In vino veritas

Веритас медленно потягивает дорогое красное вино из хрустального фужера: крутит его, наблюдая, как ярко-алая жидкость внутри послушно вторит движениям, омывая прозрачные хрупкие стенки, а затем возвращается в привычное состояние, когда сосуд замирает. Занимательно. Он не любит пить, потому что даже гений в состоянии алкогольного опьянения становится ничем не лучше глупца, но отчего-то сейчас изменяет своим принципам, делая все новые и новые глотки, задерживая вино во рту на несколько секунд, чтобы полностью прочувствовать каждую нотку. 

В зале играет живой оркестр, но Веритас находится достаточно далеко от него, отчего приятная мелодия чуть заглушается, в особенности за какофонией множества голосов. Люди снуют от одного места к другому, ведя с кем-то непринужденный диалог, а кого-то утягивая в неспешный вальс. Помещение пестрит вычурными одеяниями и обилием ароматов, которые неприятно щекочут слизистую. 

Взгляд то и дело цепляется за топ-менеджера отдела стратегических инвестиций КММ — Авантюрина. В последнее время они слишком часто оказываются в одном и том же месте в одно и тоже время, и вряд ли это можно списать на чистую случайность. Веритас не верит в судьбу и не верит в удачу, на которую Авантюрин так любит полагаться, но верит в холодный расчет, при котором вероятность встречи составляла ноль целых пять десятых или же ровных пятьдесят процентов, и даже при таком раскладе все склонилось в сторону одного из Десяти каменных сердец.

Они не друзья, которые только рады увидеть друг друга по воле случая и провести время за бокалом спиртного и душевными разговорами, но Рацио не может отрицать, даже если очень захочет, что этот человек пленяет и распаляет любопытство. Он — одна огромная загадка, которую нестерпимо хочется разгадать и приблизить мир к той самой абсолютной и кристально чистой истине, но отчего-то не выходит: с ним не справишься с помощью вычислений, потому что Авантюрин — сплошная иррациональность, сбивающая с четко выстроенного пути здравого смысла и склоняющая к иному, сумбурному. 

Веритас знает, что Авантюрин получает огромное удовольствие, когда вызывает в нем кипящее раздражение, от которого кончики пальцев начинают неприятно покалывать, а по всему телу необъяснимо разливается жар и сносящее голову желание, из-за чего рассудок неумолимо туманится. Все их встречи заканчиваются одним и тем же, потому что невозможно устоять перед игривыми искрами в его розово-лавандовых глазах, которые соскакивают и дают маленький огонек, перетекающий в яркое-яркое полыхающее пламя, грозящее поглотить своими языками последние крупицы здравого смысла, что остаются в голове Рацио во время этих случайно-неслучайных встреч. 

Вино незаметно исчезает из хрусталя, и Веритас подзывает к себе пробегающего мимо официанта. Он наблюдает, как фужер вновь наполняется кроваво-красной жидкостью, и пытается вспомнить, сколько уже выпито. Один бокал? Два? Четыре? Сложно вспомнить, но его уже абсолютно точно ведет и накрывает опьянение, притупляя нормальное функционирование мозга. 

Когда официант убегает обслуживать остальных немаловажных гостей, Веритас вновь переводит взгляд в попытке найти Авантюрина, но на прежнем месте его уже не оказывается. Он пробегается взглядом по всему залу: где-то Топаз, владелица роскошного поместья, ведет кокетливый диалог с Яшмой, играющейся с ее короткими волосами, где-то высокопоставленные личности прожигают время за игрой в покер, а где-то незнакомая личность одиноко выкуривает сигару. 

Но нигде больше не мелькает знакомая золотистая макушка

— Привет, док, — позади раздался знакомый и странно желанный голос, пускающий по телу предательские мурашки. Хотя, может, это из-за количества выпитого. — Ищешь кого-то?

— Добрый вечер. Нет, просто осматриваюсь, — он нагло лжет, но и сказать правду, глядя в эти пленяющие глаза и лукавые огоньки в них, просто невозможно. 

— Вот как… Хочешь, покажу тебе, какие еще здесь есть места? Мне хорошо знакома эта резиденция. Все-таки мы с Топаз хорошие друзья, — в его голосе сквозил едва уловимый намек. 

Догадку подтвердил томный взгляд из полуприкрытых глаз и мелькнувшая на несколько секунд острая ухмылка, пронзающая нечто между третьим и шестым ребром и остающаяся там, отдавая сладостно-болезненной пыткой-наслаждением.

Внизу живота сладостно потянуло, потому что он прекрасно знал, чем закончится эта самопровозглашенная экскурсия по своеобразным достопримечательностям огромной резиденции старшей сотрудницы отдела стратегических инвестиций. Именно это заставляло послушно оставить фужер на ближайшей ровной поверхности и последовать за Авантюрином. А может и смазанное из-за алкоголя осознание всего происходящего. 

Сам Авантюрин неизбежно притягивал к себе. Он — дорогое вино. Каждая встреча с ним — словно первая дегустация нового сорта, ведь никогда не знаешь, что испытаешь, но тем не менее невыносимо желаешь испробовать, почувствовать каждую нотку неповторимого вкуса, с наслаждением покрутить на языке, но лишь самую малость. Если его будет слишком много, то чувство эйфории накроет с головой и лишит хрупких остатков разума, разорвав тонкую нить связи с реальностью. 

Авантюрин как бы невзначай цепляет изящными пальцами, сплошь увешанными золотыми блестящими кольцами, его ладонь — мимолётно так, всего на несколько секунд, с намерением потянуть за собой, но этого с лихвой хватает, чтобы у Веритаса в груди растекся обжигающий жар. Он не отрывает затуманенного взгляда от призывно покачивающихся бедер и плавной походки. 

Они резво взбираются по ступенькам на второй этаж. У Веритаса плывет перед глазами, а ноги так и норовят запнуться о самих себя, но Авантюрин ощущается спасительной опорой — вновь берет его за руку, направляет и увлекает за собой. Перед глазами возникает бескрайний коридор с бесконечными дверями в стиле девятнадцатого века: витиеватые узоры, повсюду блестящая в холодном лунном свете позолота и слепящая роскошь. Несложно потеряться в таком обилии входов, но Авантюрин точно знает, куда идти. 

Ручка двери гулко щелкнула, эхом разлетаясь по коридору и отскакивая от белоснежных стен, и впустила их во мрачные из-за отсутствия источника освещения покои. Авантюрина не смущает темнота, потому он громко захлопывает за ними дверь и закрывает на ключ, что уже был любезно вставлен в замочную скважину. 

Веритас пытается привыкнуть к мраку и моргает часто-часто, отчего взгляд, кажется, плывет еще сильнее, но это теряет всякое значение, когда Авантюрин разворачивается и вжимается в Рацио с жадным поцелуем: сминает его губы, несильно прикусывая, и невольно удивляется их мягкости. Веритас приглашающе приоткрывает рот, впуская в него скользящий по губам язык, и гулко вздыхает. 

Поцелуй сладкий и тягучий, как приторный полупрозрачный мёд, оседающий на языке приятной патокой. Поцелуй, в который они вкладывают все чувства, сокрытые глубоко внутри за сотней ледяных стен и замков, и которым можно дать волю только в живительной компании друг друга, ощущающейся как глоток свежего воздуха и освобождение ото всех сковывающих замков. 

Они отрываются друг от друга на долю секунды, которая сейчас ощущается как целая невыносимая без таких необходимых прикосновений вечность, и вновь сливаются в поцелуе. Авантюрин целует настойчиво, словно до безумия соскучился по губам Веритаса, отдающих жгучим привкусом алкоголя: он приоткрывает рот, чтобы вновь сжать нижнюю губу, а затем на мгновение с тихим чмоком разорвать прикосновение и прижаться снова. 

От каждого стремительного поцелуя сердце вздрагивает, пуская по телу электрические разряды, что нисколько не рассеивают туманную дымку в рассудке, а лишь усугубляют ситуацию, усиливая обжигающее и окончательно сводящее с ума возбуждение. 

— Неужели ты думал, что я не замечу твоего пристального взгляда? Буквально прожигал меня и нисколько не стыдился… — горячий шепот опаляет кожу шеи, по которой Авантюрин теперь скользит влажными поцелуями, прерываясь лишь на томные постанывания от непозволительной близости и беспорядочных касаний. 

— Признаться, надеялся, что все же заметишь, — он обращается фамильярно, отбрасывает все рамки и стирает границы, потому что сдерживаться рядом с Авантюрином невозможно, да и не хочется. 

Тихий хохот на такое заявление резко сменяется громким стоном, когда Веритас меняет их местами и вжимает Авантюрина в прохладную дверь, пахом притираясь к чужому возбуждению. Из головы сразу все мысли вышибает, оставляя только размытый образ тяжело дышащего Авантюрина и его ярко горящих даже в такой темноте глаз. Такие пленяющие, стоит только на мгновение вглядеться в их глубину, как окажешься безвозвратно пропавшим. Чем дольше в них смотришь, тем плотнее на шее стягивается петля. 

Авантюрин вдруг отталкивает Веритаса и бросает на него колкий хитрый взгляд, заставляя того в голове прокручивать абсурдные догадки о том, что он задумал. В пару плавных движений он пересекает комнату и останавливается у большой двуспальной кровати, стягивая с себя уже ненужную и только мешающую рубашку. Ткань плавно стекает с тела, оголяя молочные плечи, с которых уже давно исчезли багровые следы их прошлой близости, и ровную спину. 

Веритас восхищенным взглядом скользит по каждому изгибу его тела, учтиво освещенного лунным светом, и подходит к нему ближе, принимаясь осыпать поцелуями каждый миллиметр. Он сцепляет ладони на его талии, прижимая к себе ближе, и скользит языком по солоноватой коже шеи, пока тот подается назад, притираясь к ощутимому возбуждению, и откидывает голову на чужое крепкое плечо. 

Собственническое желание настойчиво твердит оставить новые метки и, что главное, на самых видных местах, чтобы каждый мог лицезреть свидетельство их близости и чтобы не скрыть вот так просто — за воротом рубашки и тканью брюк. Но Авантюрин уже выпутывается из цепких объятий и разворачивается: спиной валится на большую двуспальную кровать, призывно разводя ноги в стороны и улыбаясь кокетливо, что у Веритаса узел возбуждения внизу живота скручивается плотнее. 

Он отрывается от созерцания только тогда, когда Авантюрин манит его к себе пальцем, и повиновенно нависает над ним. Тот обвивает его шею руками, плотно сводя локти, впивается в губы быстрым поцелуем, а затем отстраняется и кивает на собственные штаны. 

Веритас быстро смекает и бегло расстегивает пряжку ремня, стягивая брюки вместе с нижним бельем со стройных ног, чтобы открыть вид на истекающий естественной смазкой член. Он ощущает, как собственное возбуждение дергается в ответ на такую картину и практически болезненно упирается в плотную ткань, но первостепенно решает заняться удовольствием Авантюрина. Его хочется довести до горячих слез и беспорядочных мольб. Хочется увидеть, как на его лице будет множество эмоций сразу, как он будет сгорать от желания, умолять о продолжении, отбросив все кокетливые маски и ехидные улыбки. И существует ли смысл отказывать себе в подобных развратных желаниях? 

Ладонь опустилась на член, крепко сжимая в плотное кольцо пальцев, и неспешно заскользила вверх-вниз. Авантюрин отзывчиво подался навстречу, шумно всхлипнув в шею приобнявшему его Веритасу. Такая реакция заставляет желать большего и активнее двигать рукой по возбуждению, не останавливаясь ни на секунду, чтобы дать передышку. 

Эмоции на лице Авантюрина стремительно сменяются одна за другой: он широко распахивает влажные от резкого переизбытка ощущений глаза и приоткрывает губы для гулких стонов, не заботясь о том, что кто-то тоже может подняться на второй этаж и услышать их. 

— Стой, стой, стой… — сбивчиво захрипел Авантюрин на ухо Рацио, заставляя того резко оборвать стимуляцию, отчего он сам разочарованно стонет, словно не просил об этом секунду назад. 

Обеспокоенный взгляд вышибает из легких последний кислород, и сердце начинает бешено ударяться о грудную клетку так, что Веритас точно чувствует это тоже, даже сквозь рубашку, на которой Авантюрин теперь спешно расстегивает пуговицы. Занятие мелкой моторикой сейчас явно не в его силах, поскольку пальцы не гнутся и отказываются слушаться. 

— Все норма… — неуверенно начинает Веритас со сквозящим в голосе волнением, но его перебивают на полуслове: 

— Да, да… Просто не хочу закончить так быстро, — непривычно смущенная улыбка появляется на его губах. 

Рацио бережно отстраняет его ладони от рубашки и принимается самостоятельно справляться с кажущимися сейчас бесконечными пуговицами. Он ощущает на себе пристальный взгляд, пока стягивает, наконец, с себя штаны. Авантюрин проводит языком по губам и закусывает губу, кивая в сторону прикроватной тумбочки и получая в ответ недоумевающий взгляд. 

В ней оказывается небольшой флакончик лубриканта, словно подготовленный специально для такого случая. Случайность ли? 

Очередно лукавый взгляд услужливо подсказывает ответ. 

Веритас возвращается к Авантюрину, коленом упираясь в мягкий матрас, проводит ладонью по внутренней стороне бедра и осыпает грудную клетку ласковыми поцелуями. Его кожа такая мягкая и нежная, словно дорогой натуральный шелк, нетронутая и чистая, такая хрупкая на вид, как фарфор. На нее только смотреть и не порочить жаркими прикосновениями, но Авантюрин сам отзывчиво подставляется под каждый поцелуй и тонко постанывает, когда зубы плотно смыкаются на ключицах. Веритас посасывает кожу, оставляя на ней розовый след, и поднимается к шее, позволяя себе маленькую шалость: укусить на видном месте, которое при особом желании все же можно скрыть, и через мгновение на нем расцветает багровая роза-укус. 

Колпачок флакона щелкнул, пробудив особое предвкушение, смешанное с тонкой нитью беспокойства. Прозрачная смазка капнула на пальцы, которыми Веритас уже осторожно обвел колечко мышц и неспешно толкнулся внутрь. Авантюрин шумно втянул воздух сквозь плотно стиснутые зубы и прикрыл глаза, стараясь максимально расслабиться, чтобы облегчить непрекращающиеся наступательные движения. По телу растекались покалывающие мурашки от прожигающего наслаждения. 

Авантюрин стонет неожиданно громко и выгибается навстречу, когда Веритас добавляет второй палец и двигает им еще глубже, попадая четко по чувствительному пучку нервов. Он дышит загнанно и пытается самостоятельно насадиться на пальцы, чтобы вновь ощутить яркое удовольствие, прошибающее практически до звезд перед глазами, но Рацио разводит их на манер ножниц, растягивая узкие стенки и упрямо не повторяет то самое движение. 

Хочется растянуть прелюдию на целую ночь, чтобы только бесконечно долго наблюдать за подрагивающим от наслаждения Авантюрином, за его поразительной открытостью и покорностью. 

— Не тяни, — на выдохе просит Авантюрин и в следующую секунду хрипло стонет, когда пальцы выскальзывают из него, подчиняясь просьбе. 

Веритас расцеловывает его щеки, приставляет головку к растянутому входу, влажному от лубриканта, и до боли закусывает губу, тягуче проникая внутрь. Тот рефлекторно сжимается, но подается навстречу, сцепляя ноги за спиной Рацио, чтобы стать как можно ближе. 

Он начинает осторожно двигаться внутри, постепенно набирая темп и делая толчки более размашистыми: входит до упора, проезжаясь по простате и ощущая, как стенки плотно обхватывают его член, стонет куда-то в шею Авантюрина, а затем выходит практически полностью, оставляя внутри только головку, чтобы легко поддразнить, пробуждая желание начать насаживаться самостоятельно. 

Веритас мажет поцелуем по клейму, и Авантюрин ощутимо вздрагивает на это действие, проронив гулкий стон. Воздух, кажется, дрожит от наполняющего его яркого возбуждения и колких электрических разрядов. 

С каждым новым толчком в голове всплывают фантомные воспоминания о проведенных вместе ночах, распаляющих до невозможного. Веритас не может объяснить себе, что за чувства загораются в его душе, когда Авантюрин обнимает его так крепко, едва ли не до хруста, и самозабвенно целует, плавясь от ритмичных движений внутри. 

Гулкие стоны в унисон разлетаются по всей комнате и наверняка слышны за ее пределами, но никто даже и не думает сдерживаться, целиком и полностью отдаваясь наслаждению, а главное — друг другу. Губы припухли от количества поцелуев и кажутся вишневыми в свете луны, но этого все чертовски мало. 

Движения сбиваются с ритма, становясь смазанными в желании быстрее достичь оргазма, но при этом доставить максимальное удовольствие Авантюрину. Он приподнимает его бедра, меняя угол проникновения, чтобы стимулировать простату на каждом толчке. Тот только жмурится от предвкушения скорого пика высшего наслаждения и обнимает Рацио руками, царапая спину и оставляя на ней глубокие лунки-полумесяцы от ногтей вкупе с розоватыми линиями. 

Веритас, предчувствуя скорый оргазм, вновь опускает ладонь на напряженный член Авантюрина, и тот кончает через несколько размашистых движений, блаженно прикрыв глаза и выгнувшись в пояснице, пока все тело свело болезненно-сладостной судорогой. Рацио выскальзывает из разнеженного тела и следом приходит к финалу, едва прикоснувшись к себе. 

Тяжёлое дыхание разрезает тишину, но постепенно приходит в норму вместе с гулким сердцебиением. Веритас подхватывает салфетки с тумбочки и бережно стирает белесые капли с тела Авантюрина, который только любуется им из-под полуприкрытых век. 

Рацио устало завалился на постель рядом с ним и крепко прижал к себе, одарив поцелуем во влажный висок. Авантюрин сейчас был похож скорее на жидкость, растекающуюся в его объятиях. Глаза неумолимо слипались, а алкоголь напомнил о себе легкой головной болью. 

Веритас точно знает, что это далеко не последняя их встреча, но совершенно не знает, как описать все те чувства, что взрываются в его сердце при одном только взгляде на разморенного Авантюрина, уже сладко сопящего в его крепких руках…