Осаму вышел из душа с наброшенным на голову полотенцем. Травмированная рука всё ещё иногда плохо слушалась, особенно после минувшего вечера, когда парень, не рассчитав силы, вцепился пальцами в рыжие волосы. Лёгкий румянец смущения выступил на щеках от воспоминаний, но, к собственному удивлению, Осаму не чувствовал неудобства или неприятия к произошедшему. Когда Чуя заменил свою ладонь горячим влажным ртом, у Дазая искры из глаз посыпались. 

Было ли это постыдно, неправильно или неприлично? В какой-то момент все эти вопросы перестали его волновать. Осаму знал одно — в глубине души он хотел этого. Хотел всего, что Чуя готов был ему дать. Не в материальном плане, а чувственном и эмоциональном. Дазай хотел засыпать и просыпаться рядом с ним, обнимать, целовать, чувствовать, как его горячее сильное тело прижимает Осаму к кровати. Хотел просто перебирать пальцами длинные рыжие волосы или крепко стискивать талию, пока они вдвоём мчатся сквозь ночь на мотоцикле. Надо признать, Осаму очень не хватало этих поездок, но Чуя наотрез отказывался даже заходить в гараж, не говоря уже о том, чтобы заняться ремонтом байка. 

— Нет, — с едва уловимой долей паники в голосе мотал он головой. — Я не хочу к нему притрагиваться. Не настаивай. Я больше никогда не сяду за руль этого куска железа!

Ужаснее всего было понимать, что это его — Осаму — вина. Он прекрасно знал, как Чуя любит скорость и свой мотоцикл, но из-за Дазая тот теперь ассоциируется у друга лишь со злополучной кровавой ночью.

Осаму как-то раз сам спустился в гараж, посмотреть на последствия своего поступка для двухколёсного транспорта. Байк одиноко стоял, прислонённый к свободной стене и покрытый тонким слоем пыли. Лобовое стекло расчертила сплошная паутина трещин, правое зеркало заднего обзора зияло пустой рамкой с мелким крошевом осколков по краям, левое вообще отсутствовало. Осаму провёл ладонью по баку, стирая пыль с покрытой царапинами поверхности. С левой стороны мотоцикла практически вся красная краска была ободрана, трубы, каркас и подножки погнуты и искарёжены. После того, как Чуя спрыгнул, байк ещё около десятка метров протащило по асфальту. 

Дазай медленно водил рукой по железному коню, гладил ладонью царапины, пальцами изучал холодные борозды в металле. Но всё это было так ничтожно по сравнению с тем, что они с Чуей могли лишиться жизней. Просто из-за каких-то слов, из-за того, что Осаму вдруг решил, что не сможет больше жить с грузом ненависти к себе. Из-за того, что опрометчиво решил, что раз его жизнь никому не нужна, то хватит пытаться выбраться из её топкой трясины. Что можно закрыть глаза и умереть. Но он не учёл того, что Накахара будет против.

Осаму улыбнулся, пряча лицо в сгибе локтя. Чуя тот ещё фрукт. Если он чего-то хочет, то голову расшибёт, но получит желаемое. Будет идти напролом и никогда не сдастся. Вот только с Дазаем как-то затянул, пока из-за подставы Хигучи не случилась та драка в порту. Интересно, думал Осаму, а если бы не этот случай, как долго бы Чуя ещё скрывал свои настоящие чувства? Как долго он ждал прежде, чем появилась возможность поцеловать Осаму?

А он сам? Когда Накахара перестал быть просто другом и завсегдатаем кафе и бара, где он работал? Ведь Осаму был совершенно не против их первого поцелуя, более того — он сам хотел, чтобы это случилось. То, как он смотрел на обнажённую спину Накахары, не входило ни в одно определение слова "друг". И то чувство, что он испытал, увидев, как парни Акутагавы избивают не сопротивляющегося Чую, было далеко не страхом за друга. В груди щемило так, словно они убивали единственного важного ему человека. Накахара уже тогда для него много значил, хотя Дазай и не понимал этого. Или не хотел понимать, ведь не зря его руки дрожали, а сердце подскакивало к горлу, когда он обхватывал одноклассника, садясь позади него на байк. Где-то глубоко внутри него каждый раз что-то замирало, когда Чуя входил в кафе или книжный магазин. И сейчас Осаму понимал, что неосознанно ждал его каждый день. Поглядывал на дверь украдкой, смотрел на часы не реже, чем каждые три минуты. В кафе ближе к девяти вечера уже забит был рожок с кофе определённой обжарки, рядом стояла чашка и миндальный сироп. Каждый день с той ночи, когда Чуя приехал в бар совершенно разбитый и спросил, могут ли они с Осаму стать друзьями.

Неужели уже тогда Накахара испытывал к нему отнюдь не дружеские чувства? Похоже на то. Но он молчал, не желая докучать ими Дазаю, предпочитая тихо оставаться рядом и просто смотреть. 

Коё Озаки как-то упомянула, что рядом с Осаму Чуя становится совершенно другим — мягче, внимательнее. Это парень тоже только сейчас начал понимать. Все бывшие одноклассники Накахары твердили, что он самовлюблённая сволочь, но Дазай видел другое. Он ощущал лишь заботу и непонятное напряжение. В отношении Осаму Чуя не шёл напролом, он предпочёл быть всегда "под рукой" и дать выбирать тому, в кого был влюблён.

Осаму стянул полотенце с головы на плечи и вошёл в комнату. Утреннее солнце заливало её своими лучами и теплом. На стуле и письменном столе возвышались стопки учебников и распечатанных конспектов, лежали ручки и целая куча разноцветных маркеров. В такую жару хочется гулять в парке или пойти на пляж, но ребята сами лишили себя летнего досуга, застряв в больнице, и теперь разгребали завалы из пропущенных тестов и экзаменов. 

Картина была уже привычная, за исключением одной детали — Накахара Чуя никогда не просыпался так рано. Это Осаму привык спать по несколько часов, а потому рассчитывал принять душ и сделать нехитрый завтрак с кофе как раз к пробуждению друга. Однако, к моменту его выхода из душа Чуя уже сидел на кровати спиной к двери и чем-то явно был увлечён. 

К слову, Осаму не мог не заметить, что сидел он в том же, в чём и спал, то есть абсолютно ни в чём. Лучи солнца красиво ложились на светлую кожу, ещё больше очерчивая мышцы. Они запутались в растрёпанных рыжих волосах, стянутых резинкой на затылке в неровный пучок, создавая вокруг головы практически сияющий ореол. Осаму готов был поклясться, что у него самый красивый парень на всей земле. И самый милый и заботливый. 

— Что делаешь? — Осаму залез с ногами на кровать и устроился позади Чуи, обхватывая его под руками и прижимаясь к согнутой спине. Солнышко нагрело её, потому кожа стала ещё приятнее, особенно после контрастного душа. Подбородок он положил на плечо одноклассника.

— Доброе утро, — Чуя повернул голову и чмокнул его в щёку. А потом ещё и ткнулся в неё носом.

Чёрт, какое же это приятное чувство! Не просто знать, а каждую минуту ощущать, что тебя любят. Вот в таких мелочах, в мимолётных касаниях рук, в сказанной невзначай фразе. Да, Осаму и так прекрасно знает, но всё же:

— Люблю тебя, — и ещё одно невесомое касание губ прежде, чем Чуя вновь опустил голову к листу бумаги на своих коленях.

Осаму тихо замурчал, потёршись щекой о его волосы, и лишь потом спросил:

— Что рисуешь в такую рань? Для тебя как-то непривычно.

Карандаш в его пальцах порхал над прикреплённым к планшету листом, оставляя то яркие чёрные линии, то едва заметные — бледно-серые. Накахара, не отвлекаясь от процесса рисования, склонил голову набок, соприкасаясь с головой Дазая. Парень вгляделся получше.

Все эти чёрточки и линии, завитушки и штрихи образовывали высокий и тощий мужской силуэт в каком-то подобии старинного европейского камзола. Пышные манжеты и жабо, ряды пуговиц и эполеты, цепочки и канты. Рядом отдельно был прорисован в деталях пояс, и сейчас Чуя так же в углу наносил мелкие завитушки на увеличенную манжету. 

Осаму видел на прежних работах Чуи, что тот время от времени добавлял к реальным вещам, которые рисовал, какие-либо детали. Так был рисунок, на котором руки Дазая с лежащей в них книгой прикрывало лёгкое полупрозрачное ажурное кружево. Видимо, помимо природного таланта к рисованию, от матери он ещё унаследовал любовь к дизайну вещей. По крайней мере, вот таких — навеянных старой Европой.

— Так что это?

— Всё зависит от того, нравится тебе или нет, — Чуя поднял планшет на вытянутой руке, чтобы можно было оценить весь рисунок. Осаму протянул руку, перехватил его и стал разглядывать наигранным придирчивым взглядом. Он щурил глаза, морщил нос, цокал языком, тяжело вздыхал и трагично качал головой.

— Ну~у? — ожидая приговор, протянул Чуя и легко боднул друга макушкой.

— Ну~у, — долго протянул, передразнивая его Дазай, и слегка отстранился, поворачивая лист в руке.

— И~и? — Чуя привалился плечом к его груди, натянуто улыбаясь, но в душе замирая в ожидании ответа. У него, кажется, даже руки слегка трясутся, что не укрылось от Осаму.

— Ну не зна~аю, — тянет шатен нарочито медленно, заставляя Накахару закипать от негодования. У рыжего не слишком большой лимит терпения, и Осаму прекрасно видит, как он начинает нервничать и самую малость злиться.

— Осаму! — раздражённо вскрикивает Чуя, резко выпрямляя спину, и принимается сверлить его недовольным взглядом синих глаз. Он тут старался уже полчаса, а эта шпала на голову стукнутая что-то там бессвязно мычит.

Конечно, Дазаю нравится рисунок! Ещё бы не нравится! Чуя рисует, словно фотографию показывает, разве что на парочке картинок бывают смазанные отпечатки от пальцев, но это редкость. И пусть данное изображение не было человеком, а лишь костюм, но выглядело впечатляюще. Особенно та тщательность, с которой рыжий прорисовывал мелкие детали. Так что определённо «Да», Осаму нравится рисунок. Но как не поехидничать после вчерашнего вечера?

— Ну не знаю, — повторяет Дазай уже чуть более собранно и подносит лист ближе к лицу, скептически сдвигая брови.

— Так! Отдал обратно!

Чуя тянет руку, но Осаму отшатывается от него, убирая рисунок за спину. Рыжий пытается дотянуться, а Дазай спиной отползает назад, заливаясь смехом от сердитого лица напротив. 

— Осаму, доиграешься! 

Чуя стремительно подаётся вперёд, придавливая своим весом длинные ноги парня, и принимается щипать его за бока. Вместо обиды на лице расцветает улыбка. Такая счастливая и задорная, что Осаму даже не жалеет ни об этом маленьком театре, ни о пострадавших от рук Накахары боках, что тот беспощадно истязает. В довесок к щипкам он начинает щекотать его, и Дазай уже просто не может перестать смеяться. И больно, и хорошо, и чертовски весело. Он ужом извивается под Чуей, дёргает ногами, пытаясь освободиться и спихнуть с себя рыжего. 

— Тише, Чуя! Тише! — сквозь смех пытается умолять его друг, очередной раз выгибаясь от щекотки по рёбрам. — Рисунок испортим!

— Чёрт с ним! Он тебе всё равно не нравится! — не унимается Чуя, смеясь и подползая ближе к лицу Осаму, что ржал, запрокинув голову. Листок он всё же выпустил из рук, и тот безопасно упал на пол. 

— Разве я сказал, что мне не нравится? — улучив секунду перерыва между тычками и щекоткой, успевает глотнуть воздуха и спросить Дазай. Ему до неприличия приятно чувствовать на себе тепло и вес Чуи. А Чуе-то и подавно приятно, Осаму это сейчас прекрасно ощущает своим бедром. 

Провозившись ещё минут пять и окончательно сбив постельное бельё, Накахара всё же рухнул на грудь Дазая. Оба тяжело дышали и улыбались до ушей. Приятно иногда так побеситься. Здорово поднимает настроение. "И не только его," — ухмыльнулся Осаму, никак это не комментируя вслух.

— И всё-таки, — Чуя сдул со лба выпавшую из пучка прядь волос, пока лениво водил пальцем по груди Дазая, — я хочу знать твоё мнение.

Карие глаза лукаво блеснули.

— А я хочу знать, сколько ты ещё собираешься терпеть? — он красноречиво опустил взгляд с лица Накахары вниз. Тот, казалось, только осознал.

— Вот блять! — взвыл Чуя. — Блять, прости! Я сейчас!

Парень резко подскочил на кровати, намереваясь немедленно ретироваться в душ, но не тут-то было. Внутренние демоны Дазая сегодня в слишком хорошем настроении. Он резво садится и, выбросив руку вперёд, обхватывает пальцами возбуждённую плоть, а Чуя, не ожидавший подобной подлости, захлёбывается воздухом, дёрнувшись всем телом. После того, что они вытворяли вечером, этот порыв кажется практически невинным, но как-то рыжий не привык к инициативе со стороны Осаму. Обычно именно Накахара выступал инициатором их маленьких "проказ". 

— Ч... Что ты делаешь?

Чуя обмякает, чувствуя чужую ладонь на своём члене, что робко поглаживает его вверх и вниз, пока Осаму подбирается к другу. Он закусывает губу и мысленно молится всем святым, чтобы Дазай сейчас не одумался и не убрал руку. Чуя не собирался требовать ничего от него, но, чёрт возьми, как же это приятно, когда любимый тобой человек решается на ответные действия. Он боится дышать, запрокинув голову и глядя в белый потолок, чувствуя, как Осаму практически усаживается ему на колени, не прекращая ласкать. Его тёплое дыхание скользит по уху рыжего.

— Честно говоря, понятия не имею, — тихо выдыхает над ухом одноклассник. — Просто заткнись.

"Ничего себе!" — думает Чуя, но не сопротивляется. Какая бы муха сегодня ни укусила шатена, Накахара ей очень благодарен. 

— Осаму, ты не обязан...

— Сказал же — заткнись, — рычит парень и в наказание за неповиновение ощутимо кусает в шею. 

У Чуи дыхание сбивается окончательно. Трудно держать себя в руках, когда объект твоих желаний сидит у тебя на коленях и дрочит тебе. Медленно так и тягуче, словно издевается. Чуя чуть напрягается и осторожно, будто проверяя почву, слабо толкается ему в руку. Он не видит, как довольно скалится Дазай, всё ещё утыкаясь лицом в его шею и опаляя её своим дыханием. 

— Сам виноват, — слышит рыжий тихий голос. — Нечего было сидеть тут в таком виде.

Он всё же самовольничает, обхватывая Осаму и притягивая ближе к себе, за что получает ещё один болезненный укус. Но разве это плата? Осаму может ему хоть горло перегрызть, Чуе до лампочки, он сейчас счастлив до безобразия. 

— Мне так неудобно, — жалуется возлюбленный, ёрзая на коленях. Приходится отпустить и недовольно выдохнуть. 

Движения у Осаму не самые умелые, но то, что это именно он, а не кто-то другой, неплохо так подстёгивает Накахару, и он подаётся навстречу уже гораздо смелее и активнее. 

А Дазай теряется в размышлениях. Он, конечно, ни в зуб ногой, как у парней отношения происходят, но не маленький, догадывается, что одной взаимной дрочкой и минетами по праздникам дело не ограничивается. А значит, что рано или поздно Чуя перестанет его просто гладить и вылизывать. Чёрт, как-то Осаму весьма размыто представлял, что в него сможет поместиться член Накахары, который с каждым движением руки твердел и становился больше. 

Его уже не первый день мучил этот вопрос: сможет ли он? Конечно, Осаму доверял Чуе. Не просто доверял, он рядом с ним понял то, от чего бежал все годы со смерти отца. Ему не просто нравится быть рядом с Чуей, Осаму нравится стоять у него за спиной, чувствуя себя под защитой. Дазай всегда гнал от себя жалость других людей, сочувствие и помощь, словно он какой-то калека. Чуя не жалел его. Чуя просто делал, что мог, стараясь даже не говорить об этом. Чуя решал проблемы, а не сюсюкал над тем, как Осаму несчастен. Он не искал повода быть благотворителем, но создавал мир вокруг себя, даже сам того не замечая. 

Накахара снова стиснул ладонями его бока и повалился на спину, усаживая Дазая на себя. Тот от неожиданности охнул и разжал руку. Член одноклассника отлично чувствовался через тонкую ткань шорт. Осаму попытался представить, каково было бы, если бы Чуя сейчас не сдержался и стянул с него эти шорты. И страшно, и хотелось узнать. Он знает, что Чуя не причинит боли, но...

— Чуя, — тихо позвал он. — А что, если у нас не получится?

Накахара лежал под ним раскрасневшийся, с блестящим лицом и слегка влажными у корней волосами. Он рвано вскидывал бёдра, потираясь членом о задницу Дазая, удерживая его на себе железной хваткой и сильно жмуря глаза.

— Не... сейчас, — хрипло выдохнул рыжий и, отпустив один бок, завёл руку за Осаму. Пара быстрых движений, и Чуя то ли зашипел, то ли глухо простонал, спихивая с себя парня, но тут же выгнулся и обессиленно рухнул на кровать. — Чёрт. Прости.

Чуя закрыл лицо, спрятав его за сгибом локтя. Он всё ещё пытался отдышаться, а Осаму смотрел и не мог налюбоваться. И почему его раньше пугала перспектива быть с другим парнем? На самом деле, Накахара понимал его лучше, чем кто бы то ни было. А ещё где-то внутри Осаму торжествовал, что он единственный, кто знает и видит такого Накахару: растрёпанного, немного смущённого, тёплого и открытого. Сейчас эта рыжая гроза всея школы лежал рядом с ним, пытаясь окончательно восстановить дыхание. Такой доверчивый и беззащитный. 

Осаму не удержался и склонился, прижимаясь губами к сухим горячим губам. 

— Доброе утро, — улыбнулся он в них и поймал дыхание маленького смешка в ответ.

— Действительно, — Чуя убрал руку и посмотрел в сияющие напротив карие глаза, — доброе.

— Всё хорошо?

— Великолепно, — Накахара обхватил его рукой за шею и прижал головой к своей груди, с наслаждением вдыхая всё ещё яркий аромат шампуня от волос. — Так что ты там говорил?

Осаму устроился поудобнее и стал поглаживать кончиками пальцев его плечо. Удивительно, насколько мягкая и приятная у Чуи кожа. А ещё приятнее вести по ней рукой и чувствовать, как под кожей напрягаются мышцы. 

— Я спросил, а что, если вдруг у нас ничего не выйдет?

— В каком смысле? — пальцы принялись нежно перебирать волосы.

— Ну, — как бы объяснить, чего он опасается? — Я не знаю... Как между парнями... И мне немного страшно...

Обнажённая крепкая грудь под головой заколыхалась — Чуя беззвучно смеялся, поглаживая Дазая по голове.

— Если думаешь, что я прям профи, то ошибаешься. Для меня всё это тоже в новинку. Так что не парься, Осаму, — губы дотронулись до его лба. — Как-нибудь разберёмся вместе.

Осаму едва ли не мурчал, лёжа на груди Чуи. Теперь они будут разбираться со всем вот так - вместе. 

— И всё же, что ты думаешь о костюме?

— Красиво. Правда, Чуя, очень красиво. Только меня удивляет, почему ты ради него вскочил в такую рань.

— Подашь салфетки?

Совершенно не хотелось подниматься и отлипать от такого тёплого Накахары, но, обречённо вздохнув, Дазай сел на колени и, дотянувшись до прикроватной тумбочки, взял упаковку салфеток и протянул их Чуе. Рыжий тут же принялся приводить себя в порядок. Осаму не возражал, в конце концов, это была его вина, что Чуя не смог добраться до душа. 

— Так расскажешь, или мне в "Угадайку" играть?

— А ты обещаешь дослушать до конца без криков? — вытирая себя, спросил парень.

Осаму удивлённо выгнул бровь.

— А я часто кричу?

— Нет, но...

— Блять, Чуя, в чём дело, скажи уже!

— Я хочу, чтобы ты в этом костюме был на школьном фестивале.

— Чего?

Дазай удивлённо вытаращил глаза на друга. Ему не послышалось? Чуя для него нарисовал эскиз костюма? Нет, ну он, конечно, чудесный художник и модельер, и вполне может подобное сотворить, но чтобы для школьного фестиваля... Осаму заподозрил что-то неладное.

— Зачем? Я же сказал, что не пойду.

— Но ты хочешь быть там, — Чуя поднял на него глаза, и парни встретились взглядами. — Ты говорил, что любишь эти фестивали.

— Ох...

Осаму опёрся на здоровую руку, чуть откидываясь корпусом назад, а другую запустил в волосы, лохматя их.

— Ну говорил, и что? — Чуя на него выразительно посмотрел. — Да мало ли, что я говорил! Не хочу я с ними общаться после того, что услышал. 

— Эй, — Накахара отбросил скомканную салфетку на пол и подполз к Дазаю, садясь напротив. Схватил его пальцами за подбородок и повернул на себя, заставляя смотреть в глаза. — Не будь таким категоричным. Ты же сам сказал, что они послушались эту дуру и всё. Они же ничего плохого не сделали? И в том, что никто не хочет со мной общаться, виноват лишь я сам, — он ласково улыбнулся. — Мне этого не нужно. Но нужно тебе. Не отрицай, я вижу. 

— Мне хорошо рядом с тобой.

— И как скоро тебе надоест это однообразие?

— Прекрати!

— Нет, это ты меня дослушай. Сколько лет вы уже дружите? И тебе всегда было весело с ними?

У Осаму дрогнули губы.

— Не хочу выбирать...

— Боги, ну что ты несёшь?! Я и не хочу, чтобы ты выбирал! — Чуя легко поцеловал его и прислонился ко лбу. — Ты серьёзно считаешь, что я буду рад, если ради меня ты перестанешь общаться с друзьями?

— Какие они друзья, если предпочитают верить сплетням Хигучи, а не узнать, в чём действительно дело?

— Так объясни им. Покажи правду, а не убегай. Не дай одной зарвавшейся девчонке разрушить твою жизнь.

— Чуя, почему ты такой невыносимый?

"И почему ты постоянно заставляешь меня улыбаться, как идиота?"

— Секрет фирмы.

— Ладно. А почему именно камзол?

— Расскажу за завтраком.

— Ну нет! — Осаму игриво провёл ладонями по бёдрам Чуи, от чего тот тихо взвыл и закатил глаза.

— Да что же ты делаешь, чудовище?! — рыжий подался вперёд, обхватил Дазая и повалил его на смятые простыни. — Я есть хочу как дикая собака! Сейчас тебя съем!

Шатен засмеялся, когда Чуя стал игриво покусывать его шею. 

— Отравишься!

— Ммм, нет! Ты слишком вкусный, чтобы быть ядовитым.

И куда только исчезли неловкость и смущение? Осаму готов был весь день так кувыркаться по огромной кровати вместе с Чуей. Целоваться, дурачиться, ласкать друг друга, и снова дурачиться. 

Больше всего Осаму опасался, что одноклассники поймут, что они с Чуей не просто друзья. Но если всё держать в тайне и под контролем, то, может быть, и можно рискнуть...

— Хорошо, — согласился шатен, наслаждаясь нежным скольжением языка по открытой шее. — Допустим, я соглашусь.

— Но?

— Но у меня есть условие.

Чуя заворчал и куснул над ключицей.

— Говори.

Вот он — шанс всё исправить, который Осаму не имеет права проебать.

— Ты починишь его.

Дазай замер, ожидая реакции. Чуя слегка приподнялся на локтях и посмотрел на него.

— Кого?

— Его, — со значением повторил парень, твёрдо глядя в глаза.

— Нет.

— Чуя, это моё условие. Либо ты соглашаешься, либо не соглашаюсь я. 

У Осаму сердце сжималось при виде Чуи, резко побелевшего и нервно кусающего губы. У него в глазах практически блестела паника, пока парень судорожно соображал, что же от него потребовал любимый. Дазай понимал, что поступает подло, но вынудить Накахару что-то делать со своей проблемой можно было только так. 

Чуя открыл рот, но вместо слов, стал судорожно хватать ртом воздух. Вот тут-то Осаму действительно испугался, что перегнул палку. Чуя не мог отказать ему, но и согласиться было выше его сил. Дазай обхватил его под руками и прижал к себе.

— Не бойся. Я буду с тобой. Чуя, пожалуйста. Я понимаю, но прошу, попробуй. Я рядом с тобой, видишь. 

Пальцы Накахары до треска ткани сжимали простыни, а на лбу выступила ледяная испарина. Он весь дрожал.

— Чуя, я так виноват перед тобой, — гладил его спину Осаму, пытаясь вложить в свои прикосновения все переполняющие его чувства. — Я был таким дураком, — ему самому было так горько и больно вспоминать прошлое. — Но я так хочу всё исправить. Хочу снова обнимать тебя, пока мы едем по ночным дорогам. Хочу, чтобы ночь и ветер опять принадлежали нам. Ты же сильный, Чуя. А вместе мы сможем всё.