Прохладный ветер сносит нити дождя, который стал привычен местным жителям за второй год частых затяжных ливней. По крупным ручейкам, не нарушая движения ледяных струй – точно не касаясь воды, идёт женщина. Она одета в длинное чёрное платье с полупрозрачными рукавами и поясом, богато расшитым тёмными камнями. Её бледная кожа в пасмурный день кажется почти белой. Никто не знает её имени и профессии, но, встречаясь с нею, человек находит что-то знакомое в голубых глазах, россыпи смоляных волос и полупечальной улыбке бледных губ. Она – Богиня.

  Она останавливается у небольшого дома и молча заходит внутрь, открывает двери, не замечая замков. Стены дома знакомые – здесь Богиня была совсем недавно. Под завешенным бесформенной тряпкой зеркалом висит серый рождественский венок, высохший за несколько месяцев, а под ним – кучка переломанных опилок. На комоде стоит полуоплывшая свечка – красная под толстым слоем пыли. Когда богиня была здесь в последний раз, венок был зелёным, и на нём сверкали блестящие красные и серебристые шарики, а свечка горела в последний раз.

  В небольшой комнате почти темно: лишь сквозь щель между шторами продирается ржавый свет старого фонаря. На просторной кровати у самого края лежит, свернувшись под тяжёлым серым одеялом, маленькая женщина. Она хмурится во сне, словно есть снится кошмар.

  – Пойдём, Ева. Мы должны выходить.

  Богиня мягко улыбается, протягивая руку. Женщина медленно поднимается, зябко поводя плечами, – точно просыпается, но её тело остаётся в постели. Ева вскакивает и молча смотрит на кровать, прикрывая рот ладонями. Распахнутые глаза начинают блестеть, а грудь тяжело поднимается.

  – Я не могла, не могла умереть, – говорит она севшим голосом, отчаянно мотая головой. – Как же… мой сынок, мой Кристиан!

  Ева поворачивается к богине. По бледным, полупрозрачным щекам женщины катятся слёзы, длинные ресницы склеились тонкими треугольниками.

  – Он совсем один, я не могу уйти. Не могу!

  Ева несколько мгновений смотрит на словно бы каменную богиню и подбегает к детской кроватке в углу комнаты. Маленький мальчик спит под красным одеялом, улыбаясь во сне. Ева тянется к нему, пытается поднять на руки и прижать к груди, но ладони проходят насквозь, и только малыш, словно бы почувствовав что-то, недовольно переворачивается на бок.

  – Ты смерть, да? – резко и почти грубо спрашивает Ева, отвернувшись от кроватки. – Я здорова!

  Жёсткая реплика прерывается всхлипываниями и немым криком.

  – Почему? Почему ты…

  Богиня подходит к Еве и ласково гладит по спине, печальными глазами смотря в лицо умершей женщины. Та тяжело дышит, незаметно для себя расправляя плечи и прекращая плакать. Когда богиня делает шаг назад, на её пальцах несколько мгновений зависает серый липкий туман, который она тут же скидывает, изящно взмахнув рукой.

  – Слабое сердце, Ева, и только оно. Мне очень жаль, но мы уже должны выходить.

  – Что будет с моим Кристианом?

  Голос Евы звучит почти равнодушно, но на её лице богиня видит всё ещё не высохшие слёзы, приподнятые брови и мерцающую в глубине глаз грусть.

  – У него нет родственников, он один.

  – Ева, прошу тебя, пойдём. Тебе нельзя дольше оставаться в этом мире. Я… – богиня замирает на долю мгновения – женщина даже не заметила, – Я позабочусь о нём. С твоим ребёнком будет всё хорошо.

  – Какое дело Смерти до живых? – Ева говорит с оттенком язвительности и тенью ненависти. – Разве что забрать поскорее!

  – Ты слишком мало знаешь о мире, дорогая, чтобы говорить такое.

 ***

  Богиня возвращается в дом Евы и подходит к детской кроватке. Малыш Кристиан лежит, свернувшись калачиком и обнимая игрушечного мишку. Он вот-вот проснётся. Такой маленький, крошечный, он остался совершенно один, и никому не известно, как скоро его нашли бы люди. Богиня ласково гладит Кристиана по светловолосой голове подрагивающей рукой. Холодная слеза скатывается по щеке и влажным пятном теряется в красном одеяле. Богиня смотрит на мальчика, но перед глазами встаёт образ девочки-сироты, три года назад покинувшей этот мир.

  Богиня берёт Кристиана на руки, плотнее укутывая его одеялом, подхватывает едва не упавшего мишку и выходит из дома. На улице по-прежнему бушует ливень, а на горизонте мелькает тонкая красная полоса рассвета.

 ***

  В небольшой пещере горят молочные свечи, расставленные почти повсюду: в небольших нишах в стенах, на узком подоконнике, на столе из светлого дерева; ярко пахнет выдолбленная в сосновом стволе кровать. Кристиан просыпается, сонно щурит глаза, потягивается и садится, оглядываясь по сторонам. Спросонья он не сразу замечает незнакомую обстановку, но, только увидев богиню, испуганно сжимает игрушку и отодвигается к самой стене, закрытой меховыми шкурами.  

– Кто ты? Где моя мама?! – дрожащим голосом спрашивает малыш, вжимаясь в стену.

– Меня зовут Вонмин.

  Богиня говорит тихо и ласково, почти незаметно улыбается. Пусть сейчас в груди болезненно ноет, но малыш не должен это чувствовать.

  – Не бойся меня, Кристиан.

  – Где моя мама? Мама?

  Глаза мальчика покраснели. Он сводит светлые брови, хмурится и озирается по сторонам.

  – Иди ко мне, малыш, я всё тебе расскажу.

  Богиня садится недалеко от кроватки на меховые шкуры, постеленные вместо ковров, и протягивает руки навстречу Кристиану. Малыш смотрит на неё недоверчиво, сильнее сжимая игрушечного мишку, но медленно встаёт и подходит к богине, глядя исподлобья. Она бережно усаживает малыша на колени и приобнимает одной рукой за плечи. Её лицо нежно и ласково, но от улыбки не осталось и следа.

  – Твоя мама попросила меня заботиться о тебе, Кристиан. Теперь ты будешь жить здесь, со мной. Я всегда буду рядом с тобой, малыш. Что бы ни случилось.

  – А мама?

  – Она умерла. Её больше нет. Совсем.

  Кристиан смотрит на богиню, приподняв брови в удивлении. На его лице застыло выражение непонимания, а мишка едва не выпал из рук.

  – Умерла – это как? Как в книжках? Она уснула, чтобы её разбудил принц?

  Голос мальчика звучит нетвёрдо, дрожит, он словно бы умоляет о чём-то.

  – Нет, Кристиан. Это навсегда. Её больше нет.

  Малыш снова хмурится, цепляется за мех мишки и отстраняется от богини.

  – Она больше не придёт ко мне?

  – Нет, малыш. Не придёт.

  Кристиан отворачивается от Вонмин, сползает с её колен и, вцепившись в игрушку мёртвой хваткой, начинает тихо плакать. Он прячет лицо в пушистом мехе, зовёт маму и громко-громко рыдает. Вонмин почти невесомо гладит его по спине, но на её пальцах не застывает липкий туман. Она укрывает малыша красным – родным – одеялом и убаюкивает плавной колыбельной. Впереди их ждёт долгое, трудное время.

  Кристиан плачет всё тише и засыпает рядом с Вонмин. Она целует его в затылок, бережно укладывает в постель и остаётся рядом. Чуть покачивает кровать, зачаровывая сон малыша: пусть ему снится светлая лодка, покачивающаяся у каменистого берега бескрайнего океана, и небо – обязательно ночное, чистое, полное рассыпанных светящихся звёзд, с огромной серебристо-белой луной.

  Кристиан спит, завернувшись в красное одеяло, и во сне его лицо стало умиротворённо – даже лёгкая улыбка подрагивает на тонких губах. Вонмин смотрит на него и улыбается чуть печально. Малыш Кристиан теперь – её «сын».

 ***

  Время течёт неторопливо, снаружи пещеры не меняется почти ничего, и лишь по ежедневному движению солнца можно уловить смену дней. Малыш Кристиан уже говорит с Вонмин, не зажимаясь в угол кровати и не стискивая мишку в объятиях, иногда выходит на улицу и бегает перед входом в пещеру. Но почти всё время он одиноко сидит у окна, высокого, с витражными вставками красных цветов и сердец на голубом фоне вдоль рамы. Когда стучит дождь, особенно сильный ливень, Кристиан тихо плачет, глядя на бушующую стихию. Оконное стекло настолько тонкое, что со стороны может показаться, будто влажные капли на светлом подоконнике – не слёзы, а просочившиеся капли дождя. В такие часы Вонмин садится рядом с Кристианом, ласково кладёт руку на плечи, дожидаясь, пока малыш сам не сядет ей на колени, и тихо укачивает. Они оба молчат, неотрывно глядя на косой ливень.

  Вонмин заходит и тихо затворяет дверь, оставляя снаружи шум дождя. Кристиан сидит перед окном, опираясь на светлый подоконник, и смотрит на бушующую стихию. Он не обернулся к богине и не оторвал взгляда от тонкого стекла, обрамлённого витражной каймой вдоль рамы. Вонмин тихо подходит к нему – платье и волосы уже совершенно сухие – и садится рядом. На подоконнике блестят несколько капель: кажется, будто дождь проник сквозь тонкое стекло и оставил следы внутри пещеры. Богиня видит их и ласково кладёт руку на плечи малыша, пальцами тихо поглаживая его руку. Кристиан глубоко дышит, продолжая неотрывно смотреть на покрывшееся мелкой рябью озеро