Показатель Родства

Размокая в горячей воде, она пыталась разобраться в солянке воспоминаний, своих и… девочки. Нет, Изуми. Да, теперь она знает — девочку звали Изуми.

— У-чи-ха И-зу-ми. Японский? Так этот язык назывался?.. — в прострации проговорила она новым, хриплым от крика голосом.

Голова снова заколола. Она вцепилась в бортики офуро и сглотнула вязкую слюну.

«Не снова. Я не могу провалиться снова. Не сейчас. Сконцентрироваться на чем-то…»

— Вода капает. Кап. Кап-кап, — в ритм повторяла девочка, косясь на угол с потекшей крышей. — Кап… кап. Кап.

Третий обморок был самым мерзким. Она не осознавала, что ей снилось, но помнила животный страх и боль, идущую от чужих воспоминаний. Или все-таки ее? Где эта грань? Есть ли она вообще, или так просто разделить в голове смешавшиеся личности не получиться? Да и надо ли оно? Лишние проблемы.

Мысли путались. Дышать все еще было сложно. Осознать свою смерть и перерождение, мягко говоря, непросто. Она не верила в богов, карму, сансару и все подобное, объяснять для себя ситуацию приходилось рационально. Насколько это возможно.

Единственное, что Теперь-Уже-Изуми поняла и приняла сразу — то, что ее «первое» тело мертво. Окончательно и бесповоротно. Из ниоткуда взявшаяся мысль о том, что вернуться не получиться закрепилась и билась в сердце бешеным ритмом.

Не все из многочисленных вопросов имели смысл, но Изуми пыталась заполнить голову хоть чем-то, чтобы вновь не падать в эту бесконечную яму чужих чувств. Боялась провалиться.

— Бессмыслица, — Изуми процедила все ругательства, сохранившиеся в памяти, отцепила побелевшие пальцы от бортика и растерла виски.

Воспоминания того мира были расплывчатыми, смешанными в серую массу. Из старой жизни она могла вспомнить дорогу до дома, какие то дурацкие фильмы, лицо матери и… кажется все. Ни собственного имени, ни людей, которых она считала важными.

— Должно же быть хоть что-то… — что-то действительно было. Далеко в прошлом. На тонком, сером полотне жизни, оно отсвечивало, притягивало, как приятный сон из детства. Маленькая история, антуражем похожая на новую реальность. История про мальчика-спасителя, так любимая ей, лет, кажется, в тринадцать.

Этот мир был ей знаком. Она начала выуживать подробности из памяти. Все его особенности, события, люди складывались в четкую линию. От сердца отлегло, пока до нее не дошло — она тоже часть этой линии. Осознание ударило по голове. Она была там.

Хуже.

Она Учиха.

— Учиха. Я гребанная Учиха… — простонала в сложенные ладони и погрузилась на дно деревянной бочки. Пузырьки воздуха кружились на поверхности воды и быстро лопались. Всплывать не хотелось, но, как оказалось, инстинкт самосохранения работает даже после смерти. — Ладно помереть! Но — это?! За что?

Мысль о коме, или клинической смерти казалась самой логичной и в тоже время смешной. Все же реальность была слишком… реальной, всеохватывающей и осязаемой.

«Вопрос в том, мог ли мой мозг смоделировать целый архив воспоминаний о несуществующем мире, еще и от лица персонажа, которого я почти не помнила. Да и выбрать в качестве предсмертного сна мир манги, прочитанной от скуки? Видимо, пора уже в себе разочароваться».

Как бы язвительно она не старалась об этом не думать, главное осознание продолжало медленно съедать ее изнутри.

Это ее новая реальность. Адаптироваться к ней нужно в срочном порядке. Домой она не вернется. Обида стала такой сильной, что она начала злиться непонятно на кого. Все амбиции, цели, достижения просто стерлись. Плевать даже на то, что она их и не помнит. Сердце жгло, ком в горле становился больше и колючей.

В голову сразу приходило все самое худшее. Убийства, насилие, война. Ей придется пройти через это? Какая же невероятная нелепица…

Воду в бадье разбавили соленые слезы. Она зачем-то пыталась убедить себя, что плачет не от обиды, а от веселья. Это ведь так забавно, правда?

«Все не так уж и плохо. Бесконечное забвение ненадолго отменяется. И хорошо. Хорошо, да. Могло быть хуже. Гораздо хуже,» — Изуми истерично хохотнула. — «Наруто… Вау. Ладно. Ладненько, будем работать с тем, что есть. Сколько мне теперь, годочков шесть? До резни еще восемь лет. Это… много. Достаточно. У меня есть все, чтобы избежать падение клана, разве не так? Знание будущего, взрослый разум. Этого ведь достаточно? Достаточно?! Да, конечно. Конечно! Разумеется, вашу, сука, мать!»

Изуми фыркнула, ее метало, от горькой обиды за свою смерть, до злости, растерянности, страха и смеха, от абсурдности ситуации.

«Помниться, мать мне всегда говорила разбираться с проблемами по мере их поступления, — она выдохнула, слишком тяжело для нового возраста. — Пересчитать бы их сперва… Хах, да с чего я вообще решила, что доживу до итачиного рандеву? За восемь лет меня столько раз могут успеть прирезать! Причем свои же…»

И все же о реальных проблемах думать не получалось, психика отчаянно пыталась не допустить новый нервный срыв. Вероятно, поэтому первая же мысль оказалась глупой.

«Неудобный дом. Почему он такой огромный, шиноби же аскеты, нет? Как мыть эти огромные окна в гостиной? Я тут что, одна живу? Уже день прошел с первого пробуждения. Где все?» — вопрос все-таки оказался полезным — сработал катализатором для памяти. В голове спешно обрисовалось семейное положение.

Мама девочки — Учиха Шируку умерла на миссии, года два назад. Еще раньше, где-то в начале Третьей Мировой Войны Шиноби погибли оба брата, Хаджиме и Ниигате, не успевшие дожить даже до пятнадцати. В семье остался сорокалетний отец, Музухаши, сестра, Хасами, старше Изуми на три года. Ну и сама Изуми, пару месяцев назад отпраздновавшая шестилетие.

«Спасибо тебе, кто бы ты ни был, что сохранил память девочки. И все же… это не отвечает на мой вопрос», — к встрече с новыми сожителями хотелось подготовиться.

Впитав информацию о семейных взаимоотношениях, мозг зацепился за черный ярлык — «Война», мрачной тучей висевший в воспоминаниях ребенка. Изуми прикрыла глаза, откинулась на деревянный бортик о-фуро и приготовилась к болезненной, но необходимой вспышке информации.

Сейчас, бойня, унесшая половину семьи ребенка, вроде как, притихла. О ситуации на фронте малышка Изуми сильно осведомлена не была, только о неполных причинах конфликта, да слухах, в правдивость которых верилось с трудом.

Третья Мировая Война Шиноби разгорелась спустя семь лет после заключения мирного договора. Начала все проигравшая в прошлой войне Суна. Очень деревне не нравилась буферная зона Конохи. Начались столкновения на границах, быстро перешедшие в бои.

Деревня Тумана, в прошлой войне потерявшая много высококлассных бойцов, увидела в этом отличную возможность подгадить соседям. Кири заставила ослабленный Лист воевать на два фронта, отправляя на территорию Страны Огня целую прорву диверсантов.

Деревня Облака, бывшие союзники Тумана, начали нарушать Альянсный договор, недовольный этим Дайме Воды надавил на главу деревни, и те, недолго думая, пошли войной на Кумо.

А там и Скрытая в Камнях присоединилась, чтобы подсолить давним кровникам, все это начавшим. Ну и заодно отбить себе потерянную, на Второй Мировой территорию и, под предлогом военных действий, подчинить пару вольных кланов, куда же без этого.

Война шла всего год, но победители, как и проигравшие, уже вырисовывались. Страна Огня слишком привыкла полагаться на поддержку Водоворота, уничтоженного союзом Тумана и Облака в прошлую войну. Страну Воды разрывало на половины, они не справлялись с ведением войны на две стороны. Было ясно, что из гонки за первенство их выбьют первыми. Примерно та же ситуация происходила со Страной Ветра. Стабильно державшаяся на протяжении всей прошлой войны Ива, теперь, накопленными ресурсами давила на Песок. Коноха, хоть и потеряла сильнейшего союзника, все же осталась сильнейшей из Пяти Великих Деревень и отступать не планировала.

Когда в голове перестал звенеть голос пожилой преподавательницы истории, Изуми скривилась и открыла глаза.

«И это рассказывают шестилетке? Куда я вообще попала?.. Бедный ребенок. Не думаю, что в ее возрасте я поняла хотя бы половину. И все же, информация занимательная. Только надо будет узнать потом об этом побольше. Мало ли, что мелочи наплели».

Размышления о политической ситуации в Странах Пяти Элементов неожиданно успокоили Изуми.

«Война спустя всего семь лет перемирия… Что-то во всех мирах стабильно», — мысль трезвила и отдавала горечью.

Купальня располагалась на первом этаже, в ней было два входа — со двора и из душевой. Изуми вышла на улицу через предбанник. Голые ноги провожала отросшая трава, холодная от ночного дождя. Во дворе царила умиротворяющая тишина, только птички пискляво покрикивали. Светало. В воздухе стоял запах грозы и позднего лета.

Трава местами разрослась, за участком явно не особо следили. У внешнего забора, огораживающего участок, напротив небольшой энгавы, висели потрепанные мишени: одна узкая и высокая, две обычные, с разметкой по очкам, чем то похожая на мишень для дартса из прошлого мира, еще несколько были квадратными, расположенными под углом. Глядя на них у Изуми в голове словно проносились проекции из чужого прошлого.

Вот размытый силуэт отца наставляет братьев, объясняет что-то сильно-сильно заумным языком, а мальчишки внимают, с такими смешными недоумевающими лицами, что даже совсем мелкая Изуми хохочет, братья обиженно сопят, а непривычно теперь мягкий папа просит Шируку отнести ребенка в дом и не мешать тренировке.

Это было последнее воспоминание о братьях у малышки Изуми. Спустя пару месяцев оба умерли на миссии.

Пленка на проекторе сменилась. Это сестра. Хасами непонятливо тыкает сенбоны в подушечки пальцы, а мама тихо, едва ли громче шелеста травы, рассказывает: о уязвимых точках, разных ядах и способах незаметно проносить оружие. Хасами смотрит с восхищением, ее глаза, отражающие закатные сумерки, блестят, как могут блестеть только у ребенка. Шируку ласково гладит девочку по голове и предлагает пометать. Та, не раздумывая, принимает показанную ранее стойку. Воздух разрезает свист. Девочка огорченно хмурится. В мишень не попала ни одна игла.

«Мать, получается, похоронила братьев и погибла спустя… пять месяцев.<b> </b>В каком, однако, прекрасном мире я оказалась».

По коже прошли мурашки, то ли от холода, то ли от призраков чужой скорби.

Изуми вернулась в дом. Гостиной тут не было, только совмещенная со столовой кухня, да прихожая. Зато здесь было отдельное помещение около-подсобка. Две тумбы Изуми опознала как холодильники, одна обычная камера и вторая, морозильная. Она осмотрела их вдоль и поперек, но никаких печатей или следов чакры не нашла. Не то чтобы она прям знала, как ощущаются следы чакры, но в процессе поиска удалось найти только провода.

«Надо же, на электричестве, неужто фреоновые? До чего прогресс дошел… А ведь это логично. Почему я вообще считала, что выживать придется чуть ли не в мэйдзийской эпохе? Тц, знала бы, что так карты лягут — весь лор бы от зубов отлетал».

Пока Изуми жалела о наличии хоть какой-то личной жизни в прошлом и пыталась понять, откуда у нее в памяти взялось слово «фреоновые», успела прибраться. После второго обморока, у нее, судя по разнесенному хранилищу был и сушняк и дикий голод одновременно. Открыть кран или посмотреть в специальных свитках она, в таком состоянии, не догадалась, выхлебала и съела все, до чего дотянулись коротенькие руки.

— Это вино?.. — она принюхалась к лежащему на полу графину. — Ох, хрена-се… это папаша такое покупает? Уже и не уверена из-за чего мне так плохо, из-за смерти или этой бурды с сырой рыбой…

Изуми выпила таблетку, похожую на обезболивающее и пошла в свою комнату, чтобы убрать рвоту, оставшуюся еще с первого пробуждения и найти что-нибудь, не вызывающее скорбные воспоминания о матери.

Ее спальня оказалась довольно просторной, хоть и темной, на ее взгляд. В углу, напротив двери, стоял низкий столик, заставленный стопками исписанной бумаги, результатами труда усердной девочки. Рядом с ним стоял книжный шкаф и, уже ненавистный ей, твердый, как камень футон. На стенах, яркими пятнами висели иллюстрации из какой-то снобской книги, по которой фанател старший брат.

Ее внимание привлекла камидана.

Она висела высоко, пришлось подтащить тумбу, чтобы ее рассмотреть. На алтаре стояли две вазочки с зелеными ветками айвы, небольшое зеркало, тканевые талисманы о-фуда и две чашки с рисом.

Эту полку сколотил Хаджиме брат из священного дерева, привезенного с миссии. Он был верующим. Верующим и умер. Зато оставил младшеньким свои заветы.

В памяти Изуми все еще хранились походы в храм, всей семьей. Отец шел туда неохотно, уговоренный женой, а та смотрела на всю компашку с умилением и легкой насмешкой. Ну а как тут было не смеяться? Четырнадцатилетний проповедник, призывающий малявок к благочестивой жизни. Изуми сама не заметила, как начала улыбаться. Она мысленно сделала пометку на поход в храм и решила переодеться.

Самой не мятой вещью оказалось темно-синее платье без рукавов с клановым моном на спине. Она с руганью убрала слишком длинные, спутавшиеся волосы в хвост и придирчиво осмотрела себя в зеркале.

Изуми была милой маленькой девочкой. Вызывающей доверие. Мягкие черты, по-детски пухлые щеки, дурацкая родинка на скуле и глазища на пол лица с пушистыми ресницами. Даже проявляющиеся мышцы и тонкие шрамы не добавляли наивному образу хоть сколько-нибудь грозности.

«Мышцы?.. Ей шесть лет пару месяцев назад исполнилось. Ну, то есть мне. Чем их тут кормят, помилуй господи? Ах, да, рыбой, кучей сырой рыбы, — она подавила рвотный позыв и вгляделась в свое лицо.

— Хм, все-таки, личико милое, такая ядом напоит и не заметишь…

Она брезгливо оглядела кучку одежды. Складывая, и расставляя все по местам, нашла небольшую тетрадку. На ней аккуратно была выведена надпись — «Собственность Учиха Изуми!»

«Личный дневник, да? Мило… И полезно».

Она примерно помнила, что туда писала прошлая владелица, но решила, что прочитать его важно.

Самые первые страницы оказались вырваны, первая сохранившаяся запись была датирована четвертым месяцем прошлого года, без указания дня. Девочка писала о своей скорби, разладе в семье и войне, к тому моменту, уже стоящей на пороге. Сам дневник подарила какая то Рене-сан, но сколько она не напрягала память, в голову приходили только разговоры отца с Хасами, эту женщину, кем бы она там не была, сестренка на дух не переносила. Предложения включающие в себя ее имя сквозили язвительностью и почти ненавистью.

Остальные записи, к счастью, не были такими тревожными. В основном Изуми описывала свои мысли. Даже когда она затрагивала тему войны, или смерти соклановцев, делала это очень аккуратно, пугающе буднично.

Не все из написанного ребенком удалось понять. Какие то моменты она не улавливала из-за того, что не все воспоминания прижились — то ли не успели, то ли сама девочка уже отпустила это. Но чем больше Изуми читала, тем сильнее становилось ощущение, что она действительно все это уже пережила, а сейчас словно восстанавливается после амнезии. Это ощущение отсутствия власти над собственной памятью напрягало, даже язвить не хотелось.

— Какой же у меня бардак в голове, — тихо пробормотала она, закрывая дневник.

Изуми подумала, что неплохо было бы записать ход сюжета. Нет гарантии, что не потеряются важные детали. Она запустила пальцы в волосы, портя прическу.

«Даже интересно, насколько быстро местные дешифровщики смогут разобрать каракули на другом языке? — сейчас она осознала, что с самого момента пробуждения мысленно прокручивает в голове сюжет манги. — Паранойя? Возможно. Лишним здесь, наверное, не будет».

Приняв решение, Изуми с ужасом поняла, что и сама вряд ли поймет хоть слово на родной речи.

Чем заняться, кроме бесполезных сейчас размышлений она не знала. Перебирая, не вызывающие больше вспышек воспоминаний вещи, Изуми смотрела в окно. Больше девочка не думала. Это сейчас казалось ей чудовищно сложным.

Солнце, наконец, полностью встало. Повинуясь привычкам предыдущей хозяйки тела, она вышла на улицу и принялась медитировать. Слишком многое следовало восполнить в памяти.