«Подожди, – крыло появляется прямо перед носом Алиновского, отрезая пути к отступлению. Выходка удивляет всех; Ангелину – особенно. – Я тебя знаю. Помню. Не уверен».
Саша нервно сглатывает, бегая взглядом по всем собравшимся – Лиле, что с надеждой смотрит на них двоих; Инге, явно ничего не понимающей, даже после того, как однажды почти их застукала; Ангелине, которая такого точно не ожидала – её-то Соловей узнал только после объяснения, что она давно уже не ребёнок.
Не отрывая взгляда, словно в трансе, Артур проводит указательным пальцем линию от собственных губ к шее, плечам. Саша надеется, что никто не видит его краснеющие щёки, ведь прочерченная полоса – те места, которые он чаще всего целовал. «Почему я тебя знаю?» – Соловей хмурится, наклоняя голову к плечу. Ангелина тянется к нему, желая забрать, защитить. Он ведёт плечом, избегая касания, делает шаг ближе к Саше. «Нам надо поговорить», – заявляет он, едва поворачивая голову в сторону своего автора. Легко подхватывает Сашу – его тело в кольце рук кажется до ужаса правильным, будто так и должно быть. Он быстро находит удобную для них крышу многоэтажки, на которой их не заметят случайные прохожие.
«Кто ты?» – спрашивает Соловей несвойственным ему враждебным голосом. От такой интонации Саша горько усмехается. По сути – готов рыдать. Не знает ещё, что он единственный, кого «новый» Соловей узнал без чьей-либо помощи. «Меня Саша зовут. Мы с тобой жили вместе. – Артур вытирает ему слёзы, которые он даже не заметил. – Тебя, вроде как, приставили ко мне, чтобы я не натворил больше непоправимых ошибок. Ты был моим наставником».
Он шмыгает носом, ёжится от холодного ночного ветра на крыше. Не может сказать Соловью больше. Не может рассказать, что не получается без него уснуть. Что по привычке делает две кружки чая. Что, просыпаясь спустя несколько часов беспокойного сна, не хочет открывать глаза, зная, что Артура на второй половине кровати не будет.
Саша ластится на касания Соловья – всё равно такие же родные и нежные. «Саша-Саша-Саша», – шепчет Артур, ласково проводя кончиками пальцев по его лицу, оглаживая мокрые от слёз щёки. Замечая, как тот дрожит от холода, скрывает его в коконе крыльев. «Не так, – вдруг говорит он до боли знакомым тоном. – Шура». Соловей улыбается, большими пальцами очерчивая губы, притягивая ближе за шею. «Я знаю тебя, – шепчет он; по спине и рукам ответом бегут мурашки. – Знаю всё твоё тело, где провести, куда поцеловать, за что укусить и как надавить, чтобы тебе было приятно. Знаю, что ты занимаешь правую часть кровати. Знаю про чай с утра. Знаю, что ты не любишь мыть посуду, но всегда готов убрать всю квартиру. А ещё ты мастерски клеишь пластыри». Саша смеётся, лбом упираясь ему в грудь. «Откуда я это знаю?» – печально спрашивает Соловей, обнимая Сашу точно так же, как раньше. Будто мышечная память пробудилась раньше обычной.
Саша находит в себе силы обнять Артура в ответ. Крылья под пальцами ощущаются необычно, приятно. Соловей хихикает ему в макушку: «Щекотно». Он тихо извиняется и опускает руки ниже, касаясь знакомой – родной – талии.
«Ты каждое утро вскакивал ни свет ни заря, – говорит Саша тихо. – Просил меня не ворчать за ранние подъёмы». В голосе Соловья слышится улыбка: «Ты ещё утягивал меня обратно в кровать и угрожал, что, если я не останусь там по доброй воле, тебе придётся воспользоваться силой своих чернил». Шура фыркает и тоже улыбается. «Меня это пугает, – честно признаётся Соловей. – Я не помню Ангелину. Не помню те пятьдесят лет жизни с ней. Но я увидел тебя и вспомнил абсолютно всё, что связано с тобой. Я… Я люблю тебя? Да. Это то, что мы так и не сказали друг другу, кажется? Тот, прежний Соловей, Артур, постоянно хотел это сказать, но не был уверен, что сможет вложить в слова все свои чувства». Саша водит ладонями по спине Соловья, жмётся сильнее, желая быть ближе, впитать в себя его тепло. «Я тоже. Тоже люблю тебя. И знаю, что ты – или тот Соловей – любишь меня. Я думал, что нам не нужны слова. Наши действия и поступки всегда отлично говорили всё за нас. Но я жалею, что не сказал этого раньше».
Артур отстраняется настолько, чтобы видеть лицо Алиновского, проводит ладонями по его плечам: «Саш– Шур, можно тебя поцеловать? Я очень этого хочу, пожалуйста?» Соловей звучит так отчаянно, будто уже признал, что его-нового Саша не полюбит. Саша целует его так отчаянно, будто в последний раз.
«Я так скучаю по тебе, по твоим дурацким шлёпанцам, по общим походам в аптеку. Мне так не хватает тебя, Соловей, мне так плохо без тебя». Артур гладит его по спине, зная, как делать это правильно – чтобы Шура быстрее успокоился. Целует его в висок, прячет сильнее не только в кольце рук, но и за крыльями. Саша сжимает в ладонях полы пиджака, жмётся ещё ближе, не желая отпускать. «Всё это кажется страшным сном. Каждый день я просыпаюсь с надеждой, что ничего не произошло, что сейчас ты выйдешь из ванной с влажными волосами и нарочно полезешь обниматься, заливая водой всё вокруг. Каждый день я надеюсь, что ты будешь рядом, а тебя нет! Мы ведь обещали друг другу!»
Соловей трётся щекой о висок Шуры, забирается холодными пальцами под край футболки. Делает это по памяти чернил, оставшихся от того Соловья. Саша охает наигранно-возмущённо, но не отталкивает. Артур не заходит дальше, только поглаживает открывшийся участок кожи. «Мы обещали друг другу многое, Шур, – шепчет он, немного забавляясь. Он не может увидеть лицо парня, но уверен, что заставил его смутиться и покраснеть. – И я помню каждое обещание. От самых обычных, вроде того, когда мы делили обязанности по дому, до самого важного. Может, из-за того, что я обещал быть всегда рядом, я тебя и помню? Но… Я уверен, что обещал Ангелине как минимум преданность? Или, например, не бросать её никогда? Я должен был пообещать ей верность? Хоть что-то? Почему я ничего не помню? Почему я помню исключительно тебя и абсолютно всё? С того момента, как ты появился в Библиотеке и до нашего последнего дня вместе».
Саша отстраняется от Соловья, глядя на него горящими глазами: «Ты помнишь Библиотеку! Может, сможешь вспомнить что-то ещё? Сфокусироваться на втором плане?» Соловей хмурит брови, прислушиваясь к воспоминаниям. Через мгновение прикладывает ладонь ко лбу: «Ай! Это, оказывается, неприятно. Запястье терять не так… больно». Саша обнимает его за шею, пальцами забираясь в волосы: «Вспоминай же. Прошу тебя, вспомни всех. Вспомни, как ты потерял запястье, там же не только я был!»
Артур смотрит ему в глаза как-то беспомощно, виновато. Но всё равно старается, жмурится, путаясь в воспоминаниях. В каждом – лицо Шуры, его голос, руки, смех, губы. Ощущения и чувства от его присутствия рядом. Пытается среди этого водоворота выхватить хотя бы одно лицо. Алиновский массирует ему кожу головы дрожащими руками. Перед глазами – воспоминание, в котором Шура пальцами расчёсывает ему волосы, вытаскивая оттуда мелкие веточки и листики. Тень на плече неуклюже старается помочь. Они тихо переговариваются о чём-то, отходя от очередного погружения в книгу. Саша мягко, почти интимно смеётся со слов Соловья, когда их застаёт Инга. Артур сразу замечает её растерянность, пытается ткнуть локтём Шуру, попутно едва не роняя тень с плеча.
Воспоминание запускает цепную реакцию: перед глазами проносятся все жители Библиотеки, все запечатанные книги, все знания, накопленные за жизнь вне книги. Наконец он вспоминает Ангелину. Всё вплоть до своей смерти.
Колени подкашиваются от обилия новой-старой информации, Саша помогает ему осесть на холодную крышу, гладит по волосам, устраивает голову у себя на плече. Каждое воспоминание отзывается игольным уколом в черепной коробке и ярким цветным пятном за закрытыми веками. Соловей хватается за руку Саши, сжимает крепко, держится как за якорь реальности, боясь утонуть в собственной голове. Ладонь у него мягкая, тёплая – не использует свои силы, хотя мог бы. «Больно», – скулит Артур сквозь зубы, подрагивая крыльями. Саша гладит его между лопаток – не касаясь крыльев – целует в лоб. «Хотел бы я забрать твою боль, Птичка», – говорит Алиновский, вкладывая в прозвище всю нежность, на которую способен. «На то она и моя, – тяжело дыша отвечает Соловей. – Что никто кроме меня не должен её проживать».
Саша понимает, что ничем не поможет; максимум – может находиться рядом, не оставляя Соловья справляться с болью в одиночестве. «Даже сейчас ты со мной, – усмехается Соловей, поднимая голову. Выглядит он вымученно. – За что мне такое счастье, а, Шур?» Саша думает, что виноват. Вообще во всём – и в том, что Агата вернулась, и в смерти Соловья, и в том, что заставляет его сейчас переживать всё снова, испытывая такую сильную, выматывающую боль.
Артур кладёт одну руку ему на плечо, пальцами второй очерчивает скулу. Движения даются с трудом, усталость берёт своё. «У тебя снова такое лицо. – говорит он, хмурясь. – Снова винишь себя во всём?» Саша отводит взгляд, едва заметно кивая. Кому-то ещё он бы солгал, отшутился или перевёл тему. Но это Соловей, его Соловей, по его вине лежащий у него в руках. «Шууур, – тянет Артур, искренне улыбаясь. – Я сам захотел вспомнить свою жизнь. Ни ты, ни я не знали, что это так… энергозатратно. Неужели это плохо, что я всё вспомнил?» Саша кусает губу, отрицательно качая головой. Соловей вдруг хихикает, подтягиваясь и опираясь на колени. Замечая непонимающий взгляд, поясняет: «Кажется, у нас было два первых поцелуя».
Дверь Ангелины появляется за спиной Саши, когда Артур, собрав в себе остаток сил, нависает над ним и целует глубоко и нетерпеливо.