Выбор, на чем сосредоточиться, был не велик — либо телевизор, который прежде надо было включить, либо пустое пространство на стене. Оба варианта даже близко не сулили положительного исхода, поэтому Костя выдохнул и вновь сосредоточился на том, что говорил Юра.
Нет, конечно, он любил его слушать. Правда, когда Юра рассказывал о том, как провёл время с Аней наедине, Уралову было чуть сложнее убедить себя и сделать вид, что ему нравится роль слушателя. Чуть сложнее, чем за месяц превратить Вторчермет в «Екатеринбург-сити». Но Костя справлялся, а потому Юра не скупился на эмоции при рассказе.
— Я сначала подумал, что это уже просто пидорство какое-то. Я всю жизнь мылся три в одном, ни разу не жаловался, а тут эта консультантка со своим «бе-бе-бе давайте составим общую картину основываясь на ваших предпочтениях и структуре волос», — распалялся Татищев, активно жестикулируя. — Я уже собирался ей сказать, что такую херь надо задвигать парням другой разновидности, но никак не мне. Но Анюта меня под бок пихнула, типа вести себя нормально. Ну я и не стал говорить.
Юра уже минут пятнадцать повествовал о том, как они с Аней вчера ходили в «Летуаль» за косметикой для нее и как Юра стал «жертвой косметологии». Уже пятнадцать минут Костя пытался понять, в какой конкретно момент Татищева повели на эшафот в качестве плененной мейкап-модели. Однако пока из истории челябинских косметологических пыток можно было выявить лишь то, что настоящему реальному пацану делать в этих женских магазинах нечего, туда ходят только заднеприводные, а сам Юра готов мыться дизелем, слитым с танка, им же построенным, а вместо пены для ванн использовать антифриз.
Только даже при этом рассказ не заканчивался, а интонация готовила к какому-то сюжетному финту.
— Я ей сказал, что я цветочками мыть волосы не буду, — продолжил Юра, прислонившись к стене напротив друга. — Она давай мне заливать, что с тем шампунем мои волосы будут пахнуть так, что ни одна девушка не сможет устоять. Я хотел сказать, что у меня и без этого всё нормально, а Аня вперёд пошутила, что передо мной девушки и так не могут устоять, потому что от запаха табака задыхаются.
Костя не сдержал смешка, за что получил недовольный взгляд и паузу в повествовании.
— Так вот, — Татищев показательно прокашлялся. — Та услышала и давай говорить, что он и запах сигарет перебьет и всё на свете, тут же предложила в набор ещё и какой-то дорогущий парфюм. Анюта настояла, чтобы я всё это купил и попробовал. Пришлось купить.
Юра остановился и выразительно взглянул на Уралова, ожидая какой-то реакции.
— И как? Попробовал в действии? — ответил Костя.
— Попробовал, — Юра тут же оживился, резко сменив настроение рассказа. — Честно, я даже не думал, что что-то реально изменится. Всегда считал все эти дорогущие бутылки туфтой. А оказалось, нет. Волосы прям мягкие стали, как у девчонок. И пахнут классно. Меня ещё тот парфюм научили правильно наносить, на шею там, нижнюю челюсть, запястья. Короче, сам понюхай, как клево, я временами даже забываю, что десятку за него отдал.
Резко отлипнув от стены, Юра направился вперед и наклонил голову на уровень лица Кости, которому было поручено оценить ароматы.
Костя забыл не только как что-то нюхать, но и как дышать в принципе.
Попытавшись очухаться от накатившего оцепенения, Уралов, пойдя против здравого смысла и последовательных действий, чуть отодвинул голову назад, пытаясь собраться с мыслями. Последнее, что сейчас стоило вспомнить, так это тысячу и один момент, когда он хотел зарыться в эти самые черные волосы, и ещё тысячу, когда ему хотелось узнать, как они пахнут. И уж точно не стоило думать о том, в какие моменты снов Костина рука сжимала эти пряди.
Костя не промах, Костя вспомнил всё за мгновение.
Теперь силой мысли требовалось отогнать не только воспоминания, но и кровь с лица. И, слава Богу, на эту секунду Костя готов был поверить даже в него, пока только с лица.
И всё же, время шло непозволительно быстро, поэтому взяв себя в руки, собрав свою титаническую стойкость и терпение, Костя наклонился и вдохнул аромат нового шампуня Юры.
Уралов подумал, что даже если бы эти волосы сейчас пахли солидолом, это бы всё равно был бы один из приятнейших моментов его жизни. Хотя, лучше бы они пахли нашатырём, так бы он быстрее пришёл в чувство.
Не давая Екатеринбургу никаких шансов на восстановление и защиту от тахикардии, Юра поднял голову, оказавшись в сантиметрах пяти от его лица.
— Ну как? Офигенно? — довольно спросил тот, расплываясь в улыбке.
— Да, хорошо пахнет, — выдавил из себя Костя с таким трудом, словно его заставили написать об этом запахе сочинение страниц в десять. Впрочем, если бы у него появилась возможность успокоиться и всё обдумать, он смог бы расписать и на пятнадцать.
— А теперь парфюм.
Юра не знал никакой пощады, был жесток и неумолим. Теперь перед Костей красовалась бледная кожа шеи, а в голову ударил дорогой аромат, смешанный с запахом тела Юры.
К этой коже, которая сейчас представлялась Уралову самым роскошным бархатом, нельзя было прикасаться, уж тем более целовать, даже секундно и совсем осторожно. В голове промелькнула мысль — что более смешно и жалко, что его, города «опорного края державы», можно было ввести в ступор таким незначительным действием, или то, что при всех возможных вариантах целей и грез, он мечтал лишь о том, чтобы в этот момент Юра разрешил поцеловать эту шею и отреагировал бы на это нормально.
Костя хотел законсервировать этот аромат в своей памяти на всё оставшееся существование. Особых усилий для этого прикладывать было не нужно.
Юра, тем временем, ничем не удрученный, вернул лицо на полностью незаконное, по мнению Уралова, положение прямо перед Екатеринбургом с тем же вопросом о новой покупке.
— Тебе нравится? — спросил Татищев, осматривая лицо друга на предмет благоприятной реакции.
Костя был амбассадором терпения и сокрытия всего, что можно было чувствовать и нельзя. Но в этот момент он понял всех своих жителей, которые многое терпеть не хотели и не могли. Оказалось, у него самого тоже есть пределы.
Поднявшись, он прошел в сторону кухни, оставив Юру в немом замешательстве.
Стакан уже несколько раз переполнился ледяной водой, а Уралов всё не мог найти силы закрыть кран. Он тяжело дышал, пытаясь поймать момент, когда это дыхание перестанет содрогаться. Но назло ему, нервы всё сильнее ударяли ему по мозгам.
Непонятно, что было хуже, что он не мог успокоиться или то, что он оставил Юру с вопросами, на которые не хотел отвечать даже под страхом расстрела. В глубине души он надеялся, что Татищев волшебным образом исчез из гостиной.
— Да брось, не настолько плохо он пахнет, — попытавшись в шутку, Юра с опаской зашёл на кухню. В его голове бегство не укладывалось. — Не настолько ведь?
— Хороший парфюм, — бросил Костя, отвернувшись к раковине, а затем осушив стакан воды.
— А чё ты тогда ушёл, если хороший. Если пахнет херово, ты так и скажи, а то я продолжу им пользоваться, и от меня, как ты люди по улицам шарахаться будут. Так что?
Юра крутился в метре от друга, сомневаясь, стоит ли подходить ближе. Руки Екатеринбурга сжимали край столешницы, а спина вздымалась от шумных вздохов. Не знай он Костю, то подумал бы, что его собираются как минимум избить. Но он его знал, и от этого всё было куда непонятнее.
— Что случилось?
— Всё нормально, — ответил Уралов с откровенным нежеланием. — Может, ты пока пойдешь? Я что-то устал.
— Костян, ты чё несешь? Что происходит? — Юра и сам успел напрячься. Костя себя так никогда не вёл.
— Всё нормально.
— Блять, я же вижу, что нет. Я нихера не понимаю. Понимаю то, что не могло тебя так от духов вставить, даже если бы они были максимально стрёмными, — решившись, Татищев всё-таки подошёл к другу. — Костян?
На него опустился взгляд, с которым он встречался лишь раз в жизни.
«Не хочу видеть ни тебя, ни Аню».
Какой бы холод по спине у него сейчас не прошел, Юра не хотел, чтобы его и второй раз оставили без объяснений и выставили за дверь.
— Я не уйду, пока ты всё не объяснишь, — отчеканил Челябинск. — Не надо думать, что я идиот. Я замечаю, что ты иногда ведешь себя максимально странно, и сейчас один из этих случаев. Понятия не имею, почему ты так себя ведешь, так что жду объяснений. Я устал ничего не понимать.
Юра был уверен в своих словах ровно до того момента, пока не увидел потерянный и смертельно усталый взгляд Кости.
— Не будет никаких объяснений, — голос Уралова осел, отчего изнеможение стало читаться и в нём. — Так что тему можно закрыть.
— Нет, не можно. В чём проблема сказать, что случилось?
— Большая проблема, — бросил Екатеринбург. — Я не буду ничего тебе говорить, хватит.
— Костян, блять, скажи ты по-человечески. Я думал, что мы друзья и ты можешь мне довери…
— Не в этом дело, — перебил Костя. — Если я даже попытаюсь тебе что-то объяснить, это ни к чему хорошему не приведет.
— Значит, тебе всё-таки есть, что объяснять.
Екатеринбург чувствовал, что копает сам себе глубокую яму. Ситуация, мягко говоря, не радовала. Если он продолжит молчать, Юра наверняка обидится и, что хуже, останется со всеми этими вопросами, к которым обязательно вернётся после. А если он молчать не будет… Об этом не хотелось даже думать. Получался замкнутый круг, которого Костя боялся всю жизнь.
— Ну? — Юра сложил руки на груди.
— Я не хочу это говорить, потому что это испортит всё, — попытался уйти от темы Уралов. — Понимаешь?
— Не драматизируй, — улыбнулся Юра, хоть улыбка была и нервной. — Что может такого там быть, чтобы это испортило всё? Обещаю, что не стану обижаться на тебя, даже если ты удалил мой аккаунт в танках. Может, не буду разговаривать с тобой неделю, но на этом всё.
Костя замолчал. Замолчал, терзаемый выбором, где все варианты исхода были проигрышными.
— Ладно, — кивнул Уралов, выдохнув. — Я понимаю, что вызову у тебя отвращение и всё в этом роде. Но если ты правда настаиваешь на том, чтобы прояснить всю эту ситуацию... твоё право. Раз ты хотел услышать это признание в любви, то вот оно.
Несколько секунд Юра загружал информацию, пытаясь усвоить смысл сказанного.
— Это шутка такая? — наконец выдал он, недоверчиво глядя вперед.
— Нет.
— Ты… — начал Татищев, не понимая, как сформулировать фразу. — То есть ты меня… Ты серьезно?
Взгляд Кости ответил сам за себя.
— Давно?
— Очень.
Казалось, в этот момент что-то очень глубоко внутри Юры дрогнуло с такой силой, что все его существо не знало, как реагировать. Он отвернулся, видимо, не в силах смотреть на человека перед ним, и трясущимися руками закрыл лицо. Он никогда не думал, что всё внешнее у него под контролем — у него бы просто не хватило на это ответственности. Но дружба с Костей была для него фундаментом, тем, в чём он не сомневался никогда. И дрогнул именно фундамент, пошатнув всё, что на нём было построено.
Захотелось отмотать всё назад, желательно как можно дальше, на момент их встречи. Юра даже сам не знал зачем, просто сейчас всё прожитое рядом с его лучшим другом выглядело таким неправильным, корявым и нелепым. Он говорил всем окружающим, что он за Костю горой, что вот они-то настоящие друзья, хотя тем временем, сам того не понимая, оскорблял его и всё то, что было для него и так слишком болезненным. Он строил грандиозные романтические планы, советуясь с ним.
Костя был и есть для него одним из самых близких людей. Да поебать было бы на всё, что Юра себе придумал, если это уничтожало его лучшего друга.
Друга. Друга. Друга ли?
Татищев почувствовал, как под трясущимися руками покатились слезы. От переизбытка эмоций, от сдавших в момент нервов. Он хотел посмотреть на Уралова, но сейчас просто не мог сделать этого физически.
— Катюша, — выдавил из себя Юра, так и стоя к нему спиной. — Прости меня.
— Тебе не за что извиняться, — совсем пространным голосом ответил Костя. — Ты ничего не сделал.
Юра не знал, что он должен был делать, говорить, как поступать. Конечно, извинения Косте совсем не нужны, они ему никакой погоды не сделают.
Впервые в жизни Юра чувствовал, что он сделал неправильно абсолютно всё.
— Юр?
Татищев молчал. Сказать было нечего.
— Помнишь как мы поехали в поход на Шунут? На выходные?
— Угу, — промычал Юра, теперь не желая поворачиваться вовсе. Он помнил тот поход. Когда Аня неожиданно не смогла поехать и сказала им съездить вместе, пообещав через неделю съездить уже втроем в другое место. Еще не дослушав Костю, он понял, что ничего хорошего его не ждет.
— Я тогда даже не особо расстроился, что Аня не смогла поехать. Мне было печальнее от того, что у тебя настроение на ближайшие два часа пропало. Но знаешь, та поездка — одно из лучших моих воспоминаний.
Это неожиданное воспоминание чем-то напоминало последние слова перед казнью. Челябинск больно уколола ирония, что на эшафоте оказался совсем не он.
— Мне сейчас пиздец как стыдно за своё поведение, — после паузы сказал Юра, наконец повернувшись. — Костян, я бы в жизни не стал всё это тебе говорить, если бы знал. Я же не моральный урод, у меня мозги на месте, но блять...
Татищев запнулся, не зная, как ещё объяснить всё свое отторжение к своим прошлым словам. Как бы ему раньше не было мерзко от "пидоров" на экране и не только, сейчас ему было куда больше мерзко от самого себя.
— Я не виню тебя, — произнес Костя. Отчасти это было правдой. По крайней мере, он себя в этом уже убедил.
— Какая разница, всё равно главным уебком оказался я. Катюш, честное слово, я не хотел всю эту хуйню говорить. Ты же знаешь, что я к тебе никогда плохо не относился, я тебя уважаю больше всех, кого знаю.
Юра говорил всё, что приходило в голову, но по глазам Кости понимал, что всё это не имеет никакого веса. Даже не потому, что это была какая-то неправда или что-то подобное. Говорил-то он честно, только вот Уралову было нужно совсем не это.
Замолчав, Татищев посмотрел в глубокие мрачные золотые глаза. И к его страху, эти глаза ждали. Ждали ответа, который Юра не знал. Этим глазам не нужны были извинения, объяснения, самоуничижение или оправдания. Они хотели услышать то, чего ждали несколько сотен лет. Ждали и боялись, что какие-либо надежды — это напрасное и пустое.
— Я не хочу тебя обманывать, — собрав все остатки сил, сказал Юра. — Я...не знаю я. Я на тебя в таком плане никогда не смотрел. Вернее, во взрослом возрасте. Когда был шкетом, то я мало чего понимал, вы с Аней для меня на одном уровне были. Оба мне нравились. А потом как-то и Данис, и другие взрослые... Ты стал для меня лучшим другом, а Аня недостижимой мечтой, за которой я вроде и гнаться уже не хочу. Я не знаю, Костя.
Конечно, он не ждал взаимности. Хотел, но определенно не ждал.
Костя чуть заметно кивнул.
— Ладно, — шепотом произнес он, отодвигая стакан по столешнице. — Прости за всё это. Я не хотел…
Екатеринбург договорить не успел. От присутствия Юры остался только звук захлопывающейся входной двери.
***
Предплечья замерзли от холодного камня ограды, на которую опирались. Юра поежился и убрал руки в карманы.
Перед ним бушевала Исеть. Конечно, слишком громкое слово для этой реки, она лишь была чуть активнее, чем обычно. Вбирая в себя черноту ночного неба, она бурлила, стремясь куда-то вперед, мимо Татищева.
Челябинск уже потерял счёт времени. Он погрузился в наблюдение за рекой, которая своей темнотой и глубиной забирала всё его сознание. Может он себе надумал, но ему казалось, что Исеть впервые была так взволнована.
В голове никак не укладывалась информация, что он был настолько небезразличен Косте. Смягчая формулировки, Юра думал, что это ему поможет всё переварить, но нет. Все эти года Екатеринбург был в него влюблен, и от формулировки этот факт не менялся.
Челябинск не понимал, как он мог этого не замечать. И, более того, как сам Костя мог это успешно скрывать. Он привык к тому, что сам рассказывал больше половины своих эмоциональных потрясений и уж тем более то, что касалось его любовных дел.
Юра уперся лбом в свой кулак. Разве не он всё это время рассказывал Косте о том, что всех пидоров нужно выгнать из страны или вовсе расстрелять?
В своё оправдание Татищев думал, что Костю он даже сейчас не мог назвать каким-либо словом из своего арсенала. Нет, у него язык не поворачивался сказать, что Костя «пидор» или «голубой». Выходило-то оно, конечно, так…но не так. Костя не был похож на тех, что показывали в американских сериалах. Костя был мужественным, ответственным, добрым, честным. Костя был объективно хорошим человеком.
Костя был очень хорошим.
Костю ещё раз хотелось назвать Катюшей и извиниться. Только вот вместо этого Юра просто ушёл от него. Но иначе он тоже сделать не мог — ему нужно было подумать наедине с собой. Не то чтобы он пришёл к каким-то чётким выводам, но хотя бы успокоил сердцебиение.
Оставив Исеть в одиночестве, Челябинск поплелся вперед, не разбирая дороги. В планах было дойти до какого-нибудь бара и остановиться там на пару часов. А пока он просто выкурит сигарету или две. А может и три, смотря, сколько займет дорога.
Поход к бару не сложился — Юра завернул в какие-то закоулки, пока засматривался на архитектуру города. Сегодня отчего-то каждый бордюр казался ему каким-то не таким, как обычно. И он невольно забредал в самые глубинки города, на которые раньше не обращал внимания.
Выйдя из-за очередной многоэтажки, он оказался на почти полностью пустующей парковке, безлюдность которой нарушали лишь несколько машин. Три из них были заглушены и оставлены, видимо, ночевать здесь.
У четвертой работал двигатель. Четвертую машину он знал.
Юра шёл к пассажирской двери с мыслью, что никогда не стоит слушать того, кто скажет вам, что улицы города не выводят вас туда, куда нужно им.
Челябинск закрыл за собой дверь и выдохнул. В салоне было тепло, из-за чего он сильнее начал ощущать то, насколько замерз, стоя у реки и гуляя по городу.
— Не думал, что ты сядешь со мной в одну машину, — проговорил Костя, видимо, всё ещё задетый тем, что от него прямым образом сбежали и оставили одного.
Юра был против таких фраз. Более того, он вдруг почувствовал откровенное раздражение, что Костя так о нём думает. Нет, причины были. Но… но ему не хотелось, чтобы он так думал. Вот и всё.
Не совсем разбирая сам, что делает, движимый раздражением от мнения о нем и рассуждениями на плотинке, Юра перегнулся через коробку передач и прижался к губам Кости, который не ждал подобных действий от слова совсем.
Сначала Татищев собирался быть осторожным, но почувствовав, что Катюша, вероятно от непонимания, решил отстраниться, прибавил напора. И получил ответ.
Юра бы соврал, если бы сказал, что ему было неприятно. Он даже не думал о том, что целует мужчину. Он думал о том, что целует Костю. А целовать Уралова было мягко и до безумия нежно. Ни одна девушка никогда не целовала его так чувственно и самозабвенно, как сейчас Екатеринбург.
На талию, едва касаясь, опустились руки. Татищев на секунду мысленно даже возмутился, что они всего лишь едва коснулись, а не полноценно прижались к нему, ведь сам он проявил столько инициативы! Удивившись собственным рассуждениям, Юра отбросил эту мысль.
На какие-то мгновенья он даже забылся, но о себе вскоре напомнила встревоженная неудачным положением тела поясница. Пришлось отпасть от поцелуя и приземлиться обратно на сидение.
Повисло неловкое молчание. Глянув в зеркало заднего вида, Челябинск увидел смотрящее в окно покрасневшее лицо. Проверив, не покраснел ли он сам, и, получив положительный ответ, Юра прокашлялся и прервал молчание.
— Ты же по городу катался? — Костя утвердительно кивнул. — Давай проедемся до Академа, давно там не был.
— Как скажешь, — второй раз кивнул Уралов, нажимая педаль газа и переключая скорость.
Юра не думал о том, что он собирается делать дальше. Ему просто было радостно видеть Костю, который впервые в жизни так старательно пытался сдержать улыбку.