Князь демонов стоит на мокром прибрежном песке, сложив на груди руки, и наблюдает за бурлящим морем. В конечном итоге, пусть его собственные действия так или иначе привели к такому исходу, он никак не мог это предотвратить.
Снять проклятье с Хэ Шэна значило вернуть его Ши Цинсюаню. Если бы он вмешался, но не убил Преподобного Пустых Слов, проклятье стало бы ещё сильнее. Вздумай он всё же уничтожить эту тварь…
Долг жизни Фая и Сяна остался бы невыплаченным.
Он знает всё это, и всё же…
Думая о той храброй девушке с ясными глазами, которая поставила на кон своё будущее ради человека, которого любила, и ни минуты не сомневалась, что он того стоит… Хуа Чэн чувствует малую долю раскаяния.
Шторм не утихает. Он бушует всё сильнее, и тёмные облака клубятся в небе. Там зарождается тайфун, настолько сильный, что он может смести всё побережье. Сначала Хуа Чэн находит это весьма странным: разве могла смерть одного человека наделать столько шума? А потом…
Боль.
Острая боль пронзает его череп, бьётся безумным эхом внутри головы, и он падает на колени, упираясь руками в песок. В его черепе что-то ширится, надувается, как пузырь… что-то, что он давно похоронил, пытается вырваться на свободу.
Пальцы Князя демонов оставляют во влажном песке глубокие борозды, песчинки забиваются ему под ногти; он кусает губы, пока из них не начинает сочиться кровь.
Это вовсе не один дух.
Где-то очень далеко, в пространстве между известным и неизвестным, на самой границе сознания раскинулся сад.
Это тихое место. Нежное.
Там юноша спит, устроившись в руках своего отца, а его мама рассказывает истории про призраков.
Там самый младший сын, стоя за маминой спиной, вплетает цветы ей в волосы; иногда он отвлекается на бабочек, но потом, конечно, возвращается к ней.
Всегда возвращается к ней.
В этот раз он замирает на опушке и бросает в её сторону напряжённый взгляд, в котором плещется беспокойство. Его мама улыбается и протягивает в его сторону раскрытые для объятия руки.
— Что не так, хороший мой? Возвращайся.
Но Саньлан перед ней неподвижен, его личико хмурое и сосредоточенное.
— …Ты просыпаешься, — бормочет он, тряся головой. — Или… или это…
О.
Впервые за сотни лет Худе вспоминает, что это сон. Красивый сон. Милосердная иллюзия. Но иллюзия всё равно.
Она находит взглядом Чжанвэя, прислонившегося к дереву. Он следит за своими братьями, наигрывая спокойную мелодию на тростниковой флейте.
Она переводит взгляд на Мэй Няньцина: тот занят Болинем, забравшимся к нему на руки, но время от времени отрывается чтобы найти её взглядом. Он улыбается ей мягкой улыбкой, а его глаза заполнены теплом.
Наконец, она снова смотрит на Саньлана. Тот следит за ней с выражением тревоги, бессильной злости и тоски.
Следующие её слова звучат совсем иначе: из её голоса исчезает привычная Тунлу Худе мягкость. Раздаётся ровный, безэмоциональный тон Чжао Бэйтун:
— О чём был первый урок, который ты усвоил в Медной печи?
Хуа Чэн уже собирается ответить, но вдруг морщится, схватившись за висок.
— …О давлении, — наконец отвечает он. Говорить трудно.
— И что с ним?
— Оно… — Хуа Чэн обеими руками сдавливает виски, что-то бьётся в его череп изнутри… Должно быть, она чувствовала то же самое каждый раз, когда открывалась Тунлу. — Его нужно… обязательно… выпустить… или…
Спускной клапан. Так Чжао Бэйтун когда-то объяснила ему, зачем существует Медная печь. Давление надо спустить, иначе вся система не выдержит и взорвётся, увлекая за собой всё остальное.
Пусть Хуа Чэн когда-то поглотил сознание Чжао Бэйтун, укрыл её дух своим, пусть она больше не может обрести свое собственное телесное воплощение… Медная печь всё равно откроется. Гора Тунлу снова взывает ко всем нечистым душам.
Но теперь тот самый молот — оружие, призванное или выковать нового Князя демонов, или обратить его в ничто — лежит в руках Хуа Чэна.
— Ты вернешься туда, — шепчет Чжао Бэйтун, откинув голову назад. Она вглядывается в ночное небо. Как много звёзд… — Хочешь ты того или нет.
Небеса свидетели, Хуа Чэн сопротивляется до последнего. Он возвращается к воротам Призрачного города. Его бабочки всё так же прочёсывают континент, всё так же возвращаются ни с чем. Князь демонов наблюдает за пьяницами и любителями азартных игр со своего трона и притворяется, что мир вокруг него остаётся неизменным.
Хотя призраки стекаются в долину Тунлу полноводной рекой, и их крики и яростный вой разносятся эхом далеко по округе, предвещая финальную схватку.
Идут годы, но Хуа Чэн непреклонен: он сдерживается, он знает, что ждёт его в Тунлу.
Но всё же… его туда тянет.
«Ты ждал так долго, и ты устал» — нашёптывает голос в его голове. «Прячешься от мира… Отступаешь…»
Хуа Чэн отрицает это с насмешками и злостью; целыми днями он занимает себя отчетами и делами Города, а ночи проводит, засыпая и мечтая о своём возлюбленном.
Он стал значительно лучше контролировать свои сны.
Се Лянь, сидящий сейчас у Хуа Чэна на талии, улыбается и наклоняется к нему. Его волосы шелковым пологом укрывают их обоих, Се Лянь склоняется всё ниже, целует Хуа Чэна в лоб, в щеки, и, наконец, в губы.
Каждый поцелуй, разделённый во снах с его богом, тщательно выстроен по одному-единственному воспоминанию, снова и снова, десятки, сотни раз, и сейчас эти губы кажутся знакомыми до сердечной боли.
Се Лянь вдруг хмурится, слегка отстраняясь, и тихо говорит:
— Ты снова несчастен.
Хуа Чэн тянется к окружившим их прядям волос, перебирает несколько, пропускает между пальцами и устало вздыхает.
— …Я просто скучаю по тебе, — бормочет он. Хуа Чэн всегда говорит именно это, сколько бы раз Се Лянь ни спрашивал.
Но сегодня сон течет иначе, Се Лянь отвечает иначе.
— Сегодня было труднее обычного, — признаёт Се Лянь, его голос даёт слабину. Князь демонов вздрагивает, потому что это правда, сегодня действительно было труднее, но… Се Лянь продолжает нетвёрдым шепотом: — Я бы о стольком хотел тебе рассказать…
Что ж, даже сны Хуа Чэна теперь полны беспокойства.
Он хмурится и обнимает Се Ляня за плечи, притягивает ближе, пока принц не ложится Хуа Чэну на грудь, спрятав голову демону под подбородок.
— Ты всегда можешь поговорить со мной, Дянься, — мягко шепчет ему в волосы Хуа Чэн. По телу Се Ляня пробегает дрожь.
— …Я знаю, — шепчет он, утыкаясь носом Хуа Чэну в шею. — Но я…
Это звучит как неохотное признание, и вина в нём пронзает Хуа Чэну сердце:
— Мне бывает так одиноко, Хун-эр, — его бог прижимается крепче, вцепившись в красные одежды. — Я пытаюсь, но… это трудно.
— Я вернусь, — клянётся Хуа Чэн, подняв за подбородок лицо Се Ляня, прижавшись своим лбом к его. — Я обязательно вернусь, ваше высочество.
Глаза бога остаются плотно зажмуренными, а губы подрагивают.
— …Верь мне, — мягко умоляет демон.
Что-то в этой фразе заставляет Се Ляня замереть, его губы расслабляются, а брови сходятся на переносице, и он тянется к лицу Хуа Чэна.
Кончики его пальцев скользят по щеке демона, и он шепчет:
— Хун-эр… ты…?
Хуа Чэн мягко перехватывает его запястье.
— Я — что? — он прижимается щекой к ладони своего бога.
Какое-то время Се Лянь собирается с мыслями, а потом… Чужой голос эхом разносится внутри сна, отражается внутри черепа:
— Единственный урок, который ты так и не усвоил.
Хватка Хуа Чэна на запястье его бога остаётся такой же нежной, и поцелуй, опустившийся на лоб Се Ляня, нежнее птичьего пуха… Но вот голос у демона мрачный от злости.
— Выметайся.
Это его сон. Он не хочет делиться.
— Вот что ты до сих пор оплакиваешь.
В числе прочего. Он не может знать, случилось ли бы что-то подобное, проживи Хун-эр дольше, не может знать, позволено ли ему… Но даже не зная, не смея, не обладая, он всё равно тоскует. По чему-то, чего у него никогда не было.
— Ты отвернулся от мира, — продолжает Чжао Бэйтун. — Твердя, что делаешь это ради него.
Хуа Чэн крепче прижимает Се Ляня к себе, и тот непонимающе хмурится.
Он хочет спать и видеть сны, вот и всё.
Хотя бы ещё немного.
Он все ещё помнит, как его бог шептал эти слова, какими были его руки, обхватившие Умина за шею, как тесно они прижались друг к другу, как Се Лянь умолял в этот поцелуй…
«Ещё немного»
Слова Чжао Бэйтун разносятся гулким эхом, задевают что-то внутри него:
— Этот мир — его будущее.
Как глубоко режут эти слова!.. И ни одно из них не ранило бы так сильно, не будь это правдой. В конце концов, разве не поэтому он не двинулся дальше?
«Потому что в этом мире остался дорогой мне человек»
В этом мире.
— …Я знаю, — хрипит он, разрываясь от боли.
Потому что он не хочет просыпаться. Только не сейчас. Он просто хочет…
Побыть здесь хотя бы ещё немного.
— Хун-эр? — хмурится его бог, держа его за руки. — Что..?
Князь демонов открывает глаза. Перед ним красный шелк его балдахина и собственные всё ещё протянутые руки.
Он не знает, что за тысячу ли от него слепой Даос под покровом ночи вздрогнул и проснулся, замерев с протянутыми к губам пальцами. Не знает, как сильно падший бог хочет запомнить свои сны, как досадует, что они ускользают при пробуждении.
Эти сны кажутся такими настоящими, почти рядом, почти здесь — вспышки цвета под прикрытыми веками, но… они исчезают так быстро, оставляя после себя только смутные образы.
Хуа Чэн не знает, как принц, подрагивая, сворачивается калачиком, как сжимает серебряную цепочку на шее.
А павший бог не догадывается, что его сны — из плоти и крови, что человек, которого он считал порождением своего сознания, пересекает континент и вновь ступает на знакомый путь.
Но в этот раз в нём больше сомнений и противоречий, и вулкан Тунлу нависает над ним устрашающей тенью.
Три года назад ворота в Медную печь закрылись, запечатывая миллионы призраков внутри, и теперь они должны сражаться насмерть, пока последний выживший не выйдет победителем.
Для большинства ворота, единожды закрывшись, становятся непроходимы.
Хуа Чэн наблюдает за ними, и призрачная бабочка опускается на его плечо. Он знает ещё до того, как сделает шаг вперед, что эти ворота откроются для него.
С оглушительным треском и рокотом горные породы, земля и камни расходятся в стороны, образуя проход. За этими горами пустошь. Вымершие земли, умытые кровью. Хуа Чэн медленно и размеренно идет вперёд.
Под его ногами лишь голый камень, его шаги отдаются глухим стуком, который слышно даже в криках и вое сражающихся призраков.
Их меньше, чем Хуа Чэн ожидал.
У подножия Тунлу уже не осталось слабых духов, всю лёгкую добычу давно уже поглотили призраки посильнее. Здесь только голая мёртвая земля.
Немногие оставшиеся Свирепые уже давно сбежали вглубь Печи, хотя вулкан не торопился запечатывать их внутри. Хуа Чэн помнил время, когда призрак подобного уровня едва не развеял его дух окончательно.
Сейчас они все кажутся ему муравьями.
Он сам не может сказать, зачем пришел сюда. С одной стороны, он знает, как поступила бы на его месте Наставница: она сделала бы то же, что и дважды до этого, то же, что пыталась сделать с ним. Она бы разорвала на части любое создание, вышедшее в финальной битве победителем.
В конечном итоге, она всегда питала отвращение к неполноценным, несформированным духам… А после всего, что разрушил Безликий Бай, она не могла допустить рождения нового Князя демонов.
Остаётся ещё один вопрос: кем будет то, что выйдет из печи в этот раз? Будет ли это лишенная разума, изувеченная, обречённая тварь… или Князь демонов?
Он подходит как раз вовремя и успевает застать окончание последней драки: один призрак нападает на другого сверху, с его челюстей течёт кровь, и он раздирает — сжирает — другого призрака.
Поедание сородичей — редкое явление, даже среди призраков. Для этого требуется определённый уровень силы, а ещё… мешают воспоминания. Поглощая другого призрака, ты поглощаешь и его память, и с годами этот груз не становится легче.
Фигура победителя распрямляется, и Хуа Чэн мгновенно узнаёт это лицо. Вспоминает ночь, когда ревело вскипевшее море, и небеса вторили ему. В это мгновение он вдруг думает о Чжао Бэйтун. Это ли она чувствовала, когда наблюдала за его падением с Небес?
Это не удивление, нет. Хуа Чэна не удивляет, что Хэ Сюань выжил и ответил на зов Медной печи — он видел, что может выдержать этот человек.
Если подумать, то за одним-единственным исключением… Хуа Чэн никогда и ни за кем не наблюдал так долго и так пристально. В случае этого смертного он смотрел из любопытства: сколько тот вынесет, прежде чем сломается?
И сейчас, увидев его здесь, Князь демонов чувствует что-то похожее на…
Гордость, как ни странно.
И ненависть.
Свирепый призрак стоит в Печи, его темные волосы шевелит ветер. Они свалялись от крови и превратились в космы.
Воспоминания Хуа Чэна об этом месте мутные, нечеткие, но кое-что он помнит: чтобы сбежать отсюда, ему пришлось поглотить то, что он любил.
Не имеет значения, хочет он убивать Хэ Сюаня или нет. Конечно, если бы речь шла о собственном выживании, Хуа Чэн убил бы его без раздумий. Но эта жизнь, сгинувшая напрасно… какая потеря. Об этом, должно быть, размышляла Чжао Бэйтун, наблюдая в своё время за ним. Теперь он понимает.
Она знала, что будет, когда Медная печь захлопнет свои ворота. Стоит им закрыться, и лишь один сможет вернуться назад.
И это будет Хуа Чэн.
Он делает шаг вперёд, видит, как напрягается в ответ Хэ Сюань — должно быть, он догадывается, что его ждёт, но…
Когда рука Бедствия касается стены Печи, он вдруг останавливается на пороге.
Хэ Сюань ждет, подрагивая от нетерпения, и…
Хуа Чэн не двигается, одна его ладонь прижата к стене пещеры, а глаза широко распахнуты.
Он вспоминает.
Глухой стук.
Память об этом месте всегда была мутной, несвязной, разбитой на множество фрагментов, и одного всегда не хватало. Одного лица, полностью стёртого из реальности.
Одного имени, вместо которого была лишь пустота.
Глухой стук.
«СКАЖИ МНЕ, И Я УБЬЮ ЕГО ДЛЯ ТЕБЯ!»
Он медленно поднимает взгляд — всё плывёт, всё будто затянуто дымом — и успевает увидеть Хэ Сюаня, бросившегося на него. Скорее всего, он решил ударить первым, пока что-то отвлекло Кровавого Дождя.
«ТЫ ДУМАЛ, Я НЕ ПЫТАЛАСЬ?!»
Когти Хуа Чэна оставляют борозды на стене Печи, воспоминания вонзаются в голову, проносятся, пульсируют в висках.
Сад, полный цветов.
Бабочка, распятая в позолоченной коробке.
Юноша, летящий во тьму.
И человек, стоящий в эпицентре.
Цзюнь У.
Голос в голове Хуа Чэна рычит и скалится.
«Он проклял меня.»
Хуа Чэн знает теперь о мире куда больше, чем новорожденный демон, когда-то впервые вышедший из лона Медной печи. Его губы кривит оскал, и он выдыхает:
— Он проклял его.
Его гнев невозможно облечь в слова.
«ОН ИСПОЛЬЗОВАЛ МЕНЯ!»
Использовал её, разбил её на части, а потом сказал, что трещины в сердце Худе — дело её собственных рук. Следствие её поражений, её недостатков.
Когда Хуа Чэн сказал Чжао Бэйтун о смерти Безликого Бая, она захохотала, она взвыла…
«Он так и не научился новым трюкам!»
Она имела в виду маски, уловки, обман. Как он любил избавлять людей от опасности, которую сам же создал, лишь бы и дальше купаться в славе. Но со времен падения Худе, Цзюнь У раз за разом разыгрывал одно и то же представление.
Он заставлял людей совершать невозможный выбор.
Спаси того, кого любишь, или бездействуй.
Захлебнись в своём горе или отомсти.
И он всегда наказывал тех, кто выбирал неправильно.
За прошедшие годы Хуа Чэн больше всего прочего научился ценить свободу. Свободу выбирать свой собственный путь, самому определять себя. И теперь, в новом свете вспоминая истории о втором низвержении Наследного принца, он понимает, что на самом деле сделал Небесный Император.
Он украл у Се Ляня свободу.
Бог Хуа Чэна зашел в эту клетку по доброй воле, сам подставил шею под проклятую кангу. Потому что Цзюнь У заставил его думать, что он это заслужил. Заставил Се Ляня считать, что наказание необходимо и оправданно.
И когда Хуа Чэн покинет это место, он снова забудет.
Внезапно безумные припадки гнева Чжао Бэйтун показались ему полностью оправданными.
На мгновение всё это выглядит так… безнадёжно.
Но Хуа Чэн уже сталкивался с безнадёжными ситуациями раньше, и он находил выход. Даже если казалось, что задача не имеет решения.
Он вознёсся, только чтобы повернуться спиной к Небесам. Он посмотрел в лицо смерти и сказал «нет».
Мгновение проходит, и он начинает думать.
Хэ Сюань перед ним готов броситься в бой снова… одного взмаха руки Хуа Чэна достаточно, чтобы он отлетел к противоположной стене Печи; под сводами пещеры от столкновения разносится оглушительный грохот.
Даже если бы Хуа Чэн смог выбраться отсюда со всеми воспоминаниями, он не смог бы одолеть Цзюнь У. Только не при нынешнем распределении сил. Каким бы могущественным Хуа Чэн ни был…
Он имеет дело с противником, который никогда не играет честно. В бою один на один у него всегда будет преимущество, так что…
Хуа Чэн делает шаг назад, отступает за пределы Печи. Так что секрет успеха в том, чтобы не драться с ним в одиночку. И Хуа Чэн не будет — он усвоил урок.
«Что ты…?»
Его ладонь ложится на ворота Печи: он заново запечатывает Хэ Сюаня внутри.
В мнимом одиночестве.
БУМ!
Ворота захлопываются с оглушительным грохотом.
Когда сознание возвращается к Хэ Сюаню, он находит себя лежащим в просторной пещере. Её своды сияют белизной, и она поистине огромна. Ему требуется время, чтобы понять, что он здесь не один: в центре пещеры стоит женщина в одеяниях из черного и красного шелка, вышитых золотой нитью. Тело Хэ Сюаня мгновенно напрягается.
Руки женщины сложены за спиной, а плечи расправлены.
— …Что это за место? — выплевывает он, вытирая с подбородка кровь, и садится.
Женщина не отвечает, её голова запрокинута, она говорит с кем-то, кого Хэ Сюань не может видеть. Он поднимается на ноги. В его подрагивающих пальцах зажат молот, он идёт вперёд, сощурившись. Он зашел так далеко, и он не может позволить себе остановиться сейчас.
— ЧТО ЭТО ЗА МЕСТО?! — рычит он снова.
В позе женщины ничего не меняется, и незнакомка, подумав немного, всё-таки отвечает:
— …Это мой дом.
Хэ Сюань спотыкается и упирается рукой в стену пещеры, чтобы не упасть. Его голову пронзает боль, он борется с собственным телом, пытается устоять на ногах.
— …Кровавый Дождь… — шипит он, сощурившись. — Куда он делся?
Хэ Сюань знает, как выглядит Князь демонов по описаниям. Все знают.
Женщина поворачивает голову к запечатанным воротам Печи, и волосы соскальзывают с её плеча.
— …Медная печь не закроется, пока я не окажусь внутри, — объясняет женщина, напряжённо сведя брови. — Он мог бы войти сам, но тогда ему пришлось бы убить тебя, чтобы выйти.
Её глаза вспыхивают, когда она поворачивается к Хэ Сюаню.
— Разумеется, он предполагает, что я позволю тебе жить, — что-то серебристое и сияющее мелькнуло возле её уха. Глаза призрачной женщины окрашиваются алым. — Самоуверенный мальчишка.
— Кто ты такая? — Хэ Сюань сверлит взглядом бабочку, подлетающую всё ближе. — Какое ты имеешь отношение к этому месту?!
Женщина встаёт в полный рост и проводит рукой по лицу.
— Моё имя Чжао Бэйтун. Хуа Чэн освободил меня, чтобы я… — она окидывает Хэ Сюаня взглядом. — …Разобралась с тобой.
— Прошу, не стоит скрывать своего недовольства, — шипит он, не сводя с демоницы злых глаз. В его тоне язвительная издёвка. — Я ведь такое досадное неудобство.
Чжао Бэйтун вскидывает бровь.
— Я и не скрывала.
Она протягивает руку, и в её ладони появляется клинок, возникший будто бы из воздуха. Он сверкает тем же оттенком нездешнего серебра, что и стайки бабочек, порхающих вокруг неё. Лезвие у клинка длинное и невозможно острое, и под пальцами Чжао Бэйтун меняет форму, будто жидкое. Составляющая клинок энергия мечется, перетекает и плавится, пока в руках у женщины не оказывается серебряное копьё.
Результат её устроил: она немедленно бросается в бой. Хэ Сюань едва успевает отбить атаку, и она недовольно цокает языком.
— Много лишних движений, — бормочет она, легко вращая копьё. Отточенным ударом она пробивает защиту Хэ Сюаня, и вот копьё уже между молотом и его телом, он отступает — и в это мгновение она бросается вперед и вонзает острие копья Хэ Сюаню между рёбер.
Он рычит от боли и оседает на землю, откатывается, стараясь увеличить расстояние между ними. Из его ран медленно вытекает кровь. Когда он встаёт на четвереньки, тяжело дыша, Чжао Бэйтун уже возвышается над ним, лениво покручивая в руках своё копьё.
— Реакция у тебя неплохая, — добавляет она тем же тоном, обходя его по кругу, как львица, загоняющая свою добычу. Её глаза пылают в ярком свете Печи, шаги эхом отдаются от стен пещеры. — Но ты не тренированный боец.
Он мог бы им стать со временем. У него природный талант.
— …И ты не Саньлан, — едва слышно вздыхает она, покачав головой.
— Кто? — Хэ Сюань заставляет себя подняться на ноги, отплевываясь от крови и пачкая белый мрамор.
Вместо ответа Чжао Бэйтун вновь меняет форму своего оружия, и вот у неё в руках уже не копье, а изогнутая сабля. Это лезвие выглядит почти знакомым. Она перекидывает клинок и ловит его обратным хватом. Радиус круга, по которому она обходит свою жертву, постепенно становится всё меньше и меньше.
— …Может, он знал, что я не позволю тебе победить, — Чжао Бэйтун хмурится.
В конце концов, он знал её лучше всех. И это значит, что Хуа Чэн увидел в этом создании что-то, заставившее его полагать, что Хэ Сюань способен пережить встречу с ней. От одной мысли её губы кривятся в оскале.
Чжао Бэйтун породила трёх демонических князей.
Первых двоих она похоронила, а третий… третий похоронил её.
Она не видела смысла создавать ещё одного.
И всё же…
Богиня Медной печи наблюдает за Хэ Сюанем. Тот использует духовные силы чтобы залечить свои раны, и тоже не сводит с неё взгляда своих цепких глаз. Он продумывает. Он вычисляет.
Нет, этот дух — не прирожденный гений битвы, каким был в своё время Хуа Чэн. Но и он не лишен потенциала.
Она наблюдает, как водный демон просчитывает тысячи вариантов развития событий. Как он понимает, что прямого столкновения не избежать, по крайней мере сейчас.
Он далеко не глуп.
Они бросаются друг на друга, замахиваются… Его молот — весьма посредственное духовное оружие, но Хэ Сюань управляет им с такой яростью, с таким намерением — сталкивается с её клинком из духовной энергии. Раздаётся оглушительный…
ЛЯЗГ!
И всё исчезает. Нет Медной печи. Нет скрежета.
Нет призрачных бабочек.
Хэ Сюань стоит на крыше и смотрит на раскинувшийся внизу город. Солнце только начало падать за горизонт, и залив в его лучах выглядит жидким пламенем, под стать факелам, освещающим ряды домов и улицы.
Он помнит это место.
Его пальцы едва заметно дёргаются, а глаза широко распахнуты. Это же…
— Гэгэ! — раздаётся за спиной радостный зов, и водяной демон замирает. В его глазах плещутся чувства, которые он давно разучился испытывать. — Ты достал нам самые лучшие места!
Сначала Хэ Шэн не двигается, его губы дрожат. Он не знает, стоит ли насладиться воспоминанием или возненавидеть тот факт, что его заставляют вновь думать об утраченном. И всё же… он не может не обернуться. Он встречает сестру, едва заметно улыбаясь.
— Тебе нравится?
А-Чжун широко улыбается ему в ответ, её глаза сияют. За прошедшие годы он забыл, как счастливы они были в тот день.
— Безумно нравится! Ты самый-самый замечательный, ты ведь знаешь?
Улыбка Хэ Шэна немного неровная; он опускается на колени и кладёт ладонь сестре на макушку.
— …Я замечательный только потому, что хочу сделать твою жизнь особенной, — признаётся он, ероша ей волосы. А-Чжун продолжает счастливо улыбаться ему, совсем не изменившись в лице, и уголки губ Хэ Шэна подрагивают. — Мне так жаль, что я…
— Она тебе не ответит, — раздаётся другой голос.
Хэ Шэн напрягается, но не сводит глаз с лица А-Чжун. Чжао Бэйтун подходит всё ближе, объясняя истину спокойным, даже безразличным тоном:
— В тот день ты сказал другие слова. Как бы тебе ни хотелось это исправить, тогда ты промолчал.
Он жалел об этом долгие годы после её смерти. Пока они росли и были вместе, он молчал о многих вещах, стесняясь непонятно чего. Сейчас это кажется такой мелочью, такой глупостью…
Хэ Шэн стискивает зубы, сутулится.
— …Уходи, — бормочет он. — Это не твоё дело.
Чжао Бэйтун улыбается горькой улыбкой. Она знает, что будет дальше, и готовится к неизбежному.
— Мальчишка, — вздыхает она, покачав головой. — Ты понятия не имеешь, о чём говоришь.
Конечно, он бросается на неё. Стоит им соприкоснуться, и воспоминание вокруг меркнет. Всё поглощает тьма.
Нет Медной печи, нет огненного фестиваля. Нет демонических князей и младших сестёр.
Хэ Сюань оглядывается. В этот раз он, похоже, очутился в некой мастерской: здесь лежит груда необработанной руды, на полках выставлены законченные клинки, на столешнице валяются кожаные перчатки. Воздух здесь пахнет раскалённым железом и сажей.
Молот с грохотом обрушивается на наковальню.
ЛЯЗГ!
ЛЯЗГ!
ЛЯЗГ!
Знакомый танец, повторившийся здесь много раз.
Мальчик, ставший учёным, затем убийцей, затем Свирепым призраком — водный демон Хэ Сюань — смотрит за мастером кузнечных дел, ставшей сначала Наставницей, потом принцессой, потом Королевой, и, наконец…
Богиней Медной печи по имени Чжао Бэйтун.
Нити их воспоминаний сплетаются, сцены прошлого сменяют одна другую.
Двое детей идут по осенней дороге, держась за руки.
Сад, полный бабочек, и бабочка, пойманная под стеклом.
Хэ Сюань догадывается о цели этого упражнения быстрее её прошлого ученика. В конце концов, он сам поглотил множество призраков.
Жизнь покинула его, оставив вечный голод. Теперь он может поглощать бесконечно.
Они гонятся друг за другом, и в конце пути победитель останется жив. Но Хэ Сюань знает, что, несмотря на бессчетные победы на склонах Тунлу и нынешнюю очевидную слабость Чжао Бэйтун…
Он ей не ровня. Только не в битве. Только не сейчас.
Но Хэ Сюань не глуп, и он всегда знал свои слабые стороны. А ещё он знал, в чём его сила.
Он стоит на границе своих воспоминаний, на краю обрыва. В его руке окровавленный молот, а внизу ревёт и беснуется океан.
Во всей этой истории кое-что не хватает. Кое-что не учтено.
— …Почему ты его отпустила? — бормочет Хэ Сюань. На самом деле он даже не спрашивает Чжао Бэйтун. Он знает ответ и так.
Хуа Чэн обманул её. Заманил её собственными воспоминаниями, окутал дурманом и пожрал, позволив остаткам её души наслаждаться прекрасным сном, пока они не рассеются.
Но дело не только в этом.
Среди фрагментов чужой жизни Хэ Сюань видел не только Тунлу Худе, не только чудовище, которым она стала. Он видел её воспоминания о Красном Демоне.
До того, как он стал Собирателем Цветов Под Кровавым Дождём, ужасом Небес.
Он видел Князя Демонов.
Может, Хуа Чэн был достаточно силён или достаточно умён, чтобы обмануть её, но вот сдерживать её вечно?
Нет.
Он просто засов на двери, которая должна была когда-нибудь распахнуться настежь. Вот почему сегодня они снова здесь.
«Почему», — основной вопрос, разносящийся внутри черепной коробки Хэ Сюаня, подобно ударам гонга. Так было всегда. Всю его жизнь.
Почему, почему, почему.
Когда Хэ Шэн был ребёнком, он спрашивал себя, почему судьба так одарила его. Когда он вырос, то начал гадать, что совершил, раз заслужил такое несчастье.
Обстоятельства изменились, но вопрос остался. Хэ Сюань до сих пор спрашивает.
Почему, почему, почему.
Но теперь он знает ответ. Этот ответ прямо перед ним.
— …Ты думаешь, что он может убить Цзюнь У, — тихо говорит Хэ Сюань. Ливень смывает с его лица подсохшую кровь.
Море ревёт внизу. Гром разрывает небо, и её глаза вспыхивают.
Но став Князем демонов, Хуа Чэн не предпринял ни одной попытки свергнуть Небесного Императора. Конечно, была та нашумевшая дуэль с тридцатью тремя небожителями, но никто не знал, почему Хуа Чэн бросил им вызов, или отчего пощадил генералов Сюаньчжэня и Наньяна .
Некоторые из тех тридцати трех были весьма уважаемыми богами, но их падение ничем не ослабило Небеса в целом. В конечном итоге, это был лишь весьма унизительный щелчок по носу.
Возможно, Хуа Чэн копил силы. Выжидал.
Он стал силён, нет смысла это отрицать. Кровавый Дождь известен в трех мирах как самый сильный призрак из всех, и это непреложный факт. Его состояние заставляет самых богатых и расточительных монархов грызть локти от зависти. Но даже сейчас его духовная сила не идёт ни в какое сравнение с силой Цзюнь У.
Даже будь у него шанс, Хэ Сюаню знакомы узы проклятья. Покинув это место, Хуа Чэн позабудет истинную личность Небесного Императора. Как тогда он сможет исполнить желание Чжао Бэйтун?
Что ж, теперь все его действия —и действия Чжао Бэйтун — обретают новый смысл.
Когда женщина бросается на него, собираясь сбросить со скалы в ревущее море, собираясь покончить с его воспоминаниями и им самим заодно, Хэ Сюань шепчет три слова. Едва слышно, будто бы про себя.
— Я ему нужен.
Чжао Бэйтун замирает, её когти в цунемера длины, примерно 3 см от его горла.
Хэ Сюань медленно поднимает на неё взгляд.
— Я ему нужен, — повторяет он, всё больше убеждаясь в своей правоте. Что-то вспыхивает в его глазах впервые за долгие годы. Впервые с тех пор, как сердце в его груди стало биться как чужеродный механизм, неверный телу, которому должен был служить.
— Как думаешь, зачем я ему нужен?
Чжао Бэйтун всё ещё неподвижна перед ним. В её глазах плавятся и смешиваются красный и фиолетовый, как алхимическое пламя, которое грозит сжечь его дотла.
Но Хэ Сюань не боится.
— Ты ещё не поняла, ведь так? — шепчет он с кривой ироничной улыбкой.
— Не думай, что можешь себе позволить быть снисходительным со МНОЙ, юнец, — её пальцы смыкаются на его горле. Теперь он болтается над пропастью, а внизу кипят черные воды.
Лицо Хэ Сюаня не меняется.
Однажды он кое-что сказал богу. Много-много лет назад.
— Я могу во всём разобраться, если ты мне позволишь, — тихо говорит он. Мокрые волосы облепили его лицо, а глаза горят во тьме неестественно синим светом. — Мне хорошо это удаётся.
Глаза Чжао Бэйтун резко сужаются.
«Я могу всё исправить, если вы мне позволите»
Тогда жизнь была такой простой.
«Я хорошо умею чинить всякое»
— Сейчас ты ничего не знаешь… и предлагаешь мне поверить тебе на слово? — она прожигает его взглядом, а её голос становится шипением.
— Кое-что я знаю, — поправляет Хэ Сюань. — Мне лишь не хватает контекста.
— Сейчас самое время поделиться! — рычит она, крепче сжимая его горло.
Хэ Сюань в её хватке не дергается, не пытается вырваться, даже не морщится. Он запрокидывает голову, вглядываясь в небо. Смотрит, как бурлят тёмные облака.
— Небеса — и мой враг тоже, — объясняет Хэ Сюань. — Я просто ещё не знаю, почему.
— Предлагаешь мне подождать, пока ты в этом разберёшься? — её ногти впиваются в его кожу, её слова сочатся ядом, а глаза полны недоверия.
— Открой ворота, — шепчет Хэ Сюань. — Если я подведу тебя, ты меня уничтожишь. Ты сможешь уничтожить нас обоих.
Чжао Бэйтун не так в этом уверена. Её сила уменьшилась в разы: за прошедшие столетия Хуа Чэн впитал много её запасённой энергии, а его собственные резервы стали огромными. Он уже не тот Свирепый призрак, которого она когда-то обучала. В этот раз бой пойдёт на равных.
Возможно, Хэ Сюань сможет сместить чаши весов.
И это при условии, что он нападёт на Князя демонов, а не объединится с ним, чтобы добить её. Но она знает, она видит это в глазах водного демона: им обоим нужны ответы.
В прошлый раз, когда ворота Печи захлопнулись, потребовалось два года, чтобы они открылись вновь.
В этот раз они открываются спустя пару недель.
Хуа Чэн провел эти недели выжидая, прижав ладонь к воротам, позволяя давно поглощенному призраку из своего сознания сформировать из Хэ Сюаня что-то, пригодное к использованию.
Но когда он заглядывает в пещеру, он видит не Чжао Бэйтун, поглощающую нерадивого духа. И не Хэ Сюаня, вознёсшегося до ранга Непревзойдённого.
Он видит их, стоящих плечом к плечу. В руках Чжао Бэйтун зажат сияющий серебром кнут. Хуа Чэн делает шаг в пещеру, сцепив за спиной ладони, у его бедра сверкает ятаган.
— А вы сдружились, как я посмотрю, — он переводит взгляд с одного призрака на другого.
Хэ Сюань безоружен.
Он занят тем, что забирает свои волосы в высокий хвост. Матушка всегда ругала его, когда он ходил неряхой, и объясняла, что падающие на лицо волосы мешают сосредоточиться. Хэ Сюань легко собирает их и завязывает лентой. «Видишь?»
Он пристально, цепко следит за Хуа Чэном.
«Так ведь гораздо лучше»
Без всяких сомнений, Чжао Бэйтун не навредит Хуа Чэну: она глубоко любит этого призрака, почти как мать любит своё дитя. Но даже мать время от времени может отвесить нерадивому сыну парочку подзатыльников.
И это выиграет ему время.
— Займи его чем-нибудь, — бормочет Хэ Сюань, закатывая рукава.
Богиня Печи фыркает, натягивая кнут, и призрачные бабочки начинают вылетать из всех расщелин пещеры, заполняя её, как вода — речное русло.
— Чем ты слушал? — отвечает она, и вот уже кончик кнута обвивается вокруг лодыжки Хуа Чэна… втягивая того внутрь Печи. — Находить людям занятие — моё призвание.
Ятаган Эмин со свистом вылетает из ножен, впивается в кнут, пока тот не разлетается на брызги духовной энергии… только чтобы собраться вновь, сформировать такой же клинок, и двое снова бросаются друг на друга, пока полчища бабочек заполняют Медную печь.
ЛЯЗГ!
Облака духовной энергии разрывают с оглушительным рёвом сам воздух: два самых могущественных существа, когда-либо ходивших по этой земле, сошлись в битве.
По сравнению с ними Хэ Сюань не сильнее бумажного кораблика в бурном речном потоке. Он прижимается к стене Печи, впивается пальцами в камень.
Эта сила… он не даст ей себя поглотить. Он отказывается.
Даже когда волны этой силы так высоки, что сбивают его с ног, Хэ Сюань делает то, что делал всегда.
Он снова поднимается на ноги.
Как океан успокаивается после шторма, как вода после каждого прилива опять возвращается в море. Как упрямые подводные течения, он бросается наперерез дерущимся демонам. В то мгновение, когда Хуа Чэн с трудом отбивает очередной удар, ладонь Хэ Сюаня врезается ему в спину.
И они вновь оказываются в знакомой тьме Печи.
Больше нет огромной пещеры, ослепляющей своей белизной. Нет рева сталкивающихся клинков.
Когда Хэ Сюань открывает глаза, он слышит крики.
ДЯНЬСЯ!
ДЯНЬСЯ!
ДЯНЬСЯ!
Он поднимается на ноги и находит себя в центре толпы, а с неба падают тысячи цветочных лепестков.
И он его видит.
Человек в золотой маске, двигающийся, будто ожившая картина.
Крики толпы вдруг меняются: люди смотрят за красной вспышкой, несущейся к земле. Когда Наследный принц подхватывает мальчишку на руки и золотая маска соскальзывает с его лица, Хэ Сюань узнаёт его.
Тот самый ткач. Тот слепой Даос.
Величайший из богов войны, Наследный Принц Угодивший Богам, держит на руках мальчишку — будущего Князя демонов, призрака, восставшего из ада, Собирателя Цветов Под Кровавым Дождём.
В это мгновение их судьбы переплелись. Изменились навсегда из-за одного доброго поступка.
Хэ Сюань смотрит, как мимо проносятся воспоминания, и не протестует, когда Хуа Чэн просматривает его собственные в ответ. Впрочем, когда дело доходит до воспоминаний о Цинь Мэйжун, он готов воспротивиться… но вместо этого он расправляет плечи, избавляясь от привычной сутулости, и вскидывает подбородок.
Пусть Хуа Чэн смотрит. В конечном итоге, Хэ Сюань пришел сюда со своими вопросами, ответы на которые сокрыты в глубине сознания Князя демонов. Хэ Сюань идёт всё дальше по этому тихому пути.
А Хуа Чэн снова и снова просматривает одно воспоминание Хэ Сюаня. Ещё, ещё и ещё — как азартный игрок, давно потерявший меру, кидающий кости раз за разом и встречающий лишь змеиные глазаориг. snake eyes — в игре в кости одновременное выпадение двух единиц, то есть гарантированный проигрыш неудачи.
Он стоит на рыночной площади и смотрит, как заклинатель в белом общается с растрёпанным мальчишкой.
Улыбаясь и смеясь.
Смотрит, как слепой Даос благодарит ребёнка, починившего его ткацкий станок, как теребит серебряную цепочку вокруг шеи.
С того дня Хуа Чэн не видел свою любовь.
В его последнем воспоминании о Се Ляне были мокрые от слёз щёки и полные ужаса крики.
«Ты поклялся, что никогда не солжешь мне»
О, как Наследный принц плакал в тот день, когда Умин покинул этот мир, оставив после себя только белый цветок и проклятый меч.
Хуа Чэн теперь опускается на колени перед своим богом, дрожащими пальцами оглаживает щёку воспоминания. Его глаза широко распахнуты.
Он так невыносимо прекрасен.
Нет, Хуа Чэн никогда об этом не забывал. Это попросту невозможно. Но он был призраком, он скорбел столетиями, перебирая оставшиеся ему крохи, цепляясь за немногие воспоминания, смотря на одни и те же портреты Се Ляня снова, и снова, и снова.
За это время его бог почти перестал быть для него живым, дышащим существом. Он стал бесценным воспоминанием, в котором Хуа Чэн желал раствориться без остатка, пока мир вокруг него движется вперёд. Он стал забывать…
Се Лянь всё ещё живёт в этом мире.
Все эти годы, пусть Хуа Чэн не мог его увидеть, не мог найти и следа, Се Лянь улыбался детям, смеялся с ними, помогал и поддерживал. Он даже отдал маленькому Хэ Шэну свой ужин.
«Ты отвернулся от мира, твердя, что делаешь это ради него»
Се Лянь повернул голову вслед убегающему мальчишке, его губы трогает мягкая, счастливая улыбка, а пальцы всё ещё играют с серебряной цепочкой.
«Но этот мир — его будущее»
Столетия назад бог плакал, сгорбившись над прахом Хун-эра, и извинялся снова и снова.
«Мне так жаль!»
Хэ Сюань стоит внутри этого воспоминания, наблюдая за павшим идолом, плачущим под дождём. Голову изгнанного бога закрывает шляпа-доули, он прижимает к груди гладкий чёрный камень, продолжая шептать: «Прости меня, Хун-эр… мне так жаль!».
Внутри совсем другого воспоминания Хуа Чэн шепчет те же слова.
— Прости меня.
Он баюкает лицо Се Ляня в ладонях. Как бы ему хотелось снова поговорить со своим богом!.. Этот ребенок никогда, никогда не ждал ответа на свои молитвы, но, боги, как отчаянно он хочет, чтобы его возлюбленный взглянул на него в последний раз. Услышал его голос. Ответил ему.
Хэ Сюань слушает, как измученный, сгорбившийся Се Лянь приносит упрямую клятву.
«Я больше так не поступлю… Я обещаю… больше никогда не сдаваться!»
Столетия спустя другой голос, принадлежащий другому человеку с другим именем, повторяет его слова.
— Я больше так не поступлю, — шепчет он.
Хуа Чэн не может сказать, когда его веру начали подтачивать сомнения. Не в Се Ляне — никогда не в Се Ляне. В себе самом. В своей способности найти своего бога, защитить его.
Где-то, когда-то за последние три с половиной сотни лет его вера перестала быть абсолютной.
— Я не стану сомневаться в себе, — клянётся Хуа Чэн. — Больше никогда.
Се Лянь не поворачивает головы, не смотрит на него, его улыбка остаётся неизменной. В конечном итоге, это воспоминание другого человека.
Хэ Сюань погружается всё глубже, и вот, наконец, он находит его.
Ответ на вопрос, мучивший его всю жизнь.
Почему.
Перед ним стоит маленькая девочка, одетая в зелёный шелк. Волны каштановых волос забраны, чтобы не мешались; когда она широко улыбается Князю демонов, на её щеках появляются ямочки. Глупое, беззаботное дитя — бесстрашное в своём невежестве.
— Как тебя зовут?
— Ши..! — радостно начинает она, и тут же, опомнившись, засовывает сахарного кролика целиком себе в рот и начинает торопливо жевать, отвернувшись. Её кудряшки подскакивают от каждого её движения. Прожевав и утерев рот рукой, она выдаёт: — Ши-и-и-икарный леденец! Моё имя Минся!
«Врушка» — думает Хэ Сюань, разглядывая её лицо. «И при этом совсем не умеет врать.»
Он следует за этой странной парой: Князь демонов (пусть он и сменил облик, но всё равно внушает ужас) и маленькая девочка с леденцом, идущая возле него вприпрыжку и сыплющая вопросами.
Что такого важного в этом воспоминании? Почему она солгала?
Пока ещё один человек не показывается им навстречу, Хэ Сюань не понимает. В живот Хэ Сюаню будто положили камень — он уже встречал этого человека.
Он молод, моложе, чем Хэ Сюань его запомнил. Богатый, красивый юноша.
Повелитель Вод, Ши Уду.
«…Ты.»
Это всё, о чём Хэ Сюань может думать, наблюдая, как Повелитель Вод подхватывает на руки свою младшую сестру.
— Что здесь происходит?
«Это был ты.»
Он стоит в тени — заметка на полях собственной трагедии — пока Ши Уду говорит о проклятье, постигшем его семью.
«Ты забрал у меня всё.»
Ши Уду говорит о паразитической твари, присосавшейся к Цинсюаню из-за старого проклятья. О твари, что не отстанет, пока не сведёт младшего Ши в могилу.
О божке-пустослове.
Хэ Сюань знает подобных тварей лучше многих.
Всю жизнь Хэ Сюань задавался одним вопросом, он спрашивал себя снова и снова… Почему?
Почему он родился таким особенным?
Почему удача вдруг отвернулась от него?
Почему должны были погибнуть его сестра и возлюбленная?
Почему другие всегда вставали у него на пути?
Почему он не смог упокоиться с миром?
Почему сейчас он здесь?
И в этот момент правда, наконец, выходит на свет.
Хэ Сюань смотрит, как Ши Уду спрашивает, можно ли обмануть эту тварь снова. Можно ли заставить её присосаться к кому-то другому. Оставит ли она их тогда?
— Это не сработает.
Будущее Хэ Сюаня… не было ни сломанным, ни потерянным.
— Вы можете встретиться со своим проклятьем лицом к лицу или прятаться от него.
Его руки сжимаются в кулаки.
— Но передать его другому невозможно.
Будущее Хэ Сюаня, его семья, его жизнь… всё это было украдено у него.
— По крайней мере не навлекая на себя ещё большего зла.
Вот ответ на его вопросы.
Вот почему он здесь.
Глазами Хуа Чэна он видит, как Ши Уду возносится на Небеса, забирая с собой младшего брата.
Своими глазами он наблюдает собственное падение.
Теперь, когда старые вопросы получили ответы, его начинают мучить новые. Почему?
Почему младший брат Ши Уду был важнее, чем его собственная младшая сестра? Почему Ши Уду посмотрел на чужую жизнь, на целую семью и подумал, что имеет право скинуть их со скалы, лишь бы выжить самому? Просто потому, что мог?
И почему Небеса приняли это? Хэ Сюань замирает, вскидывая голову.
Жестокие, пустые, бесчувственные Небеса. Смотрят свысока на страдания целого мира, не желая проявить ни крупицы милосердия.
Но Хэ Сюань видел воспоминания о Наследном Принце Уюна. Он знает, в чём причина.
Цзюнь У не глуп.
Он увидел двух юношей, и оба были достаточно сильны, чтобы однажды вознестись. Хэ Сюань и Ши Уду. Оба смогли бы стать могущественными богами без посторонней помощи.
Цзюнь У всегда был предусмотрителен. Он был щедр, когда щедрость приносила ему выгоду, он стремился возвысить себя…
И он превосходный лжец.
Но ещё он трус.
Кто-то должен был объяснить Ши Уду, как подменить судьбы: откуда смертному узнать эту технику? Если бы секрет ему выдал призрак, Хуа Чэн бы об этом знал. Значит, это был бог.
Бог, заполучивший мощнейший рычаг давления на нового Повелителя Вод. Бог, на корню пресекший будущее вознесение Хэ Сюаня. Умного, талантливого, справедливого Хэ Сюаня, чья наблюдательность рано или поздно всегда приносила плоды. Он был внимателен…
И он был честен.
Когда-то Хэ Сюань был хорошим человеком. В те дни, когда в его груди ещё билось сердце.
Поднимись он на Небеса, в конечном итоге он бы докопался до истины. И его нельзя было бы ни подкупить, ни шантажировать.
Цзюнь У за прошедшие тысячелетия не позволил ни одному богу дорасти до своего уровня могущества.
За это он изгнал Се Ляня.
Теперь люди придумывают оправдания. Говорят о запрете Небес на вмешательство в смертные дела, о том, как жестоко и беспощадно наказание за это вмешательство. Но теперь он видит прошлое через призму воспоминаний Чжао Бэйтун, и он знает, что это всё — ложь. Жестокая, коварная ложь.
Безликий Бай не был кармическим воздаянием за грехи народа Сяньлэ. Вселенная не посылала его разрушить их жизни.
Это сделал Цзюнь У.
Не вселенная отпечатала проклятую кангу на глаза бога.
Это сделал Цзюнь У.
Не вселенная написала законы Небес.
Это сделал Цзюнь У.
Когда юный сострадательный бог начал сомневаться в этих законах — а вместе с ними и во власти Цзюнь У…
Небесный Император попытался его сломать.
Единственный бог, сопоставимый с Цзюнь У по силе и при этом сохранивший свою независимость, — Генерал Мин Гуан. Но Пэй Мин так сосредоточен на собственных желаниях, что не представляет для политической структуры Небес никакой угрозы.
Он чем-то напоминает Хуа Чэна: они оба невозможно сильны, но так заняты своим делом, что именно это спасает их обоих от гнева Небесного Императора.
— Я понял, — бормочет Хэ Сюань, наблюдая, как мальчик в саду играет с бабочкой.
Ребёнок беззаботно смеётся, не зная ни тьмы собственной судьбы, ни страданий, на которые его брат обрёк других, стремясь уберечь его от неё.
О, как Хэ Сюань ненавидит его в это мгновение.
Ненавидит его счастье, его глупые бесхитростные улыбки, его смех.
Ненавидит его, потому что хочет, чтобы вернулась а-Чжун.
Потому что хочет снова обнять Цинь Мэйжун.
Но даже тогда в груди Хэ Сюаня уже проросли семена.
Крошечная, почти забытая часть него знает истину.
Вина и незнание различаются меж собой.
Нельзя проклинать того, у кого никогда не было выбора.
Но этот выбор встанет перед ним ещё очень нескоро. Пройдут века.
Сейчас же Князь демонов вздрагивает, услышав голос водного демона, и оборачивается к нему, наконец отрываясь от Се Ляня.
— …Что? — спрашивает он, поднимаясь на ноги. Воспоминание распадается вокруг них.
Хэ Сюань смотрит, как меркнет и рассыпается сад вокруг него, унося с собой смех Ши Цинсюаня. Водный демон почти скучает по этому звуку, но…
Они встретятся снова.
Он за этим проследит.
— …Я понял! — зовёт Хэ Сюань, бросаясь к барьеру.
Видения перед ним разбиваются, как стекло, и вот он снова стоит в Печи и созерцает столкновение титанов. Кровь стекает по щеке Хуа Чэна: под глазом у него глубокий порез. Чжао Бэйтун сплёвывает кровь, держась за рёбра.
Помассировав виски, водный демон берётся объяснять:
— Когда мы уйдём отсюда, я забуду про Цзюнь У, я забуду, что он сделал с вами обоими. Но! — Хэ Сюань дрожащим пальцем указывает себе на грудь. — Я буду помнить, что Небеса — мой враг.
Чжао Бэйтун замирает.
Потому что Хэ Сюань не забудет, что Ши Уду сотворил с ним. Не забудет и того, что Цзюнь У позволил ему вознестись, несмотря на его преступления.
— Я знаю себя, — продолжает водный демон, снова указывая себе на грудь. — Я подберусь к ним поближе… и я отомщу.
Он делает нетвёрдый шаг к двум демонам, не сводя с них пылающего взгляда.
Теперь, наконец, этот щенок, этот недоделанный слепок Князя демонов начинает напоминать Чжао Бэйтун её Саньлана. Эхо, лёгкий отзвук.
Потенциал.
— Повелитель Вод сейчас ближе всех к Цзюнь У.
Хэ Сюань переводит взгляд на Хуа Чэна, ища поддержки. Даже сейчас, пусть этот наглый призрак перерыл без спросу его воспоминания, Хуа Чэн кивает.
Ши Уду нельзя сравнивать с Владыкой по силе, нет.
Но Небесный Император доверяет Повелителю Вод и всячески выделяет его из других богов.
Люди считают это благим знаком.
Они молятся Повелителю Вод, как одному из сильнейших богов. Он может даровать богатство, удачу, отличные всходы и даже детей, если верить некоторым.
Однако среди небожителей при дворе ползут слухи. Это неизбежно: о чём ещё им думать, когда Цзюнь У так явно отдаёт предпочтение этому богу? Они шепчутся, что отношения этих двоих куда ближе, чем дозволено видеть публике.
Они судачили бы так же и о Се Ляне, если бы тот задержался в Небесном дворце подольше, но Хуа Чэн знал наверняка: его бог достиг таких высот своими талантами, своими силами.
Ши Уду, однако, далёк от Наследного Принца Сяньлэ. Каким бы выдающимся он ни был, он не должен был вознестись так быстро.
Возможно, среди этих слухов есть и правдивые. Особенно если учесть, какие эти двое хранят секреты.
— Значит, я окажусь рядом с ним. Возможно, тогда я сам смогу докопаться до истины, а даже если нет… — он переводит взгляд с Хуа Чэна на Чжао Бэйтун. — Я буду достаточно близко, чтобы помочь вам с планом.
— …С планом, — повторяет Хуа Чэн, скрестив на груди руки. Чжао Бэйтун прижимает руку к голове, пытаясь сосредоточиться.
Наступает мгновение тишины. Хэ Сюань смотрит на двоих призраков так, будто не может поверить своим глазам, у него даже рот приоткрывается.
— У вас двоих… нет плана?
— У меня есть, — начинает Хуа Чэн, но его перебивают.
— И в этом плане есть другие шаги, кроме «найти Се Ляня»?
Хуа Чэн закрывает рот, и ответ становится очевиден. Из всего многообразия его планов ни один не включал себя что-то кроме его бога. Найти его. Защищать его. Радовать его.
Чжао Бэйтун пожимает плечами, потирая шею.
— Вначале я ещё пыталась что-то планировать, — бормочет она. — Но ничего не вышло.
— Что ж… — Хэ Сюань скрещивает на груди руки. — Я могу это исправить.
Вот его сильная сторона: у него хорошо получается исправлять всякое.
— Из здесь присутствующих никто не является идиотом, — Хуа Чэн посылает ему убийственный взгляд. — Невозможно спланировать что-то, о чём забудешь, как только покинешь Медную печь.
Он всегда думал, что, если найдёт своего бога и снимет его проклятые канги, Цзюнь У посчитает его врагом и сам придёт искать битвы. Чем этот план отличается от того, что предложил Хэ Сюань? Чем его месть лучше?
— Так и есть, но сейчас… мы всё помним, — Хэ Сюань указывает на стены Медной печи. — Внутри этого места его проклятья теряют силу.
Он смотрит Хуа Чэну в глаза и говорит:
— Хун-эр.
Князь демонов будто вмерзает в лёд, а зрачок затапливает всю его радужку. Хэ Сюань лишь дёргает плечом, переводя взгляд на своды пещеры.
— Я могу произнести это имя здесь, но скорее всего забуду о нём, когда выйду.
Это тяжелая правда, и под её гнётом Хуа Чэн прожил почти всю свою жизнь.
— Но ещё это значит, что, если Цзюнь У умрёт, это скорее всего произойдёт здесь, — продолжает Хэ Сюань. — Так что, если у нас уже будет план к тому моменту, как мы заманим его сюда, мы вспомним его и будем заранее знать, что делать.
— Ты рассчитываешь на информацию, которой не располагаешь, — Чжао Бэйтун хмурится. — Мы не знаем, будет ли Цзюнь У достаточно глуп, чтобы заявиться сюда опять, и мы не знаем, при каких обстоятельствах он придёт. Вот почему проклятье работало столько времени.
Ужасное, жестокое, но эффективное. Хэ Сюань и так это знает.
— Так и есть, — соглашается он, обводя взглядом пещеру и потом возвращаясь к Чжао Бэйтун. — Но твои воспоминания доказывают одно: он не всемогущ. Его можно одолеть.
Её глаза распахиваются, и Хэ Сюань повторяет:
— Сколько раз ты пронзила его Чжусинем?
Сотню. Она сосчитала каждый удар.
— Он не был тогда настолько могущественным, — раздумывает Хэ Сюань. — Но и вы с тех пор стали сильнее.
Оба призрака накопили поистине невозможные запасы энергии за годы, которые они бродили по земле.
— Почему ты смогла пронзить его тогда?
— …Я застала его врасплох, — признаёт Чжао Бэйтун.
Чжао Бэйтун — кузнец и строитель. Она превосходный мастер работы с металлом, она строит, она создаёт. Может, если бы она чаще задавала себе вопросы, если бы она меньшее принимала на веру, ей не пришлось бы идти по этому пути.
Хуа Чэн — тот, кто выживет где угодно. Его инстинкты совершенны, а желания истинны и абсолютны. Он оставался в этом мире вопреки всему, вцепился в него с несравнимой силой.
Но следование инстинктам — не то же самое, что анализ.
Хэ Сюань тоже строитель. И он тоже привык выживать. Но в нём есть кое-что еще.
Он учёный.
— Что, если… — бормочет он, продолжая разглядывать потолок. — Мы будем знать больше, чем он?
Два других призрака переводят на него взгляды.
— …Как? — тихо и сосредоточенно спрашивает Хуа Чэн. Чжао Бэйтун, которая изначально не верила в способности молодого призрака, теперь… согласна его выслушать. Хэ Сюань бросает на неё взгляд.
— …Ты говорила, что это место — твой дом. Но ты сама не связана с Печью напрямую, — он указывает на распахнутые ворота и три других горных вершины, укрывающих долину Тунлу. — Духи других Советников сформировали те горы, но сам вулкан… был здесь и до тебя.
— …Все верно, — соглашается Чжао Бэйтун.
— Кое-чего вы тогда не учли, — продолжает бормотать Хэ Сюань, оглядываясь. — Извержение вулкана не было обычным стихийным бедствием.
Что-то дрогнуло в её лице.
— За всю историю Уюна сколько было таких извержений?
Ни одного.
— Ты думаешь, это было… из-за негативной энергии? — тихо спрашивает Чжао Бэйтун. Она пытается осознать, что он только что ей сказал. В конечном итоге, разве не дурная ци порождает самые разрушительные природные катастрофы?
— Давление достигло критической точки, это действительно так. Но тогда произошло ещё кое-что, ведь так? — замечает Хэ Сюань, и лицо Чжао Бэйтун становится белее полотна. Хуа Чэн начинает понимать, к чему он ведёт.
— …Бедствие, — шепчет Кровавый Дождь. — Тогда родилось первое Бедствие. Безликий Бай.
— Разве это что-то меняет? — Чжао Бэйтун стискивает кулаки так, что выпирают костяшки.
Хэ Сюань улыбается ей. В этот момент он выглядит таким юным: он нашел решение задачки, и его глаза сверкают.
— Это меняет всё, Наставница Тунлу, — отвечает он, прижимая ладонь к стене Печи. — Потому что это место существовало и до вас, но вы смогли его контролировать.
Он начинает ходить туда-сюда и останавливается в центре пещеры.
— Я почти уверен, что это место по своей сути просто узел пересечения светлой и тёмной энергии. Когда баланс нарушается, здесь поднимается давление, и Медная Печь выбрасывает лишнюю силу вовне. Но у этого места нет сознания, и, значит… — Хэ Сюань ненадолго замолкает. — Дух с самым большим запасом негативной энергии контролирует Медную Печь. Скорее всего, когда-то таким духом был Безликий Бай, но сомневаюсь, что он сам понял это в то время.
Ох.
Чжао Бэйтун улыбается, её лицо исполнено горечи. Как он сожалеет сейчас об этом, должно быть. Как его это преследует. Как он живёт, зная, что мог остановить своё падение, если бы не был так ослеплён жадностью и самолюбованием.
Что ж, приятно знать.
— После него настал твой черёд. А сейчас… — Хэ Сюань переводит взгляд на Хуа Чэна. — Медной печью управляешь ты.
В конце концов, ворота Тунлу не захлопнулись, пока он не пришел.
— И как нам это поможет? — вздыхает Князь демонов. — Безликий Бай был Бедствием. Цзюнь У скорее всего уже давно знает, что контроль над Печью перешел ко мне.
— У этого места, — Хэ Сюань несколько раз ударяет носком обуви по полу. — Больше функций, чем он думает.
Это естественный ареал скопления негативной энергии. Она стекается сюда в огромных количествах.
— Призраки могут просматривать воспоминания других призраков, — продолжает он. — Но только после того, как поглотят их. А ты увидел всю жизнь Чжао Бэйтун до того, как победил её.
— ..И в чём разница? — Хуа Чэн хмурится.
— Ты знаешь, о чём я, — Хэ Сюань обращается к Чжао Бэйтун. Она, как и он, за свою жизнь поглотила достаточно призраков. Воспоминания и сознание жертвы приходят уже потом.
— Это место, — Хэ Сюань обводит пещеру взглядом. — Я уверен, оно связано с той комнатой с двумя дверями, где ты нашёл своих друзей.
Хуа Чэн вдруг понимает — и краски стекают с его лица.
Сама Медная печь — это проход. Она связывает мир смертных и… что-то ещё.
— Можно лгать самому себе, скрываться от прошлого, забывать, погребать его очень глубоко… Но не здесь, — Хэ Сюань снова стучит ногой по полу, очевидно приближаясь к концу своей цепочки умозаключений. — Вы оба предположили, что испытали что-то наподобие связи разумов, но это неверно. Это была Медная печь.
— И как, черт возьми, это нам поможет?! — не выдерживает Чжао Бэйтун. — Что с того, что это место по прихоти судьбы показывает нам воспоминания?! Как это поможет разобраться с Цзюнь У?!
— Вы не понимаете… Медная печь позволила вам заглянуть в прошлое, — Хэ Сюань резко разворачивается к ней. — Теоретически, с её помощью можно заглянуть и в будущее.
Он опускается на колени, внимательно рассматривая пол Печи.
— …Что ж, — фыркает женщина и отворачивается, скрестив на груди руки. — Я пыталась предсказывать судьбы, и это не кончилось для меня ничем хорошим.
— Это не предсказание, — бормочет Хэ Сюань, ощупывая мрамор. — В основе другой принцип, это не похоже на чтение судеб.
— …Если это возможно, почему Цзюнь У не сделал этого? — Хуа Чэн делает шаг вперёд, следя за руками водного демона.
— Сомневаюсь, что он понимает истинную природу этого места, — отвечает Хэ Сюань. — Он использует Печь, когда ему это выгодно, а потом забывает про неё.
Чжао Бэйтун презрительно фыркает. Похоже на него.
— Что бы мы ни увидели, магия Медной печи связана с местоположением. Мы забудем всё, когда выйдем отсюда, — объясняет Хэ Сюань. — Но, когда мы вернёмся, мы будем знать что-то, что ему неизвестно, и у нас будет план.
— Какое конкретно будущее мы увидим? — Хуа Чен опускается на колени рядом с ним, не сводя с водяного демона пристального взгляда. Они выглядят почти как братья, когда сидят так близко друг к другу.
В другое время это заставило бы Чжао Бэйтун улыбнуться.
— Наше будущее. Будущее Медной печи. Кто знает? — Хэ Сюань дергает плечом. — Ты им управляешь, не я. Я только приведу механизм в действие.
Хуа Чэну требуется время, чтобы понять, о чём Хэ Сюань вообще. А тот уже занёс кулак.
— Ты… что сделаешь? — сухо спрашивает он… и одновременно с вопросом кулак Хэ Сюаня врезается в мраморный пол.
Водный демон вложил в этот удар все свои силы (а в их ситуации это немало), и камень под его пальцами…
Треснул.
— …Что он творит? — спрашивает поражённая Чжао Бэйтун.
— Приводит механизм в действие… — голос Хуа Чэна затихает.
БУМ!
Кулак Хэ Сюаня опускается снова, и трещина становится глубже, начинает ветвиться. Хуа Чэн поднимает взгляд на женщину, и на мгновение он выглядит невозможно юным с этой извиняющейся улыбкой и головой, склонённой к плечу.
— …Об этом я не подумал, — признаёт он.
В глазах Чжао Бэйтун смешиваются удивление и обречённость. Она отступает на шаг, вцепившись в стену Печи. Это к лучшему: её дух сильно ослаблен, а то, что их ждёт…
Хуа Чэн подозревает, что путь дальше есть только для него и Хэ Сюаня. Её история уже написана. А их — далека от окончания.
— …Не беспокойся, — тянет Хуа Чэн, пытаясь звучать уверенно. Кулак Хэ Сюаня вновь ударяет о мрамор.
БУМ!
— Чем бы это ни было, я разберусь.
Как он всегда разбирался.
Вулкан Тунлу стонет вокруг них, стены низко вибрируют и гудят. Медная печь недовольна. Медная печь ждёт.
Хуа Чэн стискивает зубы и кладёт ладонь на получившуюся трещину, чувствуя, как энергия в ней поёт, живёт, дышит.
Ждёт, пока он укажет ей, что делать.
Князь демонов крепко зажмуривается.
— …ПОКАЖИ МНЕ! — рычит он, его голос наполняет всю пещеру.
И с этими словами пол под ними разбивается на тысячи осколков, и двое призраков проваливаются в бездну.