Время придет, мы окажемся рядом

— А она и правда ни капли не отличается…

Сандей давно не был в реальности, одни эоны свидетели тому, как давно он поддерживал всеобщий сон Пенаконии, разрушенный совершенно внезапно экипажем экспресса, хранительницей памяти, невесть откуда взявшимися галактическими рейнджерами, жителями Пенаконии и его сестрой. Сандей все ещё помнил те нежные объятия, пока они падали вниз с огромной высоты. Порой перед глазами вновь появлялось то звёздное небо, которое он видел в тот момент. Робин не отвернулась от него, не злилась, не пыталась добиться от него раскаяния или извинений, но сам Сандей чувствовал перед ней вину. Перед этой мягкой улыбкой и теплым взглядом, осторожными прикосновениями и пониманием. Робин приняла его несмотря на то, что произошло, и сколько бед это принесло или могло принести. Галовианец не мог этого вытерпеть, потому не желал подолгу оставаться рядом с ней, часто прогуливаясь где-нибудь. Теперь он не был главой клана Дубов и вряд ли остался частью Семьи, и времени у него было предостаточно. Но куда бы он ни пришел, многие образы и мысли одолевали его, мучая и тревожа израненную душу. Всё, к чему он шел, к чему его готовили, рухнуло в одночасье. Но порой даже эти ужасные ощущения перекрывались чем-то другим. Невыносимо болезненной тоской по кому-то. Тому, кто существовал лишь в разрушенном мире, выдуманный, собранный из разрозненных деталей каждого члена семьи. Пятьдесят два кусочка аккуратно и гармонично слепленные в отдельную личность, зовущую себя Галлахер, хотя на деле просто сгусток мемории, обрётший собственное сознание.

Они не встречались часто, и даже знакомыми их было назвать нельзя. Их связь была особенной, не подвластной какому-либо описанию, ведь в какой-то момент времени они играли роли деловых партнёров, непримиримых врагов, незнакомцев, страстных любовников и ещё много-много других. И в каждом уголке этой тюрьмы под названием реальность Сандей искал лишь Его, потому что только образ небрежного, грубого и хамоватого бармена с уставшим взглядом по-настоящему давал ему чувство свободы. Порождённое сладкой грёзой существо, что стало якорем в его жизни, удивительно точно знающее, когда нужно появиться, чтобы не дать раствориться в своих собственных снах. Жаль, что раньше он не был так важен, как сейчас, когда больше никогда и нигде, ни в одном уголке бесчисленных галактик, Сандей не увидит Его. Лишь под закрытыми веками Галлахер оживал, снова мог с ним говорить, насмехаться, ухмыляться, да что угодно делать, Сандей позволял этому хрупкому образу воображения всё, что тот захочет, ведь другой возможности может больше и не быть. Кто знает, когда истлеют последние галюцинации? Точно не Сандей.

Резиденция утренней росы, воссозданная в идеальной точности в грёзах, не выстояла, рухнув одновременно с миром снов, однако в реальности она осталась нетронутой, и каждый раз, приходя сюда, галовианец мог видеть фантомный свет зажигалки, слышать шипение табака в сигарете или чувствовать её запах, совершенно неприятный, раздражающий чувствительные рецепторы. Любые разговоры и просьбы не курить рядом с ним попросту игнорировались, но в данную секунду он отдал бы всё на свете, только бы это произошло снова.

В последний раз, увидевшись здесь, Сандей обвинил детектива в убийстве, а на вопрос о дорогой сердцу сестре получил лишь весёлую наглую усмешку, а потом… Даже вспоминать об этом без мурашек было невозможно, Сандей все ещё помнил, как это было: как острые, словно бритва, когти мема вспороли его грудь и горло, как больно ему было, как хотелось кричать, но возможности не было. И каково же было его недоумение, когда в следующем разговоре с Галлахером он узнал, что мем мало того что исполняет роль питомца, так ещё и отзывается на ласковое Соня. А Галлахеру было забавно видеть всю эту палитру эмоций на лице Сандея, и Он не скрывал весёлой ухмылки.

Чтобы не погружаться в фантомное ощущение вспарываемой кожи вновь, мужчина сильно зажмурился, прогоняя картинку перед глазами. Соня исчез, но вот свет огонька зажигалки никуда не делся. Даже когда Сандей подошёл ближе, Галлахер все ещё сидел на своем месте, играя с теплом пламени пальцами и совершенно не обращая внимания на стоящего перед ним. Только под движением пальцев, скрытых тканью перчаток, образ подернулся дымкой и истлел, растворившись, словно и не было. Его и правда не было, а вот Сандей понемногу сходил с ума.

Какое-то время спустя Семье удалось понемногу начать восстановление мира грёз, но это уже было не то, что раньше, и не могло вернуть утраченное. Однако всё же первым, куда пришел Сандей, был бар «Проснись и Пой». Это место значило очень многое для них обоих. Здесь они впервые встретились, впервые поцеловались, впервые открылись друг другу душой и телом. Именно здесь, за этой барной стойкой, в порыве алкогольного опьянения и зашкаливающий злости они срывали друг с друга одежду, чтобы в следующую секунду крепко поцеловаться, кусаясь до крови, пока мускулистая грудь прижимала гораздо более изящное тело к столешнице, а сильная рука покрытая шрамами подхватила одну ногу под коленом. Последняя надежда рассыпалась пылью, когда за стойкой он не увидел своего бармена, хотя девушка, в данный момент смешивающая коктейль какому-то посетителю, тоже была ему знакома. Владелица бара, галовианка Шивон, которая первая и единственная, кто догадался до истинной сути их отношений. Лишь она одна знала, как крепко связаны главы кланов Дубов и Гончих. Надо отдать ей должное, что она удовлетворилась одной лишь ухмылкой, так похожей на Галлахеровскую, когда однажды случайно застала их в не самый удачный момент. О, эоны, как же зол был Сандей после, отчитывая своего несдержанного любовника как нашкодившего щенка, пока тот бессовестно курил свои вонючие сигареты и бесстыдно гулял взглядом по телу, что какие-то минуты назад дрожало в его руках.

— Добро пожаловать, — поприветствовала она, кивнув мужчине и сразу начиная наполнять его стакан. Слишком хорошо знала, зачем он здесь.

— Шивон, — вместо приветствия бросил он, дождался когда будет готов его напиток и положил на стойку оплату. Больше чем требовалось, но сейчас это было совсем не важно.

— Он не вернётся, — словно специально провела раскаленным ножом по сердцу Сандея, тут же зашедшемся в ускоренном темпе, однако он не изменился в лице ни на мгновение, легко сокрыв бесконечную боль в глазах и бросил, уходя, короткое «Я знаю». Только вот знание это никак ему не помогало.

— Тебе никогда не говорили, что ты очаровательный, мистер Крылышки? — бархат Его голоса раздался прямо перед металлическим щелчком зажигалки и тихим шипением табака.

— Снова ты за своё, кха-кха, я же просил не курить при мне эту дрянь! Вообще не курить! — на слишком довольную ухмылку Сандей мог лишь хмуриться сильнее. Слабое ещё тело, сейчас ярко расцвеченное яркими полукругами зубов и пятнышками засосов, было не в силах переместиться подальше от едкого дыма, однако над ним всё же сжалились и отошли к окну, на что галовианец благодарно фыркнул. Взгляд зацепился за особенно яркий укус возле коленки, который уже начал наливаться синевой под кровавыми ранками и болезненно ныть. В Галлахера тут же полетела подушка, которую тот ловко поймал, даже не удивившись. — Кусаешься, как собака, в следующий раз надену на тебя намордник. Эй, отвали, ты всё ещё воняешь этой гадостью! — Однако бармен даже не подумал отстраниться от прижатого обратно к мягкому матрасу мужчины, выдыхая глубоким хриплым поддразниванием прямо на ухо тут же покрасневшему галовианцу:

— Для меня честь знать, что вы уже думаете о следующем разе, господин Сандей.

Этот низкий смех после возмущенного пинка пяткой в самую грудь и вовсе заставил его прикрыть лицо крылышками, чтобы скрыть румянец на щеках. В некоторые моменты, очень редкие, он и правда был очаровательным.

— Ваша покупка, хорошего дня! — приятный голос девушки за кассой вернул Сандея из тёплого марева воспоминания, взгляд с трудом сфокусировался на красивом бумажном пакете, протягиваемом металическими руками эрудроида. Сандей лишь благодарно улыбнулся в ответ и, забрав покупку, вышел в вечернюю прохладу рифа потока сновидений. Скрупулёзно восстановленный мир, кажется, стал даже лучше, чем был раньше, и всё же теперь в нём чувствовалась фальшь. Вряд ли он вспомнит, как дошел до этого балкона, куда после «смерти» Галлахер привел галовианца, чтобы поговорить без лишних ушей. Поговорить в последний раз, оставив его в одиночестве с доброй сотней тысяч мыслей и даже не попрощавшись нормально, только оставив горький поцелуй где-то в волосах. И так же вряд ли вспомнит, как распечатал пачку сигарет, точно таких же, какие курил Он, зажжёт одну зажигалкой, точно такой же, какая была у Него, затянулся так же, как затягивался Он. Только вот кашлял Сандей не так же, как Он. Галлахер, кажется, вообще не испытывал дискомфорта от этого гадкого дыма, разъедающего все внутренности.

— Как ты… Кха-кха… Как ты мог курить эту гадость? — обречённо выкрикнул Сандей, вытирая рот тыльной стороной ладони и некультурно отплёвываясь, лишь бы избавиться от неприятной горечи. Едва зажжёная сигарета полетела вниз, тоскливо провожая Сандея яркой точкой тлеющего табака, туда же отправилась и только распечатанная пачка, но вот зажигалку выбросить не удалось, слишком тяжело. Галовианец долго сидел и вертел металлическую коробочку в руках, зажигал, пару мгновений грел пальцы свободной руки шипящим огоньком и сразу закрывал крышку. Расстаться с ней он не мог, как бы сильно ни хотел. И тоска разъедала его наравне с ядовитым дымом в лёгких, сейчас так сильно, как никогда прежде.

«Люди возвращаются во сны только потому что в конце концов все мы обязательно проснёмся». Вроде именно так сказал Келус, когда Сандей разбился окончательно, сломленный поражением. Ровно мгновением после он вновь обрёл надежду, подаренную нежными объятиями сестры, но этого мгновения хватило, чтобы всё осознать. Тяжело вздохнув, Сандей поднялся на ноги, чтобы долго и тяжело смотреть в горизонт, все ещё надеясь в последний раз увидеть образ Его. Но Он не приходил.

— В грёзах нельзя умереть, так ведь? — крепко сжав в руке уже нагревшуюся зажигалку, галовианец перелез через низкую ограду, подставил лицо тёплому ветерку, размазавшему по его щеке горячую слезу. — Я обязательно дождусь тебя, но сейчас, пожалуйста, отпусти меня.

Последние его слова раствроились в пустоте, глаза закрылись, и с лёгкой улыбкой галовианец шагнул навстречу реальности. Сандей действительно дождётся Его в конце пути, но сейчас будет учиться жить без Него.