После всё окутывает тьма. В ней кружатся картинки и голоса, которые кажутся Се Ляню смутно знакомыми. Веки у него тяжёлые от усталости.
Он знает, что его куда-то несут, слышит чьи-то споры, чувствует…
Кто-то крепко держит его, шепчет ему что-то, что он не может разобрать.
Когда он просыпается в следующий раз…
Под его головой подушка, он лежит на шелковых простынях, и в первые мгновения он видит краем глаза какое-то движение рядом с собой — серебряная бабочка сидит на покрывалах, мягко складывая крылья.
Се Лянь моргает, перед глазами всё расплывается, он тянется к ней, пытается сесть… но её уже нет.
— Ты очнулся.
Голос кажется знакомым, но Се Лянь еще недостаточно пришёл в себя. Он трёт глаза и слепо шарит вокруг себя, пытаясь нащупать хоть что-то.
— Где я? — заторможенно бормочет он. Под его пальцами только подушки и шелк — удобно, но не информативно.
— Это дворец Сюаньчжэня.
Удивления хватает, чтобы проснуться окончательно. Се Лянь вскидывает брови.
— …Му Цин? — зовёт он, а потом понимает, с кем скорее всего говорит. — …Фу Яо?
Младший небожитель, сидящий у изголовья кровати, неловко кивает и складывает руки на груди.
— Во дворце Наньяна сейчас заперта Сюань Цзи, туда лучше не соваться. Лин Вэнь предлагала разместить тебя у кого-нибудь из богов литературы, но… — Фу Яо рассматривает свои ногти, закинув ногу на ногу. — Тебе нужно было медицинское обследование, так что…
Се Лянь поднимает бровь:
— Тогда при чём здесь дворец Генерала Сюаньчжэня и его служащие?
Фу Яо отвечает легко, будто ничего из этого его не волнует и не касается:
— Сюаньчжэнь хоть и бог войны, но больше известен среди смертных как покровитель медицины и докторов. Кого ещё им просить осмотреть тебя?
Се Лянь не знал… Хотя откуда ему знать? Он избегал храмов своих друзей многие сотни лет.
— Покровитель медицины? Когда это случилось?
— Несколько столетий назад, — Фу Яо дёргает плечом. — Разразилась эпидемия чумы, и Му Цина отправили разбираться со смертными.
— Ох, я, кажется, болел этой чумой… — Се Лянь хмурится, вспоминая те пренеприятные времена. Люди по всему континенту умирали как мухи, чума выкашивала целые деревни, Юнъани и Сюли пришлось прекратить войну и вместе искать решение, и только тогда всё устаканилось.
— Передай ему мою благодарность. Если бы не своевременное лечение, мне пришлось бы несладко…
Повисает долгая тишина. Когда Фу Яо отвечает, голос у него слегка напряжённый.
— Я передам.
Се Лянь отвечает ему неловкой улыбкой.
— Спасибо, Фу Яо.
Он садится, придерживая голову. Она не болит, просто кружится.
— У тебя, кстати, было крайнее истощение, — ворчит младший небожитель. — Твой организм обезвожен, и ты слишком мало ешь.
— …Понятно, — вздыхает ничуть не удивлённый Се Лянь. — Как долго я спал?
— Шестнадцать часов, — Фу Яо тянется к прикроватной тумбочке и постукивает по ней костяшками пальцев, чтобы Се Лянь смог сориентироваться на звук. — Мне приказали убедиться, что ты поешь и попьёшь, прежде чем уйти, так что не вздумай разводить капризы, мне на них всё равно наплевать.
Се Лянь останавливается.
— …Хорошо.
Он тянется к стакану с водой и нащупывает рядом тарелку с фруктами. Ох… В детстве он был ужасным привередой, в юношестве он так и остался худощавым, потому что отказывался почти от всех блюд во дворце.
Но… на тарелке лежат только те фрукты, которые он когда-то соглашался есть.
Он вертит между пальцами кусочек сушёной груши, и сердце в его груди наполняется теплом, и взгляд, скрытый за волосами, тоже тёплый.
Му Цин помнит. Это не удивительно — у него всегда была превосходная память, Се Лянь за всю жизнь больше не встречал таких людей. Иногда эта память становилась проклятьем.
— Передай ему, что я не хотел доставлять ему столько неудобств, и мне очень жаль, — вздыхает Се Лянь, откусывая кусочек.
Оказывается, он до сих пор любит груши. Он успел забыть, какие они на вкус.
Фу Яо молчит так долго, что Се Лянь принимает его тишину за ответ, но…
— Он не бессердечен, просто чтобы ты знал, — Фу Яо говорит тихо, будто ожидает, что в любой момент его поднимут на смех.
Момент слабости.
Се Лянь заканчивает с грушей и отвечает так мягко, что Фу Яо вздрагивает:
— Я всегда это знал.
Отношения с Му Цином до сих пор остались в жизни Се Ляня самыми сложными и запутанными. Из всех людей из его старой жизни (кроме Хун-эра)…
Больше всех он думал о Му Цине. Даже Фэн Синь не занимал в его мыслях столько места, хотя был ему вроде как ближе. Се Лянь не может сказать, что не был на него зол. Или что он понимает Му Цина, потому что это не так.
Когда он время от времени вспоминает их последний настоящий разговор… Это всё ещё больно. Но это не значит, что Се Лянь по нему не скучает.
— Мне кажется… — осторожно начинает Се Лянь, вертя в руках ещё один кусочек груши. — Что иногда он так ревностно охраняет свои чувства, что другие люди… неправильно его понимают.
Фу Яо весь подбирается и замирает, как натянутая струна. У него подрагивают губы.
— Но это не значит, что он ничего не чувствует. Что у него нет сердца, — заканчивает Се Лянь и тут же запихивает в рот еды, чтобы не сказать ещё чего-нибудь… такого. Он усердно жуёт, с каждой минутой чувствуя себя всё более неловко, надеясь, что он не сказал что-то непоправимое.
— Жуй осторожнее. Подавишься — спасать не буду.
Се Лянь с трудом проглатывает еду и торопится запить.
— …Хорошо!
Закончив со всей едой и выпив два стакана воды (такими были указания врача), Се Лянь свешивает ноги с кровати, пытаясь нащупать свои сапоги.
— Спасибо, что присмотрел за мной, Фу Яо.
Ему пора: он был в ответе за дело горы Юйцзюнь, и от него ожидают отчёт.
— Я просто делал свою работу, — младший небожитель пожимает плечами и опускает верхний халат Се Ляня на кровать рядом с ним. Не сказав больше ни слова, он выскальзывает из комнаты.
Се Лянь вздыхает.
Он не ждёт, что кто-то из его друзей захочет вернуться к старым отношениям, и он не винит их, но…
Ах. Что ж, теперь без толку ломать над этим голову.
Первым делом он заглядывает к Лин Вэнь, и она выглядит обрадованной его визиту.
— Ваше высочество, — она едва заметно улыбается, но для человека её темперамента это уже говорит о многом. — Я рада, что вы поправились.
— Ох… да, — Се Лянь неловко улыбается. — Ничего серьезного. Стыдно признаться, это было простое переутомление.
— Прошу прощения, — Лин Вэнь хмурится. — Вы только что вознеслись, вас не стоило назначать на дело уровня горы Юйцзюнь.
Се Лянь отмахивается:
— Нет, нет! Вы пытались помочь мне покрыть долг, я очень благодарен, что вы дали мне это дело!
Он не видит, как она пристыженно отводит глаза. Даже если бы мог, он все равно не знает, что она была против этой затеи. Он бы не понял, почему она испытывает вину, если вообще смог бы прочитать это чувство на её лице.
— И всё же я надеюсь, что вы хорошо отдохнёте и полностью восстановитесь.
— Так и будет, — Се Лянь послушно кивает, а потом вздыхает: — Есть ещё кое-что, о чем мне следует доложить касательно дела о Призрачном женихе.
Он рассказывает о перебинтованном мальчике, и брови Лин Вэнь поднимаются всё выше. Её взгляд наполняется беспокойством.
— …Это нехорошо, — признаёт она. — Мы немедленно начнём поиски. Но с учётом его возраста…
— Скорее всего, он не человек, я знаю, — кивает Се Лянь. Должно быть, этот ребёнок — какая-то разновидность призрака, но… — Я всё равно чувствую…
Ответственность и вину.
Лицо Лин Вэнь становится сочувствующим.
— Мы его найдём, ваше высочество. Не переживайте.
— А ещё…
Лин Вэнь поднимается на ноги и похлопывает принца по руке, чтобы он пошел следом.
— Нам следует вынести это на обсуждение в сеть духовного общения. Я уверена, остальные захотят знать.
Обычно божества предпочитают приходить в сеть телепатически. Но в Небесной столице во дворце верховного божества литературы есть зала, где находится узел телепатической матрицы. В эту залу можно войти, и тогда боги и богини, находящиеся в Сети, предстанут в виде проекций за прозрачными золотистыми занавесями.
Для Се Ляня это бесполезно, но Лин Вэнь предпочитает наблюдать за собеседниками.
Они выходят в Сеть в середине ожесточённого спора. О небеса, бедный Фэн Синь готов лопнуть от возмущения.
— С меня ХВАТИТ! Из Сюань Цзи и слова не вытащишь про Зелёного Демона, зато про Пэй Мина она НЕ ЗАТЫКАЕТСЯ! — ругается он. — Я вам кто, ТЮРЕМЩИК?!
— Послушайте, — вздыхает кто-то из богов войны. — Сюань Цзи сильный призрак, и запечатывание требует времени. У кого ещё хватит сил её удержать?
— Какая разница?! У Пэя хватает солдат, и это ЕГО бардак! Пусть он с ней разбирается!
По толпе собравшихся божеств проносятся разрозненные шепотки. Все склонны с ним согласиться. Сюань Цзи — ошибка Пэй Мина, и сваливать заботу о ней на Наньяна нечестно…
— Она только сильнее повредится рассудком, если увидит его, — встревает Пэй Су. Голос у него спокойный, но твёрдый. — Сюань Цзи жестока, и она одержима моим генералом. Если они встретятся, и она не добьётся от него желаемой реакции, то станет ещё более невыносимой.
Се Ляню почти жаль Пэя. Он, может, и обольститель, но он не виноват в преступлениях Сюань Цзи. Вся ситуация, должно быть, очень его расстроила.
— Сама по себе Сюань Цзи слаба… — встревает кто-то из богов литературы. — Это вмешательство Ци Жуна привело к беспорядкам.
Се Лянь чуть напрягается, услышав это имя.
— …Ци Жун?
— Зелёный Фонарь, Блуждающий В Ночи, — поясняет Пэй Су. — Так его зовут.
Разумом Се Лянь понимает, что это должно быть совпадением. Прошло восемь столетий, и за это время могло родиться бессчетное число людей с таким именем. Но…
— Он был в ту ночь на горе? — спрашивает Се Лянь, немного опасаясь ответа.
— Нет, он ушёл незадолго до вашего прибытия, — теперь встревает Му Цин, и голос у него звучит немного уставшим. — Один из моих подчинённых доложил, что видел лесного демона. Ци Жун не мог уйти далеко.
— Лесной… демон?
— Жэнь Сун, — отвечает ещё один бог. — Он появляется в мире смертных только с одной целью: открыть охоту на Ци Жуна. Эти двое что-то крепко не поделили.
— …Ох, — бормочет Се Лянь, нахмурившись. Даже призраки не избежали политических дрязг. — Разве призраки часто друг на друга охотятся?
— Нет, — Фэн Синь достаточно успокоился, чтобы ответить хотя бы на это. — И уж точно не в таких масштабах. Но Ци Жуна презирают даже свои, так что никто не удивлён.
— Без Ци Жуна гора Юйцзюнь не стала бы бойней…
— Возвращаясь к горе Юйцзюнь, — встревает Лин Вэнь, подняв подбородок. — Ничего из этого не открылось бы без помощи и чуткого руководства Наследного Принца Сяньлэ. Мы все здесь у него в долгу.
Се Лянь ерзает, не находя себе места: он отвык от похвалы.
— Если вы хотели что-то добавить, то сейчас самое время, ваше высочество.
Так. Хорошо.
— Пока я был в паланкине на горе Юйцзюнь, произошло кое-что странное, — объясняет Се Лянь. — Я услышал пение, но мои спутники ничего не слышали. Пел ребёнок, — принц склоняет голову к плечу. — Кто-то из вас сталкивался с этим духом?
— Впервые слышу, — очень сухо отвечает Му Цин.
— Он как-то связан с Сюань Цзи, без сомнений, — встревает кто-то из младших богов дворца Лин Вэнь. — Пусть Наньян…
— Хватит сваливать на меня ЕЩЁ БОЛЬШЕ РАБОТЫ! — взрывается Фэн Синь. — Я даже на Сюань Цзи вообще-то не соглашался!
— …Я прослежу за этим вопросом, ваше высочество, — вздыхает Лин Вэнь. — Вы хотели бы спросить что-то ещё?
— Да, — соглашается Се Лянь, и… по правде сказать, он и подумать не мог, что его следующие слова вызовут такой переполох: — Кто-нибудь из вас раньше встречал призрака с серебряными бабочками?
Се Лянь понятия не имеет, что в его вопросе настолько странного, но в ответ Сеть духовного общения мгновенно загудела, будто улей.
— С чего такие вопросы? Вы видели бабочку?
— О дьявол, неужели в этом деле замешан ОН?!
— Он бросил небесам ещё один вызов?!
— Хуа Чэн… — стонет Му Цин, проводя рукой по лицу. — Конечно, ему встретился Хуа Чэн!
— Хуа Чэн? — спрашивает Се Лянь, слегка улыбаясь. — Значит, вот как его зовут… Ему подходит.
Город, полный цветов. Поэтичное имя, рисующее прекрасную картину.
Теперь, когда Се Лянь отошел от событий той ночи и все переживания улеглись… Он помнит, с каким непринуждённым изяществом двигался этот человек, будто искусство, обретшее форму.
— …Ваше высочество, — мягко спрашивает Му Цин. — Вы когда-нибудь слышали о Четырёх Великих Бедствиях?
Бедствия, бедствия…
— А, — Се Лянь хлопает в ладоши. С его ученичества прошли сотни лет, но он до сих пор радуется, когда знает ответ на вопрос. — Нань Фэн объяснил мне про них на горе Юйцзюнь… это самые сильные демоны, так?
Все собравшиеся бросают взгляды в сторону божества с самым высоким статусом среди всех присутствующих. Это молодой человек с острыми чертами лица в простых чёрных одеждах. Его волосы забраны в гладкий высокий хвост, а из украшений при нём только золотые серьги.
Он выглядит уставшим, а ещё — как будто ему ужасно скучно, но он вздыхает и отвечает:
— «Бедствие» — лишь ранг, а не титул, — голос у молодого мужчины низкий и размеренный, будто бы он по памяти читает лекцию. — Они известны как Князья Демонов.
— Князья Демонов... — тихо повторяет Се Лянь. — Даже в мире призраков есть знать?
— Устройство призрачного мира принципиально отличается от такового на Небесах или среди людей, — объясняет он. — Каждый Князь Демонов рождается, преодолевая немыслимые страдания и жесточайшие испытания. За всю историю лишь трое достигли ранга Бедствия.
— Но… — Се Лянь хмурится. — Я думал, их четверо?
— Ци Жуна включили в список только для ровного счёта. Четыре Легенды — четыре Великих Бедствия, — фыркает Му Цин. — Равновесие между Небесами и Миром Духов необходимо соблюдать.
«Четыре легенды» или «Четыре прекраснейшие картины»… про них Се Ляню не нужно объяснять. В конечном итоге, он сам — одна из них.
Наследный принц, угодивший богам.
Молодой господин, проливший вино.
Генерал, сломавший меч.
Принцесса, перерезавшая себе горло.
— И кто же эти четыре бедствия?
— Самый слабый из них Ци Жун, он единственный не стал Князем Демонов, — снова отвечает скучающий бог. — Его называют Лазурный Фонарь, Блуждающий в Ночи, и он известен редкостным дурновкусием и жестокостью. Его последователи подвешивают тела в лесах в качестве подношения.
Се Лянь с трудом сглатывает, стараясь напомнить себе, что это омерзительное, ужасное совпадение… И только.
— Следующим идёт Чёрная Вода Погибель Кораблей, — продолжает бог, вертя между пальцев серёжку. — Самый нелюдимый из четырёх.
— Он водный демон?
— Очень проницательно, ваше высочество, — сухо отвечает бог, и Се Лянь краснеет. — Кроме этого факта о нём практически ничего не известно. Самый старший из Князей Демонов — Белое Бедствие — был сильнейшим в своё время.
— Безликий Бай, — поясняет Лин Вэнь. От неё не укрылось, как лицо принца в мгновение ока утратило все краски. — Но его давно сразил Небесный Император.
Се Лянь знает. Но… он…
Одних лишь воспоминаний о его деяниях хватило, чтобы он вчера потерял сознание. Шрамы, оставшиеся на его душе, до сих пор не разгладились… сколько бы раз ни заживала его плоть.
Лишь упомянутое вскользь имя — и он уже чувствует себя искореженным, искалеченным и изуродованным. Будто открытая рана.
— И, наконец, сильнейший демон из ныне живущих, — продолжает черноволосый бог с лёгкой заминкой, будто почему-то не хочет озвучивать этот факт. — Собиратель Цветов Под Кровавым Дождём, Хуа Чэн.
— Он известен своими призрачными бабочками, — мягко объясняет Лин Вэнь. — Должно быть, вы видели именно их.
— …Его сила действительно настолько превосходит остальных? — спрашивает Се Лянь, вспоминая алое море чужой ци. Оно было бескрайним, да… но принц не почувствовал в нём дурных намерений.
— Ци Жун в сравнении с ним — насекомое, — встревает Фэн Синь. — И если Зелёный Фонарь не переживёт испытаний и не станет Князем Демонов, многие верят, что его место займёт подчинённый Хуа Чэна.
— Подчинённый?
— Его уже упоминали, — объясняет Лин Вэнь, положив руку на бедро. — Лесной демон Жэнь Сун, Осенние Сумерки, Окутывающие Леса.
— Он почти не вмешивается в конфликты небес, — снова подаёт голос бог, до этого объяснявший про бедствия. — Но время от времени он вредит людям, а его магия вызывает безумие.
Хуа Чэн настолько могущественный, что у него в подчинении почти что Бедствие?
— Кто-то утверждает, что Хуа Чэн даже сильнее Безликого Бая, — с опаской вставляет Фэн Синь. — Теперь уже сложно сказать, так как эти двое никогда не ходили по земле одновременно, но для Небес Хуа Чэн куда опаснее.
Се Лянь едва не вздрагивает, заслышав это:
— …Правда?
— Безликий Бай уничтожил много королевств смертных, — тихо говорит Му Цин, сложив на груди руки. — Его целью бывали и изгнанные небожители, но при этом он никогда не вступал в прямую конфронтацию с Небесами. Он выбирал тех, кто уже ослаблен, и Цзюнь У легко сразил его. Но Хуа Чэн… — Му Цин ненадолго затихает, погружаясь в воспоминания, и глаза у него становятся напряженные. — Уничтожил тридцать три божества за один день.
Се Лянь обдумывает услышанное, приоткрыв рот.
— …В одиночку?
Му Цин кивает:
— Он бросил вызов тридцати пяти небожителям, которые чем-то его оскорбили, и поставил на кон свою душу.
Нужно быть очень… уверенным человеком, чтобы решиться на такое.
— Условия сделки были крайне просты. Если победят боги, то смогут развеять его, как и хотели. Но если победит Хуа Чэн, проигравшие боги должны будут снова стать смертными.
— И тридцать три идиота согласились, — вспоминает Му Цин.
— Они с позором проиграли, — бормочет Фэн Синь, и Му Цин кивает. Не лучшие были времена. — Выставленные на посмешище и униженные боги отказались выполнять свою часть сделки. Но Хуа Чэн не позволил им отделаться так легко: за одну ночь все их храмы сгорели дотла.
Для божества это фактически смертный приговор.
— …Мне казалось, он бросил вызов тридцати пяти, а не тридцати трём, — Се Лянь вскидывает бровь. — Кто были оставшиеся двое?
На мгновение повисает тишина, потом Лин Вэнь деликатно отвечает:
— Генералы Наньян и Сюаньчжэнь.
Ох. Они? Когда они успели насолить Князю Демонов?
Се Лянь, ориентируясь на голоса, переводит взгляд с одного бога на другого.
— …И вы отказались?
Тишина становится напряжённой.
— Мы были заняты, — коротко отвечает Фэн Синь. — Когда мы узнали, что Хуа Чэн бросил Небесам вызов, битва уже состоялась.
— Да, — голос у Му Цина будто бы приглушенный. Человек с такой отличной памятью… и вдруг внезапно говорит так расплывчато. — Если я правильно помню, случился какой-то конфликт из-за храма.
Фэн Синь спешит покивать, прочищая горло.
— Ага… так и было.
— В любом случае, — Лин Вэнь пожимает плечами. — Призрачные бабочки до сих пор являются небожителям в ночных кошмарах.
Се Ляню сложно в это поверить: в них не было совсем ничего пугающего. Скорее…
Они успокаивали своей красотой. Но не пугали, совсем нет.
— Он… что-нибудь сделал с вами, ваше высочество?
— Нет, — честно отвечает Се Лянь. — Он был очень обходителен. Помог мне спуститься с горы и даже залечил мои раны, прежде чем исчезнуть.
Фэн Синь и Му Цин напрягаются: в прошлый раз Се Лянь забыл это упомянуть. По сети проносится недоумённый шепоток.
— Что он задумал?
— Опять какие-то уловки! За одну ночь на этой горе побывали Хуа Чэн, Ци Жун и Жэнь Сун; это явно не к добру! Что если Бедствия что-то задумали?
Бог, объяснявший Се Ляню про четырёх бедствий, тонко улыбается, сверкнув заострёнными клыками.
— Если Бедствия что-то задумали, — шепчет он. — Для Небес настали тяжёлые времена. Всем богам стоит проявить осторожность.
— Мин И прав, — Лин Вэнь тяжело вздыхает. — В любом случае, я донесу последние новости Императору. На этом сегодняшнее собрание будем считать оконченным.
Большинство небожителей торопятся уйти, и Се Лянь спешит позвать:
— Наньян, Сюаньчжэнь, — он прислушивается, пытаясь понять, слушают они его или нет. Принцу кажется, что они задержались, и он продолжает: — Спасибо за двух младших небожителей. Они очень мне помогли.
Оба бога войны какое-то время молчат, Наньян переминается с ноги на ногу, а потом бормочет:
— Не стоит благодарности.
— Точно, — соглашается Сюаньчжэнь, провожая взглядом Наньяна (он выходит из сети, не сказав больше ни слова). — Лучше займись выплатой долга, раз уж у тебя появились добродетели.
Се Лянь кивает.
— И ещё… Му Цин, — он бросает взгляд в сторону своего друга. — Я уже сказал Фу Яо, но раз ты здесь, я могу передать тебе лично… — он снова склоняется в поклоне. — Спасибо за содействие. И за то, что позволил отдохнуть в твоём дворце. Это было очень любезно с твоей стороны.
Му Цин замирает — где он и где любезность — но в конечном итоге резко бросает:
— Это было лишь практичное решение. Не стоит разговоров. Лин Вэнь, — он переключается на богиню литературы и сухо продолжает: — Тебе стоит поговорить с твоим приятелем. Сомневаюсь, что Фэн Синь — оптимальное решение в случае Сюань Цзи.
— Я присутствовала при встрече Пэй Мина и Небесного Императора не далее, как сегодня утром, — спокойно отвечает Лин Вэнь. — Он осведомлён о сложившейся ситуации.
Се Лянь замирает от удивления, и Му Цин, похоже, разделяет его чувства:
— Пэй в столице? И он не участвовал в собрании?
— Он отчитывался напрямую Цзюнь У, — Лин Вэнь пожимает плечами. — К тому же, сегодня вечером он отбывает по другому поручению.
— У него непростительно загруженный график, — Се Лянь сочувственно хмурится.
— Так и есть, — соглашается Лин Вэнь. — И то немногое, что осталось от его времени до следующей ссылки, он хотел бы посвятить решению личных проблем.
«Ссылки».
Интересный выбор слов.
На Небесах хватает богов войны. Все они произошли из разных слоёв общества и обладают разными способностями; их объединяет лишь умение сражаться.
Но Пэй Мин не похож на всех прочих. У него есть одна отличительная черта, один определивший его талант.
Он солдат.
Се Лянь сам когда-то был солдатом. И много кем ещё за долгие годы своей божественности, но на его памяти… этот путь самый несчастливый из всех.
Теперь Се Лянь против воли гадает — если Генерал Пэй не разбирается с Сюань Цзи… Какие другие «личные проблемы» могут его беспокоить?
***
— Х… хваааа—!
Воздух пронзает задушенный стон, поджимаются пальцы ног, руки намертво вцепляются в спинку кровати.
— Хватит…! — рвано стонет бог, его покрасневшая грудь, покрытая синяками и укусами, ходит ходуном. — Я думал, ты устал…
Старший из богов падает поверх, между раздвинутых бёдер; он тяжёлый, но это приятная тяжесть. Его сбитое дыхание щекочет шею его любовнику.
— Так и есть… — урчит Пэй, прослеживая губами чужой пульс, с удовлетворением отмечая, как он частит под его зубами. — Но я не видел тебя месяцы.
И это другая, приятная усталость. Усталость, от которой ноют мышцы живота и бёдер, а царапины на спине отзываются победным жжением. Не нужно думать. Можно просто наслаждаться теплом тела под ним.
По крайней мере, пока не лопнет терпение его любовника и он не начнёт ворчать, что его придавило.
Другой бог позволяет мгновению продлиться ещё немного, пропускает волосы Пэя между пальцами, ждёт, пока выровняется его дыхание, но в конечном итоге пихает Пэя, и тот со стоном скатывается набок.
— Ох. Перестань вести себя, как дитё малое, — Ши Уду закатывает глаза и переворачивается на живот. Он тянется за кувшином вина, оставленном на прикроватном столике; Пэй начинает выцеловывать узоры на его голом плече, за что получает раздражённый взгляд. — Я сказал хватит.
Пэй жалостливо стонет:
— У меня осталась всего пара часов.
— И ты сможешь переспать хоть со всеми смертными разом, — ворчит Повелитель Вод, наливая себе вина. — Мне и так придётся потратить недельный запас духовных сил, чтобы не хромать.
— Или, — предлагает Пэй, недовольно наблюдая, как следы укусов и синяки, по форме повторяющие пальцы, истаивают с груди и ног Ши Уду. — Ты можешь просто хромать.
Ши Уду хмыкает, делая длинный глоток.
— Иногда ты будто совсем меня не знаешь.
— Гордец, — ворчит Пэй, устраиваясь полусидя у изголовья. — Ты стыдишься меня?
Ши Уду бросает на него беглый взгляд, глаза у него вспыхивают, и он отворачивается, чтобы накинуть на плечи шелковый халат.
— Ох, безмерно.
Но в его тоне есть что-то игривое, и Пэй широко улыбается.
— Если продолжишь говорить со мной так, я заплачу… — расслабленно тянет он, а потом, перекинув руку через талию другого бога, притягивает его ближе.
Ши Уду может его остановить, но выбирает не делать этого. Он оказывается верхом на Пэй Мине, прижимается голыми ногами к его бёдрам, и выглядит вполне довольным.
— Мой жестокий и гордый маленький водный тиран… — вздыхает Генерал Мин Гуан, уткнувшись носом своему любовнику куда-то под челюсть. Он целует все чувствительные места, пока по телу Ши Уду не проходит дрожь, пока он не обхватывает бога войны одной рукой за шею. — Всегда заставляет меня плакать…
— Ненавижу это прозвище, — ворчит Ши Уду. — Почему ты вечно его вспоминаешь?
— Потому что… — Пэй улыбается, игривый укус смягчается до долгого поцелуя во впадинке у Ши Уду за ухом. — …Со мной ты тиран совсем другого сорта.
— Это называется «устанавливать личные границы».
— Жестокий, мстительный…
Какое-то мгновение Ши Уду молчит, потягивая вино, а потом замечает:
— Я удивлён, что ты позволил им спихнуть эту женщину на Наньяна. На тебя не похоже.
В конечном итоге, они оба были теми ещё гордецами — на этом и сошлись. Пэй Мин не отвечает, но водный бог чувствует, что хватка на его талии становится крепче, а потом…
— Если бы её привели сюда, ты бы ко мне не пришел, — бормочет он, опуская подбородок Ши Уду на плечо. Подбородок острый и неудобный, но младший бог не жалуется. — А я не видел тебя месяцы.
Ши Уду вздыхает и спускается чуть ниже, удобнее устраиваясь у Пэя на коленях.
— Мой дворец ничем не хуже.
Теперь Пэй дуется:
— Там твой брат.
— Ты сам виноват, что он тебя не любит.
— Ты бы сказал это вне зависимости от моих поступков.
— Он красивее тебя, — Ши Уду пожимает плечами. — И не так меня бесит.
— И ты удивляешься, почему я зову тебя водным тираном… — воет Пэй. — Мы не виделись столько месяцев, а ты так холоден со мной…
У младшего бога вырывается короткий смешок, гладкие волосы соскальзывают с его подрагивающих плеч.
Ши Уду практически никогда не улыбается, и ещё реже смеется. И каждое такое мгновение принадлежит Пэй Мину, надёжно спрятано за дверьми спальни, укрыто под простынями и слоями секретов. Он цепляется за эти улыбки отчаянно и жадно, называя своими.
— Ты так говоришь, будто и правда по мне скучал…
Ответ Пэя заставляет его вздрогнуть.
— Конечно, скучал.
Его руки всё ещё крепко обнимают Ши Уду за талию, а лицо спрятано в изгибе его шеи. Младший бог какое-то время не может найтись с ответом, а потом толкает Пэя в грудь, заставляя отстраниться. Ши Уду всматривается в его лицо.
— … — он отставляет в сторону чашу с вином и крепко сжимает подбородок Пэя между указательным и большим.
Пэй красивый, как и всегда; весь состоит из острых углов: квадратная челюсть, сильные брови вразлёт, пурпурные глаза, мерцающие и затуманенные желанием.
Но в нём есть и тьма.
Пэй — человек противоречий. Соревновательный, но честный. Жестокий, но часто милостивый. Легкомысленный, но несущий на себе тяжёлый груз.
Мало кто знает, какими загнанными, какими испуганными бывают эти глаза. Мало кто видит, как под оболочкой самоуверенного веселья кружат бессчётные несчастливые годы.
— …Эта женщина, — повторяет Ши Уду.
— Сюань Цзи, — послушно напоминает Пэй, но водный бог упорно отказывается называть её по имени.
— Эта женщина, — продолжает он, наблюдая за выражением лица Пэя. — Задела тебя тогда за живое, так?
Мин Гуан отвечает не сразу. Вместо этого он притягивает Ши Уду ближе, целует косточку на плече, потом ключицы, оттаивая в тепле их соприкасающихся тел.
— Она напоминает мне о временах, которыми я не горжусь.
— О твоей величайшей победе?
— Нет, — фыркает Пэй. — Юйши не было моей величайшей победой.
Он говорит это с такой горечью, что Ши Уду удивляется:
— Не сочти за грубость, — задумчиво тянет он. — Мои наставники втолковывали мне это с детства.
— Не заставляй меня чувствовать себя старым, — вздыхает генерал. — Особенно пока мы в постели.
— А я думал, тебя заводит разница в возрасте, — хмыкает Ши Уду. — Как глупо с моей стороны… Так что тогда стало твоей величайшей победой?
Пэй Мин притворяется, что со всей серьёзностью обдумывает вопрос; одна его широкая ладонь скользит вверх по спине водяного бога (кожа Ши Уду покрывается мурашками), другая крепко ложится ему на бедро.
— Каждый раз, когда ты говоришь моё имя.
Особый талант Пэй Мина — находить такие фразы, что даже самые холодные сердца (в числе которых и Ши Уду) начинают трепетать, как крылья бабочки.
— Каждый такой раз — моя величайшая победа.
Нетрудно догадаться, как у него получилось соблазнить столь многих, и ещё большее количество оставить с разбитым сердцем. И сейчас — редкое явление — у Повелителя Вод не нашлось в запасе ответной остроты или сурового цинизма.
Покачнувшись вперёд, он утыкается лбом Пэю в грудь и молчит.
Это необычная реакция. Настолько, что генерал хмурится:
— …Ты в порядке?
Ши Уду не отвечает, только обнимает Пэя за шею двумя руками, вдыхает его запах. Позволяет себе один краткий миг покоя и слабости.
«Может быть, я тоже по тебе скучал»
Но он не может этого сказать.
Потому что «скучать по кому-то» для него и Пэя значит совершенно разные вещи.
— Эй… — Пальцы Пэя гладят его по загривку, и его голос вновь обретает эти тёплые, мягкие интонации, наполненные ложной близостью, которая каждый чертов раз разбивает Ши Уду изнутри. — Ты можешь поговорить со мной, ты же знаешь.
С такого ракурса Пэю не видно, как у Ши Уду вздрагивают губы.
«Я не могу»
Чувство безопасности для Повелителя Вод — редкость. Как и моменты, похожие на свободу… или непокорность. И каждый раз он находил всё это в объятиях Пэя — маленькие грязные тайны, которые он носил в себе с мстительным удовлетворением.
Но стоит Пэю узнать правду, и Ши Уду останется ни с чем.
А ему это необходимо.
Кроме того…
«Он уже мучает меня тобой»
Когда Ши Уду поднимает голову, вместо ответа он подаётся вперёд, ловит губы Пэя своими, прижимается, растворяется в объятиях — только стоны, царапины и укусы, пока руки генерала скользят ниже, помечают его самым приятным способом.
— Я думал, с тебя уже хватит, — Пэй глотает воздух, подаётся бёдрами наверх, пока вдох не замирает у Ши Уду в горле, пока дрожь не проходит по его телу крупной волной.
— …Я солгал, — выдыхает Ши Уду, притягивая его ближе, ближе, пока Пэй не перекатывается сверху, прижимая его к кровати.
В конце концов, Ши Уду всегда лжёт. Меняются только способы.
В этот раз Пэй медленнее разбирает его на части. В конечном итоге, он уйдёт через пару часов, и у него есть только эти мгновения, чтобы продержаться до следующего возвращения домой.
Он устал.
После Ши Уду расслаблен и сворачивается у его груди, медленно и глубоко дыша. Пэй молчит, позволяя своему любовнику спать, и гладит его по волосам. Во сне лицо Ши Уду выглядит мирным.
«Тебе повезло, что ты никогда никого не любил»
Вот что сказала Сюань Цзи.
«Потому что любовь выжжет тебя»
Превратит его сердце в пепел.
Вот что она сказала.
Пэй тогда ответил, что это невозможно.
И он действительно в это верил — но лишь потому, что знал, что любовь, та любовь, которая что-то значит… она не похожа на пламя.
Желание и жажда обжигали Пэя много раз, и в результате он совершил бессчетное число ошибок. Все они — следствие его самовлюблённости и молодости.
Но полюбить кого-то, начать в ком-то нуждаться… Ты не горишь в такой любви, ты в ней тонешь.
Будто бы в его груди якорь, и он тащит на дно, пока он не захлебнётся.
И этим течениям невозможно сопротивляться, потому что не хочется.
Он хочет утонуть. Быть утянутым под воду, пока она не разрушит его, пока жесточайший из тиранов не придавит его к океанскому дну.
Но ещё это значит, что он не сможет всплыть. Даже если оставаться под водой для них обоих — неминуемая гибель.
Но… он устал, и он скучал по своей постели, и тело рядом с ним знакомое и тёплое. Пэй прикрывает глаза, и как всегда — впитывает в себя каждое мгновение, будто другого не будет.
Ни у него, ни у них.
***
Лин Вэнь опускает голову на руки и устало вздыхает.
Она знает — следующая встреча с Цзюнь У будет неприятной. Он никогда не бывает в приятном настроении, когда возвращается Пэй Мин. Но…
— Лин Вэнь?
Она поднимает голову и заставляет себя вежливо улыбнуться.
— Ваше высочество?
Се Лянь тепло ей улыбается. Взгляд принца сфокусировался слишком высоко у неё на лбу чтобы сойти за настоящий зрительный контакт, но она ценит усилие.
— Я хотел снова поблагодарить вас за помощь в раскрытии дела, она была неоценима.
И снова Лин Вэнь выглядит выбитой из колеи, но всё же принимает благодарность и кивает.
— Я лишь выполняю свою работу, ваше высочество. И я думаю, вы будете рады услышать, что подношения с горы Юйцзюнь полностью покрыли ваш долг.
Глаза Се Ляня распахиваются.
— …Полностью? — переспрашивает он, с трудом в это веря.
Да, Сюань Цзи заставила его попотеть, но восемьсот тысяч добродетелей? За неё одну? Ему немного сложно это осознать, и всё же…
— О помощи умоляли крайне состоятельные смертные, если вы помните. Считайте это удачей.
Се Лянь просто смотрит на неё, не зная, стоит ли объяснять, насколько фантастически плохие у него отношения с удачей в любом её виде. Он всегда был ужасно невезучим…
В конечном итоге он только деревянно кивает, выдавив ещё одну улыбку.
— Я пришел поблагодарить вас, а ещё сказать, что я не хочу дергать вас по пустякам и чуть что просить помощи, так что… — Се Лянь широко улыбается, вскинув подбородок. — Я постараюсь стать более независимым и самодостаточным!
Лин Вэнь поднимает бровь.
— Вы собираетесь добиться повышения?
Хм, вполне выполнимая цель, Лин Вэнь сходу может назвать несколько способов. Если Цзюнь У снимет проклятые канги, вопрос решится в мгновение ока, но в промежутке…
У Пэя явно переработки, может, она сможет убедить его позволить принцу помочь?
Сотрудничество взаимовыгодно со всех сторон, и Пэй будет идиотом, если откажется, так что…
— Я решил: раз уж никто не строит храмов и не совершает подношений в мою честь, так я ведь могу и сам построить храм и совершить себе подношение! — торопливо объясняет он, будто знает, как это будет воспринято.
Лин Вэнь знает, что он не видит её лица (она смотрит так, будто у него выросло две головы), поэтому превращает свое неодобрение в интонации:
— Ваше высочество!
В конечном итоге, разве он не должен быть выше подобных шуток в его-то возрасте?
— До скорых встреч! — выкрикнул принц и был таков.
Несмотря на скомканное представление и скорейший побег с Небес (в этот раз обошлось малой кровью, хотя пару-тройку облаков он всё же задел), эта идея не была спонтанной. Се Лянь начал обдумывать её ещё на горе Юйцзюнь.
Во времена первого изгнания Се Лянь отчаянно хотел вознестись снова. Ради родителей, ради Фэн Синя и Му Цина. Всё стало немного сложнее, когда он встретил Хун-эра, но…
Его планом всегда оставалось возвращение на Небеса.
Затем случилось второе изгнание, и в какой-то момент… он перестал считать вознесение своей конечной целью. Он пытался выдержать один день, потом второй, потом третий… Выживал. А когда он наконец снова вознёсся…
Небеса показались ему подавляющими, непонятными и несчастливыми.
Скорее всего, что-то в нём сломалось. Он прожил в этом состоянии так долго, что он просто… не знает, как… а ещё…
Он заслужил одиночество.
Вне зависимости от причин возвращения, Се Лянь придумал план.
Ещё в храме Наньяна, работая над свадебным платьем, Се Лянь спросил себя… если бы он мог отправиться куда угодно на свете и начать всё сначала, куда бы он пошёл?
К нему пришёл простой, но греющий душу ответ: в одной горной долине есть тихая деревушка.
Се Лянь останавливается на тропе, прижимает ладонь к стволу красного клёна. Ветер запутался в волосах — он прилетел из леса, и пахнет чистотой и свежестью.
У подножия горы течёт речушка и, судя по влажному запаху ила, местные обзавелись рисовыми полями.
Се Лянь едва заметно улыбается, чувствуя под пальцами тёплую кору.
Это место очень изменилось. Теперь здесь больше народу, хотя до города всё равно далеко.
Но воздух здесь всё такой же, и дорога под его ногами древняя и знакомая.
И люди — десятки поколений отделяют их от предков, которых Се Лянь когда-то знал — всё ещё добры и подсказывают ему путь к давно заброшенному храму. Они же подсказывают ему новое (трехсотлетней давности) название деревеньки.
Деревня Водяных Каштанов.
Если честно, Се Лянь не ожидал, что бывшее крошечное святилище всё ещё будет стоять. Справедливости ради, оно действительно претерпело множество изменений.
Несколько раз оно сгорало до самого каменного основания; сначала на его месте построили магазин, затем гостиницу, а теперь здесь стоит чей-то полуразрушенный заброшенный дом.
Поскольку в этой развалюхе никто не планировал жить, деревенские решили, что никакого вреда не будет, если отдать её под храм слепому даосу. В деревне Водяных Каштанов отродясь не было своего святилища, и местным приходилось ходить молиться в ближайший город.
Кто-то из крестьян послал своих сыновей помочь Се Ляню обустроиться (сколько бы он ни настаивал, что в этом нет необходимости), и они не сдерживают любопытства:
— Господин даос, а какому богу будут здесь поклоняться? — спрашивает один из них, держа части ткацкого станка, который Се Лянь собирает в углу.
Так. Нужно представиться. Первые впечатления важны!
Се Лянь прочищает горло:
— Наследному Принцу Сяньлэ.
— Кому?
Что ж… он должен был это предвидеть.
— Он… ну… принц, — неловко объясняет Се Лянь.
— Да мы того… догадались.
Так.
— И какие штуки он делает? — спрашивает один из мальчишек, теребя в руках шляпу-доули, прежде чем осторожно отложить её в сторону.
— Он… эм… защищает своих верующих? — бормочет Се Лянь, жалея, что не получается звучать более уверенно. Кто ещё кроме него будет знать ответ на этот вопрос? — Ох! Ещё ткачество, он покровитель ткачей!
Среди группки деревенских жителей это не вызвало особого восторга.
— …Что насчёт богатства или удачи?
— Нет, — Се Лянь качает головой. — Боюсь, он не из таких богов.
— Ох… — хмурится мальчишка. — Тогда вам стоит лучше построить храм Повелителя Вод! Он о-о-очень крутой, и у нас будет много денег!
— Или Лин Вэнь! — подаёт голос другой. — Может, тогда в деревне будет учёный!
— Или… — последний из группы кажется самым смущённым, но это не останавливает его от озвучивания своего предложения: — Мы все можем молиться Генералу Большое Достоинство!
Ох…
— Спасибо за предложения! — Се Лянь склоняет голову, приятно улыбаясь. — Но я всё же останусь при своём.
Хотя поклонение Повелителю Вод выглядит весьма соблазнительно, хотя бы с точки зрения финансов… Нечестно использовать другое божество только чтобы собрать денег на собственный храм, так что…
Се Лянь вздыхает.
В его распоряжении почти ничего нет: он покинул Гусу лишь с ткацким станком. У него нет даже денег на пряжу, чтобы вновь зарабатывать ткачеством, так что пока они не появятся…
Он действительно вернулся на исходную. В провинции на уличных представлениях не протянешь, так что остаётся только один вариант — Сбор Мусора.
Неплохо, неплохо — Се Лянь за столько лет научился находить ценные вещи среди барахла. Подавляющее большинство людей сказало бы, что это абсолютно бесполезный навык, и они были бы правы. Но у подавляющего большинства за душой есть хоть что-то, а в случае Се Ляня работает и этот способ.
И это если не брать в расчет человеческую щедрость: в каждом доме для него находится ненужный мусор!
(Не последнюю роль в этом играет его красота, но откуда Наследному Принцу об этом знать?)
В любом случае, в его владении оказываются палочки для гадания, курильница с благовониями — необходимая вещь в каждом храме! — и несколько свитков, показавшихся достаточно интересными.
Деревенские сначала не хотели отдавать свитки слепцу, но он успокоил их, сказав, что найдёт им применение.
На обратном пути он даже чувствует в ногах приятную усталость. Он бы не обратил на неё внимания, если бы совсем рядом не проезжала запряжённая быком повозка.
— Эй, господин даос! — крестьянин в годах натягивает поводья, останавливаясь рядом с ним. — Вы назад штоль идёте? Давайте подвезу!
— Ох… — Се Лянь неуверенно улыбается. — Не хотелось бы доставлять неудобств…
— Да какие там неудобства? Залезайте!
Улыбка Се Ляня становится мягче. На склонах этой горы всегда жили добрые люди. Очевидно, это качество передалось через поколения.
— Хорошо, спасибо, — тихо говорит он, забираясь в повозку и устраиваясь среди кучи сена.
Чего он не видит, так это пары ровных и длинных ног, обутых в сапоги из чёрной кожи с меховой оторочкой. Их владелец, должно быть, прислонился к стогу с другой стороны.
Принц с головой уходит в изучение добытых свитков, кончиками пальцев прослеживая чернильные линии. Ему достался свиток с описаниями богов — самое то для его храма! Когда он разворачивает бумагу, первой же строчкой оказывается текст… про него самого!
Принц государства Сяньлэ… Вознёсся трижды… Бог Неудач.
Се Лянь морщится.
Дух Поветрия.
Мусорный Бог.
И, наконец, в виде сноски — (также является божеством войны).
Что ж, хотя бы не забыли упомянуть.
Принц низко вздыхает и устраивает свиток у себя на коленях. Он старается думать о хорошем — в нынешние времена это его основной способ утешения.
— Ладно… между богом войны и богом мусора не такая уж большая разница, — бормочет он. — Все божества равны, как и всё живое.
— Разве?