Однажды Винд, прихрамывая на ногу, прошел мимо Александры, и на секунду воззрился на нее «настоящим» взором, не скрытым повязкой. Впрочем, даже тогда его глаза были залиты лиловой гладью, но он мог говорить гораздо четче, чем обычно. Он хотел сказать что-то о прощении или спасении, точно не слышно, но затем его разум затуманился вновь. Как подбитая птица, как больной голубь, элементаль прохромал дальше, не дав Шуре ответа о спасении.

О очищении души.

***

Ветрова предполагала, что старого доброго котла с фиолетовой жижей уже давно нет на прежнем месте. Но у Ведьм время текло гораздо медленнее ввиду их бессмертия? Или их уже не осталось? Теперь Александра могла получить ответ на этот вопрос. Ее день рождения, где кучка старушек ворчала над печеньем, выбросив неудачный экземпляр в кусты, стал последним разом, когда можно было увидеть их в действии. Сколько на самом деле прошло времени с тех пор, как Шура попала? Кто посчитает дни на Тропе Пилигримов, то время, когда дни тянулись годами?

Нету больше Ведьм на этом свете, а печки все еще есть. И до сих пор стоит вечный «суп наварили» сомнительного качества. Далековато от растрескавшихся статуй древних королей? Еще бы, а что поделать? Венок на шее вообще готов оторваться и остаться за десяток километров от попаданки.

Энчантресс путешествовала так, как показывала анимация из другой игры, Овенбрейка — стереотипичная ведьма, с посохом вместо метлы. Сзади, противовесу подобно, болталась Александра, успевая еще и оглядывать пейзаж снизу. «Сиденье» оказалось на редкость неудобным, и ледяной ветер хватал за лодыжки, где кое-где отошла кожа.

— С днем рождения, Сальвия! — сложно было принять поздравления, умирая от страха взять и свалиться до пункта назначения.

Господи, ну что за сюр произошел. Шура же не верблюд, не злодей никакой, тогда почему она безвольно плывет по течению? Куда ни глянь, во многих сферах, религиозных и не очень, существует концепт чистилища, отпущения грехов, и Ветрова была не против оказаться в таком. Но как, сколько лет отрабатывать собственные ошибки?

— Чародейка, вот теперь можешь зваться самым сногсшибающим злодеем из тех, о которых я читала, — раскачиваясь из стороны, выдавила Александра похвалу. — Я себя, конечно, ненавижу. Хочу обратно к древним.

— А я-то, полагаешь, не хотела?! Я не всегда была бездушна… Можешь не сожалеть о Шуре Ветровой, Сальвия. Мы ее похороним, цветы разложим, и бессмысленно горевать о погибшем ребенке. Твоя душа будет свободна и от сюжета, и мифических обязательств человека в другом мире, который непременно должен всех спасти. Как не вернуть Лилию, так никто не вернет тебя.

Глаза Энчантресс, как впервые для себя отметила девушка, были по цвету точно такими же, как глаза Вайт Лили, разве что ресницы будто обгорели. Продолжалась ли душа лилейной в теле злодейки? Неизвестно.

— Конец! Последний уровень! Ты свободна. Ты прошла игру. Желаешь взглянуть на эпилог?

Дарк Энчантресс, будто попаданка могла сопротивляться, изящным пинком столкнула попутчицу вниз.

С одним ударом Александра отцепилась, дав отдых рукам, и, исчезая в водовороте, на нее все еще смотрело лицо бывшей Лилии.

Падение не заняло абсурдного количества времени, Шура улетела вниз головой, ожидая встретиться с жидкостью, но вместо этого — с некой наполовину испорченной, густой жижей. Удар вышиб все размышления из ее черепа, а затем булькающая гладь поглотила ее.

Девушка не собиралась винить в таком исходе никого, сама же согласилась.

После этого Александра оказалась сама перед собой, как это происходило в глубинах души древних — но к ней никакие соулджемы не взывали. Бескрайнее черное пространство, прямо перед девушкой ее отражение, как разбившаяся на два равнозначных куска душа. Сухой пересказ приключения, как действия на сцене, прополз через сознание: сделала то, не сделала это. Исправила то, не исправила это.

Венок по-прежнему висел на шее, таращась тремя дополнительными глазами, образуя жутковатую пятиглазую массу вкупе с попаданкой. Она преображалась, и с каждой секундой от нее отпадала часть себя самой — по мере того, как за чертами, сделавшимися подозрительно мультяшными, проступили настоящие, человеческие. Мир стал ощущаться острее — пускай все, что он являл, было жижей без цвета, света, с одним лишь удушающим весом.

— Разве так выглядит путешествие в мир любимой игры? — уточнила Александра, вопрос задав исключительно риторический. Орхидеи бы могли ответить, но они умолкли, погибли.

Мои вы хорошие, молчаливые бедняжки, готовые отдать жизнь за хозяйку. Вы смотрите обиженными глазами, но к вам на самом деле никто не прислушивается. Даже если мотивы настоящего были благородны, дружба с цветами и все остальное, на самом деле Шура подобрала их как стильный аксессуар, не считаясь с их чувствами. Вырвала их из Академии.

Почему такие ужасные мысли появляются в первую очередь? Где хотя бы один счастливый момент, они же были! Но все смазалось, ушло и обратилось в неподвижное прошлое. Это толкает в отчаяние. Это способно превратить попаданку в настоящего злодея.

— Полагаю, это неизбежно. Невозможно прийти из другого мира, из другой экосистемы, и без изменений внутри себя стать частью инопланетного. Допустим, я спокойно остаюсь работать в пустынном городке, но все равно рано или поздно меня находит Помегранат, которая наверняка вопрошает свое зеркальце, кто тут всех милее, а кто главная козлина.

— Дарк Чоко передумал, вытаскивает нас из гранатового болота, но Энчантресс отслеживает его при помощи черной магии, и проклинает нас обоих.

— Ванилла не успевает применить заклятие, я умираю в Замке вне Времени.

— Я прячусь под защитой древних, пока древних больше не станет. Их покорили Звери.

— Я соглашаюсь работать на стороне Энчантресс, и все равно лечу башкой в котел.

— А кем я стану в результате? Просто ли так Энчантресс упрямо звала меня Сальвией, или она все поняла с самого начала? Как становятся Ведьмами? Тогда я теперь Ведьма. Тогда у меня есть силы слепить собственный конец по усмотрению!

— Я все еще могу обеспечить им хорошую концовку, даже наблюдая со стороны. В конце концов, теперь я могу считаться сверхчеловеком?

Поговорив сама с собой, Шура немного успокоилась. Путешествие подошло к концу.

Как больно и как обидно. Упрямость. Напускной оптимизм принес гибель. Неискренность. Шура никогда по-настоящему не была искренной с дурацким Хлебоземьем, наверно. Некий барьер, существовавший в ее голове, не позволял воспринимать персонажей со сладкими названиями равными ей, она ставила себя гораздо выше — трагическим пророком, несчастной избранной, тьфу ты, школьницей с двойкой по математике, которая перечиталась учебника истории. Она вела себя так, будто ничто не повлечет за собой последствий. Но Чоко спасен? Но тот неизвестный хранитель Древа жив? Республика не разрушена до основания, дракон Питайя в силе?

Мир не стал лучше или хуже. Он просто поменялся. Может, играть в бога бесполезно, иногда надо дать событиям течь своим чередом. Остановиться и выпить чай «в компании древних королей», в этой наивной детской мечте, а не притворяться, будто нужное слово — доступ к розовому счастливому концу, где все кочки малышу помогли объехать опытные взрослые.

Вселенные так не работают. Не зря любой придуманный офис путешественников во времени так носится с осторожностью, скрытностью, а тут даже ТБД на попаданку плюнул, решив, что спасать в оригинале больше нечего.

Совершив полный круг, девчонка снова растеряла воспоминания, а затем свет показался снова. Его Александра узрела уже мясными глазами, в то время как ее ладони задрожали — возможность вернуться и волновала, и раздражала, ведь вечный покой звучал вовсе не так плохо.

Сиреневая, как цветы шалфея, гладь снова задрожала, являя на свет новое чудовище.

***

Миллениал Трии, если хотите, зрил в корни. Среди миллиона душей, привязанных к природе, он умел выбирать отдельные нити. Сейчас же целая спутанная паутина, громадина душ, источал какую-то неестественную тоску, желание неясной для него свободы. Вселенную словно кто-то выворачивал наизнанку, медленно и с удовольствием, железным сапогом бил по ее внутренностям, разрушая абсолютно все.

Эти течения он почувствовал очень давно. Сначала слабый, зеленоватый огонек вспыхнул, но вокруг него разгорелся целый пожар, никем не замечаемый — ведь что-то в огоньке ломало главные законы мироустройства, а затем рядом с ним появилась красно-черная угроза, принявшая малыша под свой кров.

Надо признаться, были у Древа и любимые ниточки. Например, его хранителя Ветра, тщательно оберегающего священный лес от любых веяний тьмы — но неужели и она извращена? Ладно, примем, что свет и мрак — две стороны монетки, но это совершенно новая угроза! Как он должен был утешить тех, кто осознал свою придуманность?

***

Дарк Какао никогда не терпел «всезагрязняющего дыхания мрака», и тому же обучал Дарк Чоко, пока Аффогато бился в истерике от смеха, заслышав подобный витиеватый оборот.

Вон там стоит Чародейка с эскортом из своей разлюбимой жрицы, некого тухлого рыцаря в броне, кого-то третьего.

А что еще что за демоническое порождение, готовился возмутиться древний, но разум упрямо соотносил увиденное с давно знакомой картиной. Он видел достаточно стойкое существо — но назвать его «печенькой» было бы слишком сладко, даже размер не позволял. Скелет облепили глиной, не потратились на лицо, закрыли его тремя глазами ванильных орхидей, и пустили гулять по свету — а над копной грязно-русых волос, соблюдая законы жанра, оказалась остроконечная ведьминская шляпа. Как оно, неясное, отвратительное, могло когда-то быть Александрой Ветровой?

Дарк Какао, будучи юнцом, несколько чурался магии, явно предпочитая схватку с холодным оружием, а не разбрасыванием фейерверков по полю боя. Когда он впервые столкнулся с волшебниками мира сего, он так и норовил поголовно обозвать их чернокнижниками, несмотря на то, что некоторой толики магии он сам был не лишен. Вы не понимаете, это другое, соулджем не выковыривается. А так бы и дальше махал простой железкой.

Именно поэтому любые проявления магии с запросом на жуть вызывали такую неадекватную реакцию у северного короля. Его при взгляде на такое мракобесие охватывала апатия и нежелание что-либо делать.

Обратить внимание на Чародейку не дала вторая фигура, разливавшая бледный свет позади. Древний клялся, что сейчас развернется и обрушит весь свой праведный гнев, но не выходило. Что-то внутри него было подточено ходом событий, что вся бессмысленная борьба противоречит естественному ходу вещей. С одной стороны, что-то просветленное о поиске упокоения души, с другой - притягивающая к земле леность и безынициативность.

Еще один Зверь.