День близился к концу — медленно и неумолимо погружался в закатное полотно оранжевых оттенков; примесью красного, точно крови на белом холсте, украшал дороги улиц, да исчезал тенью былого прошлого за горизонтом. 

Глубокий вдох, затем — выдох. 

Вечерний воздух колит лицо: царапает заледеневшими когтями, цепляется ими за горло, тянет на себя — в морские глубины — без дна, без жизни. Достаточно лишь вдохнуть, лишь один раз; и легкие тут же прожигает раскаленным металлом — горьким, с характерным привкусом гари. 

Что-то трескается внутри, разбивается на осколки древних витражей, спадает на каменную плитку вместе с кровью — и та расцветает первозданным ужасом из самых глубин бездонных океанов. Безумие — оно витает в воздухе: жужжит роем пчел над самым ухом, трещит горящим в ночной мгле лесом, да шепчет, шепчет с наигранной любовь — о том, как невидимыми руками схватит за горло; о том, как милосердно переломает позвонки. 

Яньцин готов поклясться — он слышал тихий смех. 

Лейтенант вцепился в рукоять меча до побелевших пальцев, до слоя инея на лезвии клинка — ещё немного, и меч разобьется на осколки; ещё немного, и он расколется подобно хрупкой жизни. 

Но не здесь, не сейчас, не сегодня. 

Потому что он будет сражаться — будет защищать раненых до последнего вздоха — их, не себя. И мальчишка выставил перед собой меч, бросая вызов. Его уверенности и бесстрашию можно было лишь позавидовать. 

Облачные рыцари сделали бы именно так, не будь они раскиданы по разные стороны площади — красные всполохи багряной крови, точно опавшие лепестки роз, обрамляли мощеный камень. 

Яньцин знал наверняка — ее могло быть больше; ей мог быть затоплен весь Лофу Сяньчжоу. Но охотник за Стелларонами не спешил: он загнанным зверем рычал и вгрызался в шею каждого, кто смел подойти к нему; он орудовал клинком так, словно тот был продолжением его руки — словно сам был лишь орудием битв. 

— Опусти оружие и сдавайся! — юный мечник вскинул голову, хмуря брови. 

Он был в ответе за каждого раненного, он был причиной их травм. 

И пространство тут же заполнил смех — гулкий, в некой мере уставший, почти запыхавшийся — и он достаточно резко перешел в ужасающий, практически сумасшедший хохот. Стих он так же резко, как и начался; и мужчина выпрямился, да обтер окровавленный клинок о бинты на левой руке, пачкая их грязью и ещё не высохшей кровью облачных рыцарей. 

— В тот раз тебе невероятно повезло.. — Блэйд устремил свой взгляд на мальчишку, и его и без того красные глаза почти что налились кровью ещё больше, — Но не сейчас.

Его ровный, чуть рычащий голос заставил Яньциня судорожно оглядеться: почти все рыцари были ранены и неспособны сражаться; все, кроме него самого. 

Этот преступник умело избавлялся от посторонних — не убивал, лишь ранил. 

— Если моей судьбе предначертано пожертвовать собой ради поимки преступника.. то так тому и быть!

Глубокий вдох — рваный, спасительный, должно быть, последний; и лейтенант бросился в бой. 

Лязг мечей резал слух — осколки витражей давно впились в кожу, забились под ногти с черной влажной землей, пуская кровь течь безвременным потоком; смертельный танец кромсал душу и тело каждым порезом, каждой ссадиной. 

Дышать становилось тяжелее — густой дым оседал в легких: царапал их изнутри, разрывал в клочья. 

Яньцин знал наверняка лишь одно — с ним игрались: ему кидали обглоданную кость, и он, точно вшивая шавка генерала, кружился вокруг неумолимым торнадо; над ним смеялись — каждой мелкой раной подталкивали на верную смерть. 

Чужое безумие заражало: охватывало дрожью, саднило горло изнутри. 

Очередной порез пришелся прямо в предплечье — чуть более глубокий, словно предостерегающий; и кровь алой лентой просочилась наружу, пачкая рваные края светлой одежды. 

— Все никак не наиграешься? — его безумие менялось — сходило на заметное невооруженным глазом сочувствие; и напряженной пружиной отскакивало обратно в бездну, — Поле битвы не место для детей.

Яньцин лишь увереннее сжал меч и нахмурился — он не был ребенком. Давно не был. 

Лейтенант тут же рванул вперед — почти безрассудно; и взмах его меча был отбит так легко и просто, словно тяжелый клинок не весил и пера самой крохотной птицы. 

Оружие было выбито из рук секундой позже, и мужчина выставил меч в направлении мальчишечьего тела. Он сделал уверенный шаг вперед с явным превосходством, и кончик острого клинка ткнулся в грудную клетку — совсем осторожно — надави чуть сильнее, и плоть однозначно разойдется под давлением лезвия. 

Блэйд невольно засмеялся — хотелось бы видеть лицо генерала, чей мальчишка так безрассудно рвался на верную смерть и сейчас был на ее грани.

— Довольно, — его голос прогремел подобно грому. 

И Блэйд расплылся в улыбке, плавно переходящей в оскал. 

Мальчишка испуганно дёрнулся от властного голоса наставника, но так и не развернулся — откровенно побоялся — побоялся, что тогда удар точно придет ему в грудь и раскрошит по меньшей мере несколько ребер. 

— Генерал! — Яньцин сглотнул и его глаза судорожно забегали по лицу охотника, и тот явно нехотя отвел клинок в сторону. 

Вынимать меч без возможности унести жизнь.. слишком пустая трата времени. 

Блэйд недовольно фыркнул и почти выплюнул: 

— Забирай своего мальца, — и исподлобья глянул на генерала, — Он ещё не готов.

— В прошлый раз я закрыл глаза на действия Охотников за Стелларонами, — Цзин Юань, казалось, почти не дышал; и голос его — ровный, громкий, властный, лишь придавал ему вид статуи. 

И лишь алая лента в его волосах трепыхалась почти бездыханно на ветру. 

Блэйд скользнул взглядом ему за спину — небольшой отряд облачных рыцарей стоял за ним стеной — крепкой, неумолимой: должно быть, надеялись запугать, окружить; должно быть, они тоже норовили потыкать палками загнанного в угол зверя; и Блэйд запоздало отметил про себя — он бы с особым упоением зубами оттяпал им по меньшей мере все пальцы рук. 

Уголки губ его дрогнули и вымученная улыбка обернулась поистине волчьим оскалом. 

— Собрался лично сражаться со мной? — безумие в его глазах ничуть не угасало, наоборот, оно, словно гонимый ветром пожар, лишь накидывалось на нетронутые участки леса, на сухую траву и облысевшие деревья, — Меня не заковать в цепи. Это тебя не спасет.. это никого из вас не спасет. 

Он вновь рассмеялся — на этот раз более хрипло и почти отчаянно. 

— Тебе лучше сдаться, — Цзин Юань поудобнее взялся за оружие двумя руками, да медленно прикрыл глаза и вздохнул; и его лицо приняло привычный беззаботный вид — лживую мерзкую маску. 

Блэйда от нее выворачивало наизнанку — уж лучше бы его тошнило собственными органами. 

— Довольно пустой болтовни, — оборвал он, и, вместо дозы колкостей, лишь направил меч в его сторону. 

Синхронным отточенным движением войско выставило алебарды в направлении преступника, да сделало шаг вперед — броня на их телах глухо зашелестела пластами металла; и маска на чужом лице чуть треснула — дрогнула секундой сочувствия.

Должно быть, показалось. 

Цзин Юань остановил их мимолетным жестом руки, и облачные рыцари замерли в боевой готовности — точно выгравированные из резного камня. Он сделал несколько шагов вперед — приблизился к нему неспешной, почти ленивой походкой, точно величественный хищник, и теперь, стоя напротив, сверлил взглядом расплавленного золота. 

Такой выжигает след клеймом в памяти, такой бурлит во всем теле вскипевшей магмой. 

— Остановись.. 

Тяжелое оружие переливается в последних бликах солнца — еле заметных, почти погибших в руках ночи. Его голос все ещё ровный, все ещё спокойный, непоколебимый — точно излюбленная маска — пустая. 

И у Блэйда срывает крышу. 

От ненависти, что вспыхивает в нем с каждым чужим вздохом; от отвращения к маске на почти безмятежном лице — слишком самоуверенном. 

И он с озлобленным рычанием бросается вперед — взмахивает обагренным кровью мечом, разрезает густой колючий воздух. И натыкается на умелый блок — отточенный, быстрый, четкий. 

Все тело колотит от нарастающего гнева — пустого, пожирающего заживо изнутри: жадно обгладывающего кости и сжигающего душу в пепел за секунду. 

Это сводит с ума: вспыхивает перед глазами багряными бликами, отрывками помутневшего сознания — Блэйд хотел бы разрубить каждое из них: хотел проткнуть мечом и вспороть изуродованные тела; до пульсации вскрытых вен хотел впиться в них зубами, вгрызаясь до горячей крови во рту и треска сломанных костей. 

Он был готов поклясться, в тот момент он хотел напиться чужой крови, хотел искупаться в ней по локоть. 

Цзин Юань лишь отводит удар — такой пропусти, и лишишься жизни разом — он словно не чувствует опасности, словно не видит — не хочет. И лицо Блэйда бледнеет в холодной ярости, словно он и правда живой мертвец. 

И смеется ему в лицо: хрипло, обрывисто, срываясь на почти усталый хрип — он устал, он так чертовски устал: сражаться, умирать, жить.

— Дерись, — Блэйд рычит, стоит их оружию столкнуться почти в миллионный раз — кажется, время течет совсем иначе: слишком медленно, слишком долго; и лишь лязг холодного металла, почти с искрами в резких ударах, приводит его в чувства, — Дерись со мной! 

Он исходит на крик — отчаянный, дикий, израненный. 

И Цзин Юань впервые смотрит на него иначе — его маска трескается неразборчивыми оттенками эмоций: жалостью, сочувствием и, кажется, болью. 

Блэйд так и хочет закричать: «Мне не нужна твоя жалость». 

Закричать так громко, чтобы все органы свело спазмом, а сердце перестало биться; чтобы человек напротив наконец понял. 

И Блэйд кидается к нему вновь: без надежды, без возможности спастись — словно за спиной самая глубинная пропасть; словно не сделай он очередной удар — упадёт в саму Бездну. 

И блеск его золотых глаз гаснет — сливается в неясное размытое полотно.

Выглядит поистине угрожающе. 

Может, ему кажется; может, все портят багряные краски, маячащие перед глазами. Блэйд подумать об этом не успевает — Цзин Юань с поразительной легкостью и холоднокровно блокирует очередной удар; и впервые дает ему отпор — тяжелым оружием совершает выпад вперед. 

И в глазах Блэйда секундный ужас сменяется будоражащим кровь восторгом. 

Он с заметным трудом отводит удар в сторону, и спешит ответить очередным взмахом меча. 

Дыхание перехватывает — теперь это больше похоже на сражение. 

Цзин Юань блокировал этот удар так же легко, как и прежний: словно они только начали, словно время вернулось к самим истокам. Он тут же сделал короткий рывок в сторону преступника, и Блэйд лишь усмехнулся — генерал Лофу точно такой же, как и его ученик — слишком безрассудный; и мужчина прикрылся мечом, отражая тяжелый удар.

И каково же было его удивление, когда Цзин Юань под многочисленные взгляды схватился голой рукой за его клинок — лицо генерала ничуть не дрогнуло: словно он не чувствовал боли, словно он сам давно превратился в камень. 

В этих глазах золото — раскаленное до предела — в такие посмотри, и тут же лишишься собственных глаз; в такие посмотри, и тут же лишишься себя. Они светились слишком неестественно, слишком притягательно. 

Должно быть, азарт битвы заставил его думать так. 

И Блэйд слишком поздно завидел в них очертание могучего духа грома — его огромная фигура возвышалась над ним неумолимым Солнцем: его неизмеримым жаром и одновременно с этим Его личным затмением. 

Он чувствовал, он почти видел, как искрящиеся когти сошлись на его сердце, как сжали так сильно, что того гляди раздавят — и Блэйд был бы благодарен чужому милосердию; но вместе этого, все тело пронзило дикой болью — Цзин Юань направил в меч по меньшей мере половину своей силы.

Казалось, что-то лопнуло в ушах с булькающим звуком; казалось, что-то надломилось внутри с характерным треском — словно его последний стержень оглушительно сломался под чужими пальцами. 

Блэйд не мог издать и звука — и лишь забился в неконтролируемых судорогах, не в состоянии отпустить рукоять клинка. 

Генерал шумно вздохнул и чуть разжал ладонь — несколько багряных капель обогнули пальцы, облизали влажную от крови кожу, да скатились по израненной руке вниз — канули в Бездну — и Блэйд глухо рухнул в темноту следом за ними. 

— Генерал! 

Яньцин кинулся к нему, и его широко распахнутые от волнения глаза судорожно забегали по лицу наставника. Он почти впервые видел его таким, и сейчас чувство страха и вины отчетливо пытались прорезаться в мальчишечьем сознании. 

Цзин Юань лишь сжал окровавленную ладонь — сухожилия не повреждены, славно — и бросил на ученика серьезный взгляд. 

— Я.. я думал, мне показалось, — его взгляд все ещё метался по лицу мужчины, должно быть, в надежде увидеть хотя бы секундный блеск привычной улыбки, — Я сразу же запросил подкрепление! — оправдался лейтенант, — Ну, чтобы не вышло как в прошлый раз, но..

— Ты нарушил свой маршрут, — Цзин Юань лишь покачал головой, — После тренировки ты должен был идти домой.. — в его строгом голосе отчетливо слышалось разочарование, — Яньцин, нельзя недооценивать противника. 

Мальчишка поджал губы, да постарался избежать зрительного контакта; и чужая ладонь осторожно легла ему на плечо в немой поддержке. 

— Простите, Генерал, — вздохнул лейтенант и нерешительно посмотрел на него. 

Цзин Юань коротко кивнул головой и уголки его губ слабо приподнялись вверх. 

— Ты неисправим, — заметив лишь частичку улыбки на чужом лице, Яньцин просиял и облегченно выдохнул. 

Не прошло и мгновения, как его взгляд неосознанно скользнул за спину наставника, да наткнулся на все ещё чуть содрогающегося от удара током мужчину — Охотник за Стеллароном был без сознания, но даже зная это наверняка, облачные рыцари не спешили подходить к нему: они, словно напуганные звери, делали нерешительные шаги вперед, готовые атаковать. 

— А что.. что будет с ним? — мальчишка неотрывно следил за каждым действием солдат, и Цзин Юань бросил настороженный взгляд в сторону преступника.

Теперь его ждала очевидная судьба — очередное заточение в темнице.

Кто-то из солдат отпихнул носком ботинка чуть искрящийся меч — кровь на нем совсем обуглилась и теперь клубилась мелкими потоками тонкого дыма вверх — и он с раздражающим звоном проехался по каменной площади. 

— Несомненно, я благодарен тебе за его поимку, — Цзин Юань на мгновение поморщился и поспешил отвернуться от охотника; и лейтенант перевел заинтересованный взгляд на него, — Направляйся к лекарю. 

— Генерал..? 

— Иди, — почти приказал ему мужчина, — Раненным помогут рыцари, я буду сопровождать преступника в темницу. 

Яньцин прикусил губу и послушно кивнул. 

— Хорошо, Генерал. 

Мальчишка развернулся и медленно зашагал прочь, то и дело рассматривая порезы да ссадины на руках: такие не превратятся в грубые шрамы — такие заживут уже через несколько дней — Блэйд и правда лишь игрался с ним, даже не думая ранить по-настоящему. Лейтенант чуть вскинул брови в удивлении — он отчетливо видел безумиев чужих глазах, он чувствовал его давление в воздухе. Но сейчас все его мысли словно пали в сомнениях — рассыпались звездной пылью да исчезли, унесенные ветром перемен. 

Цзин Юань лишь нахмурился сильнее, смотря ему в след: этот совершенно неисправимый ребенок мог пострадать вновь — кажется, жизнь ничему не учила этого юношу. Проводив ученика взглядом, он вновь посмотрел на лежащего почти без дыхания преступника: окружившие его облачные рыцари к тому времени уже успели надеть прочные кандалы на его руки. 

— Что же ты натворил..

Блэйд однозначно потерял контроль и Цзин Юань не мог винить его — быть может, все бы обошлось, не объяви Яньцин за ним охоту. 

Мужчина глубоко вздохнул и зажмурился от нарастающей боли в висках — теперь работы лишь прибавится. И перед глазами тут же замаячили кипы бесконечных бумаг и документов, которые нужно было внимательно прочесть, а после подписать или отложить в сторону. 

— Генерал, — окликнул его кто-то, — Что нам делать с ним? 

Цзин Юань вынырнул из мыслей и бросил почти что холодный взгляд на облачного рыцаря. 

— Доставить его в камеру, — мужчина озвучил приказ, и его блестящие золотом глаза лишь грозно заискрились сильнее, — Дальше я разберусь с ним сам.