Белые хлопья снега кружатся в собственном танце при слабом свете уличных фонарей, оседая на землю. Небо только-только начинает приобретать светлые оттенки голубого, розового и кроваво-красного. Джодах вытягивает руку вперёд и смотрит, как снежинки, непохожие друг на друга, падают ему на бархатные тёмно-фиолетовые перчатки с металлическими шипами. Порывы холодного ветра, которые даже пробираются под лилово-чёрное пальто, развивают белые волосы и распушивают перья. Это самое пальто периодически напоминает Джодаху костюм шута, но главное, что оно тёплое. Плечо отяжеляет сумка с костюмом, некоторым реквизитом и сценарием, больше похожим на полноценную книгу. Однако в целом вся история ему понравилась.

Конечно, игра в театре — совершенно не то, что должно было в конце-концов стать частью жизни молодого и перспективного актёра, обучающегося до этого у лучших мастеров и которому отец проложил прямую дорогу на большие экраны. Однако все эти действия привели к закономерному результату: каждый считал своим долгом высказаться о том, что сам он ничего не стоит, и всего он добился благодаря богатому отцу. И терпение в один момент у Джодаха лопнуло, разлетелось на тысячи мелких осколков, которые больно впивались в кожу. Желания различных существ заработать на нём разрывались так же нещадно, как и листы контрактов. Внутренние ссоры и междоусобицы переросли в полноценные скандалы, где масло в огонь подливали СМИ.

И в один момент деревянная дверь отцовского кабинета навсегда захлопнулась, а сумка с небольшим количеством вещей повисла на плече. Дальше только поезд, новая работа, квартира и город. Пришлось играть в театре максимально странные постановки и образы, которые буквально в лоб говорят о своей наполненности, но Джодах не жаловался, ведь эмоции во время выступления оставались те же. Всё также его ноги, находящиеся в первой позиции, дрожали, всё так же он боялся запнуться и, не дай время, забыть текст. Всё так же его взгляд нервно бегал по залу, боясь увидеть ярко-пурпурные прищуренные глаза и как знакомая рука сжимает стакан с виски, а чужие губы формируются в нахальную и надменную улыбку.

И вот Джодах в шаге от своей мечты. Все его стремления вознаграждаются местом в пьесе самого Сан-Франа. В узких кругах он славится своими неординарными решениями, проработанными персонажами и чрезмерной придирчивостью. Джодах даже не думал, что взор Сан-Франа упадёт именно на него, на бывшего актёра, окутанного скандалами, будто шелками, убитого горем и страдающего от алкоголизма.

Джодах останавливается возле высокого старого театра с витиеватыми узорами в виде цветов, листьев, лозы и быта людей. По бокам от входа стоят покрытые небольшим слоем снега чёрные железные статуи, в некоторых местах блестящие золотом из-за обтёртости. Сумка поправляется на плече. Сердце гулко стучит в груди, отдаваясь лёгкой дрожью по рёбрам. В воздухе пахнет морозом, рябиной, кофе и тревогой. Страх распаляется внутри и обжигает своими языками кожу, сдавливает лёгкие путами, а слюну делает вязкой настолько, что проглотить её становится невозможным.

— Будь, что будет! — вздыхает тяжело Джодах, прижимая крылья к своей спине и голове.

Ави поднимается по каменным ступенькам и входит в здание. Его сразу окутывает полутьма коридоров, которую рассеивает только слабый тёплый свет светильников. Пол под ногами периодически скрипит, несмотря на ярко-красную ковровую дорожку с золотыми узорами, выполняющими роль окантовки.

Ногти с силой впиваются в ладонь, пытаясь вернуть самообладание и уверенность, которая исчезла быстрее, чем появилась. Стены давят и будто сжимаются вокруг него, словно ставни. К горлу подкатывает ком, хочется закричать от давления, которое оказывает на него простой коридор. Стук сердца отдаётся толчками крови в ушах, тело бьёт сильная дрожь, которую унять не получается. Ноги с силой ударяются об пол, в уголках глаз скапливаются кристаллики слёз. Кажется, будто он сейчас умрёт от остановки сердца, которое явно хочет разорвать его грудную клетку на части от боли. Дыхание сбивается, рот пытается на бегу ухватить последние глотки спасительного кислорода.

Джодах влетает в первую попавшуюся дверь и оказывается в актовом зале. Ряды кресел, обитые бирюзовым бархатом, сейчас пустуют. Красные шторы раздвинуты в разные стороны, открывая взор на сцену, где нет ничего, кроме прикреплённых к полу прожекторов и колонок, откуда в критические моменты пьесы будет звучать тревожная музыка. Выход на балконы ограничивает бетонная белая ограда прямиком из восемнадцатого века.

— Ну, хоть один вовремя пришёл! Я уже думал, что все актёры такие безответственные!

Джодах поднимает взгляд на Сан-Франа, который довольно бурно и театрально жестикулирует. Его губы плотно сомкнуты в тонкую линию, а в сапфировых глазах отражается огонь злости, который, кажется, может буквально заживо сжечь. В прошлый раз Ави он показался моложе, возможно дело в белой щетине, которая успела вырасти за месяц. Сан-Фран одет довольно просто и скромно: тёплый чёрный свитер, светло-серый шарф, который он время от времени поправляет и тёмно-серые джинсы, которые никоим образом не сковывают его движения.

Ави снимает с себя уличную одежду и кладёт на кресло под чутким взглядом некой пожилой женщины и сценариста.

— Да-да, определённо, в физических данных вам повезло. Только не думайте, что у вас тут получится торговать своим лицом, тут работать надо! И, несмотря на то, что ваши функциональные крылья весьма облегчают задачу и снижают статью расходов, при первой же возможности я заменю вас на более талантливого актёра, даже не посмотрев на статью расходов. Хотя Эмрис определённо лучший учитель, которого я знаю, и вы обязаны хоть что-то да уметь! — Фран останавливается на секунду, а затем, словно самый жгучий яд, буквально выплёвывает слова, которые звучат как угроза: — Если вы вдруг решите притронуться к алкоголю, хотя бы подумаете выпить до или после репетиции, то я вам обещаю, что лично буду вас прокапывать, и поверьте, после такого опыта вы ни за что не возьмёте в рот и капли!

Сан-Фран отпускает белые волосы Джодаха, возвращаясь к относительно спокойному и безразличному ко всему состоянию. Франческо даже несмотря на свой рост, кажется довольно угрожающим, а от одного его зоркого соколиного взгляда, хочется буквально исчезнуть и появиться там, где его больше никто и никогда не найдёт. Рисковать Ави не собирается, да и до всех этих событий он себя лично положил в рехаб для восстановления и ещё несколько месяцев ходил к психиатру.

— Что ж, если что, это Фарагонда — она режиссёр-постановщик и директор этого театра. Сойдёмся на том, что мы друг другу простые сотрудники. Я исполнитель, она заказчик. Фарагонда проведёт вас в гримёрку, где вы переоденетесь с другими актёрами, и мы проведём первую репетицию. А сейчас у меня дела.

Эльф дёргает своими заострёнными ушами и закидывает одну половину шарфа на шею. Фарагонда открывает дверь, давая Джодаху с его вещами выйти.

— М-да, с какого момента актёров начали учить опаздывать на репетиции?! Просто невозможно! — говорит Сан-Фран, от злости ударяя себя по лицу.

Сан-Фран садится на кресло и начинает быстро пробегать глазами по сценарию, написанному вчера в порыве вдохновения и музы, что решила на него снизойти поздно вечером, из-за чего его глаза начинают сегодня слипаться вместе. Кофе особо не помогает уже последние лет пять, видимо, его организм просто выработал к нему лояльность. Однако перестать пить этот напиток на постоянной основе, дабы почувствовать бодрость, он не может.

В принципе, написанное его устраивает, только некоторые детали выглядят весьма странно и не к месту, из-за чего его внутренний перфекционист заставляет его взять ручку и перечеркнуть некоторые абзацы с болью и горечью внутри. Всегда уничтожение собственной работы с помощью ручки заставляет сердце в грудной клетке жалобно ныть, а зубы сжиматься до скрипа, до противного, но до боли знакомого, привкуса металла на языке. Ничто не должно мешать его работе, даже собственная душевная боль, болезнь или ненависть к ней.

Заказчикам всё равно, насколько ты внутренне не удволетворён ей, главное – они получили то, что хотели. Тот самый идеальный результат, который они представляли с помощью своего извращённого и совершенно материального мышления и сознания. Ведь всё крутится вокруг денег, а не творчества и идеи. Главное, что за это платят, а волнение насчёт наполнения это что-то мирское, низкое и не достойное их внимания с высокого трона из золота.

Резко его собственные размышления прерывает хлопок двери, и он отрывает глаза от бумаг, встречаясь с зелёным нахальным взглядом, который было бы для него странно не узнать, всё-таки кастинг проводил он. Однако уже предвкушение скорых проблем заставляет очаг головной боли разгореться ещё сильнее и больше.

— А у тебя, Эбардо, какие будут оправдания? — спрашивает злобно, сквозь зубы Фран, вставая со своего места и медленно спускаясь вниз.

На вопрос Эбардо надувает светло-розовый шар из жвачки, но тот быстро лопается.

— Не рассчитал время на дорогу.

Парень пожимает плечами и осматривает весь зал.

— Но не похоже, что я пропустил что-то настолько «важное и грандиозное».

Эбардо переводит свой взгляд на эльфа, замечая, что тот явно не в хорошем расположении духа, и подмечает злость, которая отражается в его глазах. Причём эта злость скорее холодная, слишком тихая, но не менее опасная для окружающих, что находятся в непосредственной близи к Франу. К несчастью, единственным существом в этом зале является Эбардо, поэтому чужой гнев он может испытывать сейчас всеми фибрами души, как и желание исчезнуть или сжаться в маленький комочек, но сдерживается, чтобы не показаться в чужих глазах слабым.

Сан-Фран, скривившись, подходит к нему и приподнимает его подбородок, по-соколиному прищурив глаза. Он грубо поворачивает его голову то в правую, то в левую сторону, не сильно заботясь, насколько Эбардо может быть больно и неприятно от его прикосновений. Его в принципе не заботит чужая боль в данный момент. Ярость в груди слишком сильно обжигает его своим холодом, заставляя кривиться от боли, и просится наружу, на волю, на свободу. Недосып, постоянное хранение эмоций за метафорической маской и недовольство некомпетентностью актёров играет сейчас с ним крайне злую шутку, которая, если он не остановится, может привести к весьма плачевным последствиям.

— Надеюсь, ты не принесёшь много проблем и постараешь не вляпываться в неприятности. Если будешь много о себе думать, то, поверь, я тебе крылья твои пообломаю и вышвырну без сожаления. Так что работай, как все, и не свети лицом лишний раз, — злобно цедит Фран, сильнее сжимая чужие скулы, даже чуть впиваясь в них ногтями, после которых наверняка останутся красные следы. — Пожалуйста.

Не дождавшись ответа, Фран отпускает Эбардо, вытирает руку о свой свитер, будто от невидимой грязи, и возращается на то место, где он до этого читал свой же сценарий. Эбардо же видит и каждой клеточкой тела чувствует исходящее от Франа высокомерие и пренебрежение, которое, он надеется, не сильно будет мешать работе, и он вновь попадет под горячую руку не по своей воле. Уж больно часто с ним такое происходит. Почему-то каждый режиссёр на его пути считает своим долгом его унизить, ударить головой об пол, чтобы по его губам текла тёплая и густая кровь, с силой сжать волосы, вырвав парочку, и посмотреть на него с такой степенью отвращения, будто перед ними не человек, а слизень. Все они будто считают, что Эбардо ниже их по статусу и глупее в несколько раз, что постоянно заставляет закатывать глаза и недовольно цокать языком по нёбу и зубам.

Эбардо всё ещё стоит внизу не в силах ни двинуться, ни что-либо сказать, до сих пор ощущая боль от ногтей, пока в голове крутится лишь один вопрос: «Что это было?» Эбардо хмурится, но ничего не говорит, на удивление. Во рту все колкости и, казалось, бесконечный запас препинаний иссяк. Эбардо пытается полностью переварить эту ситуацию. Не то чтобы парень думал, что с ним тут будут нежничать, просто немного неожиданно, что Сан-Фран поступил с ним именно так, как и другие режиссёры, хотя изначально казался ему весьма сдержанным и спокойным. Видимо, Эбардо и правда может мёртвого из себя вывести – хотя он не будет сейчас утверждать, что это его вина, а не чужая нервозность и агрессия, которую не могут держать при себе.

— Тебе нужно особое приглашение в гримёрку? Или мне тебя под ручку туда повести? — недовольно сверкая глазами и стиснув зубы, спрашивает Фран.

После следущих слов Эбардо отмер, недовольно закатывая глаза, и одной рукой вновь проводит по скуле, куда совсем недавно впивались ногти. Навряд ли следы продержаться дольше пяти минут даже на его чувствительной коже, но всё равно это вызывает лёгкую обиду и негодование в груди. Эбардо хочет буквально кинуть в чужое лицо хоть что-то, чтобы показать всю степень своей злости и то, что терпеть он это не собирается. Однако Эбардо собирается быть выше этого, поэтому сдерживает этот порыв внутри себя, заливая его водой спокойствия и умиротворения.

— И сам как-нибудь справлюсь! — Эбардо цокает и направляется в сторону гримëрки.

Фран провожает его собственным пристальным взглядом. В глубине души он даже сожалеет о том, что позволил злости взять верх над собой и причинить довольно ощутимый вред Эбардо. Однако тот знал, на что шёл. Правда, и ощутимое физическое воздействие в договоре не было прописано. Да и Франа это не оправдывает. Он должен держать все свои эмоции и проблемы при себе, а не вываливать и выплескивать на ближайшее существо. Эбардо, конечно, тот еще индивид: раздражает, выводит из себя своими шутками, вечно устраивает конфликты на репетициях, которые, не дай Время, перерастают затем в полноценные дебаты и судилища.

Правда, даже жалкие попытки оправдать собственные действия выглядят слишком вялыми и беспомощными, разбивающимися из раза в раз о границы реальности. Вина медленно начинает прогрызать в его мозгу ходы, как тысячи белёсых опарышей. И, как на зло, именно сегодня эти чувства затолкать как можно дальше в голову не получается, не получается их приструнить или заткнуть. И это мешает сосредоточиться на работе, из-за чего Сан-Фран обречённо бьётся головой о кипу листов, в надежде, что это приведёт спутанные мысли и проблемы с ранами, что решили открыться именно сегодня и сейчас, в порядок.

— Да что ж такое?! Почему меня вообще он волнует?! Совсем уже старый стал, — говорит Сан-Фран, хватаясь за голову. — Все актёры на сцену! — кричит эльф, устало потирая переносицу.

***

— Вы простите его, он бывает немного резок и прямолинеен. Не принимайте ничего на свой счёт, — говорит Фарагонда, от которой пахнет клубникой, пионами и чем-то острым, еле уловимым, что помогает узнать о характере старой женщины немного больше.

«Немного резок?! По-моему, это выражение совершенно не подходит!» — буквально кричит в своей голове Джодах, но произносит лишь: — Ничего, я привык к такому отношению.

От этих слов становится по-особенному грустно и тоскливо, а кошки буквально впиваются своими острыми когтями в сердце, которое всё опоясано шрамами и швами. Ави его залечил как смог, но от произнесённых слов, он буквально слышит и видит, как нити одного из швов надрываются и расходятся в разные стороны, заставляя кровь тоненьким ручейком потечь вниз по его изгибам.

— Эх, молодые, не понимаете вы всю боль и горечь этих слов. Вы думаете, что все это нормально, что это произносится не единожды в нашей жизни, а значит, это как само собой разумеющееся. Думаете, что всем плохо, всем больно, все страдают. Однако ведь и лучше могло быть. Ладно, иди. Вот гримёрка. Насчёт причёски обратишься к Ашре. Если увидишь какую-либо неисправность — это к Седрику, он у нас отвечает за спецэффекты, но так сложилось, что волей-неволей он у нас чинит всё оборудование. Остальных тебе не обязательно знать: это в основном уборщики, медицинский персонал и звуковик. С другими актёрами ты познакомишься в процессе, а сейчас удачи.

Фарагонда одобряюще хлопает его по плечу, мягко улыбается и исчезает в сети коридоров под звонкий стук чёрных каблуков. Джодах чувствует привкус металла из-за прокушенной от нервов губы. Пальцы мягко опускают золотую ручку вниз, раздаётся характерный щелчок слаженного механизма. Железный язычок вжимается в ответную планку и дверь, не издав ни единого скрипа, открывается.

Ави каждый раз, заходя за кулисы, будто попадает в новый мир. В этом мире есть место крикам, скандалам и ссорам, здесь вы можете проявлять искренние эмоции, не ограниченные маской образа. Вдоль стены стоит реквизит, который в дальнейшем будет использоваться в спектакле. Верёвки, которые фиксируют шторы в одном положении, привязаны к железным крюкам, напоминающие вешалки для одежды.

Однако главная красота творится в глубине, самом сердце театра, которое медленно и ритмично бьётся, сокращается, перекачивает кровь по венам. Справа выстраивается ряд из зеркал, чтобы можно было повторить заученные и отрепетированные до этого тысячи раз движения. Небольшие зеркала, со встроенными сферическими лампочками предназначены для визажистов, чтобы завершить макияж или грим, а заодно и поправить причёску, залив её литрами лака и других фиксирующих средств, которые только вредят волосам. Именно по этой причине Джодах всегда брал на такие мероприятия свои более дорогие гели, от которых, по непонятной ему причине, всегда пахло мятой, но это было определённо лучше едкого запаха синтетики и химии вперемешку с запахом кофе и старых книг.

Сумка ставится на неприметный, в некоторых местах побитый временем стул. Молния расходится в стороны, пальцы сразу берут золотую маску, которая большую часть пьесы будет скрывать лицо. Костюмы, которые будут на нём в первых актах, по каким-то причинам похожи на отдельные части его гардероба, что невероятно помогает, ибо поиск нужных вещей для первой репетиции невероятно быстро завершился. Всё-таки даже Сан-Фран не торопится его брать на роль.

Маска прислоняется к лицу и садится как влитая, повторяя в точности все изгибы. Глаза смотрят на собственное отражение сквозь щёлки. Глаза маски изображены в форме двух полумесяцев, как и рот, из-за чего схожесть с маской драмы Шекспира не увидеть просто невозможно. На плечи накидывается пальто чёрного, словно крыло ворона, цвета, а заострённые у концов уши согревают наушники.

— Да-да. Всё хорошо. Нет, я не собираюсь бросать это дело! Мы уже говорили об этом! Что мне нужно сделать, чтобы ты перестала лезть в мою жизнь?! — чей-то мелодичный и чуть приглушённый голос нарушает гробовую тишину.

Мужской голос явно чем-то недоволен, и это можно понять по тону речи, который раскаляется до предела.

— Мне двадцать с лишним лет! Когда ты уже ум- — парень не успевает договорить до конца, как врезается в препятствие в виде чужого тела.

Пальцы парня погружаются в мягкость перьев, и он поднимает испуганный взгляд на Джодаха, который явно недоволен таким грубым нарушением своего личного пространства.

— Ой, простите-простите, я не хотел, правда! — сразу начинает извиняться парень, кланяясь при этом, зажмурив глаза, ощущая, как щёки стыдливо приобретают красный оттенок.

Ави кажется, что ещё немного – и этот парень станет с полом единым целым, что сильно пугает. Джодах чувствует себя неуютно. Он не привык к такой реакции со стороны других существ.

— Не стоит. Я-я не настолько зол, чтобы вы так передо мной извинялись, — говорит Джодах, подняв ладонь вверх, призывая к спокойствию.

Парень выпрямляется и затихает. Его глаза бегают от одной части ангела к другой, выхватывая какие-либо особенности и детали, присущие только его кумиру, тому, кем он в тайне восхищался и с кем хотел встать на одну ступень. Солнцезащитные очки, в которых, кажется, ничего не видно, а помещение представляет собой чёрный шум, поднимаются вверх.

— В-вы тот самый Джодах Ави?! — парень его переспрашивает, не до конца уверенный в исправности собственного зрения.

Джодах честно и не думал, что его хоть кто-то узнает, хотя это было ожидаемо. Популярность, какой бы она не была, бесследно не проходит и не уходит в небытие. Ави смотрит в будто искрящиеся ярче самой звезды Сириус глаза, в которых на дне плещется свет. Дыхание на секунду замирает, а на кончике языка ощущается привкус чего-то приторно сладкого, словно белый шоколад. Сердце начинает заинтересованно быстрее биться, а крылья за спиной пушатся и трепещут. Джодах не понимает причины такого странного поведения собственного тела и организма.

От парня пахнет лаймом, черникой и сосновым лесом. В этом запахе хочется утонуть или зарыться носом, дабы вдохнуть его полной грудью и запомнить навсегда. Хвост Джодаха дёргается и пушится, как и крылья.

— Да, я Джодах Ави. Идеи Сан-Франа как всегда гениальны! Иногда они даже граничат с безумием. Чего только стоят его желания использовать взрывчатые вещества и усыпляющий газ для «естественности эффекта», — ангел неумело пытается завязать разговор, снимая с лица маску и кладя её обратно в сумку.

— Я не мог и представить, что буду играть в той же пьесе, что и мой кумир! Я смотрел все фильмы с вашим участием, и вы зачастую перекрывали своей харизмой главных героев. И я немного подслушал ваш разговор с господином Сан-Франом. Честно, я не хотел! И мне кажется, он вас слишком принижает, и я не знал, что у вас были такие проблемы с алкоголем. Кажется, я слишком много говорю…

Каштановые кудри чуть подпрыгивают от резкого движения головы вниз. Парень начинает ковырять носком потёртых кроссовок осиновый пол, различая на нём узоры, похожие на танец волнистых линий и нот. Сейчас он напоминает Джодаху маленького ребёнка, которого наказали за какую-либо оплошность.

— Давайте перейдём на ты, всё-таки хотелось бы узнать твоё имя, ибо как-то непривычно, что ты меня знаешь, а я тебя нет.

Джодах усмехается и опирается на спинку стула. Одно затёкшее чёрно-красное крыло распрямляется, ярко-пурпурные глаза обращают свой взор на парня, из-за чего по его спине бегут толпами мурашки.

— Меня зовут Лололошка. А они живые?

Лололошка указывает пальцем на глаза, из-за чего те недобро щурятся.

— Глаза? Нет, это лишь эфемерные тела, воссозданные магией, и именно магия позволяет им двигаться и создавать правдоподобную реакцию на окружающий мир и раздражители.

— Потрясающе! Я, пожалуй, пойду переодеваться. Думаю, после репетиции мы сможем поговорить подольше.

Лололошка широко улыбается, и эта улыбка такая светлая и ясная, согревает вроде покрывшееся слоем льда сердце Ави. Лололошка исчезает за одной из дверей, и Джодах вновь остаётся один.

Участников в этой пьесе не так уж и много, но это не отменяет большой объём работы и ответственность, которые водружаются на их плечи. Слова должны звучать правдоподобно, движения – быть точными и чёткими, а голос должен пробиваться даже через слой маски. В кои-то веки давить улыбку из себя Джодаху не придётся – и это не может не радовать.

Эбардо всё ещё потирает лицо от боли, в надежде, что на красные следы никто не обратит внимание. Ведь негоже ему выглядить слабым и побитым в глазах других, однако по приближению к гримëрке он убирает руку. В добавок к неприятной ситуации у парня заболело колено. Эбардо цокнул, надеясь, что никто не заметит совсем лëгкое прихрамывание, ибо выслушивать очередную груду вопросов, которая будет сыпаться на него как из рога изобилия, не сильно хочется. Эбардо смотрит в экран телефона, для того чтобы лишний раз убедиться в целостности макияжа, который Фран мог случайно или специально размазать по его лицу. Однако все было, как всегда, идеально, и Эбардо тяжело вздохнул и открыл дверь.

Дверь в глубинах хлопает, и слышатся тяжёлые шаги. Вскоре в проёме появляется высокий парень с яркими изумрудными глазами. На ногах у него высокие чёрные сапоги с железной цепочкой. На шее болтается чокер с перевёрнутым крестом. Короткая майка с пентаграммой и чёрные джинсы с цепью подчёркивают готический образ вместе с подведёнными глазами. Парень надувает светло-розовый шар из жевательной резинки, который почти сразу лопается. Не узнать эту столь экстравагантную личность просто непозволительно для Джодаха, для него это словно табу или строжайший запрет.

«Эбардо», — думает Ави, ощущая как головная боль скапливается в висках и медленно перекатывается, словно клякса, из лобной доли в затылочную и обратно.

Если Джодах не назовёт Эбардо самым конфликтным и неоднозначным человеком во всей своей скромной карьере, то ничего не скажет. Эбардо — расист, гомофоб, мизогинист и это только малая часть слов, которые, словно штамп, прикрепили к нему другие существа. Это было закономерно: неоднозначные высказывания о меньшинствах, крупные скандалы на почве обвинений об изнасиловании и употреблении наркотических веществ разного характера, а также одно заявление об изнасиловании. Насчёт последних пунктов были уверены все, даже защитники Эбардо, однако суд всё-таки он выиграл. И тут уже два варианта либо за символическую сумму ему удалось договориться с судьёй, либо он действительно не виновен. И чего уж греха таить неоднозначные заявления против женского пола набрасывали груз на чашу весов второго варианта.

— О, Джодах, не ожидал тебя увидеть. Я думал ты до сих пор лежишь под капельницей или под ножом, ибо твоя печень уже начала отказывать, — Эбардо хищно блестит глазами и надменно улыбается, ощущая своё мнимое превосходство над оппонентом.

Ави лишь на это закатывает глаза, уже начиная ощущать колкое раздражение и усталость от разговора.

— А ты до сих пор не слез с иглы? Как только тебя взял Сан-Фран?

— Тц, не думал, что ты так легко веришь каждому информационному крику. Они сами не знают иногда, что несут. Их задача создать информационный повод, поднять волну ненависти и вызвать нашу реакцию. Как только ты этого до сих пор не понял? Вроде же в твоей черепной коробке имеется чуть больше серого вещества, чем у остальных, — говорит Эбардо, проводя своими острыми чёрными как у птиц ногтями по шее Джодаха.

Ави кривит губы и пытается отстраниться, но лишь натыкается на острый угол стола, который больно впивается ему в бок. От Эбардо пахнет полынью, мокрыми камнями, морской солью и опасностью.

— Ужасно глупо меня злить, Ави, когда я под дозой!

Ногти сильнее впиваются в нежную кожу. Джодах угрожающе раскрывает крылья на полную, на что получает лишь ехидный и ядовитый смешок, который больно прожигает насквозь кожу и начинает медленно разъедать его душу. Эбардо легонько царапает подбородок Джодаха и отходит от него на два шага назад.

— Ты действительно думал, что я употребляю? — эти слова произносятся с каким-то еле слышимым разочарованием и злостью. — Видимо, твой папаша вместе с твоим талантом тебе и часть мозгов выбил! Но одно в тебе, мать твою, неизменно: талант играть на публику! И если ты прошёл этот конкурс, то остатки былого величия в тебе остались. Так что играй, пока можешь, ибо я уверен, что тебя скоро вынесут отсюда вперёд ногами!

Эбардо тычет ему пальцем в грудь и, отворачиваясь, начинает переодеваться. Осадок от этого разговора остаётся неприятный склизкий липкий и отвратительный, он словно чёрная смола облепляет сердце, образуя вокруг него своеобразный кокон, которые обычно создают гусеницы, чтобы превратиться в прекрасных бабочек, которые могут достать до небес.

«Чего ты тут расклеился?! Что ты вообще ожидал от Эбардо? Адекватной критики и слова поддержки?! Самому не смешно? Он хочет настоящую актёрскую игру? Он её получит! А сейчас мне следует ещё раз пробежаться глазами по сценарию, а то мало ли что пропущу. Подводить Сан-Франа вообще не хочется»…

Джодах садится на стул, положив стопку бумаги себе на колени. Глаза пробегаются по чёрному напечатанному тексту, который давно стал частью его мозга и въелся в самую его подкорку.

***

— Начали! — кричит Сан-Фран, нервно стуча пальцами по чёрному планшету, с закреплёнными в нём листами сценария.

Эльф крайне раздражён некомпетентностью большинства актёров. Не разочаровали разве только два старых актёра и один молодой. На первых он и не рассчитывал, уж больно щепетильное у них прошлое, на которое ему в большинстве случаев всё равно. Ведь главное не то, что было когда-то, а что происходит сейчас. Франческо интересует талант, выгода и способности, поэтому он может закрыть глаза на алкоголизм, наркоманию и довольно тёмное прошлое, если видит, что актёр идёт на поправку, а если нет, то он насильно ему это обеспечит. Он не преодолевает преграды, а разбивает их в щепки, не смотря назад. Метод силы, слов и небольшого количества определённых манипуляций и внушения работает как единый слаженный механизм всегда. Шестерёнки крутятся, пружины сжимаются, а поршни опускаются и поднимаются, выталкивая наружу клубы белого пара.

Он добился всего этого благодаря упорному труду, он буквально ставил на кон всё лишь бы доказать, что его методы, решения и принципы стоят внимания и к нему стоит прислушиваться. Колесо Фортуны в его молодые годы крутилось как сумасшедшее, а золотая стрелка не могла решить, где ей остановиться: на секторе «приз» или «банкрот».

Многие говорят: «Повезло» настолько часто, что Сан-Франа от этого слова начинает подташнивать. Может доля везения и правда в этом есть, но не удача создаёт сценарии, не удача создаёт предметы искусства, не удача упрощает жизнь существам. Удача ничего не делает кроме маленького толчка к действию.

«Пф, оправдывать свою несостоятельность к чему-либо, мнимой удачей другого? Как низко», — думает Фран, переставая ритмично стучать.

Лололошка тяжело вздыхает и начинает на носочках выходить на сцену. Голубо-золотые подолы мантии развиваются от движений. Палантин с вышитыми крестами чуть бьётся о его грудь. В руках он держит специальную книгу сказок, которую обтянули синей кожей и создали на ней эффект космоса, где две золотые звезды в названии светят особенно ярко.

Лололошка чуть прикрывает свои голубые глаза, губы сомкнуты. Сейчас ему надо играть лицом, пока не наступит второй акт с масками. Его грудная клетка медленно поднимается вверх и также медленно опускается вниз, хотя в груди у него проносится буря из эмоций и адреналина, который бьёт прямо в голову, заставляя мир на секунду зайтись в безумном хороводе.

— Книги и истории создают нашу жизнь и предрешают нашу судьбу. Их чтение может привести в ужас или небывалый восторг. Однако это всё пустое, всё обман. Мы сами можем решать свою судьбу, написать свою историю! — произносит Лололошка громко и чётко, из-за чего его голос эхом отбивается от текстурных белых стен.

Лололошка кружится с книгой, которая в одно мгновение исчезает в синих языках пламени. Вмиг его наряд меняется. Духовность, лёгкость и непорочность тает в языках пламени. На её место приходит вальяжность и броскость. Тёмно-синий смокинг, белая рубашка, золотая маска комедии и цветок орхидеи в волосах.

— Так давайте облачимся в маски на этом балу длинною в жизнь. Одно правило: никто не должен их снимать. Выбирайте с умом, ведь у вас больше не будет возможности их снять! Играйте до конца и никому не показывайте свои настоящие эмоции! — на последних словах голос парня опускается до громкого шёпота.

Лололошка убирает в стороны, пока что воображаемые шторы и удаляется за кулисы, напоследок бросив взгляд на Сан-Франа. Франческо сидит с каменным лицом и кривит губы, что-то усердно выводя синей ручкой на бумаге. В этот короткий миг, кажется, сердце Лололошки пропускает удар, будто сейчас его просто выгонят со сцены со словами: «Найти замену такой бездарности как ты будет не так сложно!» Однако Сан-Фран продолжает молчать, даже не одарив Лололошку и каплей своего внимания.

Фран лишь зевает и прикрывает рот рукой, устало потирая слипающиеся вместе глаза, наблюдая за представлением, изредка что-то зачёркивая переделывая и переписывая под своё настроение. Ему даже кажется, что он сегодня слишком лоялен к актёрам и изменениям, хотя обычно чуть ли не бьёт себя по рукам, дабы не внести чуть больше своеволия, чем положенно.

— Что-то меняешь? — спрашивает Фарагонда, смотря одним глазом в исписанный новыми пометками листок.

— Да. Парень довольно неплохо отыграл, для первого раза. Я пока от него не требую идеального результата: на первой репетиции мне это не нужно. Я хочу прочувствовать почву и узнать, что стоит поменять. Наряды с огнём оставим, а движения чуть изменим. Сделаем вот после слов: «написать свою историю» просто поворот, где в конце он будет держать трость и маску. И только после слов: «давай облачимся в маски» он наденет маску. Насчёт декораций у меня есть пару вопросов и замечаний, но это уже потом. А вот к спецэффектам добавим сияние тысячи искр. Я могу позволить себе такие затраты магии.

— Хорошо, будут ли ещё какие-то замечания или предложения?

— Нет, на этом всё.

Джодах же начинает спокойно идти по сцене, придерживая своё развивающееся пальто. Его крылья плотно прижаты к спине. На него начинает из других кулис бежать Лололошка в тёмно-синем пальто, придерживая руками якобы съезжающую на глаза чёрную шапку. Лололошка правда не рассчитывает силу, с какой надо бы было врезаться, поэтому на секунду теряет равновесие. Ави резко расправляет крылья и, подхватив Лололошку, кружится с ним в импровизированном танце, прежде чем его ноги вновь касаются пола. В этот момент парень радуется, что маска скрывает пылающие огнём щёки и буквально горящие от счастья глаза.

Актёры на сцене на секунду отступают от сценария, заставляя собственный глаз нервно дрогнуть, а руки с силой сжать планшет. Однако привычной злости и раздражения, что обжигает его лёгкие, Фран не чувствует. Скорее удволетворение и некую долю восхищения.

— Простите меня великодушно: я не хотел! Правда!

Джодах поднимает руку вверх.

— Не стоит таких почестей. Я не из тех людей, кто будет вас ругать за малейшую оплошность. Не стоит принижаться, вставайте и идите дальше, не опуская головы!

Джодах чуть приподнимает подбородок вверх и держит сомкнутые руки в замок за спиной. Лололошка выпрямляется, но продолжает смотреть в землю.

— Я вам премного благодарен, но всё же. Вы жизнь мою решать не в праве! Прощайте!

Лололошка поправляет чёрный шарф на шее, закидывая его назад, и скрывается за стеной из штор. Джодах растерянно смотрит по сторонам и поднимает с пола белый с золотой вышивкой платок, который обронил незнакомец. Подушечки пальцев ощущают его мягкую бархатную структуру, а нос улавливает неповторимые и ни на что непохожие нотки лайма и мяты.

— Постойте вы!

Джодах кидается вперёд, раскрыв крылья и протягивая руку вперёд будто бы пытаясь поймать прекрасного незнакомца, который скрылся в толпе серых и унылых существ. Платок прижимается к сердцу, которое быстро стучит в груди и разливает по телу странное тепло, которое заставляет дыхание сбиться, а собственный мозг теряться в собственных чувствах и эмоциях, словно в лабиринте. Нить мыслей начинает путаться и превращаться в клубок. Джодах ментально будто отделяется от собственного тела и со стороны наблюдает за пьесой. Он становится немым зрителем, которому остаётся только сидеть в ожидании следующей реплики или действия.

— Надеюсь, наша встреча ещё состоится по воле времени!

Джодах разворачивается и исчезает за шторами в центре сцены, где потом будут стоять декорации в виде двери особняка одного из самых богатых людей того времени.

— Даже ничего не скажешь насчёт отклонения от сценария? — спрашивает Фарагонда.

На лице Франа на секунду проскальзывает тень улыбки, которая почти сразу меркнет из-за желания подавить свои истинные эмоции. Ручка делает несколько записей.

— Абсолютно ничего. Мне кажется этот вариант даже лучше. Что-то в этом определённо есть. Даже не знаю что…

Фран задумчиво прикладывает ручку к губам, думая слишком много и усердно, из-за чего голова начинает болеть и отдавать в виски лёгкой пульсацией.

Фарагонда усмехается, наблюдая за тем, как блеск счастья в глазах вроде холодного и непоколебимого сценариста становится всё ярче, согревая давно превратившееся в лёд чувства и эмоции. Правила шоу бизнеса просты: не показывай свою реальную реакцию на происходящее, будь холоден и никому не доверяй. Именно в этом случае о безопасности собственно тела и кошелька можно не беспокоиться. Существо без эмоций — победитель в этой игре и борьбе за славу, хотя это не то к чему нужно стремиться. Деньги, слава и популярность — это не то, что приносит счастье, это то, что делает твои желания более материалистскими, забрасывая возвышенные чувства и идеи в дальний угол сознания за метафорическую дверь.

И вот спустя долгое время ты сидишь в своём дорогом доме, на который копил всю жизнь. У тебя нет ни друзей, ни хороших знакомых, ни даже того с кем бы ты смог разделить пару часов своего времени за приятной беседой. Ты один и этим всё сказано. Сан-Фран смотрит на актёров каждый день и часто задаёт себе вопрос: «А есть ли у них человек, к которому они могут обратиться?» И всегда ответ на этот вопрос лежит вне досягаемости.

Сан-Фран полностью погрузившись в свои мысли не замечает, что происходит на сцене и только лёгкое прикосновение к плечу Фарагондой, выводит его из транса и заставляет взять себя в руки и перевести взгляд на сцену. Какое-то время эльф борется с желанием отвести глаза в сторону, но боль от собственных ногтей, впивающихся в ладонь помогает сфокусироваться и сосредоточиться на работе, за которую ему платят деньги и которую он должен выполнять на уровне, а не на отвали.

На сцену выходит Эбардо в образе, состоящем из белой рубашки, зелёного пиджака без рукавов, с золотой цепочкой из бусин, которая качается то вперёд, то назад от каждого движения, показывает всю статность графа той эпохи. Однако далеко не прекрасный костюм привлекает внимание режиссёра, далеко не он. А лёгкая хромота на одну ногу.

Да, она еле заметная, и если сильно не взглядываться, прищуривая глаза или с помощью бинокля, то этот момент можно и упустить из виду. Однако это всё равно видно и заставляет задаваться вопросами: «Как он это получил? Где? За что? По какой причине?» И тому подобные, уходившие в пустоту.

«Стоп, почему я вообще о нём думаю?!» — восклицает в собственной голове Франческо, возмущённый собственным мыслям и проявлению сопереживания.

Его это не должно касаться, но почему-то так просто это не удаётся выбросить из головы, как обычно. Этот фрагмент застревает в голове, в её сетях и остаётся там впитываться в самую подкорку мозга. Почему-то он видит в Эбардо себя. Видит в нём то существо, которое нуждается в помощи и которому он будет готов помочь, мысленно уже записав его ко всем врачам. О, нём никто и никогда так не заботился и не позаботится. Никто не ляжет с ним рядом и не обнимет. Такого его судьба участь…

Эбардо играет, как обычно, однако чувствовует на себе пристальный взгляд. Эбардо не придаёт этому значения, продолжая играть, как и прежде. В этом нет никакого смысла, ведь единственными зрителями здесь являются Сан-Фран и Фарагонда. А так как второй с большой вероятностью нет до него никакого дела, то смотрит на него Франческо, что не может не заставить себя внутренне рассмеяться.

— Добро пожаловать, господин Александр, в мои скромные покои.

Даже сквозь маску пробивается яркий зелёный блеск глаз. Эбардо кланяется Джодаху и в этом поклоне чувствуется вся надменность и презрение, которое испытывает один граф к другому.

— Вы как всегда любезны, Пётр Александрович. Слышал, вы недавно потеряли жену. Примите мои соболезнования.

Лёгкая улыбка появляется на губах Ави за маской.

— Вы прекрасно знаете, что тот брак для меня ничего не значил. Меня волнуют только деньги, которыми вы кстати пренебрегаете. Теряете хватку? — слова пропитаны самым жгучим и опасным ядом — ненавистью.

— Не волнуйтесь за меня. У меня по крайней мере крестьяне не умирают в большом количестве.

Эбардо раздражённо фыркает и под звонкий стук чёрных каблуков с золотыми бляшками исчезает из поля зрения молодого графа.

— Достоверная передача эмоций? — скорее утверждает, нежели спрашивает Фарагонда.

— Нет, никого, кому ты можешь доверять свои чувства, — тихо произносит режиссёр, будто пробуя эти горькие и терпкие, словно полынь, слова на вкус.

— Что, простите?

Огни в глазах Франа чуть подрагивают. По щеке скатывается что-то горячее и обжигающее. Эльф стирает со щеки «соль» не до конца уверенный в том, что всё это происходит в реальности на самом деле.

— Ничего. Именно эти слова, да безусловно они.

Рука на автомате поднимается вверх, как знак, что пора остановиться. Франа сейчас не волнует то, что подумают актёры о своей игре и как их собственные идеалисты будут грызть их изнутри. Ему важнее скрыть свой позор и слабость в виде слёз от остальных. Ведь он должен быть сильным, быть опорой для других. А тут он плачет даже не известно из-за чего.

— Перерыв! — кричит Сан-Фран и старается как можно быстрее удалиться из зала.

Актёры с непониманием смотрят друг на друга. А взгляд Эбардо, как можно быстрее, находит Франа, что уже практически вышел из зала, хотя логичней будет сказать вылетел. Разглядеть с такого расстояния эмоции на лице Франа, к сожалению, не удается, из-за чего загадка остаётся пока без разгадки. А дальше лишь слышится стук двери, который заставляет вздрогнуть.

«Какой позор! Какой вздор! Какой позор!» — повторяет у себя в голове Фран, прижимая к груди планшет.

Слезы падают вниз, впитываясь и теряясь в ворсе ковра. Ноги сами несут его на улицу, навстречу свежему воздуху и холоду, который сразу пробирается под чёрную тонкую ткань свитера, которая явно не соответствует погоде. Дрожащие руки достают из кармана сигарету и поджигают её. Эльф глубоко затягивается, ощущая на языке привкус бензина и гари, в ужасной смеси с солёными слезами. Никотин дарует мимолётное спокойствие, прежде чем новая волна душевной боли захлёстывает творца, чью тонкую душевную организацию заставили пошатнуться искренние эмоции на сцене. Абсурд! Бессмыслица, да и только!

Эбардо продолжает думать о случившемся, пытаясь понять, что могло заставить серьёзного и собранного, по-крайней мере по первому впечатлению, режиссёра так спешно покинуть зал.

— Чего это он? — спрашивает Джодах, смотря вслед убегающей Фарагонде.

— Его просто настолько ужаснула твоя актёрская игра, что он решил быстрее прекратить это насилие над своим профессиональным взором! А я просто отлично играю, да и сам хорош собой! — язвит Эбардо, злобно скалясь, пытаясь избавиться от странных мыслей.

— Заткнись, не до твоих шуток сейчас! — огрызается Ави.

Глаза на его крыльях злобно щурятся.

— И что ты мне сделаешь? Ударишь? Оскорбишь? Ну попробуй! Да и тем более какой пример ты подаёшь новичку? Негоже!

Джодах растерянно смотрит на Лололошку, который хоть и пытается не показывать страх, но всё равно вжимает в бетонную стену, надеясь на волшебное спасение. Джодах стыдливо опускает вниз свои маленькие крылья за ушами и виновато потирает шею.

— Прости, за то что тут устроили. Не против после репетиции сходить вместе выпить кофе?

Джодах неловко улыбается, чувствуя, как алеют щёки. Эбардо закрывает глаза, чувствуя, как отвратительный ком с тошнотой подкатывает к горлу от притарной слащавости и нежности. Спасибо, хоть не целуются у него на глазах, а то бы Эбардо точно стошнило.

— Фу, отвратительно! Пойду я отсюда, от вас так и веет позитивом! — говорит Эбардо, нарочито кривясь, как от лимона.

После этого парень удалился в гримëрку. Прежние мысли вернулись, из-за чего Эбардо продолжает недовольно хмуриться, однако вскоре он замечает Бартоломью, с которым начинает лёгкий и непринуждённый разговор о СМИ, который помогает ему отвлечься от переживаний о едва знакомом режиссёре.

«Что ж мне бы такую самоуверенность и самооценку как у него. Да и актёр он неплохой, если не брать в счёт его хамское поведение. Хотя если это не проявляется на сцене, то придираться и препираться бессмысленно. Тут остаётся только смириться с его характером и не вызывать его на открытый конфликт. Эти стычки слишком много моральных сил отнимают», — думает ангел.

— Я согласен. Получается в семь?

Лололошка широко улыбается, на что Джодах согласно кивает.

Поверь начало этой пьесы

Вас может, кажется смутить.

Давай откроем все завесы!

И тайны все тогда открыть!

Не хочешь? Что ж ваше право

Я не собираюсь нарушать.

Однако я скажу лукаво,

Что вы не будете страдать.

Не смейте проникаться пьесой,

Пока не увидите конец,

Что воссоздали за завесой.

Все сценаристы прошлых лет.

Оденьте маски этой пьесы,

Создав аллюзию конца,

Что вас задавит ради славы,

Крови, мрака и жреца.