История одного свидания

Лан Сюин¹, 19 лет. Флористка.

[1] Лан — орхидея; Сюин — прелестный цветок

Лан Сюин неловко шмыгнула носом, высморкавшись в бумажный носовой платок.

Такая нелепость — простудиться в самый разгар лета. Кондиционеры в магазине, где она работала на полставки, отлично справлялись с поставленной задачей — цветы, привередливые к температуре помещения, благоухали в искусственной прохладе, в отличие от чувствительной к сквознякам Лан Сюин. И тем не менее, она любила свою работу, в душе лелея скромную мечту о собственной цветочной лавке.

Колокольчики над входной дверью зазвенели, и Лан Сюин совсем немного неприлично уставилась на вошедшего в магазин мужчину. Она видела много красавчиков, но одного взгляда на такого парня хватило, чтобы ее сердце забилось быстрее, а щеки обдало горячим румянцем.

Нет, серьезно, вы бы видели его! Он же метра два ростом как минимум! Одет с иголочки, явно не в массмаркете закупается. А эти длинные волосы? Лан Сюин невольно захотела поинтересоваться, каким уходом он пользуется, но в тот же момент одернула себя: ей такое вряд ли будет по карману.

Вовремя опомнившись, Сюин подскочила из-за кассы и выпалила поспешно:

— Здравствуйте! Я могу вам чем-то помочь?!

Тем временем загадочный красавчик каким-то особенно красивым жестом снял солнечные очки, бегло осмотрел витрину, за которой расположились вазоны с самыми разнообразными цветами, и подошел к девушке.

— Здравствуйте. Мне букет белых лилий. Попышнее.

Лан Сюин угукнула и зашла за стеклянную витрину.

— Скажите, когда будет достаточно.

Лан Сюин понимала, что такие люди деньгам счет не имеют, но когда на седьмой ветке мужчина не попросил ее остановиться, она про себя позавидовала белой завистью той красотке, которой предназначался этот роскошный букет. Когда в вазоне остались последние три невзрачные веточки, а количество стеблей медленно приблизилось к пятнадцати, мужчина, наконец, удовлетворенно кивнул.

Сиюн облегченно выдохнула — букет весил прилично, и ее руки постепенно начали уставать.

Упаковывая букет в крафтовую бумагу и перевязывая его широкой белой лентой, Сюин думала о том, что не перевелись еще романтики на этой планете. На языке цветов белые лилии — знак любви и восхищения. Наверное, избранница этого мужчины по-настоящему особенная для него. Девушка улыбнулась собственным мыслям — получается, прямо сейчас она вновь соприкоснулась с чем-то интимным и очень-очень искренним.

Быть флористкой — восхитительно.

Не успела Лан Сюин озвучить конечную стоимость, как мужчина уже приложил банковскую карту к терминалу и, поблагодарив ее, выбежал из магазина. Сюин на это лишь снисходительно покачала головой.

Что с них взять, с влюбленных.

***

Юн Тэнзин², 28 лет. Уличный музыкант.

[2] Юн — храбрый, облако; Тэнзин — тихий.

Тэнзин мелким глотком отпил еще теплую воду, небрежно защелкнул помпу и закинул потрепанного вида термос в висящий на спинке раскладного стула рюкзак. Вечер был на редкость погожим, из тех самых идеальных вечеров, когда солнце ласково припекает не скрытую кепкой макушку, а ветер уже не горячий, но еще и не стылый. И тем не менее людей на улице было не то чтобы слишком много.

Юн Тэнзин покосился в распахнутый чехол гитары и попытался прикинуть, сколько ему накидали за эти четыре часа. Пара двадцаток и одна десятка проглядывались под горстью разномастной мелочи и охапки бумажных пятаков. Навскидку около сотни юаней. Бывали дни и лучше.

В горле уже начинало першить, голова побаливала от гудков проезжающих мимо машин, звонящих телефонов и зацикленных рекламных записей, доносящихся из динамиков близлежащих магазинов.

И тем не менее на душе было легко-легко, а под ребрами щемило чувством светлой тоски по ускользающему лету. Юн Тэнзин представил, как тишина его съемной комнаты упадет на его голову неподъемной тяжестью, и уселся на свой стул, попутно перетягивая за ремень гитару со спины на грудь. Пальцы ласково пробежались по грифу старенькой акустики, и Юн Тэнзин задумался, что ему сыграть.

Грустно было признаваться в этом самому себе, но его музыка была вовсе не популярной.

Ему было почти тридцать, но за годы жизни музыкой он не то чтобы особенно в ней преуспел. В век интернета и социальных сетей он был настолько-же старомодным, как и его имя: настойчиво пользовался стареньким смартфоном, на котором последнее обновление операционной системы выходило лет пять-шесть назад, выкладывал треки собственного сочинения на древних локальных форумах и слабо понимал, как работает медийка, когда заканчивается творчество и начинается менеджмент.

Это время будто бы не принимало его, а может, ему не хватало храбрости заявить о себе.

Из печальных мыслей его вывело ярко-красное пятно, зависшее прямо напротив.

Тэнзин поднял голову и увидел юношу. Его кричащего цвета рубашка выделялась на фоне толпы, сочетающей в себе все оттенки бежевого. Собственная любимая серая футболка враз стала какой-то мышиной и тусклой на его фоне. Юн Тэнзин нахмурился, опустив взгляд на корпус гитары и увереннее перехватил инструмент. Да, он не умеет самовыражаться через одежду, но что мешает ему заявить о себе через музыку?

Пальцы сначала вяло, потом все увереннее заскользили по полимерным струнам. Мелодия окутала улицу, и все звуки стали будто в раз тише на фоне гитарных переливов.

Это была его любимая песня.

Он наткнулся на нее пару лет назад, когда листал какой-то музыкальный форум. Тэнзин был тогда не знаком с композитором, написавшим ее, но быстро проникся его работами и частенько разучивал его треки, с любовью перекладывая их на гитарные лады. The Blade and Flower был тем человеком, ради которого он завел страничку в WeChat, потому что так было удобнее следить за его творчеством. Он вдохновлял.

Увлекшись игрой, Юн Тэнзин не обратил внимания на то, что красное пятно в его поле зрения стало занимать слишком много места. Подняв глаза, он вновь увидел юношу в красном, который замер прямиком напротив него.

Он вдумчиво и расслабленно слушал звуки его гитары, и у Тэнзина зародилось внутри чувство общности с этим случайным прохожим.

Его глаза были скрытыми черными стеклами солнечных очков, и от того было не слишком понятно, о чем тот думает, и тем не менее, он напоминал чем-то лирического героя, о котором пелось в этой песне. Утонченный, драматичный, с яркой внешностью и харизматичным лицом. Букет белых лилий в его руках казался ожившим текстом песни: «I will become a white lily in your armsЯ стану белой лилией в твоих руках.». Ему до сих пор было интересно, о ком так интимно рассказывал композитор в своих текстах.

Юноша особенно нежно прижал к себе пышный букет одной рукой, другой выуживая из кармана классических брюк очевидно дорогой бумажник. В распахнутый чехол полетели три купюры, каждая номиналом в сотню! Тэнзин поразился чужой щедрости, одними губами проговорив неловко:

— Спасибо.

Юноша кивнул, развернулся на каблуках и, не дослушав песню, ушел. Тэнзин проследил взглядом за его удаляющейся спиной, пока та не скрылась в монотонной толпе, и, выдохнув, сыграл финальный аккорд. Странный какой-то.

***

Пинг Сунлинь³, 56 лет. Таксист.

[3] Пинг — устойчивый; Сунлинь — сосновый лес.

Пинг Сунлинь закурил сигарету, облокотившись на капот своего седанчика.

Приближался вечерний час пик, и он загодя припарковался подальше от оживленных улиц, по опыту зная, что если его тормознут сейчас — то в следующий раз закурит он только заполночь. В салоне уже не подымишь — в его фирме за этим строго следят. По хорошему, вообще стоило бросить эту дрянь — его лечащий врач не раз осуждающе смотрел на него, когда на очередной вопрос: «До сих пор курите?», Пинг Сунлинь отвечал очередное же «Да».

Как назло, он не успел скурить и половины сигареты, как к нему подбежал вычурно одетый юнец с охапкой цветов наперевес, спешно выпалив:

— Здравствуйте, лаоши! Пуси, Кантон диско. Возьметесь?

Пинг Сунлинь думал отказаться поначалу, но тут его заела совесть. Он вспомнил, как сам, будучи пареньком лет двадцати, ухлестывал за своей красоткой-женой, как спешил на долгожданное свидание, и приятное чувство ностальгии пересилило раздражение из-за неудавшегося перекура. Затушив окурок о подошву сандалей, Пинг Сунлинь кивнул парню и, садясь за руль, бросил:

— Час-пик, по двойному тарифу.

Парень кивнул и сел на соседнее, а мужчина лишь подумал про себя, что уточнение наверняка было глупым: если есть бабки на такой букет, то и на такси найдется.

Ехали они жутко медленно: начинали образовываться пробки, они цепляли каждый красный светофор, а радио работало с какими-то лютыми помехами: на десятой минут Пинг Сунлинь психанул и отключил его. Ехать в тишине было невыносимо, и Сунлинь бросил будто в никуда:

— Что, красивая?

Парень дернулся, отвлекшись от собственных мыслей, и не впопад сказал:

— В смысле?

— Ну, девушка твоя. Букетище у тебя знатный конечно. Такое абы кому не дарят.

Парень на это усмехнулся только, и лицо его показалось Пинг Сунлиню каким-то хитрым, когда он ответил:

— Да, красивая. Только не ваше это дело, лаоши.

Разговор не вязался. С каждой минутой Пинг Сунлинь чувствовал себя рядом с этим парнем все более неуютно. Не любил он таких людей — одного взгляда на них было достаточно, чтобы понять, что этот человек с двойным дном. Невольно он пожалел девчонку, которая связалась с этим мутным типом. Он ведь как пить дать зажравшийся тухао⁴, посорит деньгами перед девчушкой, использует, а как наскучит, бросит и не пожалеет. У него самого дочка была, через месяц уже семнадцать будет.

[4] Бесчестный богач.

Эх, как быстро время летит. Не хотел бы он, чтобы она досталась такому мерзавцу. А в том, что этот пацан тот еще негодяй, он был уверен абсолютно точно.

Еще и сигарету из-за него потушил, вот же гадство.

Поездка затягивалась. Было видно, что парень раздражался, но ругаться с таксистом не собирался, что, как ни странно, чести ему в глазах Пинг Сунлиня все равно не делало. Когда до адреса оставалось не более десяти минут пешком, тот попросил остановиться.

— Быстрее пешком будет. Сдачи не нужно.

Пинг Сунлинь хотел было возмутиться, — он что, похож на нуждающегося?! , — но наглец уже выскочил из авто, оставив после себя лишь запах дорогущего парфюма и несколько крупных купюр. Пинг Сунлинь на это лишь уткнулся лбом в дермантиновую обивку руля и выдохнул:

— Ну что за молодежь сейчас пошла. Ни стыда, ни совести…

***

Лао Фанг⁵, 22 года. Промоутер.

[5] Лао — Старец, Фанг — мудрый.

Лао Фанг уже жутко запарился в этом огромном синтепоновом костюме, но выбирая между собственным комфортом и деньгами… Да какое, выбора как-такового у него и не было.

Телефон, так не вовремя решивший испустить дух, срочно нуждался в замене, и Лао Фангу пришлось взять еще одну подработку. Это хорошо, что сейчас еще лето. Когда начнется учеба, будет уже не до этого. Совмещать учебу, написание диплома и несколько подработок он вряд ли успеет. Хотя, всегда можно из планов на день вычеркнуть такую малозначительную вещь, как сон.

Лао Фанг вздохнул тяжко и протянул очередному прохожему листовку.

Вот только неудобный костюм, закрывающий ему практически весь обзор, совершенно бесстыдно подставил его: сделав шаг в сторону одного прохожего, Лао Фанг налетел на другого человека, и целая стопка брошюр полетела на землю. Жутко волнуясь, Лао Фанг неуклюже стащил с себя огромную заячью голову, тараторя извинения:

— Прошу, простите, пожалуйста, я не видел вас!

Напротив него, упав не землю, сидел парень, на вид одного с ним возраста. К своей груди он прижимал огромный букет — было сразу понятно, его волновало не столько собственное падение, сколько сохранность цветов в его руках. Оглядевшись вокруг, Лао Фанг застыл от ужаса — на земле, экраном вниз, определенно лежал телефон, стоящий как пять его месячных зарплат. На глаза навернулись слезы, и парень дрожащим голосом попытался что-то сказать, но все слова застряли поперек горла.

Тем временем пострадавший парень поднялся на ноги и, отряхнув одежду, всучил ему в руки огромный букет:

— Вот, подержи.

Лао Фанг застыл, полностью упав духом. Парень подошел к своему телефону и тяжко вздохнул, увидев вдребезги разбитый экран. Ситуация паршивая. Лао Фанг уже ждал своего приговора, когда услышал спокойное:

— Что ж, я сам виноват, что не смотрел по сторонам. Ты сам-то как, в порядке?

Лао Фанг, у которого уже пролетела вся жизнь перед глазами, заторможенно кивнул, наблюдая, как незнакомец убрал телефон в карман и начал подбирать его разлетевшиеся листовки.

«Хорошо, что сегодня не так ветрено, как вчера» — проскочило в голове Лао Фанга, но он быстро себя одернул.

— Не стоит, молодой человек! Я сам сейчас все соберу!

— Да куда тебе, в таком-то костюме, — выдохнул юноша, и Лао Фанг почувствовал, как его лицо покраснело от стыда и неловкости. Так глупо он себя уже давно не чувствовал. Тем временем незнакомец закончил собирать листовки и, забрав из его онемевших рук свой букет, всучил стопку ему в руки:

— Вот, будь осторожнее.

Лао Фанг, наконец, придя в себя, закивал судорожно, крикнув уходящему парню:

— Спасибо вам! Хорошего вам вечера!

Лао Фанг старался не думать о том, что продолжает надеяться, что этот человек не передумает и не вернется, чтобы стрясти с него компенсацию за испорченную технику, тем самым вогнав его в долговую яму.

***

Ксу Минчжу⁶, 32 года. Хостес.

[6] Ксу — снег, Минчжу — жемчужина

Ксу Минчжу уже полчаса издалека наблюдала за одним молодым человеком. Тот выпил уже четвертый стакан воды, продолжая нервно поглядывать на экран своего смартфона и время от времени пытаясь до кого-то дозвониться. Как она поняла, абсолютно безуспешно.

Столик был забронирован на двоих на восемнадцать тридцать, этот молодой человек пришел где-то в сорок минут, и его предполагаемая компаньонша до сих пор не явилась.

Ксу Минчжу про себя жалела этого парня — знала, каково это, когда твоя вторая половинка бросает тебя. Так и с ней однажды поступили — ее университетская любовь, большая и чистая, поступила с ней точно так же. Она прождала его больше двух часов за столиком в их любимом ресторане, чтобы спустя десятки попыток дозвониться в никуда услышать, что контакт добавил ее в черный список.

Подозвав обслуживающую тот столик официантку, Ксу Минчжу тихо сказала ей:

— За шестнадцатый столик нужен десерт за счет заведения. С менеджером я сама объяснюсь.

Та понятливо кивнула и ушла на кухню, а Ксу Минчжу вернулась на свой пост. Как бы грустно все это ни было, гостей никто не отменял.

Когда она проводила очередную парочку за забронированный столик и вернулась за стойку регистрации, продолжая наблюдать, как гость за шестнадцатым столиком без аппетита ковыряется в изысканном десерте, размазывая его по тарелке, в ресторан влетел юноша презабавнейшего вида. Одетый дорого и со вкусом, тем не менее, он выглядел изрядно потрепанным, а огромный букет лилий в его руках возводил этот образ в какой-то верх абсурда, далая его похожим на персонажа дорамы в жанре ромком. Всеми силами стараясь удержать невозмутимое выражение лица, Ксу Минчжу подошла к юноше.

— Здравствуйте, молодой человек. Подскажите пожалуйста, у вас забронировано?

Запыхавшийся юноша тяжело выдохнул и, сглотнув, ответил:

— Да, на восемнадцать тридцать. На имя Хуа Чэн.

Ксу Минчжу удивленно вскинула брови, но тут же пришла в себя, поспешив ответить:

— Вас уже ожидают, вас нужно проводить?

— Нет, благодарю, — ответил парень, переводя дыхание, — я всегда бронирую один и тот же столик.

Ксу Минчжу лишь кивнула и, пожелав хорошего вечера, проводила парня взглядом. Нужно будет проконтролировать, чтобы официантка вынесла вазу для цветов.

Она видела, как изменилось лицо того печального парня, как радостно он вскочил на встречу пришедшему юноше, бросаясь ему в объятия. Букет лилий полетел на пол, и, если так задуматься, сцена была вопиюще бесстыдная и многие бы осудили эту парочку за такое безрассудное и откровенно наглое поведение. Но Ксу Минчжу было как-то все равно.

Она по-человечески была рада за этих юношей, чья история имела счастливый финал. А может быть, это было только начало чего-то большого, наполненного радостью и взаимной любовью.

Ксу Минчжу улыбнулась самой себе и вышла на встречу новоприбывшим гостям.

Как знать, как знать.