— Обещаем друг другу всегда быть опорой и поддержкой, помогать во всех вопросах, быть друг за друга горой и никогда не оставлять в беде. Навсегда, на всю жизнь мы останемся верными друзьями и товарищами, всегда будем плечом к плечу — что бы ни случилось! — в зелёном лесу раздались громкие обещания сразу двух мальчишек.
Игорь Катамаранов и Серёжа Жилин — друзья детства, с первых шагов вместе бродившие по Катамарановску, словно по всему белому свету, всегда плечом к плечу сражались с врагами — на деле всего-то с крапивой, и вместе же получали нагоняй от родителей, если вдруг их похищали злые монстры («ага, конечно, на болота опять ходили!»). Их тесная дружба восхищала, они всегда были вдвоём, были друг у друга, и знали: что бы ни случилось — они всегда могут положиться друг на друга. И клятва, данная перед сменой в «Лисьей горке», просто казалась чем-то вроде окончательного закрепления их дружбы. Хотя и без того мальчишки настолько срослись и сроднились, что отцепить их друг от друга, казалось, не может ничто. Как две ветки дерева, что соединились вместе в процессе роста.
Однако в угрозу веткам могла прийти пила. А к Жилину и Катамаранову пришла смена в лагере «Лисья горка».
Начиналось всё потрясающе тепло, нежно и по-доброму: с игрой в футбол, просмотром мультфильмов, весёлой «Зарницей» (и без разницы даже, что в итоге проиграли) и насыщенными приключениями. Серёжа думал, что это лето запомнится ему как самое счастливое…
…а запомнилось горем и щемящей сердце болью и переживанием за друга.
Игорь, включивший в себе героя в очередной раз, спас Особу — чуть ли не ценой своей жизни, и в итоге получил страшнейшую скипидарную контузию, после которой в норму уже не вернулся. И не просто в норму. Игорь не вернулся в принципе. Вместо прежнего Катамаранова появился кто-то хтоньский, потусторонний и абсолютно отбитый. При этом нельзя сказать, что добрый, внимательный и заботливый Катамаранов умер — нет, он являл себя в делах и поступках, но был не таким уж и очевидным. Его постоянное стремление к чему-то дикому перекрывало всё, что имелось в Игоре раньше. И, казалось, что этот Игорь уже не помнил ничего из прошлой жизни.
Однако хорошо помнил Жилин. И продолжал год за годом чтить данную тогда в лесу клятву верности и поддержки друг другу.
С детства, ещё до всего произошедшего Серёжа знал, что пойдёт в милиционеры — по отцовским стопам, да и сам хотел быть полезным людям. Кто ж знал, что служба в рядах милиции станет для него ещё и возможностью исполнять данную ребёнком клятву и спасать «бешеного своего» из разных непревзойдённых никем, кроме Катамаранова, ситуаций.
Игорь удивительным образом умел находить приключения. Всегда. Ещё будучи маленьким мальчишкой. После контузии и уже во взрослой жизни эти самые приключения приобретали всё более сюрреалистичный оборот: то это чудо зачем-то отдаст Инженеру ружьё (и Жилин предпочёл не узнавать, откуда оно у самого Катамаранова), то на дно заляжет — в прямом смысле этого выражения, вспомнив лагерные уроки Выживальщика, то в стену гипсокартонную случайно войдёт и спасёт Журналиста, то мэрию снесёт вместо НИИ… Список приключений Игоря стабильно пополнялся и заканчиваться не собирался — впрочем, это Жилина как раз и успокаивало. Дни, когда Игорь ничего не вытворял и исчезал неизвестно куда, пугали, ибо Сергей сразу начинал беспокоиться — а не случилось ли чего с его бешеным. Однако тот спустя время снова появлялся с очередными чудачествами, и измученное сердце Жилина успокаивалось, продолжая спасать Игоря разными способами. И без разницы, спасал ли он его от погони ондатр с помощью стрельбы или от мороза, запрятав в камеру на пятнашечку и укрыв тёплым покрывалом. Иногда Жилин задумывался: а помнил ли Игорь хоть что-то из их весело проведённого детства, из той самой лагерной смены, из данной ими клятвы?.. Но спрашивать никогда не решался, дабы не бередить старые раны друга.
А Игорь всё прекрасно помнил.
И продолжал исполнять клятву, но по-своему.
Катамаранов прекрасно знал, что от количества раскрытых преступлений сильно зависит зарплата Жилина, а потому с потрясающим постоянством устраивал погромы и добровольно-принудительно сдавался в лапы закона (точнее, в руки самого Жилина), дабы тому было что написать в отчётах — ибо, кроме самого Катамаранова, закон мало кто нарушал («Железные рукава» и другие бандитники не в счёт — с ребятами у Жилина особая договорённость). А даже если нарушал — что уж Игорю, он не против взять на себя ещё парочку «пятнашечек» — как, например, участвовал в погоне вместо Инженера. Заодно поспит в тепле, пока Жилин, бурча себе под нос, будет заполнять очередной отчёт, что принесёт ему прибавку к зарплате. Заботился Катамаранов и о здоровье своего полковника: то подболотников вкусных ему притащит, то конфеты у Эдика из магазина стащит и Жилину для чая принесёт — «неч-ча в сухом-тку есть, нач-льник», то сметану под драники где-то добудет… А когда Жилин умудрился сломать ногу — то и вовсе взял на себя все заботы по организации быта и сновал у того дома как заправская хозяюшка. Да что уж там — он в эти дни даже за порядком вместо Жилина следил и пару раз чуть ли не надрал уши Тончику и его ребятам — даром что ОПГ-шники. Катамаранов всегда стремился оказаться в центре событий одним из первых и проследить, чтобы Жилин не попадал в опасные ситуации (хотя тот умел вляпываться в них не хуже Катамаранова — чего стоит вечеринка у Нателлы, которая чуть не сделала его полковника убийцей).
Но однажды уследить ему всё-таки не удалось. Как и исполнить клятву.
Лишь спустя пару дней Катамаранов, облазив весь город в поисках неизвестно куда пропавшего Серёги, узнал от Стрельникова подробности случившегося с Жилиным. Массовая стрельба, и все пули летели в его бравого полковника, увидевший раненого Инженер, срочно вызванные «Железные рукава», поездка в больницу, в которую они уже не успевали…
Когда Григорий упомянул о «Багровом фантомасе», заседавшего в машине «скорой», в проскипидаренной голове Игоря всё начало сходиться. А внутренности неожиданно обожгло холодом. Нет, нет, этого не могло быть, нет…
— Ст-й… Эт-та вы тогда Жилина везли? К-гда я не с-гласился Фантом-сов выгнать и вас пов-зти? — переспросил Катамаранов, впервые за долгие годы по-настоящему боясь.
Стрельников ничего не сказал ему в ответ, но взгляд — горький, неловкий и сожалеющий он заметил даже через тёмные стёкла очков.
Больно.
Как же больно.
«Обещаем друг другу всегда быть опорой и поддержкой».
«Помогать во всех вопросах».
«Быть друг за друга горой».
«Никогда не оставлять в беде».
Игорь нарушил сразу все главные постулаты их детской клятвы из-за своего глупого инфантильного желания прокатиться по окраине Катамарановска и послушать музыку. Идиот. Бешеный. Прав был Инженер, во всём прав. Как правы были и учителя, разочаровавшиеся в Игоре после его возвращения из «Лисьей горки». Он — потерянный, неправильный, дикий, бешеный… А теперь ещё и предавший.
И кого? Своего лучшего друга — и даже больше, чем просто друга, ведь их отношения не поддавались никакому логичному объяснению, да и Катамаранов никогда над этим не заморачивался, когда обнимал и целовал своего полковника, и тот целовал в ответ.
— Ты не волнуйся-то так. Мы думали, что всё, каюк Жилину нашему, но Водила подсказал, к кому за помощью обратиться. Мы к Гвидону-то и поехали. Он быстренько Жилина-то и оживил. Так что всё хорошо с ним сейчас. Но мы его временно припрятали пока что у себя, пусть оклемается, — рассказал Григорий. — А с Нателлой мы сами разберёмся.
Разобрались в итоге.
Точнее, в конечном результате разобрался сам Игорь, внаглую выкрав у строительной бригады бульдозер и сбив на нём президентшу. Ему удалось отомстить за Жилина и окончательно поставить точку в вопросе их противостояния.
Однако лучше Катамаранову от этого не стало.
На долгое время Игорь исчез из города и пропал у лис, где в норе у него оставались запасы стащенного скипидара. Алкоголизм вышел на новый уровень, и впервые проскипидаренный мозг начал задумываться: а не слишком ли много Катамаранов пил? Но вина перед лучшим другом за то, что не спас, не помог, не выручил травила и уничтожала всё тёплое и живое, что в нём вообще оставалось. И Катамаранов предпочёл бы допиться окончательно — однако знал, что из-за укреплённой Вишневским диагонали всё равно не сможет. Так что продолжал глушить чувства алкоголем на протяжении пары недель, пока не почувствовал, что в городе что-то поменялось и пора возвращаться.
Первым делом его понесло в НИИ, где и узнал, что Стрельников стал президентом, а сам Катамаранов неизвестно за какие заслуги избран министром строительства и скипидарных дел. Одно утешало: Жилин вполне себе жив и тоже возглавил соответствующее Министерство. В институте Катамаранова приладили к ремонту трубы, и Игорь со всей свойственной ему порядочностью всё напутал и поставил мрижиратор вместо дрижиратора, запустил Зину (хорошая она девушка, и Игорь чувствовал себя перед ней немного виноватым за эту оплошность) чуть ли не в Чехословакию и натворил дел. Позже пришлось то и дело шляться по институту, дабы не подставить Инженера перед проверяющим и дать спокойно себя уволить.
Дабы не попасться на глаза Жилину, Игорь снова удрал. И так и продолжал эти бесконечные гонки: но если раньше он постоянно убегал от Жилина забавы ради, то теперь он бежал от самого себя. В эти несколько месяцев он пропадал в самых разных местах: то снова на болотах оказался, то устроился автомехаником и налаживал машину таксиста Фёдора, то опять в НИИ очутился и удивлялся: зачем Инженеру Зинка, если у него Особа со Стрельниковым есть… Такими путями и занесло его в лес, где еле-еле сидела беременная Татьяна Восьмиглазова со схватками. Роды Катамаранов ещё не принимал (только если у лисы, но это ж ведь не считается), так что несколько нервничал. Девушка изрядно замёрзла, и Игорь из доброты душевной предложил ей скипидарчику: вряд ли на таком сроке и на схватках это бы как-то навредило ребёнку. Но неизвестно откуда взявшийся Вишневский считал иначе и показал это — максимально жестоким способом.
— Пошёл прочь, паразит ты этакий! — закричал на него Вишневский и начал отгонять его зажжённым факелом.
Игорь отпрянул от огня и почувствовал, как дыхание спирало ужасом. Воспоминания о произошедшем снова нахлынули и кольнули так, что, казалось, дыхание закрылось от накатившей боли. Катамаранов полз по снегу куда-то прочь, окончательно теряя из виду Вишневского и Таню, а вместе с тем — и связь с реальностью.
Огонь. Скипидар. Взрыв.
Конец прежней жизни, которую он очень хотел бы не помнить — потому что от картинок прошлого ему всегда становилось слишком больно. Он порой очень бы хотел вернуться, стать прежним Игорем — но что-то в нём окончательно было разрушено, как будто ниточка, державшая прежнего, лучшего Игоря оторвалась и потерялась. Он никак не мог её нащупать, дабы соединить, склеить, починить. Починить самого себя.
Он пытался. И мать пыталась, возила его к разным докторам, но вердикт оставался неутешительный. Катамаранов глупым никогда не был и понимал: есть что-то, что вне его контроля и на что он повлиять не может. Что-то навсегда в нём разорвалось и уже не починить никак. И единственный выход хоть как-то притупить эту горечь — напиваться скипидаром и делать то, что он умел лучше всего: попадать в неприятности.
Игорь едко усмехался: скипидар, разрушивший в детстве его жизнь, в какой-то мере нынешнее его существование и спасал.
Воспоминания пролетали в мыслях, как летящие из лука стрелы: били метко и прямо в цель. Очередная поездка на автобусе в лагерь, футбол с ребятами, беготня от будущих «Железных рукавов», Нателла со вздёрнутым носиком — уже тогда жестокая, будущий Инженер, везде таскавшийся за своей Особой, спортивные тренировки, «Зарница», где бедняга Жилин пострадал, а они вместе проиграли… И тот самый ворованный скипидар на складе.
Катамаранову казалось, что он снова находился в огне, что задыхался от едкого удушливого ядовитого дыма. И никакой свежий морозный лесной воздух не помогал прийти в себя: он провалился в тревожные воспоминания и почему-то не видел пути, как оттуда выбраться.
И вот робкой тесьмой пролетело ещё одно — нежное и давящее, которое одновременно и укутывало своим теплом, и при этом травило душу ещё больнее.
«Обещаем друг другу всегда быть опорой и поддержкой».
«Помогать во всех вопросах».
«Быть друг за друга горой».
«Никогда не оставлять в беде».
Раньше Игорь думал, что самое тяжёлое и болезненное воспоминание его жизни, от которого он убегал в скипидарное марево — это взрыв в «Лисьей горке». Теперь же появилось ещё одно — ещё более мучительное и душащее. Воспоминание о данной совместной клятве, которую он не исполнил.
Больно. Как же больно.
— Ох-ох, голубчик ты мой, ты чего это в снегу здесь делаешь? Игорёк мой, да ты чего? Нельзя в снегу лежать, заболеешь мне ещё тут, а на кого я отчётики заполнять буду, если ты с температурой будешь? Охо-хо! — раздался знакомый смех.
Любимый смех.
Катамаранов поднял голову и поправил слетевшую к глазам каску. В пугающем угаре он и не понял, как дополз из леса к краю города, и неизвестно каким чудом ему удалось набрести на своего полковника.
«Уже не своего», — подумалось Катамаранову.
Игорь предал его своим равнодушием. Он не мог более называть Жилина своим, как бы не хотелось.
Молча Игорь развернулся и собрался было поползти куда-то прочь, как его резво схватили под мышками, задирая и без того холодный промокший от снега тулуп.
— Э, нет, голубчик мой, так не пойдёт! Ты и так от меня столько времени прятался! Я уж подумал, что всё, преступность закончилась! И ты ж напугал меня, балда. Тебя видно не было сколько времени? Я ж подумал, случилось с тобой чего, переживал! Даже к лисам твоим сходил на всякий случай! — бубнил полковник, куда-то волоча за собой Катамаранова.
«Зря ты переживал», — с тяжёлым сердцем подумал Катамаранов.
— Если бы мне Инженер не проболтался, что ты в НИИ захаживал, так и думал бы, что ты в какую-то плохую историю попал и всю свою удачу растерял, — выдохнул Жилин и подвёл его к милицейскому «бобику». — Давай, Игорёша, запрыгивай, — с этими словами он открыл дверь.
Пользуясь случаем, Игорь хотел было удрать и уже развернулся, как сильная рука схватила его за шиворот.
— Даже не думай, Игорь! Замёрз весь, продрог, на улице холодно, ну вот куда ты?
— Там Восьм-глаз-ва… р-жает…
— Ой, да в курсе я! Пока ты полз, она уж родила у Вишневского. Они со мной связались, везёт Журналист свою жену назад. Успокойся, Игорь. Не надо тебе никого спасать, отдохни, — как-то тяжело вздохнул Жилин и всё же усадил того в милицейскую машину. — Поедем в отделение, — с этими словами он закрыл дверь и сам сел за руль.
По дороге Игорь то ли от душевной вымотанности, то ли от тепла в машине закемарил и даже не проснулся, когда они наконец прибыли к отделению. Жилин сам перетащил его в камеру и укрыл тёплым покрывалом — а не то ж замёрзнет. А проснулся Катамаранов скоро, когда услышал какой-то нетипичный звук собачьего ворчания. Протёр глаза — и увидел возле стола Жилина раненую, но уже получившую первую помощь, судя по бинтам, собаку. Та явно хотела пить, но в тарелке рядом с ней ничего не было, и Игорь ничтоже сумняшеся достал из-за пазухи бутылку скипидара и собрался было налить, как тут же его руку схватила другая — чужая, но такая знакомая.
— Игорь, ну ты чего? Зачем Жетону вредишь?
Катамаранов пожал плечами и отхлебнул сам — как лучше ж хотел, чтобы согрелся пёс.
— Ох, Игорь, Игорь… — протянул Жилин и отошёл к столу. Из бутылки быстренько налил воды Жетону — видимо, именно так он назвал неизвестного пса, после чего протянул в камеру Игорю литровую банку с бульоном и ложкой внутри и кружку травяного чая. — Поешь вот, а то сколько времени небось голодный! А бульон вкусный, на подболотниках твоих сваренный, хорошо хоть в заморозке у меня немного оставалось. Тебе сейчас как раз согреться надо. Я суп подогрел, тебе поможет.
Катамаранов послушно принял угощение — грех было отказываться, Жилин готовил хорошо. Да и сам Игорь не помнил уже, когда ел в последний раз. Чувство вины перед самим Жилиным за неисполненную клятву стояло комом в горле, но Катамаранов старался не утопать в нём, сосредоточившись на процессе еды.
Позже, когда тарелка и чай были опустошены, Жилин, неизвестно куда девавшийся во время ужина Катамаранова, протянул ему какие-то треники, старые носки, свитер и майку.
— Держи вот, переоденься. А твою одежду мы высушим. Негоже в таком виде щеголять, замёрзнешь ведь.
«Да хоть бы и замёрз», — подумал Игорь, а вслух произнёс совсем иное.
— П-чему ты не злишься?
Жилин посмотрел на него удивлённым взглядом.
— Вообще-то злюсь, Игорёш, очень сильно злюсь. И на то, что ты пропал на столько месяцев неизвестно куда, и на то, что ходишь по морозу одетый не по погоде, и за то, что по снегу ползаешь! Ну вот чего ты, Игорь! Что случилось?
Игорь молчал, непривычно мягко наглаживая тёплый свитер — одежда самого Жилина, сколько раз сам видел его на нём. Сейчас от свитера несло земляничным мылом и совсем немножечко нафталином. Но Игорю этот аромат даже нравился: напоминал о шкафчиках в лагере «Лисья горка» и почему-то о самом Жилине.
— Я тебя предал, — пробурчал Катамаранов, не поднимая глаз на друга.
— Чего? Игорёш, чего это ты такое говоришь? — прогундел Сергей. — Когда это ты меня предал и чем? Тем, что столько времени не появлялся? Так это ж просто обида у меня немного, я столько времени тебя не видел, скучал. Ну ты чего?
«Скучал».
Игорь с горечью усмехнулся: что же так больно и так приятно от одного этого слова?
— Я т-же скучал, н-чальник, — высказал Катамаранов.
— А чего ж не приходил тогда? Я искал тебя, искал…
Как Жилин не понимал самого очевидного?
— П-чему ты общаеш-ся со мной? Я ж тебя предал.
— Так чем предал-то, Игорь? Я не понимаю. Правда, не понимаю.
Катамаранов тяжело вздохнул. Сдаваться — так по полной.
— Я кл-тву не исп-лнил. «Ник-гда не ост-влять в беде». А я ост-вил. Когда в тебя стреляли. Я др-жбу предал!.. Я ж ех-л там… Мог дов-зти. Мог…
— Не мог, — раздался тяжёлый вздох Жилина.
— Нет, мог! — Катамаранов вскинул голову. — Я ж упр-мствовал, не х-тел везти, я…
— Ох, Игорёш… Да знаю я всё это, — с этими словами Жилин открыл камеру, вошёл к нему и сел рядом. От мужчины приятно пахло лавандой и чем-то мятным — видимо, от чая, и Игорь с трудом сдерживал себя, чтобы не прильнуть к любимому человеку.
Игорь посмотрел на него недоумённо, а Сергей продолжил:
— Мне Стрельников всё рассказал, что было. Знаю я, что ты «скорую» угнал и «Багровых фантомасов» с собой взял. Но Игорёш… Я пожурю тебя, конечно, для острастки, но потом. Тебе же ведь не сказал никто, что человека надо в больницу везти. Как всё было? Тебя просто остановили и сказали, что машина нужна. Ты заартачился. Ну спросили про больницу, так откуда ж ты знал, что ситуация настолько опасная? Да, не додумался уточнить — ну так что, винить тебя за это, зачем? Мы не всегда всё сопоставляем, что-то не уточняем — бывает. А Инженер с Водителем чего тогда не рассказали о том, что пулевые ранения и есть угроза жизни? Их, что ли, винить за это тоже? Да зачем? Они на нервах тоже не подумали. Это бывает. Просто череда обстоятельств. Я тебя знаю, Игорь, ты кого угодно спасёшь. И уж согласился бы довезти до больницы. А меня — так тем более. А тут… Ты ж наверняка подумал, что у тебя просто машину отобрать хотят. Разве не так?
Игорь сидел с понурой головой. Да всё так и было: он думал, что Инженер это из вредности хочет сделать. Ведь «Фантомасов» не очень-то жаловал.
— А насчёт клятвы… — продолжил Жилин. — Прости, Игорь. Я ж думал, что ты её забыл. Думал, что хоть я за нас двоих помнить буду…
Катамаранов поднял голову в изумлении.
— Да как забыть такое?
Робкая улыбка тронула губы Жилина.
— Вот и хорошо, что оба помним. И спасибо тебе, что выручаешь меня. Голубчик, вот куда бы я без твоих приключений? — он усмехнулся в усы и положил руку на щеку Катамаранова. — И без тебя, скажи мне, пожалуйста?
Игорь улыбнулся в ответ.
На сердце становилось легче — и пусть полностью боль не уходила и не могла так быстро исчезнуть, но её тиски явно ослабли, и Игорь впервые за несколько месяцев наконец вздохнул полной грудью. А ещё наконец-то приблизился к своему Жилину и наклонился ниже, чувствуя аромат трав, смешанный с запахом тела, ещё сильнее.
Как же Игорь по своему Серёге скучал.
Не мешкая, Катамаранов придвинулся ещё сильнее, прильнул и поцеловал знакомые чуть обветренные губы, и с наслаждением почувствовал, как сильная рука Жилина обхватила его за бок, а губы раскрылись в ожидании большего. И Игорь готов был ему дать — всё, что нужно, всего себя. Лишь бы его Жилин всегда оставался рядом.
И без разницы — с клятвами или без клятв.