Do this | Сделай это

***

В глухом лесу, что накрыло на долгие мили толстым сырым покрывалом бурых и алых листьев, все гулко шуршало, трескалось, журчало. И именно эти естественные, приятные звуки, созданные, чтобы успокаивать и насыщать жизненной силой изнутри, и были той музыкой, под которую сейчас танцевали призраки. Питер Хейл не видел призраков прям четко и явственно. Потому что фокус зрения Питера был насильственно сдвинут на мертвое тело, которое было мертво из-за выстрела. И Питер Хейл сделал этот выстрел. Пистолет, из которого был произведен один точный выстрел в голову мужчины, скрытую черной мешковиной, до сих пор был в сжатом добела кулаке Питера. Снежинки, почти такие же белые, как костяшки Питера, медленно танцевали с небес на землю и ложились на светлые небрежно уложенные волосы Питера, липли к его шерстяному расстегнутому пальто. Этот пушистый мелко-детский снежок присыпал бордово-алую листву, и он же обволакивал, покрывал мертвое тело, но пока еще теплое из-за не способности молниеносно справиться с остатками жизни в нем, в этом теперь нефункциональном мышечно-скелетном мешке, размером чуть меньше, чем было само тело Питера.

Убивая человека, заметил Питер вскользь, будто нарушаешь систему.

Хотя вокруг была природная музыка, и хотя вокруг были призраки, Питер ничего не слышал и не видел. Звон после выстрела оглушил Питера и все не мог пройти. И будто змея обвивала Питеру его шею, лишая его возможности вдохнуть. Питер задержал дыхание. И его легкие болезненно жгло изнутри. Но эта боль, словно душа изнутри скреблась и боролась за жизнь, пытаясь, будто крыса, прогрызть себе путь на свободу и волю, была ничем, уколом иголкой в палец, по сравнению с той явственной, масштабом с космос болью, которую Питер ощущал из-за простой мысли: а стоило ли оно того? Действительно ли он выстрелил, потому что у него не было иного выхода. Или силой, что заставила его нажать на курок и убить человека, было потаенное и темное желание разрушать, забирать и властвовать над тем, что по умолчанию в ситуации слабее. Поползновения змеи вокруг горла становились болезненнее. Невидимая чешуя змеи впивалась Питеру в шею, застревала под его кожей, растворялась там и становилась ядом, убивающим медленно, но верно. И Питер понял, что не просто убил кого-то, кого он не знал, Питер понял, что убил в себе себя, настоящего себя, уступив место черной гадюке.

— Прости, — прозвучал тихий медовый голос рядом с Питером. Пустота поляны съела этот шепот. И громче, чем «прости», слышно было медный тошнотворно-ароматный запах крови застреленного. Вот все и закончилось.

Ранее

США, Нью-Йорк, Ресторан «L'absorption»

Время: 8:49 p.m.

На Манхеттене, в одном из небоскребов, а в нем на одном из высоких этажей с прекрасным видом на Нью-Йорк, располагалось малоизвестное, но фешенебельное ресторанное заведение премиум-класса под названием «Поглощение», если в переводе с языка любви, с французского.

Здесь всегда было достаточно много людей, но не так много, как в других ресторанах похожего типа. Здесь ценники больно кусались для тех, кто не зарабатывал достаточно денег, чтобы позволить себе без раздумий спонтанно купить новый автомобиль. Питер Хейл, к счастью или нет, был в числе тех, кто мог позволить себе и внезапную покупку машины, и ужин в этом ресторане, пахнущим устрицами и золотом, и даже полет на Мальдивы на частном самолете. Денег водилось у Питера некультурно много с юных лет. И обычно Питер не распространялся о том, откуда у него возникло столько сбережений. Поэтому крайне мало людей вообще знали, что есть такой человек, как Питер Хейл, который очень богат. И еще меньшее количество людей знали, почему Питер богат.

Когда живешь в Нью-Йорке и имеешь много денег, то ты либо в одной команде, — команде богатеньких, про которых весь мир знает, что они такие, либо во второй, — команде, про которую никто не знает, что ты существуешь, но знают про то, что с тобой лучше не связываться. И обычно Питер был в числе тех, к кому соваться боялись. И он жил себе на радость, разбрасывался зелеными и гулял спокойно по темным закоулкам грязного Нью-Йорка, зная, что никто, кроме самоубийц, на него не рыпнется.

Но те времена резко прошли, когда Питер согласился сыграть.

Игра, как она называется до сих пор в «Appstore», — «Сделай это», появилась почти год назад тихо и незаметно, как новый и неизученный вирус. И никто бы, наверное, о ней не узнал и ей не заинтересовался, если бы не цели и сильные извращенные желания создателей этого приложения. Люди, стоящие за этой черной игрой, определенно хорошо знали, как заинтересовать любого, богатого или бедного, мрачного или веселого, доброго или злого, молодого или взрослого.

Каким-то образом Питер тоже заинтересовался, хотя и никогда бы не мог о себе подумать, что ввяжется в подобную авантюру. И, словно это было вчера, а не восемь с половиной месяцев назад, Питер помнит, как это было: он напился, искал приключений. Одна модель, с которой он был в клубе, показала ему приложение «Сделай», попросив дать ей сделать ему минет на камеру в туалете, и объяснив все тем, что все это просто игра, за которую она получит деньги. Она показала Питеру задание, в котором было коротко написано сверху экрана телефона рыжим текстом: «Сделай это: отсоси рандомному мужчине в туалете, стоя на коленках». Ниже этого текста уже белым по черному была изложена более точная инструкция. Питер тогда только усмехнулся. Ну и детская игра. Но почему нет? Он ничего не теряет. И Питер пошел с моделью в туалет, получив довольно неплохой минет, эта сучка знала, как сосать, чтобы какой-то олигарх купил тебе новую сумочку или дорогой комплект белья.

Потом, кончив дело, та модель ринулась к своему телефону, который все записывал. Через минуту девушка радостно запрыгала, цокая каблуками по плитке, и развернула телефон к Питеру, продемонстрировав ему денежный перевод на кругленькую сумму, поступивший на ее счет. Потом она взмахнула белокурыми волосами и прошла мимо Питера со словами: «Прощай, старичок». И Питер больше ничего о той модели не слышал.

Деньги, что за тот минет получила моделька, и даже не от Питера, а хрен пойми от кого и почему, Питер никогда не зарабатывал так быстро. Чтобы получить ту сумму он бы работал, как минимум, пару месяцев. Это зацепило Питера, который в то время даже не скачал приложение. Питер любил деньги, роскошь, хотел еще и еще, был жадным до безумия, сумасшедшим и беспринципным мудозвоном, который успел пересытиться всем, чем только мог, и скучал по интересным инвентам.

Питер никогда не делил мир на Добро и Зло, он всегда знал, что мир более сложная помойка, в которой все перемешано, и что не так уж важно, какие поступки ты делаешь, объективно их судить все равно не будут.

Поэтому, когда он скачал приложение и нажал «Играть», и когда ему выпало его первое, еще безобидное задание снять самый дорогой номер в его городе в кредит и сбежать на следующий день, не расплатившись, он с энтузиазмом ринулся его исполнять. И на радостях рассказал про игру Дереку, своему единственному оставшихся к живых родственнику, своему горячо и трепетно любимому племяннику с твердыми моральными принципами. И Дереку, конечно, все это не понравилось.

Сейчас Питер жалеет, что мало прислушивался к Дереку.

— Добрый вечер, Господин Хейл, вам сегодня как обычно? — молодой официант в накрахмаленной белой рубашке и черных свободных брюках, скрывающих рельеф подкаченных ног, призрачно возник возле столика, за которым сидел Питер.

— Нет, Джаспер, сегодня я не один. Лучше подойти за заказом, когда придет тот, кого я жду, — ответил устало Питер.

У Питера было свое любимое место в этом ресторане: столик на двух персон в углу ресторана, прямо у огромного панорамного окна, немного в тени, вдали от зала и чужих внимательных ушей. Сейчас Питер сидел там же. Развалился в бархатно-синем кресле на деревянных тонких ножках, смотрел на то, как черные тучки изливают дождь на Нью-Йорк, который переливается в вечерних цветных огнях, и крутил монотонно и задумчиво свои дорогие золотые часы с ремешком из крокодиловой кожи на своем плотном и сильном запястье. Левое запястье, на котором были часы, все еще ныло. И, в принципе, все тело Питера, год назад молодое и живое, хотя он был уже не мальчишкой, выдохлось теперь, работало на последнем издыхании. И все сорок два года чувствовались в полной мере.

— О, хорошо, рад, что кто-то составит вам компанию сегодня, — улыбнулся Джаспер. — Извините, что я побеспокоил.

— Ничего страшного, — пробормотал хмуро Питер и подпер голову кулаком, перестав крутить часы на руке. Времени все равно было еще достаточно. Отправить выполненное задание нужно до двенадцати ночи. А сейчас только девять часов вечера.

Питер уже все рассчитал. Тот двадцати шести летний мальчишка, с которым свело его задание, придет примерно в девять. Учитывая, что это просто знакомство перед делом, а не свидание, много времени на поговорить им не понадобится, часа будет более, чем достаточно. Это десять. Потом они поднимутся в двух этажные апартаменты Питера, которые находятся в этом же здании, на скоростном лифте, и это десять ноль три. Потом уйдет время, чтобы обсудить правила, как они будут все делать. Это примерно десять двадцать. Десять тридцать, если мальчишка перед делом еще захочет принять душ. Ну и все. Дальше у них будет почти полтора часа, чтобы все сделать, почти, потому что надо еще учитывать время на загрузку видео и отправки его в отчете. Не так уж все и сложно. Если не думать о том, что из себя представляет задание. Питер не знает, каким образом было сформулировано это задание у мальчишки, но его заданием было разыграть фейковое изнасилование с тем человеком, чей номер они указали. И хотя Питер за жизнь много кого трахнул, и девушек, и парней, и ему почти всегда было плевать на партнера, на самочувствие и прочее того, кем пользуется, сейчас время было даже для обычного секса не самым удачным. Питер не хотел трахаться, играть, общаться. Он хотел сдохнуть, поспать, вернуться в прошлое, закончить все это побыстрее, извиниться, разбить это чертово влажное окно, в которое сейчас смотрел, и шагнуть через него вниз. Внутри Питера было так много боли, пустоты, злости, что он был близок к тому, чтобы или разрушиться, или взорваться. И не понятно, что из этого лучше.

В отражении окна Питер увидел изгибающуюся тень человека, что шел между столиками ресторана в сторону столика, за которым сидел Питер. Питер повернул голову и глянул через темные стекла своих очков на незнакомца, узнавая в нем того, с кем он говорил по телефону вчера. Голос и внешность почти совпали. Примерно так Питер и представлял себе это весело улыбающиеся солнце. Мальчишка даже по телефону был теплым и хаотичным, ему не нужно было стимулов, чтобы что-то начать рассказывать, не нужно было слов поддержки, ибо он уже все знал, был готов делать и придумал как. Это же не Питер первым решил, как все будет происходить. Нет. Для Питера их совместное задание было полной катастрофой. Но потом, решив все же позвонить, ибо ставки были высоки, Питер расслабился. Риск оправдал себя. После разговора Питер понял, что еще не все так ужасно, как он увидел, что он еще в нескольких шагах от падения в бездну, а не стоит у самого ее края и готов сделать последний шаг. Этот мальчишка дал Питеру понять, что это не падение. Просто игра. Игра. Ну да. Питер уже не мог назвать эту игру игрой, это было нечто более кошмарным и запутанным, реальным. У игры есть выбор, в нее можно отказаться играть. А в эту игру Питер отказаться играть не мог. И с правилами его надули, как глупца.

— Эй, это ты ведь? Привет, я Стайлз, — Стайлз дошел до столика и сел напротив Питера на свободный стул, закинув свой полупустой черный рюкзак себе под спину. Окинув взглядом молодого парня, Питер отметил, что мальчик постарался выглядеть хорошо. Надел черный костюм и черную рубашку, ткань которых облегали его подтянутое спортивное тело, уложил башенкой свои темные волосы, подмазал тоналкой ссадину на скуле. Интересно, взялась ли это ссадина из-за предыдущего задания? Что-то подсказывало Питеру, что это не просто рана по неосторожности.

— Питер Хейл, привет, — ответил глубоким хриплым голосом Питер, а потом поднялся по стулу выше и сел ровнее, расправив сильные плечи. От движения серая рубашка натянулась на груди Питера, немного ее открыв. Не самая лучшая рубашка в его гардеробе. Но Питер был слишком депрессивен, чтобы заморачиваться с этим. Просто надел первый костюм, что приглянулся ему в гардеробной комнате.

— А ты не такой старый, как я думал, — ответил Стайлз, елозя в кресле, то поправляя рюкзак, то салфетку или белую пустую тарелку, поворачиваясь к окну, потом к залу. Как и мысли, движения этого Стайлза были энергичными и постоянными. Казалось, просто сесть и слиться со тулом, как Питер, этот мальчишка физически не способен, что-то в структуре его мозга само по себе дерганное, извивающиеся, как уж на сковородке. И казалось, если схватить Стайлза, тот просто улизнет из рук и уплывет, как склизкая длинная рыба.

— Ну, спасибо за комплимент, — сухо усмехнулся Питер и снова подпер голову кулаком.

— Не за что, — усмехнулся Стайлз, встретившись впервые взглядом с Питером. И что-то симпатичное и притягивающее было в ореховых глазах Стайлза. Питеру откликалось то, как эти карие теплые глаза словно светятся изнутри, блестят в приглушенном свете ресторана. Такие большие были эти глаза, обрамленные длинными ресницами, что было очень сложно долго их игнорировать.

И если Стайлз был весело улыбающимся солнцем, то Питер был тогда седым туманом. Питер не желал двигаться, говорить, что-то придумывать, светить. От прежнего Питера, который был большим и обжигающим, ничего уже не осталось. Этот год потрепал Питеру все нервы. Высосал Питера через трубочку. И состарил его на несколько десятков лет. На пепельных волосах Питера даже появилось немного седины, как и на его маленькой бородке.

Питер обратил внимание, как Стайлз покусывает щеку изнутри, моргает и переводит взгляд с объекта на объект учащенно. И если бы Питер имел суперслух, которого у него все же не было, он готов поклясться, что услышал бы сумасшедший ритм сердца. Стайлз снова облизнул привлекательные пухлые губы. И Питер не сдержался, хотя и обещал себе быть максимально далеким и отстраненным. Но, смотря на кого-то такого юного и беззащитного, Питер, нынешний Питер, уже не мог промолчать.

— Нервничаешь? — спросил Питер, снимая свои темные очки.

Голос Стайлза, ласкающий слух Питера и играющийся со струнами его чувств, саркастично прозвучал в ответ:

— Нет, блять, спокоен, как удав. — Потом Стайлз, которому словно развязали язык вопросом, дерзко, как все те, кто еще не перешел тридцатилетний рубеж, продолжил: — Я же в задницу ебусь каждый день, мне, знаешь, уже так все равно, что не удивляйся, если я засну во время нашей безудержной театральной ебли.

Питер не смог сдержать улыбки.

— Выпить? — кивнул Питер на пока еще пустой бокал. Джаспер, который, Питер знал, был бы не против один или не один разок принять фаллос любого из Хейлов в себя, уже приглядывался к столику в углу, ожидая малейшего сигнала, чтобы отреагировать на него и подойти принять заказ, а заодно посмотреть на Питера, от которого всегда разило чем-то запретно хорошим, поближе еще раз. В Питере было то черное золото, темное начало, которое, почему-то, притягивало слишком много светлых людей.

— Да, давай, только чуть-чуть, не хочу напиться в дрова и потерять слишком много контроля и чувствительности, — ответил Стайлз, все не оставляя в покое бедную белоснежную тарелку и начищенную золотую вилку. — Эй, ты не подумай, что я на голову отшибленный, на все готов ради денег и все такое. Если бы не брат, жизнь меня сюда бы не привела. Просто у меня правда сложная ситуация.

Стайлз опустил взгляд сильно вниз, словно вспоминания что-то, и его ресницы почти задели его чуть красную под глазами кожу.

— Я ничего не думал, — ответил честно или почти честно Питер, ибо о чем-то он все же подумывал. — Я, как и ты, здесь только из-за задания, от которого не могу отказаться. И если ты здесь, что же, я и так знаю, что жизнь поебала тебя еще первее, чем я.

— А ты проницательный, — хмыкнул Стайлз, немного успокоившись. Потом Питер позвал рукой официанта и заказал немного вина и еды. Питер также, как Стайлз, не желал наедаться или напиваться, но вполне был не прочь от того, чтобы чуток выпить и перекусить, чтобы алкоголь смазал все скрипящие внутри механизмы души для лучшего диалога, притупил совсем немного мысли, а еда убавила чувство голода, в том числе телесный голод. Питер ни с кем не устраивал интрижек после того, как все это началось, и ощущал, как начинает иссыхать без простого телесного контакта, превращаясь из вкусной виноградины в изюм.

— Знаешь, — начал Стайлз, пригубив чужого горя и вина, — я боялся, что мне попадется кто-то припизднутый, кому бы было совершенно плевать на меня. И хотя ты говоришь, что тебе все равно, я вижу, что ты на самом деле хороший мужик. Это сильно успокаивает. По телефону не было понятно, насколько ты адекватный, ты просто молчал все время. И если честно, я шел сюда с готовностью если что убегать от тебя. Но теперь бежать уже не хочется.

Стайлз сделал еще глоток, оттянув от своей шеи воротник, который казался слишком узким. Хотя в ресторане была хорошая вентиляция, которая обеспечивала помещение вкусным свежим воздухом, не давая вспотеть, Стайлз все равно начал потеть и ощущать маленькие поползновения паники в свою сторону. Все хорошо. Стайлз говорил себе, что все хорошо, будто это было мантрой. Просто игра. И ничего криминального. Все хорошо. Никто еще не умер. И никто не умрет, если он просто сделает все чисто, как надо, сыграет в игру. И плевать, что все словно происходит второй раз.

— Хорошо, — ответил Питер более мягко. — Пусть тебя это успокаивает. Я правда не хочу делать хуже, чем придется. Ты ел перед встречей? Если голоден, то ешь, не стесняйся. Времени еще много. И мы можем немного сперва познакомиться, перекусить, поговорить о чем-то еще. Не пойми меня неправильно, я не старпер, который на первом свидании стыдится затащить кого-то в постель без лишних слов, но все же просто поскорее сделать и забыть я не могу. В этом случае не могу. Это задание… — Питер нахмурился, словно ему в рот угодил жуткий горький сок сгнившего граната.

— Не думай о задании, думай об этом, как о ролевой игре, — Стайлз прервал Питера и продолжил, словно объясняя решение задачи более тупой коллеги по цеху, на которую тайно запал: — Типа, сейчас все выглядит так, будто мы на обычном свидании. И после свидания люди могут потрахаться из-за чувств, а, может, и просто гормонов, ударивших в голову. И пусть все будет так. Мы на свидании, и то что будет дальше, наша ролевая извращенная игра. Так гораздо легче это принять, не так ли? — Стайлз допил вино из своего начищенного бокала и поставил его на темно-серую скатерть. За окном пронеслась молния, озарившая черно-фиолетово-синее небо. Дождь разыгрался еще сильнее. И Стайлз не представлял, как он собирался ехать обратно домой на метро. Лидия убила бы его, если бы он вернулся обратно весь промокшим до нитки.

— Ага, так легче, — вздохнул Питер и потом посмотрел на Стайлза, нахмурившись. — Как, говоришь, тебя зовут?

— Стайлз, — закатив глаза, ответил тот. — Я уже третий раз представляюсь. Первый по телефону, второй десять минут назад, и сейчас третий. Тебе прочитать по буквам мое имя? Слух на старости лет подводит? Или просто память?

— А ты борзая птица, Стайлз, — хмыкнул Питер и тоже сделал глоток полусухого вина. — Себя в обиду точно не дашь, я вижу.

— Ни себя, ни своих людей, — ответил с гордой тенью улыбки Стайлз и опустил руки под стол, засунув потные ладони между сжатыми коленями. Одна нога Стайлза все время набивала ритм, скача вверх-вниз. И Стайлз чувствовал, что еще немного и у него остановится сердце, если он не сможет сказать своему страху «стоп».

— Хорошо. В этом мы схожи. — Питер перевел взгляд со Стайлза на окно, и Стайлз заметил, как голубые красивые глаза Питера стали мрачнее. В этих небесно-туманных глазах было так пусто и одиноко, что самому становилось тоскливо. Но потом Питер взбодрился, когда подошел официант. — О, смотри, нам принесли стейк. Ты же ешь мясо?

— Любое, что без крови, — кивнул Стайлз.

— Падаешь при виде крови в обморок? — спросил с легкой полуулыбкой Питер.

— Нет, но могу при виде глистов, выходящих из моего ануса, — вполголоса ответил Стайлз, а потом продолжил, желая увидеть снова хоть какие-то искрение эмоции на лице Питера: — Как-то я съел сырой стейк, ибо идиот, и потом долго пил противовирусные с противогистаминными (от которых клонит в сон, будь здоров, на минуточку), потому что еще и весна была, а у меня аллергия, и ладно, если бы…

Питер лениво подпер голову рукой, ковыряя стейк вилкой, которую держал второй рукой. Голос Стайлза позволил Питеру забыть обо всем. Это было приятно.

***

По распланированному графику Питер Хейл повел в свои апартаменты Стайлза. Они со Стайлзом вошли внутрь квартиры Питера, когда время только перевалило за десять вечера. Питер вошел первым, открыл черную дверь, шагнул внутрь и, когда Стайлз тоже вошел туда, закрыл за ним дверь, щелкнув замком. Стайлз даже не обернулся на этот звук ради вежливости рефлексов, слишком он увлекся видом аппартаментов, которые были в красно-черно-бело-серых тонах.

Всю эту красоту стало лучше видно, когда Питер щелкнул по выключателю в темном коридоре и везде загорелся разной насыщенности желтый свет, от которого стало спокойнее и уютнее.

Стайлз сделал несколько шагов, а потом более смело прошел в просторную гостинную. Подошва кед Стайлза скрипела о светлый гладкий пол, который выглядел как мраморный. Высокий потолок тоже был светлым, более тепло-бежевым, он был весь украшен гипсокартонными квадратами, не был гладким и ровным полотном. Стайлз смотрел на потолок, который красиво светился, кружась с задранной вверх головой все глубже в квартиру, пока потолок не закончился, резко оборвался в том месте, где начинался двойной свет: в квартире был второй этаж, и со второго этажа можно было посмотреть на первый, на гостинную, где стояли большие красные диваны, лежал пушистый бежевый ковер, на котором были круглые черные столики.

Стайлз наткнулся задом на один из диванов, обернулся, чтобы увидеть, что у него за спиной, и потом упал на этот диван, свесив со спинки ноги. Тело Стайлза тут же будто оказалось на мягчайшем и воздушном облаке. Стайлз сделал спокойный глубокий вдох и сказал погромче:

— У тебя круто. Я могу только представить себе, каково жить в такой квартире… Наверное просто кайф. Я бы только в квартире и находился, на твоем месте, из дома даже не выходил. Ты посмотри, здесь все есть, что только можно хотеть! — Стайлз неуклюже перевернулся на бок, скользнув взглядом по бильярдному столу, а потом сел, оказавшись повернутым лицом к большой плазме, которая стояла на золотых конструкциях прямо перед панорамным окном. — Я бы посмотрел на этом телике ужастики. Или порно. Или все вместе. Эх. И сколько стоит место в Раю?

Стайлз обернулся к Питеру, который ходил позади гостиной в кухонной зоне. Тот, казалось Стайлзу, не просто ходил, а что-то целенаправленно делал. И Стайлз пытался понять, что. Когда Питер взял собачью миску, Стайлз на секунду испугался мысли, что это ему, но потом услышал медленное цоканье когтей и успокоился. Из глубины другого черного коридора, где были спальни, а, может, офис или ванная, Стайлз не знал, но догадывался, вышел бело-черный пес. Хаски с красивыми ярко-голубыми глазами и торчащими ушами. Но только какой-то слишком медленный и тихий хаски. Стайлз никогда не видел, чтобы эта порода не прыгала и не бегала, когда видела хозяина. Это было странно.

Питер присел к собаке, что легла на пол и уткнула вытянутую морду в миску. И поглаживая хаски по спине и за ухом, ответил:

— Дороже, чем это действительно стоит, но меньше, чем я думал. Всего четыре миллиона долларов, не учитывая денег, которые были потрачены на дополнительные вещи, вроде картин или чертежного стола в офисе Дерека.

Стайлз вздохнул: — Ох, что-то сердце кольнуло. — Потом он ухватился за другую информацию и спросил: — Кто такой Дерек? Он же не будет сегодня здесь?

Питер грустно усмехнулся, покачал головой, а потом тихо сказал: — Не будет. Он здесь больше не появляется.

Хаски, поев совсем немного сухого корма, развалилась на полу и жалобно заскулила, прежде чем совсем перестала поддавать признаки жизни. Если не знать, можно подумать, что она мертва. Питер, поднявшийся обратно на ноги, устало вздохнул. Он уже не знал, что делать с этой четвероногой девушкой. И не очень-то уже хотел что-либо делать.

— Что с ней? — спросил приглушенно из-за рук, на которые положил голову, Стайлз.

— У нее депрессия, — ответил Питер лаконично, но информативно.

Стайлз снова спросил: — Как ее зовут?

— Лапка.

Лапка ментально умерла, а, может, просто заснула. По ней было сложно сказать. При одном только взгляде на эту бедную собаку, которая чахла даже в такой роскоши, Стайлзу становилось самому депрессивно. Но он был ужасен в уходе за животными, в отличие от Скотта, и ничего не знал про животные расстройства и как их лечить, поэтому не лез.

— Ладно, — решил перейти к делу Питер, — у нас осталось не так много времени. Ты хочешь принять душ прежде, либо мы можем уже пойти в спальню?

Стайлз вздохнул: — Уже пойти. — И поднялся с дивана, обходя его. Диван был очень длинный, так что Стайлзу пришлось идти долго. Питер за это время уже улизнул в коридор, скрывшись в одной из комнат, оставив после себя открытую дверь. Все другие черные двери были закрыты.

Проходя мимо хаски, замеревшей лежа на боку у столешницы, Стайлз присел, потискав собаку за ухом. Собака только перевела на Стайлза взгляд, но в остальном осталась недвижной.

— Да не убивайся ты так, Лапка, — тихо сказал Стайлз, беря Лапку за лапу, — у тебя точно есть море разных игрушек, попробуй с ними что-то подделать, а если не поможет, ты всегда можешь внезапно украсть тапок Питера и погрызть его, или написать на ковер в гостинной, уверен, что пакостить в этой квартире веселое занятие, попробуй.

Лапка приподняла голову и посмотрела в сторону гостинной.

— Да, да, тот ковер, иди, попробуй, пока твой папочка занят мной, — прошептал Стайлз. И Лапка неуверенно поднялась на ноги и неторопливо двинулась в сторону ковра за диваном. Но даже не обойдя диван, Лапка просто упала на бок на голом прохладном полу у дивана. Стайлз вздохнул. Потом поднялся на ноги и пошел в темный коридор, осматриваясь по углам, пока не дошел до открытой двери, где остановился в дверном проеме.

Комната Питера была меньше, чем гостинная, но все равно просторная. Больше всего места в светлой комнате занимала кровать, стоящая боком напротив двери, изголовьем у белой стены. Кровать была большая, высокая, а покрывало на ней было воздушным и мягким, как и подушки. С правого бока от кровати была темная деревянная тумбочка с белыми ящиками. С левой стороны от кровати было свободное пространство, переходящее в угол комнаты, где стояла бархатно-красная кушетка, спинка которой была украшена стяжкой с пуговицей, а темные ножки имели резные детали. Возле кушетки стоял непримечательный темный стеклянный столик, на котором лежало что-то, чего Стайлз точно не распознал. Какие-то таблетки.

— Питер? — позвал вслух Стайлз, стесняясь хозяйничать в чужом доме. Вся эта роскошь была новой для Стайлза. Всю квартиру Стайлза, которую он делил с Лидией, можно было уместить в одной лишь гостинной Питера. А, может, даже и в половинке той гостинной. И мебель вся в доме Стайлза была из «Икеи», а не из каких-то испанских мастерских.

Питер вышел откуда-то из-за двери, напугав Стайлза.

— Заходи, делай, что тебе нужно, — ответил Питер размашисто и прошел дальше через комнату, не останавливаясь, и скрывшись снова за другим углом.

Войдя в спальню и оглядевшись, Стайлз заметил неприметную, сливающуюся со стеной дверь в маленьком коридорчике спальни. Та дверь была приоткрыта. И через большую щель было видно висящую рядком внутри комнаты одежду. Это гардеробная, понял Стайлз, и прошел глубже в спальню, сев на кровать лицом к двери. Так мягко на этой кровати. Если Питер будет слишком вдавливать его лицом в этот матрас, то можно и задохнуться.

— У тебя вообще когда-нибудь секс был подобного плана? — спросил Питер, который появился из-за угла. В этот раз Питер был уже в другой одежде, заметил Стайлз. Питер был в темно-синих пижамных шелковых штанах на резинке, в полурасстегнутой пижамной рубашке, на манжете которой поправлял маленькую черную пуговицу. И Стайлз знал, что пялиться не красиво, но не смог удержаться. Питер был в хорошей форме. Подкаченная грудь и руки, в меру рельефные мышцы. Настоящий Сладкий Папочка с внушительным кошельком и членом, судя по тому просвечивающемуся бугру в области паха. И, может, были бы другие обстоятельства и сложись жизнь иначе, Стайлз бы предпринял попытки узнать Питера по-настоящему. Для секса и беспечной жизни Питер был определенно привлекателен.

— Ага, был, — ответил Стайлз и сел повыше, нагибаясь за оранжевой подушкой, чтобы обнять ее и поиграться с ее бахромой, свисающей по бокам. — Не прям такое. Но я уже трахался и с девочками, и с мальчиками. Я би. У меня, вообще-то, большой опыт. Мне совершенно плевать, с кем. — Стайлз сморщился и поднял на Питера взгляд из-под ресниц. — Плохо звучало. Забудь. Я не проститутка. И никогда ей не был.

Питер хмыкнул и вошел в комнату, прошел к софе и сел на нее, по-царски раскинув ноги, стопы которых были босыми. Закинув руку, на которой больше не было часов, на изогнутую спинку, Питер сказал: — Никто этого и не говорил.

Стайлз развернулся к Питеру, согнув ногу в коленке и приподняв брови.

— Но ты это подумал. Я увидел это в твоем взгляде.

Питер ответил: — У меня всегда такой взгляд.

Стайлз качнул головой. — Ну, да. Ты же пиздец, какой богатый. Я забыл. Все богатые смотрят на людей, которых не знают, как на тех, кого могут купить или использовать? Ты же не думаешь, что купил меня, если я сплю с тобой за деньги, пускай и чужие, верно?

Питер помрачнел.

— Я не такой, — ответил он гулко. И за этим можно было при желании расслышать «уже не такой».

— Ладно, чувак, — хмыкнул Стайлз и опустил взгляд на свои пальцы, потонувшие в нежной бахроме. Стайлз несколько лет в прошлом ходил на психотерапию. В том числе на групповую, когда ложился в больницу. И там были кушболы, веселые разноцветные шарики из резины, сам шарик обычный, но весь в щупальцах, таких резиночках, которые приятно трогать, навязывать на пальцы, пока вспоминаешь и говоришь что-то неприятное. Бахрома похожа на щупальца кушбола. — Время уже снимать штаны и бегать, да? Как там это должно быть по их сценарию, не напомнишь? Я все забыл, как в школе перед театральной постановкой. Но я учил, честно.

Питер поднялся и протопал по мягкому белому ковролиновому покрытию до тумбочки, взяв с нее свой телефон и граненный стакан с бурбоном.

— Камера в углу, — начал Питер отмечать детали в инструкции, — правдоподобность игры. Если игра была прервана одной из стороной, такая запись не примется. Рукоприкладство со стороны агрессора и настоящие слезы со стороны жертвы. Минимальное время пятнадцать минут, без учета прелюдий. Это если из обязательных. А остальное может пососать.

Питер кинул телефон обратно на тумбочку и залпом допил остро-горький алкоголь, от которого жар растекся в животе и в груди. Поставив стакан тоже на тумбочку, Питер сделал несколько шагов по полу и сел на кровать недалеко от Стайлза. Матрас чуть колыхнулся от тела Питера, всколыхнув и Стайлза. Питер лег, смотря на свое отражение в зеркальном потолке, а Стайлз повернулся к Питеру, смотря на волоски на его груди.

— Это все просто игра, — неуверенно сказал Стайлз, не понятно, кого пытаясь убедить больше, — и ты никого не… не насилуешь по-настоящему, да? Я согласен на это. Даже без учета денег. Если бы мне предложили это сделать и просто ради опыта, я бы тоже не обязательно, что отказался бы. Все нормально. Просто сыграй убедительно, чтобы нам еще не пришлось это переснимать. Без обид, но дважды делать одно и то же я не хочу. Это очень утомительно. А я и так устал за последнюю неделю.

— Я тоже, — вздохнул Питер и потер лицо. — Какое будет стоп-слово?

Стайлз усмехнулся: — Ну… может быть оборотень? Что? Я недавно смотрел фильм про оборотней. Ты знаешь, как они больно кусаются? Это слово, которое слышишь в любом состоянии, как слово пожар или типа того.

Питер качнул головой и согласился: — Ладно, оборотень будет стоп-словом. Скажи его, если будет нужно. Я не хочу сделать хуже, чем сделаю.

Стайлз закатил глаза и залез на кровать, встал на коленки, перекинул ногу через бедра Питера и сел тому на ноги, положив руки на себя, хотя хотелось на живот Питера, который выглядывал из-под пижамной рубашки.

Питер впился взглядом в Стайлза, который выигрышно смотрелся сверху. Питер хорошо мог себе представить, как его член скользил бы глубоко внутрь Стайлза под таким углом. И от воображения, разыгравшегося от алкоголя и близости, член Питера напомнил о себе. Питер почувствовал приятное тепло в своем теле, начинающийся зуд от возвращающегося в тело либидо.

— Никто никому не делает хуже, — начал Стайлз иным, жестким тоном, и даже его ранее расслабленное лицо стало жестким и угловатым. — Если ты идиот, который не может этого понять, то может и правильно, что ты застрял в этой блядской игре для тупых. Только те, у кого совсем нет мозга, согласил бы играть в такое.

Питер нахмурился, а потом морщинка расползлась на его лбу обратно, когда он понял. Питер спросил: — Ты специально пытаешься меня разозлить?

Стайлз слабо улыбнулся и кивнул: — Ага. Получается?

— Да. Поэтому лучше перестань, — Питер скинул с себя Стайлза на кровать, сев, а потом встал и вернулся к тумбе за телефоном. — Если ты сам начал, то приступим. Чем раньше сделаем, тем раньше будем свободны.

Питер включил на телефоне камеру, подставил телефон к стакану на тумбочке, проверил, наклонившись, что угол верный, захватывающий всю комнату, а потом выпрямился и подошел к кровати, на которой на заднице сидел Стайлз, молчаливый теперь. И так это было контрастно, видеть того, кто не затыкался последний час, теперь таким натурально испуганным. Питер знал, что еще ничего не сделал, и знал, что Стайлз настроен хорошо играть жертву, которой больно, страшно и плохо. Но Питер не думал, что Стайлз будет настолько хорош в этой игре с самого начала. Настолько хорош, что Питер услышал тихий шепот черной змеи внутри себя. Эта змея шептала, подкидывала идеи, терлась о нутро Питера и просила играть также убедительно, как Стайлз, просила раствориться в игре настолько, чтобы невозможно было сказать, игра ли была это, или взаправду.

— Иди сюда, — сказал низким хриплым голосом Питер, обойдя кровать и остановившись у подножия, чтобы не загораживать ракурс камеры.

Стайлз облизнул губы, опустил взгляд и поднялся на кровати на коленки, подполз по шатающемуся матрасу к Питеру и остановился перед ним. Даже полностью выпрямившись на коленках, Стайлз был намного ниже стоящего на полу Питера.

Питер поднял руку и обхватил Стайлза за гладкий бритый подбородок. Кожа Стайлза, как и думал Питер, была молодой и мягкой, приятной на ощупь. И Питеру было интересно, была ли она такая же приятная на вкус. Карие глаза, большие и без того, казались еще больше. Питер заглянул в эти глаза, на миг утопая в них, как в кленовом сиропе, а потом скользнул взглядом по лицу Стайлза ниже, к его припухлым губам. Питер провел подушечкой большого пальца по нижней губе Стайлза, чуть оттягивая ее, вкусно играясь с ней. Стайлз мелко вздохнул от приятных мурашек, пробежавших по его спине и шее. А потом получил сильную пощечину, от которой дернулся и сел на кровать.

Стайлз схватился за щеку, которая тут же стала горячей и красной, и растерянным и обиженным взглядом посмотрел в голубые сосредоточенные глаза Питера, мысленно давая себе пендель: «О, точно, игра! В условиях было рукоприкладство, все нормально».

Питер увидел этот проблеск замешательства и боли в ликерных глазах и ощутил себя от этого пьяным, почти дико-пьяным. Последний год Питер только и делал, что терпел боль от других. А теперь все это терпение, которому уже не было место на складе его души, разлилось как воды из плотины, и как воды, эти силы, сбросившие оковы, рванули сносить все на своем пути.

— Дрянь, — Питер схватил Стайлза за темные волосы и оттянул его голову назад так, что Стайлз увидел самого себя в зеркальном потолке. Неплохо. Если он будет видеть себя, то сможет играть лучше. Это как с фотографией, проще сделать красивый кадр, когда видишь себя. И Стайлз долго прокручивал у себя в голове сюжет с изнасилованием. Слишком долго, даже, может быть. Но всегда этот сюжет был только один: он бы не молчал и просто давал себя насиловать, нет, он хотел кричать и сопротивляться, расцарапать насильника, сделать все, что мог бы, чтобы это не было и близко похоже на то, что он согласен с происходящим. Стайлз хотел, чтобы все выблядки, даже только думающие серьезно кого-то изнасиловать не в формате ролевой игры, сгорели бы в огне медленной и мучительной смертью за то, что отняли что-то ценное у другого, — чувство безопасности и комфорта в своей коже.

Стайлз включился в игру сразу же так, как хотел. Он сопротивлялся.

— Отъебись от меня, волк тряпочный, — Стайлз грубо оттолкнул руку Питера и двинулся было в бок по кровати, но Питер тоже был в игре, и тоже сделал слишком большие ставки, чтобы дать себе возможность играть плешиво.

Питер схватил Стайлза и дернул на себя, залез одним коленом на кровать, прижал Стайлза к матрасу, удерживая и мешая сбежать, и стал снимать с него брюки. Это было сложно и Питер начинал по-настоящему злиться, когда извивающийся и брыкающийся Стайлз не давал ему хотя бы снять ремень. Питер сильно толкнул Стайлза назад, что матрас колыхнулся и одна подушка слетела на пол, а потом залез выше, сел на Стайлза и, сжимая одной рукой его горло, рыкнул:

— Не дергайся, блять, или как только я сниму этот ремень, я тебя им выпорю так, что ты забудешь свое тупое имя.

Стайлз замер. Его глаза начинали краснеть, а грудь уже быстро вздымалась от участившегося и сбившегося дыхания. Было страшно. Злой Питер Хейл был страшным. Его голубые глаза прожигали, его прикосновения оставляли синяки, его слова задевали больные места. Замерев, Стайлз услышал звон своей пряжки ремня и увидел себя со стороны. Волосы взъерошенные, лицо красное, как и глаза, испуганное выражение лица, перекосившаяся рубашка, и Питер, такой большой и сильный сверху. Это напоминало что-то жуткое Стайлзу. И это не давало Стайлзу даже немного порадоваться за то, что он так убедительно играет. Стайлз стал растворяться в игре, забывать о том, где он и что он, и просто хотел уйти.

Поэтому, когда Питер расстегнул ремень и пуговицу на брюках, став стаскивать брюки ниже, Стайлз снова перешел в активную борьбу. Стайлз задергал ногами, пытаясь пнуть Питера, но Питер схватил ноги Стайлза, прижал к кровати, потом все же снял штаны, залез выше и сел снова на ноги Стайлза. Потом Питер ударил костяшкой своей ладони по лицу Стайлза и по той же скуле, где была ссадина.

Эта явственная боль, хотя и не слишком масштабная и нестерпимая, пробила Стайлза, вытащила из него слезы, которые он больше не мог удерживать за закрытой дверью. Карие глаза стали влажными. И прозрачные слезы, скопившись в уголках глаз, вытекли по бледной коже наружу. Черные ресницы Стайлза намокли и стали казаться еще длиннее. Малиновой красноты под его глазами стало еще больше.

Питер боролся со Стайлзом, который проигрывал. Руки Питера были больше и сильнее. И сам он был тяжелее. Стайлз тонул в матрасе, не мог избежать прикосновения Питера и шумно пыхтел, пытаясь сделать хоть что-то. Стайлз поцарапал Питеру руку. И на коже Питера осталось три поверхностные ярко-алые линии, словно от шипов кустовой розы. Эти ссадины только немного пекло. Но Питер разозлился сильнее и перехватил руки Стайлза одной рукой, сжав их у него над головой и больно вцепившись другой рукой в подбородок.

— Сука, хватит лучше, — Питер тоже немного запыхался, но его голос все равно звучал пошло угрожающе. Питер ожидал чего угодно, еще слез, саркастичного ответа, но точно не плевка в свое лицо. И Питер не ожидал от самого себя, что он по-настоящему ударит Стайлза по лицу, а затем перевернет его на живот и резко стащит с него боксеры, отбросив их в сторону.

Стайлз двинулся по кровате выше, но ничего не успел сделать более. Питер был уже сверху, неподъемный и острый, и он вытащил из шелковых штанов свой фаллос вместе с бритыми яйцами и ткнулся в белую задницу с родинками, скользнув своим твердым горячим членом сперва просто по сухой и незапятнанной коже, а потом по складке, где было уже теплее и влажно от пота. Гладкий член задел сжатое колечко мышц Стайлза, и Стайлз, голос которого сорвался и охрип, закричал:

— Нет-нет-нет! Не трогай меня, не трогай…

Но Питер все равно вошел. И большие выразительные глаза Стайлза, которые ранее казались Питеру ясными и безмятежными, заволокло серой пеленой. Взгляд Стайлза стал мутным, расфокусированным, и вместо теплоты, зоркости, понимания всего и вся, теперь в этих глазах не было ничего кроме боли, острой как осколок разбившегося витража.

Питер двинул своими бедрами, удерживая свое крепкое тело на локте, глубже в Стайлза, чувствуя, как трудно проникнуть дальше хотя бы еще на сантиметр из-за того, что внутри Стайлза было сухо, и он весь сжимался, как резина, подвергшаяся нагреву. И если Стайлз от жара сжимался, то Питер, наоборот, от жара расширялся. И чем больше был Питер, тем труднее было ему полностью войти в Стайлза. Но, хотя и медленно, это все же получилось. Питер полностью вошел, тяжело дыша от терпкого и нового наслаждения, которое ранее никогда не испытывал: эта пульсация в собственном члене и в тканях, в которых этот член был, были не такими же, какими были пульсации при каком-угодно другом сексе, что был у Питера раньше. Что-то было сейчас другим. Открывающим, заводящим. Питер двинулся бедрами, на которых очертились мышцы, назад, а потом обратно внутрь. И Стайлз уткнулся в матрас, сжав простыни мягкие, как котята, закричав в эту мягкость острым криком.

Позже крик Стайлза стал все ниже и ниже, пока не превратился просто в мычание и плачь. Крик обратился простыми звуковыми вибрациями, слабыми, как дребезжание окон при резком хлопке дверью. От борьбы Стайлза не осталось ничего, кроме мысли в его же голове «нет». Стайлз лежал, сжав чистые простыни, ощущал прокалывающий его изнутри штык, и просто позволял всему эту случиться. И единственное приятное, что Стайлз испытывал в тот момент, когда Питер Хейл жестко трахал его на ебучей небесно дорогой кровати, которая даже пахло роскошно, было мыслью, что в прошлом все равно ничего нельзя было сделать. Стайлз боролся сейчас, как мог, с Питером, тоже пытающимся его насиловать. Но проиграл. И Стайлз понял, проверил на опыте, пускай и горьком, что в прошлом, когда Бакстер Уильямс насиловал его в отеле, он тоже ничего бы не смог изменить, даже если бы боролся, а не просто лежал и молчал. Это понимание, что слаб, даже если бы боролся со всех сил, выдавливало из Стайлза все больше безутешных слез. Люди слабые. И Стайлз проверил, что такой же, как все, обычный человек, а не супергерой.

***

Стайлзу всегда хотелось верить, что его кости хранят магию, и что именно что-то особенное, еще просто не проснувшиеся, и не дает ему погибнуть от всех тех камней, которые судьба подкидывает ему под ноги, и из-за которых он постоянно падает, падает, падает, вниз, но снова встает, отряхивает свои коленки и идет дальше. Но сколько уже можно? В его жизни, казалось Стайлзу, просто не осталось ничего ужасного, что еще могло бы случиться с ним. Смерть родителей? Пожалуйста. Ноа, его отец, умер, когда Стайлз еще не успел закончить выпускной класс, а мать и того раньше. Изнасилование? Пожалуйста. Мужчина, которого Стайлз знал с пеленок, ибо Бекстер был другом Ноа и часто навещал их, играл со Стайлзом, пригласил Стайлза в поездку через год, как Ноа умер, а в этой поездке в ужасном номере мотеля прижал полусонного и изнасиловал, после даже ничего не сказав. Незадавшаяся карьера, так как после актерских курсов Стайлз так и не нашел себе роль и завис в пустоте, тоже имелась в его череде болезненных неудач. И было еще много, много чего, что Стайлз терпел, сморщивался, но проглатывал, потому что наивно верил, что все это имеет какой-то смысл, предназначение, и что он особенный, и потому все с ним это происходит, а не потому, что просто жизнь, чья угодно жизнь, человека, муравья, жизнь сама по себе, и есть такая дерьмовая, сложная вещь, состоящая из неразберихи. В жизни много и хорошего. Но, блядь, сколько же в этой жизни и плохого.

Когда Питер, дойдя по экспоненте до апогея, кончил свое дело, то совсем выдохся и физически, ибо все время был сверху и много напрягался, когда боролся со Стайлзом, и ментально, и просто завалился набок на кровать. Стайлз лежал, перевернувшись на спину, тоже. И видел в отражении их с Питером. Беззвучные слезы все еще текли по щеке Стайлза. И Стайлз шмыгнул, сев и приложив пальцы к переносице, прикрывая глаза и пытаясь вернуть себе самообладание, нацепить на лицо хоть глупую улыбку. Но у него не получалось. Дверь, которую Питер открыл, и которая вела в комнату с демонами прошлого, поскрипывала на ветру, не желая захлопнуться обратно, откусив тем самым торчащий из той черной комнаты хрен Бекстера Уильмса. И хотя мудила мертв, умереть бы ему еще раз.

— Ох, черт, прости, Стайлз, — опомнился Питер и сел, наспех натягивая штаны обратно. — Я тебя ударил. Я принесу лед.

Питер встал, но Стайлз убрал руки и нервно ответил:

— Нет! Все нормально, — говорит Стайлз с испаряющимися слезами на глазах. — Ты ничего не сделал того, на что я не согласился. Все прошло хорошо. Лучше выключи запись и… и отправь ее им. Сколько времени осталось?

Питер шумно вдохнул носом, сжал челюсти и прошел к телефону, остановив видео запись, за которую его могли бы и посадить. Взглянув после на время в углу экрана, Питер ответил:

— Все нормально, только одиннадцать. — Питер снова посмотрел на Стайлза, который казался хрупким и сломанным, потерянным, словно ребенок ракушки, которую вытащили из ракушки и оставили умирать на чужом морском дне. Питер не был уверен, что ему делать. Он не был горазд в словах, боялся прикасаться к Стайлзу после окончившегося театрального акта. Мерзкая беспомощность, склизкое деление мира на черное и белое, и приравнивание себя самого к черному за критичное само-суждение, прокалывали Питера насквозь и разъедали изнутри. Питер видел красные глаза Стайлза, как засохла на его щеке слеза, и хотел прикоснуться к этой соленной росинке языком, слезав ее. Питер хотел приникнуть, как к вину, ко взгляду Стайлза и каким-то образом избавить Стайлза от того, что Стайлза явно грызло. Если не себя, и если не Дерека, Питер хотел спасти хотя бы кого-то, хотя бы того, кого не знал. Но кого хотел узнать.

— Круто, — хмыкнул Стайлз в ответ и обнял коленки, свесив пальцы ног с края кровати. Взгляд в стену и молчание напрягали Питера, но Стайлзу, казалось, было плевать.

Питер зашел в приложение и отправил в отчете видео, видя, как то начинает медленно загружаться, потому что много весило. Пока видео грузилось бы, и пока не было доказательства, что они оба свободны от этого задания, Стайлз оставался бы здесь. И Питер хотел что-то успеть сделать за это время. И как-то это время продлить.

— Стайлз? — Позвал Питер и, услышав мычание, типа, продолжай, Питер спросил: — Мне, честно говоря, неудобно перед тобой. И, может, я мог бы что-то сделать для тебя, чтобы не чувствовать себя таким ублюдком?

Стайлз фыркнул: — У меня большие запросы.

Питер ответил с тенью улыбки: — У меня большие возможности.

Питер ждал. Надеялся услышать да. Но Стайлз качнул головой и встал с кровати. Стайлз дошел до своего белья, натянул его на себя, поправив член в трусах, потом дошел до кровати и наклонился за брюками, повесил их на сгиб локтя и посмотрел через кровать, спросив:

— А как у тебя с возможностью выделить мне пятнадцать минут в душе? Типа, одному. Это не было предложение помыться вместе. Я бы не против, но, может, не в этот раз. Черт, что не так с моим языком?

— Ванная здесь, — Питер сделал шаг назад и махнул рукой вправо. — Иди. Пой в душе, сколько тебе вздумается. Я не боюсь счетов за воду.

Стайлз фыркнул, опустив взгляд, и прошел мимо Питера в его душ, закрывшись изнутри.

Питер, услышав щелчок, сбросил маску с лица. Взгляд Питера стал холодно-чувственным, ледяным, бездонным, как воды Тихого океана. И этим взглядом, которым обычно смотрят на врагов, Питер смотрел на маленькие следы уже высыхающей крови на белых простынях. Это была не его кровь. И Питер вспомнил, как он делал все эти вещи, за которые бы разбил другому лицо. Мог ли он разбить лицо самому себе? Нет. Но очень хотелось. И, чешась сломать хоть что-то, Питер взял граненный стакан и швырнул его через открытую дверь. Стакан пролетел через коридор и врезался в другую дверь, разлетевшись осколками по черно-серому полу. А от удара лакированно-черная дверь в комнату Дерека приоткрылась. Питер захлопнул ее обратно. И, пока Стайлз не успел бы выйти из душа, убрал осколки с пола. Не хватало, чтобы Стайлз еще больше поранился, или поранилась бы собака Дерека, которая, кажется, никогда уже не дождется хозяина.

***

Оказавшись в ванной комнате, которая имела узкое панорамное окно, большую красивую ванну белоснежного цвета, стеклянный душ, мраморную раковину и длинное зеркало, висящее на стене фисташкового цвета, Стайлз прошел к унитазу, чистому и опрятному, опустил крышку и сел сверху, бросив брюки просто на пол где-то рядом. Стайлз уперся локтями в колени и закрыл лицо. Выполнив, как учил терапевт, дыхательную процедуру «быстрый вдох, задержать, медленный полный выдох», Стайлз почувствовал, как возращает себе самоконтроль.

Затем Стайлз наклонился к брюкам и вытащил из кармана свой телефон с разбитым экраном. Разблокировав сотовый и поднявшись на ноги, Стайлз пошел к раковине, уперся в ее холодный край боком и открыл переписку с Лидией. Та писала несколько раз за вечер. И было новое сообщение, которое Стайлз только сейчас прочитал.

Лидия:

«Ты в порядке?»

Стайлз напечатал ответ, все время промахиваясь пальцами мимо нужных букв, сказав, что все нормально, что было все не так ужасно, и что он сейчас в ванной помоется и пойдет домой. Но только Стайлз отправил сообщение и положил телефон на край раковины, включив воду, чтобы умыться, как его телефон завибрировал от оповещения. О, Стайлз хорошо знал этот блядский звук. Это Игра.

Вздохнув, Стайлз взял телефон и открыл приложение, видя новое задание. Так быстро новое задание после выполнения предыдущего еще не приходило, обычно проходит пару недель между. И не зря кишки Стайлза перевернулись еще тогда, когда он даже не прочитал текст нового квеста. Потому что новое задание было пиздец. Иным словом Стайлз никак не мог это описать.

— Да вы, бля, издеваетесь надо мной, — вздохнул Стайлз и раздраженно кинул телефон на край раковины, после посмотрев на свое отвратительно выглядевшее лицо. И тягостные видения рождали на этом бледном лице выражение глубокой печали, смешанное с тоской, усталостью, безвыходностью. Настолько ли сильно может быть весело испытывать чужое терпение? Людям, которые создали Игру, кажется, крайне весело. И они ничего не боятся и не думают прекращать. Но Стайлз не собирался сдаваться первым, когда был так близок к концу Игры. Всего еще два задания и он получит приз.

Стайлз все же умылся, снял одежду и залез голышом в душ вместе с телефоном, включив воду погорячее. Стоя под обжигающими кожу струями мягкой воды, которые смывали все следы секса с тела Стайлза, но оставляли на его коже красные пятна, Стайлз печатал Лидии новое длинное сообщение. Отправить.

Стайлз:

«Я остаюсь сегодня у Питера…»

В общем, в тот вечер Стайлз не поехал домой на метро. А остался у Питера. На улице шел ливень с молниями и грозами. И у Питера было так много лишних диванов и подушек. Разве не все удачно совпало?

Питер, конечно, не отказал Стайлзу. Даже выделил ему свою чистую пижаму и лучшее одеяло.

— А тебе идет, — Питер вошел в гостинную, где был выключен свет и светил лишь включенный телевизор, с большой и мягкой подушкой в руках. Питер прошел к дивану и бросил подушку возле Стайлза, который сидел, обнимая Лапку. Той было все равно, как лежать на Стайлзе. Лапка развалилась в руках Стайлза, как разваренная варящаяся в кастрюле куриная лапка, и смотрела своими хрустальными голубыми глазами на экран телевизора, где шла серия последнего сезона «Forged in Fire». Экран телевизора мелькал желтым, коричным, черным, красным, этот свет бликовал в волосах Стайлза, в его глазах, и в глазах Лапки.

— Ага, синий мне к лицу, — хмыкнул Стайлз, почесывая обеими руками уши Лапки. — Я понял это, еще когда Лидия подарила мне синюю пижаму с Бетменом.

Питер перелез через диван и сел на некотором от Стайлза расстоянии, а потом спросил расслабленным вечерним тоном, которым обычно разговаривают не слишком знакомые люди, которые по каким-то обстоятельством вместе и лениво все же пытаются узнать друг друга получше, ибо увидели в друг друге потенциально интересных личностей и возможных друзей: — Лидия это твоя подруга?

Стайлз повернул голову к телевизору и ответил:

— Ага, мы вместе учились еще в моем родном городе, вместе решили ехать в Нью-Йорк пытаться стать известными и богатыми. Но в большом городе, если ты с маленького, очень трудно пробиться. Лидия кем только не работала, пока не доросла хотя бы до пиар-менеджера компании, которая занимается картинками, выставками и прочим искусством. Я, если честно, так до конца и не понял, что это за компания, и что Лидия там точно делает. Она отвечает все время что-то разное. И бесится, если я не понимаю.

Питер внимательно слушал.

— А ты? — спросил он.

Стайлз пожал плечами.

— А что я? Я ехал в Нью-Йорк ради актерской академии. Я закончил ее, но до сих пор, как видишь, не актер. Не получается. Хотя я уверен, что у меня есть талант. Талант есть, а связей нет, — Стайлз грустно улыбнулся Питеру.

И Питер на миг словно увидел Дерека, который был чем-то похож на Стайлза, тоже хотел добиться своих целей, хотя все время не получалось. Но, может, получилось бы, не усложняй Дереку его дядька жизнь. Питер не был приличным дядей, которым можно гордится, это точно.

— А какие связи тебе нужны? — спросил Питер немного погодя.

Стайлз хмыкнул, его карие глаза, наконец, снова заблестели после того, что было в комнате.

— Да любые, — ответил Стайлз и скатил Лапку с себя на диван, где та свернулась в мохнатый бело-черный клубок между Питер и Стайлзом. — Но лучше, если из киноиндустрии. У тебя есть знакомые продюсеры, режиссеры, сценаристы, кто-то, кто может, если что, хотя бы упомянуть мое имя на кастинге?

Питер улыбнулся: — Есть такие. Хочешь, чтобы я вас познакомил?

По глазам Стайлза Питер понял ответ.

Три месяца спустя

США, Лос-Анджелес, Залив Санта-Моника

Время: 9:06 p.m.

После того раза отношения Питера и Стайлза довольно быстро превратились в морской узел. Как-то так вышло, что в Стайлзе было то, чего не доставало Питеру, и наоборот. Питер помог Стайлзу продвинуться вверх по карьерной лестнице, познакомив его со многими влиятельными людьми в сфере киноиндустрии и не только. А в ответ Стайлз, целенаправленно или нет, вытащил Питера из пучины меланхоличного океана, в которую того засосало водоворотом сумасшедших событий, связанных с Игрой. Стайлз так и не знал, как точно и для чего Питер начал играть, если все первые играющие вступили в игру из-за обещанных денег, а у Питера и так они были. Но Стайлз не хотел давить, поскольку и сам не мог рассказать всю свою подноготную Питеру. Что-то они друг о дружке знали, что-то должно было остаться в камере хранения до лучших времен. И всех все устраивало.

Примерно через два с половиной месяца после частых встреч и интрижек, нескольких заварушек, Питер позвал Стайлза в Лос-Анджелес, где собирались в будущем снимать одно масштабное кино, которое определенно имело бы резонанс в обществе, и точно сделало бы Стайлза публичной личностью, даже если бы он не был в главных ролях. Питер верил в Стайлза. Видел его нераскрытый потенциал. И действительно влюбился во всего Стайлза. В его немного пришибленную натуру, в его противоречивый, то раздражающий, то согревающий характер, в его податливое и чувственное тело, в его глаза, родинки, длинный язык, во все, что можно было только в Стайлзе раскопать, пробыв с ним чуть дольше. Питер словно открыл второе дыхание. Реанимировал свою надежду, нашел новую цель в жизни. И это было прекрасно. Также хорошо, как теплый ласкающий кожу бриз и бирюзовая вода в заливе Санты-Моники в Лос-Анджелесе, где на двадцати двух метровой белой яхте, арендованной Питером и его приятелем напополам, собралось в общей суммарности девять человек народу, с учетом Питера и Стайлза.

В число пассажиров входили кроме этой парочки еще: шкипер компании, у которой арендовали яхту на сутки, два помощника-официанта, и два биг босса кинокомпании, которые взяли себе по одной фигуристой девице. В целом, вечеринка не настолько большая, чтобы привлечь чужое внимание, особенно в Городе Ангелов, но достаточно денежно затратная и запоминающаяся. Арендовать эту четырех каютную быструю малышку с террасой в кормовой и носовой части судна, с телевизором и барбекю, навесом от солнца и прочим, стоило чуть больше, чем десять тысяч долларов без учета топлива. И это всего день! Двадцать четыре часа. Стайлз был, мягко говоря, в культурном шоке, когда Питер ему сказал. Но Питер не выглядел ничуть обеспокоенным. Наоборот, Стайлз заметил, что чем Питер больше тратит, тем веселее и живее он становится. Это была непонятная, но интересная для Стайлза особенность Питера, которую он быстро полюбил и иногда ей пользовался. Например, Питер купил Стайлзу, ну, или подарил ему новый телефон, когда старый полуживой смартфон Стайлза застрял между подушками гостинного дивана Питера и погнулся, отказываясь после включаться. И, наверное, все было честно. Но Стайлз не мог отделаться от чувства, что он маленькая паскуда, которая просто пользуется добротой большого дядюшки Питера.

— Стайлз? — Питер поднялся по белой лестнице на верхнюю палубу, где Стайлз ходил с новым телефоном в руке в поисках сигнала, но вода все глушила. Они отплыли далеко от пляжа, так что связь была плохая.

— Просто пытаюсь найти точку, где стабильно бы ловило, — ответил Стайлз, взбираясь на полукруглый сине-белый диван в углу ногами и держась за конструкцию, чтобы не упасть вниз, так как яхта, хоть и не плыла, все равно качалась по тихим волнам вверх-вниз монотонно-успокаивающе.

Питер, в одних только купальных шортах, которые были подвернуты с одной стороны, подошел к Стайлзу и крепко обнял его за талию, целуя под ребро, а затем чуть левее, ближе к позвонкам, которые виднелись из-под кожи. Стайлз лениво улыбнулся и вздохнул.

— Неа, — сказал он разочарованно. — Тут тоже скачет. Позвонить вряд ли получится.

Питер поднял голову и посмотрел на Стайлза, спросив:

— Кому ты хотел позвонить?

Стайлз спустился с дивана на светло-бежевый пол палубы, который был деревянным, гладким, но не настолько, чтобы на нем можно было подскользнуться босиком из-за вспотевших ступней. Солнце уже село. И стало темно. В темно-синем небе горели лишь звезды, которых было больше, чем в Нью-Йорке, намного больше, и неполная луна, которая казалась огромной. Ранее на палубе играла громко музыка, внутри общей главной комнаты, где был бар, собрались все пассажиры, пили коктейли, смеялись и разговаривали, но потом медленно все рассосались по своим углам. Шкипер ушел в свою личную каюту спать, один из официантов последовал следом. Затем один из друзей Питера увел подружку в личную гостевую каюту и закрылся в ней там с ней, понятно, ради каких целей. Стайлз, который устал от общения (а он даже не знал, что способен на такое) тайком улизнул наверх, чтобы списаться с Лидией, но из-за дерьмовой связи сообщения долго грузились, а позвонить вообще не получалось.

— Лидии, — ответил Стайлз и согнул ногу в коленке, смотря в экран своего телефона. Питер сел рядом и закинул на плечи Стайлза руку, продолжая его сладко-вязко целовать в разные места, которые попадутся под губы. Стайлз не реагировал, активно что-то печатая двумя большими пальцами. Но вот что уяснил себе Стайлз за время общения с Питером: хотя тот и почти старик, он все же еще ребенок. И тот тип ребенка, которому постоянно нужно, чтобы его замечали и гладили. Стайлзу было интересно, что сделает Питер, если его все же начнут игнорировать. Как быстро он разозлится. Или надуется, как шестилетка, и уйдет?

Питер все активнее целовал и обжимался, а Стайлз печатал какую-то ерунду Лидии, стараясь не улыбаться. От Питера пахло алкоголем, соленной водой, шоколадом, апельсинами, морепродуктами. Вкусно и сложно удержаться, чтобы не попробовать. Стайлз сдался и положил телефон на диван, повернув голову к Питеру и почти касаясь с ним носами.

Блуждающий и возбужденный взгляд Питера скользнул с глаз Стайлза к его губам. И потом Питер наклонился, перенеся немного веса на одно бедро, положил руку на голый торс Стайлза, скользнув горячей ладонью по его теплой загоревшей под солнцем коже, и Питер поцеловал эти губы, на которых осталось еще совсем немного сока манго. Стайлз тоже обнял Питера руками и приоткрыл губы. Мокрый язык Питера скользнул внутрь рта Стайлза, задел его острые зубы. А потом их языки слились в медленном страстном танго, выжимая больше влаги и терпкого возбуждения.

— Ладно, — отлипнув от Питера, вздохнул Стайлз. — Трах-машина снова завелась, как я вижу. Ты собираешься взять меня прямо здесь? Потому что я плохо себе это представляю на этом узеньком диванчике или противном твердом полу. Да и моя смазка осталась в каюте. А давать совать в себя член без нее я больше не собираюсь. Мне хватило предыдущего опыта.

Питер усмехнулся, облизнув губы и выпрямившись, сев подальше и смотря на Стайлза с глупой влюбленной улыбкой.

— Ты никогда не заткнешься хоть на минуту? — спросил Питер негромко, размеренно и остаточно возбужденно. Жар в шортах Питера несколько спал. Но это было хорошо. Питеру понравилось растягивать удовольствие, дробить его или разбавлять, как нравилось Стайлзу. Стайлз мог во время финишной прямой вдруг отскочить, заставив начинать сначала, или во время самого жаркого поцелуя чихнуть и уйти за салфеткой, один раз мог превратиться в десять за одну ночь. И что-то в этом было. Питер к этому не привык, ибо обычно делал в точности наоборот, быстренько ебал и уходил. Но эти новые ощущения, что у него появились со Стайлзом, были лучше. В них было что-то серьезное. Питер, даже если иногда хотел и пытался, не мог обходиться со Стайлзом, как со всеми другими. Стайлз вынуждал обходиться с ним исключительно, как с принцем, чье внимание и одобрение еще нужно заслужить, а время купить.

— Блядский вечно говорящий рот это моя пикантная изюминка, — ответил Стайлз. — И мои разговоры идут со мной в комплекте. Ты не заметил?

Питер поднялся на ноги и взял Стайлз за руку, подняв его с дивана и обняв за поясницу. Лицо Питера было так близко к лицу Стайлза, что тот ощущал на себе дыхание Питера. Потом рука Питера скользнула по пояснице Стайлза ниже, залезла под широкую резинку гавайских шортов. И рот Стайлза чуть приоткрылся, а глаза блеснули, как блестят волны в лунном свете.

— Но ты, кажется, знаешь средство, которое временно отключает мой мозг и не дает пиздеть, — усмехнулся тихо Стайлз. — Ладно, пойдем.

Стайлз перехватил руку Питера, вытащил ее из своих шортов и развернулся, следуя вместе с Питером вниз по лестнице на нижнюю палубу, где стоял белый диван, столик и складные стулья, и где никого не было. Затем Стайлз прошел, все еще держа Питера за руку, через раздвижную стеклянную дверь в большую гостевую комнату, в которой все еще сидела другая парочка: биг босс и его подружка на вечер. Те что-то сказали, и Питер лишь коротко что-то ответил. Стайлз утащил Питера в маленький светло-бежевый коридор, где было много закрытых дверей, открыл одну деревянную дверь и шагнул вместе с Питером в их общую гостевую каюту, закрывая дверь, чтобы другие гости не подсматривали. Будут ли те подслушивать, уже не важно.

Только дверь оказалась закрытой, как Стайлз вожделенно набросился на губы Питера и его самого обратно. Стайлз протолкал Питера вглубь каюты и толкнул на огромную кровать, которая была вмонтирована в пол и имела закругленные углы. Матрас на этой кровати был более жестким, чем на кровати Питера в Нью-Йорке, и не был обтянут, как там, шелками, но это не имело большого значения.

Стайлз забрался на Питера и потом наклонился, продолжив поцелуй. Одна рука Стайлза спустилась ниже, к паху Питера, массируя через шорты член Питера, который очертился под тканью. Питер застонал в губы Стайлза и запустил пятерню в его темные волосы, которые казались более жесткими после соленной воды. Днем, когда было тепло, вся их компашка купалась в открытом океане. И вода там была приятно прохладной, чистой и мягкой. Вода успокаивает. И после купания Стайлз замедлился, меньше болтал, а Питер больше не терся об него чем только можно. Но прошло несколько часов и эффект прошел. Питер, казалось, снова взбодрился, а Стайлз соскучился по контакту.

— Папочка трахнет меня так, чтобы соседи услышали? — жарко прошептал Стайлз на ухо Питеру, пока терся об него.

Питер чмокнул Стайлза в шею и ответил: — Папочка трахнет.

Затем Питер выполнил рокировку, перекатив Стайлз с себя на кровать и сел задницей себе на пятки. Стайлз поднялся на локтях, закусывая губу и смотря, как Питер стягивает с него шорты, под которыми больше ничего не было, и кидает их на мягкий ковролиновый белый пол. Когда Питер обхватил руками бедра Стайлза и наклонился к нему, поглощая его член в свой горячий мокрый рот, Стайлз запрокинул голову, закрыв глаза, и тихо застонал. Потом Стайлз упал на матрас обратно на лопатки и схватил руками Питера за волосы, которые несколько отросли за время их знакомства.

Питер был изворотливый и ловкий не только при общении, но и в минете тоже. Стайлзу безумно нравилось, как Питер всегда сильно втягивал щеки, будто пытаясь всосать член максимально глубоко и сильно. Как ласкал языком головку, трогал яйца. И прозвище трах-машина появилось не на пустом месте. Питер действительно был создан для кайфого гейского секса. Стайлз даже теперь боялся думать о будущем, где Питера бы не было рядом. Стайлз начинал бояться потерять все это, лишиться того, чего с другими никогда не испытывал. Питер развращал, но это было плюсом, а не минусом, потому что от этого разврата Стайлз все меньше боялся собственного тела и желаний, все больше понимал себя и желания, открывался им навстречу и, наконец, просто жил в свое удовольствие.

Когда член Стайлза достаточно налился кровью и затвердел, Питер шумно вытащил его из своего рта и поднялся с кровати, чтобы стащить с себя неприятно давящие на стояк шорты. Оказавшись нагим, Питер вспомнил о кое-чем и повернулся к тумбочке, открыв самый верхний ящик. Там, возле зарядки для телефона, сигарет, кошелька и флешки лежал синий тюбик смазки. Щелкнув крышкой, Питер выдавил немного себе на кончики пальцев, а потом быстрым движением руки размазал консистенцию себе по фаллосу.

— Иди ко мне, — быстро сказал Стайлз и обвил шею Питера, когда тот упал сверху и размашисто мокро поцеловал.

Потом Питер сел между ног Стайлза и пальцами, которые были смазанными, скользнул в Стайлза. Медленно внутрь, сперва одним пальцем, потом наружу, потом внутрь уже двумя пальцами, смотря, как Стайлз облизывает набухшие губы. Решив, что достаточно, Питер раздвинул ноги Стайлза шире и медленно вошел внутрь него. Когда Стайлз поступающим движением шевельнул бедрами, Питер наклонился к Стайлзу, прильнув губами к его благоухающей вспотевшей шее, и начал двигаться.

Стайлз обнял Питера за шею, застонав, когда Питер заключил его член в сжатое кольцо своих сильных пальцев. В ритме толчков Питер скользил рукой по члену Стайлза, оставляя мокрые дорожки от поцелуев и покусываний на его шее. Медленно темп нарастал. И жар становился нестерпимее. Стайлз застонал и чем дальше они с Питером продвигались, тем больше Стайлзу было приятно, и тем громче были его стоны. Соседи, наверное, действительно что-то слышали даже сквозь толстые стены.

Ощущая приближение контрольной точки и зная предпочтения, Питер снова перевернулся, чтобы смениться со Стайлзом местами, когда казалось, что еще пару толчков и все нетривиально закончится. Стайлз сначала разочарованно вздохнул, когда член Питера выскользнул из него в самый нужный момент, но потом улыбнулся. Да, верно. Правила. Питер всегда хорошо о них помнил, как и о своих обещаниях. Стайлз сел поудобнее, чуть приподнявшись на коленках и взял член Питера, направляя его в нужную сторону. Потом Стайлз медленно опустился до конца, чувствуя своим телом, насколько член Питера горячий и большой, и заскользил на Питере более медлительно, мучительно-блаженно растягивая процесс и вытягивая из Питера хриплое рычание, от одного которого уже хотелось кончить.

***

После секса Питер и Стайлз, приняв вместе душ, вышли снова на палубу. Все остальные уже скрылись в каютах, может, спали, может, тоже трахались, не важно, и Стайлз и Питер словно остались на этой прекрасной яхте посреди теплого залива совершенно одни, без кого-либо, только они двое. Это немного развязывало язык. Особенно после секса. Кому-то хочется после секса пить, кому-то курить, а Питеру хотелось, заметил Стайлз, делиться откровениями о себе. Стайлзу же после секса хотелось внимательно слушать эти откровения, пытаясь найти в них ответы на свои мучительные вопросы.

Питер лежал на длинном белом диване на нижней палубе, свесив одну ногу для баланс вниз, а Стайлз лежал в объятиях Питера, смотря на небо и слыша спокойный шум волн, которые бились об яхту. Воздух был таким чистым и вкусным, что им хотелось дышать полной грудью. Стайлз уже стал засыпать в таком приятном расположении, когда услышал голос Питера:

— Мы с Дереком как-то часто вот так катались.

Стайлз спросил:

— А почему перестали?

Пальцы Питера, которые лениво гладили чуть волосатую руку Стайлза, зависли. И Стайлз услышал тяжелый вздох. Стайлз сел, развернувшись к Питеру и нахмурившись. Питер часто упоминал Дерека. Но вместе с тем будто боялся о нем говорить. И Стайлз не мог отделаться от неприятного предчувствия, которое горчило во рту и сушило язык, как гранатовый сок.

— Ты часто говоришь о Дереке. Но я так и не понял, что вас связывало. И что случилось. Не хочешь мне рассказать? Мне кажется, что я заслужил твое доверие.

Питер вздохнул и двинулся по дивану, ответив:

— Давно у меня была большая семья. Но так получилось, что все умерли. И остался только Дерек, мой сварливый племянник, — Питер грустно тихо усмехнулся. — Но… Когда я ввязался в Игру, то не понимал, что это. Я не думал, что это что-то серьезное. А вот Дерек, казалось, что знал. Вечером, когда я вернулся после выполнения своего первого задания, Дерек устроил мне допрос. А я только от него отмахнулся, как всегда. Я никогда не видел в Дереке взрослого, даже когда тот вырос, он все равно продолжал оставаться для меня глупым ребенком. Но сейчас я понимаю, что глупым всегда был я, а не он.

Стайлз тихо спросил:

— Так, Дерек умер из-за чего-то?

Питер опять резко вздохнул и потер глаза, качнув головой.

— Нет. Я не знаю. Может быть. Я не знаю, что с ним. Я не видел его уже почти год.

Стайлз нахмурился.

— И ты играешь почти год.

Питер кивнул.

— Да. Дерека похитили, когда мне пришло второе задание. И это рук дела тех же людей, что создали Игру. Они сами мне сказали об этом. И прислали видео-доказательство.

Стайлз почувствовал, как холод опустился ему в желудок и слова Питера лишили его дара речи.

Питер продолжил, не обращая внимание на перемену в Стайлзе.

— И вся загвоздка в том, что я не могу никуда обратиться, не могу ничего сделать, чтобы помочь Дереку. Они грозятся убить его, если я пойду в полицию. И я не знаю даже примерно, где Дерек может быть. Никто не знает ничего про эту ебучую Игру!

Питер толкнул рядом стоящий стул и тот скрипнул, двинувшись по полу, чуть завалившись и встав обратно.

Питер закрыл лицо рукой, тяжело задышав, а Стайлз двинулся по дивану к Питеру и обнял его руками, спрашивая:

— Ты пытался понять, кто управляет Игрой?

Питер кивнул и убрал руку от глаз, упав на плечо Стайлза.

— Да. У меня много знакомых. Но ни один их них ничего не знает. Я уже начинаю чувствовать, что схожу с ума, что играю с самим Дьяволом. И что это никогда не кончится. Я хочу, чтобы Дерек вернулся, но я уже не знаю, жив ли он вообще еще, либо уже где-то разложился.

Стайлз тихо спросил:

— А ты… Как ты думаешь, много кого они похитили? Думаешь, они врут, что вернут заложника, когда доиграешь до конца?

Питер нахмурился, чувствуя, как быстрее забилось его сердце.

— Не знаю. Я ничего не знаю.

Стайлз облизнул губы и хотел было что-то сказать еще, но его телефон, лежащий на столике, громко завибрировал. О, Стайлз знает этот блядский звук — дубль два.

Стайлз взял свой телефон и с замиранием сердца его разблокировал, задержал дыхание и прочитал. Потом Стайлз встал, моргнув, и пошел в сторону общей каюты.

Питер спросил с дивана:

— Стайлз?

Но тот не ответил, будто не слышал, чего невозможно. Стайлз положил руку на белую стену и остановился у проема, сжимая телефон в дрожащей руке. Грудь Стайлза стала вздыматься чаще. А расслабленное блаженство исчезло с лица, на его место пришло выражение паники, страха и отрицания. Стайлз резко развернулся к Питеру и впился своими испуганными глазами в чисто-голубые, как вода залива Санты-Моники, и чуть красные, как капля вина в бокале минералки, глаза Питера.

— Мне пришло мое последние задание, — хрипло сказал Стайлз вполголоса. — Мне надо кого-то застрелить.

Шесть дней спустя

США, Калифорния, Заповедник Бейкон

— Почти приехали, — сказал Стайлз тихим, дрожащим от волнения голосом. В руке Стайлз держал телефон, на котором был открыт навигатор с отмеченной точкой в лесу. И чтобы туда добраться придется прогуляться немного пешком по лесу. Недоходя до реки, которую видно и на карте, то, что им нужно, то, что станет последней остановкой в этой поездке. Прямо посреди ничего, обычного усыпанного опавшей бардово-красной листы ждет спасение, а, может, проигрыш, как знать. Стайлз точно не знал. И в искушении и сомнении, страхе и волнении поискусал уже все ногти на руках. На большом пальце сгрыз почти все настолько, что больно шевельнуть лишний раз этим пальцем неаккуратно, и даже пластыри, что стоят как роза, а отлетают быстрее ее лепестков, не спасают.

Стайлз ковырял более целыми ногтями резиновый прозрачный чехол телефона и смотрел через боковое переднее окно, которое запотело изнутри, ибо была глубокая осень и пошел снег, как бегут полуголые деревья вдоль дороги. На каких-то деревьях еще была малиново-коричневая листва, но в основном все опало вниз перед их приездом. Необычное сочетание розово-красного с белым. Но оно было до боли Стайлзу знакомо. Ведь он прожил больше половины своей жизни здесь, в этих местах, в Бейкон Хиллс.

Оказывается, как и Питер. В ходе их разговора Стайлз узнал, что Питер тоже родился здесь. И там, где все для них двоих началось, не мог перестать думать Стайлз, для них двоих и закончится.

От мысли о конце на глазах Стайлза появлялась влага. И начинала кружиться голова. Стайлз напоминал себе бедную, измученную клячу, которая так устала или так была пристыжена, что не могла поднять головы. Всю поездку, как только вышли из самолета, Стайлз практически молчал, был тише воды в замершем озере. И только мысли, эти вечно не затыкающиеся демоны, кричали в голове Стайлза. Одни говорили ему немедленно остановиться. Другие громко подбадривали продолжать.

— Еще немного, — Питер убрал одну руку с руля арендованной машины и глянул на Стайлза, взяв его за руку. Стайлз не сжал руку Питера, как на яхте, крепко в ответ, только опустил на их руки взгляд и нечленораздельно что-то мыкнул, отвернувшись после обратно к окну. Желая как-то заглушить шум своих голосов, Стайлз спросил о чем-то отвлеченном:

— Как давно ты здесь уже не был?

Питер убрал руку обратно на руль и пожал плечами, обтянутыми шерстяной тканью недлинного пальто.

— Давно. Мы уехали, когда мне было двадцать три. Так давно это было, что я уже не помню, где что в Бейкон Хиллс находится. Но, странно, эту дорогу и лес я помню отлично. Мы же жили в лесу, за чертой города. И часто ходили в походы в горы, пробовали сплавляться по реке даже, но после первого переворота лодки верх-дном поняли, что лучше не стоит лезть туда, откуда не знаешь, выплывешь ли… — Тонкие губы Питера тронула грустно-сладкая улыбка. Воспоминания всегда так умело играются с человеческим сознанием. Даже если прошлое было дерьмовым, спустя года, вспоминая про то дерьмо, оно будет казаться уже кусочком тирамису.

Стайлз тоже тихо улыбнулся и сказал:

— Мы с папой тоже пытались на лодке, и тоже ничего не получилось, я чуть не утонул. Интересно, получается ли у кого-то это вообще с первого раза гладко. Слушай… Знаешь, я подумал, — голос Стайлза сделался тише, настолько тише, что из-за стороннего шума колес по дороге, шелеста листвы и гудения печки его было почти не слышно. Питер посмотрел обеспокоенным уставшим взглядом на Стайлза. Как и лицо Стайлза, лицо Питера отражало его потрепанные нервы, злость из-за испорченного отпуска, боль от сложного положения и незнания, как из него выйти.

Когда Стайлз сказал, каким является его последнее задание, сказал, что ему нужно убить кого-то, Питер обомлел. Как-то в прошлом, когда был еще сам отвратительным мудозвоном, Питер напился одним вечером, а Дерек его забрал на машине. И в машине Питер спросил злого и опустошенного Дерека, сколько еще он будет его терпеть. На что Дерек ответил: пока ты не перейдешь черту. Питер не понял. И спросил, что это за черта? На что получил от Дерека ответ, что черта — убийство. И что если Питер убьет когда-то человека, то тогда терпение Дерека закончится и он уйдет, ибо убийство для него уже ни для кого непростительно, какими бы не были обстоятельства, оправдания, причины. Для Дерека человеческая жизнь была самой большой ценой. И Питер услышал. Понял тогда Дерека. И обещал себе никогда никого не убивать, ибо не хотел, чтобы Дерек его покинул.

И Питер не хотел, чтобы ему пришлось уйти от Стайлза, не хотел, чтобы Стайлз кого-то убивал. Питер заразился мировоззрением Дерека в тот день, когда случился разговор. И Питер попытался отговорить Стайлза, обещал ему все деньги мира, обещал лечение его больному брату, что угодно, из-за чего Стайлз был в Игре.

И тогда Стайлзу ничего не оставалось, кроме как сознаться Питеру: нет у него никакого больного брата, из-за которого он играет ради денег на дорогостоящее лечение и поддержание ему жизни. Он играет, потому что его лучшего друга Скотта похитили, как племянника Питера, после выполнения первого задания. И более того, из-за того, что Скотт был не один в тот вечер, а с Джексоном, братом Лидии, произошло двойное похищение. И на момент, когда Стайлз пришел на первую встречу с Питером, Скотта и Джексона не было среди свободных лиц уже три месяца. Полгода теперь.

Питер, когда Стайлз ему рассказал, отреагировал неоднозначно. Откровение и шокировало, вводило в ступор, потому что с новой информацией многое менялось для Питера, и злило его, потому что он ненавидел ложь. А Стайлз лгал ему так долго и так достоверно, что Питер ощущал себя олухом.

Но когда прошло несколько дней, а время отчета все приближалось, Питер простил и забыл. И лишь горькое послевкусие осталось после ссоры. И осмысление: принимать все за чистую монету никогда было нельзя. Питер обычно и не примал. Знал, что даже в Ангеле есть что-то демоническое. Но со Стайлзом он как-то забылся, влюбился, потерял голову и видел только то, что хотел. Но ничего. Ошибки помогают в итоге найти верное направление.

Питер помирился со Стайлзом, и это было приятно-исцеляющим проникновенным актом. Они со Стайлзом встретились в номере отеля, где остановился Стайлз на время ссоры, и после долго целовались со все возрастающей по экспоненте страстью и ненасытностью, ибо успели соскучиться друг по другу и понять, что без друг друга уже могут с большим трудом. Пальцы Питера перебирали прядки на макушке Стайлза в тот вечер и гладили его нежную кожу шеи и груди. Они все плотнее прижимались к друг другу. И в итоге ссора превратилась в словесное перемирие, а из словесного стала телесным соединением и поглощением страхов друг друга.

После перемирия Питер снова вернулся к актуальному убийству, которое должен был сделать Стайлз, и в этот раз со всей серьезностью разложив это задание на мелкие составляющие. Стайлз показал инструкцию Питеру. И Питер был крайне зол. Судя по инструкции, это запланированное и абсолютно бессмысленное убийство. И учитывая, что они со Стайлзом оба из Бейкон-Хиллса, в месте дислокации которого и расположилось задание, Питер знает, что мрази из Игры с ними просто играются. Для тех, кто создал Игру, падение человеческой души лишь развлечение. Кража, побои, прочее физическое и ментальное насилие, извращения, убийства, — все для стоящих за созданием Игры просто способ скрасить скучные дни. Иначе Питер не мог этого видеть, даже с учетом, что прежде не понимал чистого Зла и Добра, не умел их выделять.

И хотя убийство было лишь чей-то забавой, и хотя ни Питер, ни Стайлз не хотели играть по чужим правилам, у них просто не было иного выхода. Стайлз знал, что это последнее задание. Игра дала ему об этом знать. И Стайлз знал, что либо он убивает кого-то в округе своего родного города и получает друзей обратно, либо соблюдает свои моральные принципы, отказывается от убийства и больше не видит своих друзей никогда. А в чем тогда выбор? Жизнь кого-то неизвестного за жизнь друзей. Конечно, Стайлз выбрал друзей. И Питер мог понять этот выбор. И поддержал его. Ибо знает, что выбрал бы тоже, если бы его последним заданием было тоже самое.

Таким замысловатым или нет образом Питер и Стайлз, две проклятые кровоточащие души, похожие на души, обреченные на вечные муки, оказались в локации, с которой когда-то попрощались смачным факом.

— Ты пойдешь ведь со мной? — спросил Стайлз.

Питер ответил: — Конечно. — Он не знал, как мог сказать иное.

Стайлз же не ответил. Только его покусанные до крови губы беззвучно шевелились от угрызения совести и страха того, что ждет впереди.

***

Когда Стайлз и Питер приехали к месту, то оставили машину на обочине пустой длинной дороги и вышли из нее. На улице было совершенно безветренно и прохладно. Солнечное небо заволокло серыми облаками, из-за которых казалось, что еще только ранее утро, а не день. И с гор сошел влажный туман, из-за чего слишком далеко было пейзаж не разглядеть.

Питер заблокировал машину и положил ключи в карман, шагая целенаправленно в сторону густого, казалось бы, леса, в котором скрылась тропа к поляне. Вокруг было так спокойно тихо, красиво, спокойно, как в Раю. И не было ничего, что говорило бы о том, что в лесу их со Стайлзом кто-то ждет, как своих палачей.

Стайлз оглянулся на дороге, но никаких других машин или следов шин на дороге не было. И чужие голоса не слышались. Не было фигур среди тонких деревьев. Но это умиротворение только напрягало Стайлза и заставляло его нервничать, переживать, начинать задыхаться. Стайлз остановился у края дороги, пытаясь унять начинающуюся паническую атаку. Сейчас бы она была пиздец, как не вовремя.

— Стайлз? — Питер заметил, что его любовник затормозил позади. Питер вернулся к нему. Подошва коричневых низких ботинок Питера уже измазалась в грязи, а к штанинам его джинсов прилипли влажные травинки, еловые веточки, на носке ботинка был алый безжизненный листок, разорванный, напоминающий разбитое сердце.

Питер видел беззвучное шевеление губ Стайлза и морщинку меж его бровей, затравленный олений взгляд. И сердце Питера кровоточило от этого вида. Питер подошел к Стайлзу и остановил того от хождений, схватив ладонями за лицо.

— Я не… — начал Стайлз, но его голос треснул, а потом из красных глаз Стайлза вытекли слезы, от которых у него зарезало в кончике носа и в желудке, будто кто-то вырезает внутри слова.

— Тише, — спокойно ответил Питер и обнял Стайлза, прижав к своей груди. Снежинки все медленно сыпали с облаков. И с этой слякотью и холодом к Питеру приходило смирение и покой. Он уже все решил. И был готов. Готов сделать это за Стайлза. Потому что не хотел, чтобы тот лишался важной части себя из-за того, что бы сделал. — Я помогу. Да? Мы пойдем вместе. И я тебе помогу. Все будет быстро. И потом закончится. Никто не узнает. И это все закончится.

Голос Питера был тихим, но сильным, этот голос прошелся по телу Стайлза электрическим током. Потом Стайлз обнял Питера слабыми руками. И посмотрел в его голубые глубокие глаза, сверкающие безумием. Сердце Стайлза толкнулось внутри его тела в сторону Питера, и Стайлз приблизился еще ближе к Питеру, словно желая с ним слиться в одну тонкую веточку падуба, а после исчезнуть в совершенно другом параллельном мире.

Губы Питера Хейла с мукой и тоской потянулись к губам Стайлза, желая обладать ими, вобрать через простой поцелуй золотую, но распушающуюся на крошки душу Стайлза. И спасти ее. Хотя бы ее, если не себя. Если это возможно. А Питер поверил в то, что такое возможно.

Отстранившись от Стайлза, вытерев большими пальцами с его глаз слезы, Питер взял Стайлза за руку и повел его за собой в лес, в котором бы все, наконец, закончилось.

По пути Стайлз словно впал в транс, перестав слышать все, кроме своего дыхания, которое казалось ему теперь крайне громким. Вдох. Выдох. Стайлз посмотрел на руку Питера, которая держала его собственную руку. Потом поднял взгляд на сильную спину Питера. Моргнул. И увидел отрывок своего настоящего прошлого, которое когда-то казалось ему самым важным, но которое ощущалось таким пустым сейчас…

***

— Да ты никогда меня не слушаешь! — кричала Лидия, бросившая секунду назад подушку через всю их гостиную в Стайлза. И как же Стайлз заебался слышать одно и тоже от этой дуры.

— Да! Не слушаю! Как и ты меня! — крикнул Стайлз в ответ, стоя за диваном, все еще в рабочей форме. Не успел он придти домой с курьерной доставки, как снова получил выговор. Это начинало угнетать, убивать. — Я же уже объяснял тебе, что не могу ничего сделать, у меня не получается, ясно? Я не могу удовлетворить все твои запросы, прости уж!

Лидия втянула жидкие сопли и потерла лоб. Она больше не могла тянуть все на себе. Стайлз совсем не приносил денег. А только брал их. И Лидия вертелась, как мышка в колесе, чтобы хотя бы их двоих не выперли на улицу из съемной квартиры. Не этого она хотела, когда после выпускного расписалась со Стайлзом и улетела с ним в Нью-Йорк. Стайлз обещал ей горы. А что по итогу? Ничего и близко из этого, что он ей обещал, он еще не выполнил.

— Если ты не найдешь уже нормальную работу, я уйду, понятно тебе? Уйду, вот увидишь, уйду! — высокий голос Лидии напугал бедную соседскую кошку, которая спала на спинке кресла за тонкой стенкой.

Стайлз раздраженно зарычал и пнул диван, крикнув: — Ну и давай, вали! Ты только каждый раз грозишься, а ничего не делаешь, прямо-таки как я, да? Стерва… — Стайлз развернулся, взяв с комода полупустую пачку сигарет и вышел с ней и зажигалкой на балкон, закрыв за собой дверь. Лидия разрыдалась, больше от стресса и изнеможения, чем от обиды, и упала в кресло, закрыв лицо руками. Плакала Лидия, как и кричала, всегда оглушительно громко, как банши.

— Бесит, — пробормотал Стайлз, обхватывая ватный кончик сигареты зубами и поджигая ее другой конец. Положив пачку и зажигалку на круглый металлический старый столик в углу, Стайлз сел на пожарную лестницу и вытащил полуразбитый телефон по привычке.

Через несколько минут Стайлз наткнулся на интересную сторис приятеля в сети. Тот говорил про какую-то игру с заданиями, за которую получил почти тысячу баксов. Рассказывал как радовался и оставил на приложение ссылку. Стайлз вздохнул и из интереса тыкнул по ней, скачал приложение и открыл. Все было в нем донельзя просто, почти дешево. И долго грузилось. Стайлз уже было собирался выйти из приложения, как на экране что-то, наконец, появилось. Играть? Стайлз тыкнул да. Уверены? Спросило приложение. Снова да. Еще бы какое-то приложение спрашивало его по сто раз, точно ли он уверен. Стайлз и так был зол. И поэтому ткнул следующее да, даже не читая текст, в особенности то, что было в самом низу мелким шрифтом.

После ему высветилось задание: «Ударьте девушку». И «отчет принимается в видео формате». Стайлз фыркнул. Бред. А потом увидел обещанное вознаграждение. Две тысячи долларов. И задумался.

Стайлз вышел с балкона и поставил телефон на комод к вазе, в которой давно засохли все ромашки. Лидия подняла голову из угла, в котором сидела в кресле, и посмотрела на Стайлза черными от потекшей туши глазами. Стайлз подошел к Лидии и нежно положил ей ладонь на припудренную щеку. Когда Лидия было подумала, что Стайлз сейчас извинится, и они снова помирятся, поцелуются и все забудут, Стайлз смачно ударил ее другой ладонью по щеке. А затем, будто ничего не было, развернулся спиной и ушел к комоду, взяв телефон. Лидия взялась за красную щеку и посмотрела на Стайлза круглыми глазами. Через минуту Стайлз улыбнулся и подбежал к Лидии, обняв ее поцеловав в щеку.

— Можешь увольняться со своей помойки, — сказал он, обнимая ее за голову и зарываясь в ее блестящие рыжие волосы пальцами. — Я нашел себе работу. И первая зарплата уже была. Нет, я серьезно, Лидс. Смотри…

***

Стайлз увидел впереди белый проблеск. Лес кончался, начиналась большая поляна. Вдалеке слышалось журчание речки. Веточки трескались под ногами. Шуршала оставшаяся на ветках листва. И Питер все еще держал его за руку так крепко, как никогда не держала его Лидия. Лидия была прекрасна, многогранна, гениальна и чувственна, словно скрипка. Но она не умела любить, а лишь могла позволять любить себя. Питер же, убедился Стайлз, любил его. И, может, еще есть время все отменить?

Но вот лес кончился. И началась поляна. И было уже поздно.

***

Лидия:

«Ты в порядке?»

Стайлз:

«Да. Все ОК. Уже закончили. Пртмк душ и бубу дома»

Лидия:

«Хорошо»

«Может, ты вызовешь себе такси?»

«Погода ужасная, Я переживаю»

Стайлз:

«Нет, Я на метро»

Не прошло и нескольких минут, как Стайлз получил снова оповещение на телефон. Но это было не сообщение от Лидии, а оповещение о новом задании. Стайлз прочитал его:

«Сделай это: Влюби Питера Хейла в себя»

И выругался: — Да вы, бля, издеваетесь надо мной?

***

Шаг. Еще один. И Питер вывел Стайлза на поляну, которая была белой-белой из-за снега. Впереди, посередине поляны, на этом белом чистом полотне было одно черное пятно. Питер обернулся к Стайлзу и посмотрел на него через плечо, продолжая идти вперед и вытаскивая заряженный автоматический пистолет «Taurus PT938» в изящной светло-серебряной и золотой расцветке из-под своего пальто.

Сердце Стайлза громко и быстро билось. Тук. Тук. Тук.

И когда Питер подвел его к мужчине, который сидел с темным мешком на голове и связанным жгутами, Стайлз снова задержал дыхание, и тело Стайлза сильно задрожало от крика, который рвался из него наружу.

***

«Сделай это: Заставь Питера Хейла застрелить человека».

***

На поляне, стоя в нескольких шагах от мужчины в черной выцветшей одежде, который было понятно, что жив, лишь по его вздымающейся груди, потому что во всем стольном незнакомец уже выглядел, как неживая побитая боксерская груша, Питер Хейл что-то сказал Стайлзу Стилински. И тот качнул головой «нет» и попытался развернуться. Но Питер Хейл взял Стайлз за руку, обнял со пины, сделал с ним еще шаг ближе к человеку на деревянном старом стуле и вознес руку Стайлза вверх под углом. Питер держал пистолет в своей руке. Стайлз эту руку Питера обнимал. И Питер другой своей рукой не давал Стайлзу уйти от пистолета.

— Все скоро закончится, — сказал хрипло Питер на ухо Стайлзу, а потом начал давить пальцем Стайлза на золотой курок.

Но Стайлз отдернулся, только это почувствовав, выпутался из объятий Питера, шумно дыша, и отошел от него на несколько больших шагов. На четвертом шагу Стайлз весь вздрогнул от выстрела. Питер нажал на курок. Один. Как и было в последнем задании Стайлза.

Стайлз перевел взгляд с Питера, который медленно опустил руку, на мужчину на стуле. Через темный мешок стала просачиваться ярко-красная кровь, которая текла по бледной шее мужчины ему под черную футболку и по животу, теплая вязкая кровь капала на ноги с повиснувшей вниз головы. И руки мужчины, крепко сжатые в кулаки, разжались. А грудь перестала вздыматься.

Стало еще холоднее на поляне. И совсем тихо. Хотя и вокруг было много музыки природного оркестра. Шуршала листва. Журчала речка. Скрипел снег под ногами Стайлза. И что-то напевали призраки, водящие вокруг театральной сцены веселые хороводы.

Но хотя вокруг была природная музыка, и хотя вокруг были призраки, Питер ничего не слышал и не видел. Звон после выстрела оглушил Питера и все не мог пройти. И будто змея обвивала Питеру его шею, лишая его возможности вдохнуть. Питер задержал дыхание. И его легкие болезненно жгло изнутри. Но эта боль, словно душа изнутри скреблась и боролась за жизнь, пытаясь, будто крыса, прогрызть себе путь на свободу и волю, была ничем, уколом иголкой в палец, по сравнению с той явственной, масштабом с космос болью, которую Питер ощущал из-за простой мысли: а стоило ли оно того? Действительно ли он выстрелил, потому что у него не было иного выхода. Или силой, что заставила его нажать на курок и убить человека, было потаенное и темное желание разрушать, забирать и властвовать над тем, что по умолчанию в ситуации слабее. Поползновения змеи вокруг горла становились болезненнее. Невидимая чешуя змеи впивалась Питеру в шею, застревала под его кожей, растворялась там и становилась ядом, убивающим медленно, но верно. И Питер понял, что не просто убил кого-то, кого он не знал, Питер понял, что убил в себе себя, настоящего себя, уступив место черной гадюке.

— Прости, — прозвучал тихий медовый голос за спиной Питера. И Питер не сразу его услышал. Лишь обратил на него внимание, когда услышал слезы и громкое: — Если бы я этого не сделал, то они убили бы их. Я должен был. Я не могу, чтобы они умерли из-за меня, ты должен меня понять… Но эта игра… я уже не знаю, что игра, а что правда!

Питер развернулся с опущенным пистолетом в руке к Стайлзу и спросил: — О чем ты говоришь?

Стайлз сделал шаг назад, смотря на Питера болезненно другим взглядом. Питер не понимал. Но начинал. И это было похоже на предсмертную агонию от прокалывающего тело огромного острого осколка.

— Я… — голос Стайлза сильно дрожал, а вместе с его словами все иллюзии рассыпались, как черный пепел. — Прости меня. Это все было заданием. Они заставили меня.

— Что именно? — спросил резко Питер, сжимая пистолет чуть сильнее.

— Влюбить тебя, — шмыгнул Стайлз, — в себя, — тихо закончил он.

Питер ощутил тошнотворный омерзительный вкус глупого предательства. И ему стало мерзко от Стайлза, который обманывал так легко и просто. И от себя, что верил в эту глупую ложь, хотя и предчувствовал, что-то не так. Но Питер не хотел идти дальше круга, в котором заключил себя и Стайлза. И в итоге этот круг обратился петлей, которая удушила только Питера, потому что Стайлз склизкий уж.

— И я, — продолжил раскаяние Стайлз, зная, что молчать уже нельзя, надо договорить, даже если так больно, — должен был по заданию заставить тебя выстрелить в… него.

Стайлз скользнул взглядом к ногам застреленного мужчины. Там образовалась лужа крови, в которой отражались, как в зеркале, незримые лица призраков убитых надежд.

Питер скрипнул зубами от явственной всепоглощающей злости и поднял резко пистолет вверх, наступая с ним в сжатом добела кулаке на Стайлза, который отходил спиной назад, подняв руки и разбито изливая душу наружу крупными слезами. Стайлзу было также больно, как Питеру, потому что то, что было просто игрой, стало правдой.

— Я убил человека! — крикнул Питер на всю поляну грозным звериным голосом. — Из-за тебя, блять! Потому что не хотел, чтобы это был ты, дерьма кусок! Дрянь, как я мог тебя полюбить?!

Питер схватил Стайлза за воротник. И чуть теплое дуло серебряного пистолета больно коснулось виска Стайлза. Но Стайлзу было страшнее не от пистолета у головы, а от взгляда Питера, который сочился настоящей ненавистью, презрением, а главное — глубокой неизлечимой обидой.

— Оборотень, — вздохнул Стайлз полуживыми губами. — Оборотень, — повторил он тихо.

Питер вздрогнул и отпустил Стайлза, сжав свои губы в тонкую линию.

— Убирайся, — рыкнул Питер, отворачиваясь от Стайлза, как от плешивой уличной попрошайки.

— Пит… — начал Стайлз. Но Питер громко крикнул, развернувшись и взмахнув руками, в одной из которых все еще был заряженный пистолет.

— Проваливай, или я тебя застрелю, клянусь, пущу пулю прямо в лоб! Это не так уж сложно, я проверил!

Стайлз неуверенно шагнул назад. Потом еще. Еще. И убежал с поляны совсем.

Питер остался на поляне один. Через несколько минут Питер решил посмотреть на лицо того, кого он убил. Стянув пыльный мешок с головы мужчины, Питер узнал, кого убил. Лицо племянника сильно исхудало, почти до неузнаваемости, и было в кровоподтеках, синяках, но Питер все равно узнал черные жесткие волосы, острые скулы, нос, точь-в-точь нос Талии, закрытые глаза и приоткрытые обезвоженные губы. Питер все же нашел Дерека. Выстрел.

КОНЕЦ