Отдельный вид искусства

Изящные пальцы, испачканные в синих чернилах, сжимают между собой сигарету и неспешно подносят к губам, чтобы сделать глубокую затяжку. Авантюрин чувствует, как едкий дым проникает глубоко в легкие, а затем медленно выдыхает, выпуская сизые клубы, которые быстро уносит ветром. 

Побег с уроков и на переменах в самопровозглашенную курилку — обычное место за школой, куда не достает вездесущее око камер, — стал уже давно привычным ритуалом. В любое время года он позволяет себе незаметно прошмыгнуть через задний вход школы, от которого у него имеются собственные ключи, доставшиеся от очень уж любившей его старой вахтерши. Зимой он не тратит время на то, чтобы накинуть на себя куртку. Холод ощущается необычно и даже в некоторой степени приятно. Его ледяные руки обволакивают, пробирают до самых костей, резко контрастируя с языками пламени зажигалки и тлеющей в дрожащих руках сигаретой.

Но сейчас на дворе март и переменчивая погода — учебный год подходит к концу, а первые экзамены неумолимо надвигаются. Жизнь должна пусть и не сильно, но измениться. Многие одноклассники поступят в колледжи, и лишь малая часть продолжит свой школьный путь, но это Авантюрина практически не волнует, ведь между ними никогда не было теплых отношений. Они просто существовали, вот и все.

— Снова? — звучит позади такой родной и знакомый голос, заставляющий согревающее тепло растечься по всему телу, вытесняя даже обжигающий табачный дым. — Кажется, ты собирался бросить. Стоит ли мне вновь напомнить тебе о вреде курения для твоего молодого организма? 

— Я прекрасно помню твою предыдущую лекцию, — мягко улыбается Авантюрин и, развернувшись к Рацио, выпускает ему облако дыма прямо в лицо, очаровательно хихикая. 

Веритас недовольно морщится, непроизвольно вдыхая отвратительный аромат, и звонко чихает, потому что слишком чувствителен к любым запахам. С некоторых пор он начал уходить с уроков вместе с Авантюрином, наблюдая, как тот неторопливо выкуривает сигареты. На самом деле, это похоже на отдельный своеобразный вид искусства — то, как он сжимает сигарету между указательным и средним пальцами, сплошь увешанными золотыми украшениями, как обхватывает ее губами, блаженно прикрывая глаза, затягивается и следом, задержавшись всего на пару мгновений, выдыхает.

Дым оседает в легких туманной дымкой и неприятно сдавливает грудную клетку, где сердце привычно вздрагивает, когда ему не хватает кислорода за никотиновой завесой. 

Первая затяжка всегда глубокая и сопровождается этим по-странному приятным вздрагиванием, ради которого, быть может, он и курит.

Вторая уже совсем не такая: прерывисто-горькая. В ней только забыться под горючим смолистым полотном сожженного табака. 

Указательным пальцем невесомо постукивает по сигарете, стряхивая пепел на землю, и делает несколько быстрых-быстрых затяжек в стремлении быстрее закончить. От них уже нет особого удовольствия. 

— Вообще-то, если ты не заметил, то за сегодня это - первая! — горделиво сообщает Авантюрин и тушит бычок об исписанные и исцарапанные кирпичи заднего фасада школы.

В них криво запечатана история ее учеников, со всеми юношескими страхами и надеждами, поражениями и мечтами. Это вызывает особый трепет и желание оставить на стене частичку своей души. 

Авантюрин скользит продрогшими пальцами по впадинкам, улыбаясь отчего-то печально, и льнет ближе к Рацио, который, как и всегда, впускает его в свои объятия, хоть и фыркает недовольно. Слишком не любит этот едкий аромат, но слишком любит Авантюрина, чтобы противиться. 

Он только укоризненно качает головой, потому что ничего другого сделать не может, — слишком слаб перед этой улыбкой, от которой сердце начинает в сто крат быстрее ударяться о грудную клетку, и яркими игривыми искорками в глазах. Выуживает из кармана припасенные специально для такого случая конфеты с ментолом, что так нравятся Авантюрину, и, стянув обертку, протягивает ему. 

Тот с благодарным взглядом принимает угощение, отдающее колкой прохладой, и как бы невзначай задевает губами подушечки пальцев.  

— Я брошу, честно, — искренне уверяет Авантюрин, снизу вверх поглядывая на Рацио. 

Приятное тепло разливается в душе, когда Веритас стягивает с себя плотный черный пиджак и накидывает его на подрагивающие плечи Авантюрина, стоящего в одной изумрудной рубашке. Весна только начинает вступать в свои права, а ветер все еще дует холодный.

— Хотя бы одевайся. 

— Волнуешься? — улыбается лукаво и хочет подколоть, поймать эту очаровательную эмоцию смущения на его лице, таком всегда серьёзном на людях, словно у величественной греческой статуи.  

— Да, — соглашается Веритас вот так просто, что Авантюрин не может удержаться: пылко жмется к его губам своими, сминая в жарком согревающем поцелуе.   

Губы Рацио прохладные, все-таки тоже замёрз, с нотками крепкого кофе и будоражащей нежности. 

Губы Авантюрина с терпким привкусом табака, мятных леденцов, сладкой карамели и неясной тревоги, которую Веритас так умело сцеловывает. 

Неспешные движения, ведущие свою игру, понятную только им одним, соприкосновения рук, сплетающихся воедино где-то в карманах в попытках согреться, и стоит только отстраниться от сладких губ, как их острая ухмылка бьет в самое сердце, пронзает по-странному приятным сдавливающим ощущением. 

Веритас легко подцепляет полупустую пачку недорогих сигарет и складывает в свой карман, улыбаясь ехидно, когда Авантюрин пытается вернуть ее себе. Он супится обиженно, складывая руки на груди, но тут же тает от крепких объятий и поцелуя в висок. 

Все-таки вдыхать его родной аромат и сжимать теплую ладонь куда приятнее, чем сигарету.