Кануть в небытие

Веритас сидит на мягком кресле и смотрит прямо на скульптуру перед собой, ощущая застывшие на щеках слезы. 

Он провел в мастерской множество часов, беспрестанно работая над ней. Выверяя каждое движение, давно забыл про работу, социальные контакты и банальное питание. Нужно было закончить, пока в голове еще ярко стоит его образ: чуть растрепанные волосы, что переливались золотом в рассветных солнечных лучах, лукавая полуулыбка, вечно блуждавшая на устах, пронзительные глаза, которые всегда говорили куда больше слов… 

Смотреть в его глаза — все равно, что тонуть в океане и не желать спасения. В них переливались десятки, сотни, а может и тысячи различных оттенков, сверкали чувства и эмоции, которые всегда были сокрыты от посторонних за непробиваемой стеной и бесконечными масками. Но не от Веритаса. 

Каждое воспоминание отдается в душе острой болью. Он вспоминает, как было приятно перебирать мягкие локоны и пропускать сквозь пятерню, как на его губах играла искренняя улыбка, как в глазах яркими искорками плясало веселье. 

Теперь это все исчезло. Растворилось. Кануло в небытие. 

Осознание, что его больше нет, накатывает волнами колющей боли и пустоты. Больше не прикоснуться, не взглянуть даже. На душе паршиво.

Кошмары начинают мучать каждую ночь, но он готов видеть их целую вечность, потому что Авантюрин всегда появляется в них ярким фантомом.

Просыпаться становится больнее. Хочется вернуться во мрачные грезы, чтобы забыть о суровой реальности, но бессонница подкрадывается незаметно. 

В попытках занять холодные ночи, наполненные пустотой и одиночеством, он вновь запирается в мастерской, создавая новые и новые скульптуры. Они отражают Авантюрина с разных сторон: разные позы, разные эмоции, разные одеяния, но всегда идеальное повторение каждой его черты. Они похожи на него, но никогда не смогут заменить. 

Кошмары сходят на нет, когда он начинает от усталости засыпать в мастерской, среди бесконечных скульптур. Они сменяются простыми сновидениями, в которых Авантюрин остается постоянным гостем. На его губах счастливая улыбка, пока он безмолвно глядит вдаль, любуясь все новыми рассветами, которые в жизни созерцать не сможет. Теперь нет. 

Веритас не нарушает его идиллию, замирая неподалеку. Ему достаточно смотреть и ощущать его призрачное присутствие. Словно он все еще жив. Словно он все еще рядом. 

Он не перестает заходить в мастерскую, хотя с каждым днем это становится все невыносимее и ранит все больнее, но находиться в собственной квартире еще хуже. Каждый миллиметр тяжелым грузом давит на плечи и напоминает о нем. В шкафу до сих пор стоит его кружка, на полке — совместная фотография, где он искренне улыбается, а на подоконнике валяется полупустая пачка его вишневых сигарет. 

Веритас всегда ненавидел аромат табака и этот жгучий привкус на его губах, но теперь понимает, что скучает и по этому. Потому что это тоже было частью Авантюрина.

Веритасу кажется, что он сходит с ума, когда слышит за спиной тихие шаги и оборачивается с острой надеждой увидеть его, даже понимая, что это невозможно. Но это оказываются коты, которые должно быть тоже ждут и надеятся. 

Позже котов приходится отдать Топаз, потому что он больше не справляется. Она пытается достучаться до него, вытащить на прогулку, чтобы немного развеяться, но Веритас игнорирует предложения. Нет никакого желания с кем-либо разговаривать.

Он из раза в раз возвращается к скульптурам, замирая такой же неподвижной статуей напротив и, кажется, забывая даже дышать. Возможно, у него случаются серьезные провалы во времени и памяти, а может просто границы ощущения времени давно размылись и потеряли всякий смысл. 

Веритас не замечает, сколько часов проходит, и не понимает, когда проваливается в глубокий тревожный сон. Взгляд цепляется за образ Авантюрина, и он судорожно выдыхает, потому что тот стоит так близко, кажется почти осязаемым. Почти живым. 

— Веритас, — на губах Авантюрина играет надломленная улыбка, а в розово-лавандовых глазах поблескивают слезы.

Собственное имя, звучащее из его уст, заставляет сердце болезненно сжаться, словно пронзило его сотней остро наточенных кинжалов. 

Хочется подойти, прильнуть в теплых объятиях, сжимая так осторожно, словно он может вмиг раствориться, рассыпаться на тысячи мелких осколков.

Хочется прижать к себе так крепко, чтобы больше никогда не отпускать, не позволить вновь исчезнуть и бесконечно ощущать его рядом. 

Настоящим. 

Живым.

С гулко бьющимся сердцем где-то между третьим и шестым ребром. 

В голове неосязаемый и невидимый туман, который мешает понять, что сейчас перед ним: реальность, кажущаяся невозможной, или чудесный и такой желанный фантом? Возможно, на нем слишком сильно сказывается истощение, и сотворенные скульптуры принимают слишком живое представление, окрашиваясь в приглушенные, но цветные тона. Волосы все такие же пшеничные, пусть кожа и приобрела бледноватый оттенок, но глаза еще горят неоном. 

Хочется подойти к нему, но ноги внезапно наливаются раскаленным свинцом, заставляя замереть на месте. Авантюрин приближается сам: медленно и осторожно, словно боясь спугнуть. Ледяная ладонь прикасается к горячей и самую малость влажной щеке, стирая тонкие дорожки слез. 

— Мне мерещится? — хрипло шепчет Веритас, не узнает собственного надломленного голоса. 

Он не хочет слышать ответ.

Авантюрин улыбается грустно, невесомо скользя подушечками пальцев по коже и заправляет за уши выбившиеся пряди темных волос, что стали чуть длиннее. 

— Прости, — он шепчет ему на самое ухо, но не опаляет горячим дыханием, как раньше. Только странный холод и легкое покалывание.

Веритас желает бесконечное множество раз извиниться перед ним сам, потому что не смог остановить, помочь, спасти, но не выходит вымолвить ни слова, когда Авантюрин вжимается в него с объятиями. 

Рваный выдох срывается с губ, и Веритас льнет отчаянно к нему в ответ, шумно всхлипывая куда-то в шею. Медовый аромат кажется таким настоящим, необходимым и дурманящим рассудок. Он проводит ладонями вдоль позвоночника, невесомо надавливая, чтобы стать еще ближе и держать в руках вечность. 

Сквозь размытый взгляд он наблюдает, как Авантюрин начинает медленно растворяться, но не выпускает его из крепких объятий. Его фантом теряет свои краски, превращаясь в чистый монохром, а прелестные черты размываются. Веритас искренне надеется, что это только из-за наполнивших глаза слез. Ком в горле душит, паника накрывает огромной волной, сшибающей с ног. Его не хочется отпускать. 

Только не снова. 

Веритас начинает бормотать что-то. 

Быстро. Несвязно. Как в бреду. 

Быть может, и не говорит, а лишь думает? 

Желает успеть сказать нечто важное, повторить несколько сотен раз, чтобы Авантюрин услышал. 

Я 

Тебя 

Люблю 

Авантюрин едва заметно шевелит губами в ответ, улыбаясь ему так ярко-ярко, но до безумия печально. Веритас пытается ухватиться за рассыпающиеся осколки, но пальцы проходят сквозь воздух. Резкая слабость в ногах от безумного отчаяния заставляет упасть на колени, заходясь в судорожных рыданиях. Хочется закричать, но не выходит. Собственная беспомощность ощущается особенно отчетливо. 

Веритас резко распахивает припухшие от слез глаза и обнимает самого себя, пытаясь сохранить хрупкое ощущение родного тепла и прикосновений. Холод мастерской быстро рассеивает их. 

Ничего не остается. 

Только пустота.