Глаза Драко — серо-голубые.
Казалось бы, абсолютно обычные серо-голубые: сколько людей с таким цветом ходит по свету, да даже только по одному Хогвартсу? Гарри навскидку мог назвать человек семь из одного только Гриффиндора — и то, со старших курсов. А сколько их всего там?.. Однако он с полной уверенностью утверждал, что такого оттенка, как у Драко, не было ни у кого из учеников.
Цвет моря. Бушующего, волнующегося, страстного в минуты бури, и вместе с тем — утешающего, ласкового и окутывающего своей мягкостью после шторма. И как солнце вставало после непростой ночи в далеком море, так и глаза Драко светились чем-то мирным и лучистым, когда он улыбался. Гарри безбожно залипал — и когда в глазах морских мелькал ураган, и в моменты, когда они отражали радость.
Гермионе глаза Малфоя казались холодными. Она не ошибалась: в моменты страха его серо-голубое море словно теряло все свои краски и замерзало. Взгляд его, полный колющего морского льда, пугал и завораживал одновременно, и всё, чего хотел в такие моменты Гарри — подойти и растопить своим солнечным теплом это ласковое море, ставшее жертвой катаклизма. Такой холодный взгляд был у Драко, когда он направлял палочку на Дамблдора, появился в момент осознания, что золотая троица оказалась в Малфой-мэноре и им всем грозила опасность, в пекле пылающей смертельным огнем Выручай-комнаты (эх, и как жаль, что морской взгляд чудесных глаз никак бы здесь не помог!). А теперь Гарри уверился, что холодный взгляд страха был и в секунду, когда Волдеморт крикнул: «Гарри Поттер мертв!».
Рону глаза Драко казались… блеклыми и скучными. И вот с этим Гарри никак не мог согласиться: как ни пытался, не смог найти ни одного момента, когда морская волна исчезала, оставляла какую-то скучную бледность. Бывали моменты, при которых серость выходила на первый план — как волна моря, которая выплескивалась на берег — но происходило это тогда, когда Драко из-за чего-то расстраивался и при этом не хотел, чтобы его видели. Однако Гарри не был бы Гарри, если бы не умел выслеживать то, что желают скрыть — убедился в этом окончательно ещё на шестом курсе, когда впервые увидел Драко с такими бледными глазами.
Джинни соглашалась с Гарри и считала, что у Драко действительно глаза морские, но она была одной из немногих, кто замечал удивительную зелень в них. Она являла себя чаще всего при ярком солнечном свете, когда Драко в нейтральном настроении отправлялся на прогулку по двору Хогвартса. Смотрел в даль, туда, где начинал простираться Запретный лес, с какой-то ностальгией. При взгляде на такое море в его глазах Гарри словно опускался на морское антлантическое дно — куда-то к подводным животным, водорослям и кораллам — и путешествовал, изучал, исследовал… Он чувствовал себя дайвером, впервые открывшим для себя новый мир, новый свет, и ему это очень сильно нравилось.
Луна же мягко улыбалась и считала, что глаза Драко, пусть и бывают холодные, на деле же являют собой теплоту морских пейзажей, пляжей и стремление к бескрайней свободе. Начиная с самых юных лет, обязательства тянули его на дно — и вовсе не прекрасное морское, где был Гарри, а куда-то в страшную, грязную, пугающе глубокую яму, из которой ему было так трудно выбираться. Но глаза, как замечала гениальная в своей простоте Луна, зеркало души, и её не обманешь, как бы ни пытался: взгляд Драко стремился быть свободным, снять с себя оковы обязательств и статуса и стать, наконец, собой. И Гарри был счастлив знать, что у Драко после войны это всё-таки получилось, пусть и не сразу в его взгляде появилась искренняя вера в собственную свободу.
Гарри подошел к Драко сзади и осторожно и мягко обнял. Они стояли на краю палубы (как в том самом фильме — только они не плывут к айсбергу, Гарри проверял) и вместе смотрели куда-то вдаль — туда, куда простираются морские нежные волны. Сейчас в них преобладали теплая, мягкая чистота. Море — доброе, ласковое, сегодня нежное и спокойное, обнимало их и вело по своим небольшим волнам навстречу чему-то светлому.
Гарри чуть повернул лицо Драко к себе и увидел и в них эту теплоту, нежность и мягкость. Драко ощущался самим морем. «Как же это потрясающе».
Секунда — и Гарри прильнул с нежным поцелуем к Драко, наслаждаясь его морским — чуть соленым, но таким желанным вкусом, уже ставшим таким знакомым и родным.
— Опять губы свои покусал, — улыбнулся Гарри, легонько касаясь своим носом его. — Перенял от меня дурную привычку. И страдаешь теперь.
— Ничего я и не страдаю. И не кусаю. Это всё ты меня искусал, вампир гриффиндорский! — хмыкнул Драко. — И вообще… Всё-то я у тебя перенимаю, все заслуги себе приписываешь, — усмехнулся парень в ответ. — Ты выспался хоть? Погоду обещают жаркую. Будет штиль.
— Да, всё отлично, — Гарри чуть уткнулся ему в шею и с наслаждением вдохнул аромат тела Драко, смешанный с каким-то одеколоном. Слышались ароматы чего-то морского — как иронично.
— Что снилось?
— Ты и море, — произнес Гарри, легонько целуя Драко в ворот рубашки, отчего голос был несколько приглушён. — И Джинни, которая пыталась продать тебе кленовый сироп. Ты так активно отнекивался, что она обиделась и пошла доставать Кингсли. Как ты так мог поступить с милой Джинни?
Драко фыркнул.
— Вот ещё. Ни за что бы не купил.
— А пирог с патокой? Драко, подумай, пирог, да ещё и с патокой, ещё и по фирменному рецепту миссис Уизли…
— А вот тут бы я подумал. И поверь, её готовка — это единственное, из-за чего я держу твою бывшую девушку в списке своих друзей. В ином случае давно бы запретил вам общаться.
В ответ Гарри лишь засмеялся.
— Не ревнуй. Она и так в любой, даже самой мелкой нашей с тобой ссоре оказывается на твоей стороне. Да как так-то?
— Потому что она уже с тобой встречалась и прекрасно знает, какой ты невыносимый, — закономерно заявил Драко и развернулся к Гарри.
И снова в его глазах — серо-голубое нежное море.
— Это я-то невыносимый? — усмехнулся Гарри. — Только лишь временами.
— Ага, тебя сам Волдеморт не вынес, так что не надо тут оправдываться!
В далёкой морской тиши раздался громкий смех парней. Раньше Гарри было больно смотреть на пронзительные серо-голубые взволнованные или холодные, более серые глаза Драко, когда после войны то и дело упоминали Волдеморта. Произошедшее оказало влияние на обе стороны, и нельзя было не признать, что психологическое состояние детей и подростков по обе стороны оставляло желать лучшего. К счастью, Гермиона с её активным стремлением к социальной справедливости смогла добиться оказания качественной психологической помощи, в том числе и слизеринцам. Немногие шли поначалу: доверять другим людям, особенно после войны, они не могли. Ещё и воспитание сказывалось. Однако, на удивление многих и самого Гарри в том числе, Драко оказался одним из первых, кто обратился за профессиональной помощью и стал в какой-то мере и первопроходцем, и примером для остальных. Злые языки судачили многое, но Гарри делал всё возможное, чтобы их заткнуть, ибо впервые за долгое время после войны бушующее страшное море и лёд в безжизненных глазах наконец стали превращаться в тёплое море с осторожными мягкими всплесками.
А позже серо-голубое море в глазах Драко стало плескаться и для самого Гарри, когда тот решил признаться в своих чувствах. И ни капли не пожалел об этом, кто бы что ни говорил.
Их путешествие по Атлантическому морю в честь окончания обучения в Хогвартсе и грядущего поступления в дальнейшие учебные заведения стало хорошей и приятной идеей. Посмотреть на красоты моря, побывать вдали от всех с командой других любителей моря и каждый день, каждую минуту любоваться морем — не только за палубой, но и в глазах любимого человека — разве это не прекрасно?
«Не прекраснее, чем каждый день любоваться зеленью твоих глаз, — ответил Драко на эти размышления Гарри. — Правда, глаза у тебя болотные, а в болото я лезть не хочу, так что да, давай отправимся в путешествие по морю… Кикимора моя».
Гарри зарядил тогда в Драко подушкой и услышал заливистый смех в ответ.
А в глазах его плескалось море — серо-голубое, нежное, лучистое и наконец-то свободное.