Неправильно. Отвратительно.

Нож лежал в руке Орин так привычно и любимо, но она не могла вспомнить, как брала его. В голове занозой засели слова дедушки. Стала бы Гласс так слушать Горташа, будь она истинной дочерью Баала? Дорога ли она Отцу так же как раньше? Не пора ли более достойному потомку встать на место Избранной?

Сейчас Орин с каждым воспоминанием все лучше осознавала: да, да, это всегда было ее судьбой. Таким же очевидным, как кровь жертв на руках, как металл на языке, как меняющаяся кожа.

— Избранный Владыки Костей, ты же ненавидишь ее, да? Не отвечай, старик, я все вижу. Вижу.

Орин смотрела в не-мёртвые глаза Кетерика и знала, что старику ничего не нужно. Он хочет покоя и тишины, хочет вернуться к своей такой же не-мёртвой дочери, а едкие слова Гласс оставляют на том раны. Разве бывает иначе? Дедушка давно страдает от неё и её насмешек. Как Орин могла не замечать это раньше? Но постепенно глаза открывались, пелена с них спадала и удалось увидеть истинную натуру дорогой сестры. Безмозглая, помешанная на резне тварь! Горташ слишком испортил её, уже нет возможности исправить, а значит спасение принести может лишь клинок.

Кетерик хмыкнул:

— И к чему вопрос, Орин?

— Ни к чему, Избранный. Мы с сестрой удалимся отсюда стоит ей убедиться.

В чём именно? Орин не знала. Она навязалась Гласс в поездку сюда, висла на руках, жалась к бледной коже щекой как в старые добрые времена. Тогда ею двигала любовь, теперь лишь знание, что кровь должна пролиться там, где никто не будет искать. Новая Избранная никогда не попадёт под влияние Горташа, нет! Он не испортит и не отравит церковь Отца, как сделал это уже с одной из Его дочерей.

Гниль принято отрезать, так поступит и Орин. Так будет правильно. Гласс поняла бы, не будь её разум извращён и испорчен.

Орин всё взяла с собой. Прекрасный наряд из кожи покойников. Когда-то Гласс помогала с ним, специально снимая кожу с ещё живых тогда жертв и смеялась, глядя на Орин в ней. Когда-то всё было правильно, но Орин даже тогда была лишь тенью. Но разве ритуальный венец не подходит больше её голове? Разве Гласс не забыла, что они наречённые, будущие супруги?

Забыла, разумеется, как же иначе. И за это должна была отдать свою жизнь.

Она вскоре должна была вернуться. Орин улыбнулась Кетерику, касаясь кольца. Старик отвернулся, не обращая внимания, как на месте Орин осталась лишь пустота.

Через пятнадцать минут в покоях Глассред ту ждал Горташ.

Когда Гласс его увидела, то нахмурилась. Цепкий взгляд пробежал по излишне богатой одежде, по неаккуратным волосам, по некрасивому лицу, которое был не в силах исправить даже клинок.

— Не ожидала, что ты появишься так скоро.

Она собрала волосы, расслабившись. Горташ наблюдал, как тифлина проходит мимо него к гардеробу, копается в своих вещах, не обращая внимания. Словно его тут не было. Нахмурился. Он ненавидел, когда Глассред вновь считала себя выше.

— Даже не поприветствуешь?

Вместо ответа Гласс бросила быстрый взгляд через плечо. Лицо оставалось ровным, но в голосе медленно обнажалось веселье. Она говорила неожиданно мягко и от неё это звучало слишком неправильно.

— Неужто ты по мне скучал? Надо же. Что дальше, попытаешься взять на руки, чтобы точно миловалась с тобой?

Горташ фыркнул под её смешок. Дура. Вела себя так, словно что-то понимала. Он встал с кровати и подошёл к ней сзади. Слишком слабые руки обвили её тело, сжали в тщетной попытке удержать. Касаясь лбом металла брони, Горташ пробурчал.

— Хотя бы сделала вид, что рада.

Глассред рассмеялась, с легкостью разворачиваясь в его обьятии. Она мягко, почти что ласково взяла его лицо в руки, большими пальцами гладя скулы и лишь чудом её когти не вонзались в слишком чёрные глаза. Даже сквозь броню можно было почувствовать, что она себя сдерживает, не давит в полную силу… Пока что.

Горташ ухмыльнулся, пытаясь прижаться сильнее, коснуться её. Схватить и удержать, чтобы наконец увидела его и перестала быть такой по-тупому упрямой.

Казалось, что её тело завибрировало от урчания.

— Разумеется, я рада…

Подушки пальцев очертили скулы. Ласково. Слишком ласково. Тело под ладонями напряглось, а веселье сменилось оскалом. Глассред прошипела.

— Рада, что ты настолько идиотка, чтобы верить, будто я поведусь на это.

Она одним движением швырнула Орин на пол. Та заскулила и с голосом Горташа это казалось так естественно. Да вот только это он должен ползать в ногах Орин, это он должен молить о прощении за то, что даже в его облике дарованное ему Орин не получить.

Она почти что заныла, ползая у чужих ног.

— Я и не думала! Просто хотела… Хотела…

Хотела ударить из засады, заставить сначала стонать, а затем вопить. Хотела, чтобы эта безмозглая зверюга верила, что удар в спину она получила именно от того, кому так доверяла. Кого называла, — подумать только! — равным. Разве это не звучало отвратительно? Разве это и не было отвратительно?

Глассред присела на корточки, глядя теперь уж на настоящую Орин. С лица схлынули все эмоции, оставив лишь холодный интерес. Нашла добычу на поиграться.

— Знаю я, чего ты хотела. Ты в самом деле веришь, я буду нежничать с кем-либо? Дурочка.

Последнее она сказала почти что ласково, как мать нерадивому ребенку, и в этот момент Орин поняла, что ненавидит её. По-настоящему, искренней и почти что животной злобой. За все унижения, все требования быть зверюшкой на потеху ей и её дружку. За этот тон и уверенность, что Орин чем-то хуже, что она может в самом деле не понимать Баала.

Спесивая тварь.

Орин приподнялась на локтях, когда пальцы вновь очертили линию её челюсти. Глассред улыбалась, гладя её как самую любимую игрушку:

— И вот что же с тобой делать, а? Сколько раз я тебе говорила про твоё место, а ты всё продолжаешь и продолжаешь глупить. Знаешь, что делают с вздорными лошадьми, Орин? Их пускают на мясо и я всё чаще думаю, что тебе все пальцы вовсе не нужны.

Орин смотрела в ее глаза, и представляла, как изменится взгляд, когда клинок выйдет точно промеж этих уродливых рогов. Как исказится в крике рот, как изменится голос, ведь разговариют все по-разному, это правда.

Зато кричат одинаково.

И все же она прильнула к чужим рукам, шепча лживые обещания о будущем, которого не будет. О том, какой Орин будет послушной, как она выпустит кровь любому, кто не понравится её милой сестре. Ведь не найти более верной слуги и более верной последовательницы. Прикосновения от этого стали ласковее.

— Вот так-то. Можешь же, когда хочешь. А сейчас вставай. Я хочу своими глазами посмотреть, что такого Кетерик сделал в подвале, что даже Отец этим восхищен.

Она, не глядя на Орин, покинула комнату. Быстрое «я только переоденусь» осталось без внимания, и Орин знала, что у неё не больше минуты. Ну ничего, ей хватит.

Она достала клинок и любовно провела пальцем по лезвию. Скоро её месть будет исполнена, скоро это безмозглое животное исчезнет, сгниёт как она того и заслуживает…

— Ах!

Впервые в жизни она порезалась о свой же меч. И на алом лезвии кровь была почти что незаметна.