко:
– У тебя не будет испытания, – с этими словами куратор занырнул в кабинет и отправился к своему столу.
Тит тут же поспешил за ним. На лице парня ежесекундно менялись эмоции, но одна из них была различимо особенно ярко – растерянность. Он закрыл дверь кабинета и принялся сбивчиво спрашивать:
– Что… что это значит? Испытания… Испытания не будет? Что вы…
– Сегодня Орлеан не сформировал для тебя достойного испытания, – Августин уселся в свое кресло. – Никогда за мою кураторскую практику город не отказывался от выдачи финального испытания. Фауст отправил запрос еще раз, и еще. Только на третий раз был получен ответ, и в нем заключено вовсе не испытание, – он помедлил. – В нем твои воспоминания, Тит. Одно из воспоминаний твоей жизни.
Парень фыркнул, обнажая передние зубы:
– Снова воспоминания? Почему даже сейчас это место не дает мне спокойно уйти. Что не так с этим поганым городом, что не так с Орлеаном!? Мне обещали испытание, но вместо этого… снова, снова эти чертовы воспоминания! Разве это справедливо? – на последних словах Тит сорвался, из его глаз покатились слезы.
Августин молча смотрел на Тита, в его взгляде читалось сожаление, но вместе с ним и неизбежность. Куратор не мог противостоять воле Орлеана. Вдруг он неожиданно встал с кресла и вновь пошел в сторону выхода из кабинета, он остановился в полуметре от двери, его рука неуверенно легла на ручку.
– Я не знаю, что есть справедливость здесь, Тит, – он смотрел ему прямо в глаза. – Я не знаю, почему Орлеан поступил именно так, и никак иначе. Но я знаю одно – я не могу ничего изменить… ничего в воле города, ничего в истинном выборе человека, ничего в своем прошлом. Но… – Августин запнулся. – Тит, кое-что я все-таки могу изменить. Если хочешь, считай это проявлением справедливости.
Куратор повернул ручку и вышел из кабинета:
– У тебя пять минут, Тит. Я надеюсь это то, что поможет тебе пройти «испытание», то, что поможет…поможет простить меня.
– Простить… вас? – Тит помотал головой. Он не понимал, что происходит. Не понимал, почему Августин не начинает испытание.
Мужчина вышел из комнаты, но дверь за ним так и не успела захлопнуться. Дверную ручку перехватил кто-то другой. Тит замер:
– Привет… – голос Гойо звучал неуверенно и непривычно тихо. – Привет, Тит… Ты как тут? Эй!
После слов Гойо Тит опустился на колени и закрыл лицо руками. Из глаз неконтролируемо текли слезы, все тело затрясло, мысли путались в разуме.
– Ну же, – продолжал парень. – Тише, приятель, тише. У нас нет времени на слезы, всего лишь пять минут.
Гойо нежно убрал руки Тита с лица, их глаза встретились. Он изо всех сил старался улыбаться, хотя готов был разрыдаться вместе с ним.
– Как… как ты узнал? – Тит говорил сбивчиво, с большими перерывами между слов. – Как ты…
– Разве это важно? – Гойо провел рукой по лицу Тита. – Разве все, что было вчера, позавчера – важно? Тит, только эти пять минут, и ничего больше. Ничего больше не важно.
Тит хотел было что ответить, но не успел. Гойо потянулся к его губам и затмил их чувственным поцелуем. Их сердца бились в унисон, Тит чувствовал это даже от легкого прикосновения к груди Гойо. Через несколько секунд он отстранился от парня и вновь натянуто улыбнулся:
– Всего лишь пара минут до начала испытания, можешь в это поверить? – его шепот приятно касался прерывистым дыханием губ Тита. Он посмотрел на заплаканное лицо парня и рукой протер дорожку от слез на его щеке. – Ты можешь мне кое-что пообещать, Тит? Мне нужно чтобы ты пообещал.
Тит был зачарован глазами Гойо. Мир вокруг них вдруг растворился, и все вокруг действительно перестало иметь значение. Он легонько кивнул, все еще не отставая от глаз парня.
Гойо улыбнулся:
– Пообещай мне, слышишь? Пообещай, что попадешь на светлую сторону, что бы ни случилось. Пообещай, что справишься с испытанием. Ради меня, ради нас.
Он с силой прижал Тита к себе. И на его глазах проступили слезы.
– Гойо, – Тит прижался лбом к его шее. – Я не знаю, каким будет испытание… Я не знаю, что подготовил этот…Орлеан… Куратор, Августин сказал…
– Что никакого испытания нет, – закончил мысль Гойо. – Будешь только ты и твое воспоминание. Самое страшное и беспощадное.
– Откуда ты… – Тит не стал продолжать. Этот вопрос вдруг показался совершенно бессмысленным.
Гойо словно понял мысли парня, обнял его сильнее и улыбнулся:
– Ты справишься в любом случае, Тит. Воспоминание или испытание – не имеет значения. Ты сильный, намного сильнее, чем думает Орлеан.
Тит ничего не ответил. Гойо украдкой посмотрел на настенные часы, у них оставалось меньше минуты. Он отстранился от Тита и заглянул в его глаза:
– Ты справишься с воспоминанием, выйдешь из кабинета со светлым узором. В коридоре будут ждать все, все мы: я, Ария, Мэри, Арон… Мы все будем ждать тебя, слышишь? Ты сможешь попрощаться с каждым из них, если сможешь пройти испытание. А ты сможешь.
Тит потянулся к губам Гойо, чтобы поцеловать его. На что парень вновь отстранился, и, ухмыльнувшись, прошептал:
– Поцелуй для победителя, хорошо? После испытания я смогу поцеловать тебя еще раз.
В дверь постучали. Так Августин напомнил о времени – пять минут закончились. Тит остался на полу, когда Гойо поднялся на ноги, потрепал его волосы и направился к выходу.
– Все будет хорошо, ты понял меня? Я буду в коридоре.
Дверь открылась, где краем глаза Тит заметил обеспокоенную Арию. Августин пропустил Гойо, затем сам зашел в кабинет. На этот раз он закрыл за собой дверь на ключ.
– Готов? – куратор задал тот же самый вопрос.
Тит поднялся на ноги, протер лицо все еще влажным рукавом толстовки:
– На все сто.
– Нет, мне есть дело до того, что происходит у тебя в постели! – кричал отец, встав из-за стола. – Я растил сына не для того, чтобы он спал с мужчинами. Ты позор нашей семьи! Я уже начал задумываться, а не изменила ли мне твоя мать с кем-то, потому что не понимаю, как у меня могло родиться вот это… – мужчина ткнул в грудь Тита пальцем и сморщился.
Он быстро вспомнил этот день – юбилей его мамы. На него пригласили всех родственников, кроме него. Потому что он был геем. Потому что он испортит праздник. От прикосновения отца где-то внутри пульсирующей силой начал зарождаться гнев. Сознание Тита все еще обволакивала мутная пелена от погружения его в воспоминания, перед глазами стоял образ Гойо. Тит шумно вдохнул и начал говорить четким, уверенным голосом:
– Я не «это», я – человек, – он поднялся из за стола, теперь их взгляды были на одном уровне. – Мама никогда бы не изменила тебе, отец. Каким бы мерзавцем ты не был, она тебя любит. И всегда, к сожалению, любила тебя больше, чем меня.
За спиной раздался вздох удивления. Его мама закрыла руками лицо.
– Ты никогда это не заслуживал, – Тит не останавливался. – Ты никогда не заслуживал ни ее любви, ни моей. Сколько раз ты поднимал на меня руку? Сколько раз на нее? Сколько раз ты напивался так, что не мог вспомнить ничего на следующий день? Но люди, черт возьми, такие, они все равно будут любить монстра! Да, мама? – он посмотрел в сторону именинницы. На удивление его глаза были наполнены скорее сожалением и обидой, чем яростью. Женщина не могла отвести взгляд от сына.
Отец вышел из за стола, подошел к Титу и со всего размаха ударил его в лицо. Из носа парня моментально хлынула кровь. Он вытер нос рукавом толстовки, и с удивлением обнаружил, что находится все в той же одежде, в которой был в Орлеане. Он нащупал серьгу в своем ухе.
«Он выбрал ее в надежде, что если жизнь после Орлеана на самом деле существует, то он проживет ее бесконечно долго в этой вещице».
Он оглянулся по сторонам. Это и был третий шанс, дарованный ему Орлеаном? Тут же он судорожно бросился оголять свои руки, закатывая рукава толстовки. Отец с непониманием следил за действиями сына.
Руки Тита были чисты. На них не было ни единого узора. Из уст вырвался радостный смешок.
– Чего ты улыбаешься, щенок? – глаза отца горели яростью. – Тебе мало? Привык за «годы избиений»?! Ничего, я с радостью добавлю.
Он снова замахнулся в сторону парня. Но тот на этот раз был готов к удару, и с легкостью увернулся от нападения. Тучное тельце мужчины последовало прямо за его кулаком. Ноги не выдержали от замаха, и не удержались на одном месте: всем телом отец полетел мимо Тита, и с огромным дребезгом упал на угол рядом стоящего столика, наполненного изысканными напитками и блюдами. Из виска мужчины алой струйкой потекла кровь.
Мама с криком вскочила из за стола и понеслась к мужу. Она положила его голову к себе на колени, убаюкивая, как маленького ребенка:
– Скорую, вызывайте скорую!
Но было уже поздно. Отец уже был мертв.
Тит на мгновенье закрыл глаза, а когда открыл вновь – вокруг уже не было никакого банкета. Не было и матери с отцом на коленях, не было криков и ругани за спиной. Он огляделся: по сторонам ровными рядами струились вниз по холму могильные плиты. Какой-то неизвестной ему силой он понял, что стоит рядом с могилой его отца. В руках он ощутил букет колючих роз.
Его совесть была чиста перед самим собой, перед отцом, перед Орлеаном. Но, даже не смотря на его действия, ход истории изменить не удалось – его отец погиб, погиб из-за ссоры с сыном на юбилее своей жены. Слезы потекли из глаз Тита, он все еще не решался посмотреть на могилу отца. Он обманул Гойо. Он не выполнил обещание, он не справился с испытанием и уж точно не попадет на светлую сторону.
– Папа… – прошептал Тит. – Я не хотел… я никогда не хотел, чтобы ты умирал… Это не то, что излечит меня, не то что мне нужно, – он сделал паузу, чтобы набрать в грудь воздух. – Я не хотел убивать тебя, ни тогда, ни сейчас! Я… Я хотел лишь, чтобы…
Он упал на колени, закрывая лицо цветами.
–…хотел, чтобы ты принял меня. Это было так сложно? Почему я мог принять тебя с алкоголем, с постоянными драками, а ты мою ориентацию – нет? Разве это важнее, чем семья? Разве…
В голове всплыли одни из последних слов Гойо.
– Разве это важно? – вторил голос Тита. – Я отвечу за тебя, отец. Нет, не важно. Важно только то, что ждет впереди.
Он выпрямился, лицом обращаясь к могиле отца, его глаза все еще были закрыты.
– После смерти нет рая или ада. После смерти есть Орлеан. А что после него – неизвестно. Я должен быть благодарен, что мне даровали второй шанс, пусть я так нелепо потерял его… – на лице сверкнула улыбка. – Надеюсь, ты не потерял, отец. Надеюсь, в Орлеане ты стал хорошим человеком. Если… если это действительно так…
Впервые в разуме Тита промелькнула мысль, что его отец мог измениться.
–…если это так, то мне жаль, что ты не увидел то, каким я стал. Таким, каким я всегда и мечтал. Я продолжаю танцевать, папа, можешь поверить? Ношу те вещи, которые мне нравятся, выбираю ту прическу, которая мне нравится. Встречаюсь с тем человеком, который мне нравится, – на этом моменте он запнулся. – Нет, не просто нравится, я его люблю, папа. Люблю не так, как люблю маму или… тебя. Но люблю не меньше, – он открыл глаза и тут же замер. Он смотрел на надпись на надгробии и не мог поверить увиденному. – Если после Орлеана нас ждет еще одна жизнь, то я надеюсь узнать то, каким ты стал.
Он закрыл глаза. Испытание окончено.
Он открыл глаза уже в кабинете лаборатории. Вокруг него было множество проводов и кабелей. Тит осторожно приподнялся на кресле и встретился глазами с Августином. Глаза куратора были наполнены слезами.
– Здравствуй, сын, – Августин старался сдерживать истерику.
– Здравствуй, папа.
Тит вышел из кабинета, вокруг которого толпились его друзья. Мэри вскрикнула, увидев друга, и тут же бросилась его обнимать.
– Не надо, пропусти Гойо, – немного раздраженно постарался отдернуть девушку Арон.
Гойо, стоявший все это время позади, приблизился к друзьям:
– Не ворчи, Арон. У нас было и будет время поговорить, – он неотрывно смотрел на Тита.
Ария бросилась в объятия друга вторая. Арон не стал обнимать Тита, но даже в его глазах читалась некая скорбь по его уходу.
Наконец к парню подошел Гойо. Он крепко обнял его, очень долго не выпуская из своих рук. Через время он наклонился к уху Тита и прошептал:
– Ты выполнил обещание?
Тит сам отстранился от Гойо и выступил на середину коридора. Задержав на каждом взгляд, он поднял вверх руку, на которой еще оставалось свободное место перед испытанием. Тит рывком стянул с нее рукав, оголяя руку, покрытую только светлыми узорами. Каждый знал, что там должны были быть проблески темных, но сейчас его рука не скрывала в себе и следа от темной стороны, а светлые узоры, вдобавок, ритмично пульсировали белым сиянием.
Первой среагировала Мэрибель. Она громко взвизгнула и осыпала щеки парня легкими поцелуями:
– Я знала, – плакала она. – Я знала, что ты справишься! Тит, милый, я…я так горжусь тобой…
– Мы знали, – Ария подхватила поздравления. Она закрывала половину лица руками, чтобы не было видно ее распухшего от слез носа.
– Сколько у нас времени? – Арон улыбнулся Титу и тут же перевел взгляд на Гойо.
– Августин дал нам пятнадцать минут.
– Так мало? – Мэри возмутилась. Она все еще не отлипала от друга.
– Мало? Вполне достаточно, – отрез Арон.
– Достаточно? – с издевкой улыбнулся Гойо. – Возможно для простого прощания – да, но для пикника…
– Пикник? – удивился Тит. – Вы что, устроили в лаборатории пикник?
– Ты не оставил нам выбора, – Гойо подмигнул и пожал плечами. – Мы с Ароном не были приглашены на тот, что у водопада. Пришлось брать инициативу в свои руки.
Ария и Мэри на секунду виновато переглянулись. Они выдали тайную встречу в моменте, когда рассказали парням о предстоящем испытании Тита. Тит заметил эти гляделки, из-за чего только рассмеялся.
– Чего тогда стоим? – вновь всполошилась Мэри. – Быстрее, пока время не вышло!
Она потянула Арию в сторону выхода, за ними неспешно побрел Арон. Гойо и Тит остались стоять перед кабинетом, зачарованные глазами друг друга. Через мгновенье Тит разрушил тишину:
– Я выполнил свое обещание, – не отводя глаз от Гойо, он усмехнулся. – Что насчет твоего?
Гойо рассмеялся и быстрым рывком сократил состояние между ними до минимального. Он коснулся рукой подбородка Тита, потянул его вверх и страстно поцеловал в губы человека, победившего Орлеан.